Закон причин и следствий

Вот уже больше недели прошло с тех пор, как мрачный доктор у них поселился. Сначала он даже не казался таким уж мрачным, вот и с мамой говорил по-доброму, но чем дальше, тем больше напоминал тёмного призрака. Казимир был уверен, что не все призраки были белыми, как из тюли, какие-то просто должны были являться живым в чёрных тканях. Вот как этот доктор. Он не ссорился ни с кем, был спокоен, но Казимир предпочитал не показываться ему на глаза, а ещё немного тосковал по тем дням, когда мог тайком пробираться наверх и смотреть из окон занятой теперь комнаты на улицы. Всего на этаж выше, а казалось, он смотрел с большой высоты. Отчего так не казалось в прошлом доме? Тот же был выше на целых два этажа… но и так, и так Казимир не собирался подниматься по лестнице выше, как раньше, даже когда знал, что никто этого не увидит. Трусил. Тикали часы. Мальчик убрал листки с рисунками в чемодан, а тот под свою небольшую кровать, приник к окну их с мамой комнаты и посмотрел на улицу. Снег уже не шёл, вот и люди ходили. От стекла шёл холод, из-за дыхания оно запотело, Казимир протёр образовавшееся мутное пятно длинным рукавом. Ему хотелось знать, не подходили ли другие дети и не смотрели ли вверх, в его окна, чтобы позвать строить снежные крепости. Играть хотелось… найти друзей хотелось, настоящих. Самых-самых. С тех пор, когда Казимир с мамой переехали сюда, это перестало казаться пустой мечтой. Подождав ещё с минутку, Казимир отошёл от окна. Он решил выйти и посмотреть сам. Вдруг кто-то играл в соседних дворах, а он так и не узнает об этом, если и дальше будет сидеть на месте. Решение далось ему непросто. Он был тихоней, которому очень часто не хватало решимости заговорить с другими ребятами первым. Раньше Казимир часто оставался дома, чтобы другие не задирали. Не называли маменькиным сынком, не отнимали книжки, не высмеивали за нехитрые сокровища в кармане: красивую обёртку конфеты или интересный камешек. Когда им с мамой пришлось переехать, потому что дядя умер под самый конец войны, он был и рад и не рад. Не смерти дяди рад, конечно! Хотя помнил он его очень смутно, знал только его жену и сына-подростка, двоюродного брата, которому никогда не до чего не было дела, с ними они жили в одной квартире. И вот как раз это: покинуть старое место, место чужое, никогда не принадлежавшее им с мамой, он очень-очень хотел. Он прятался в той квартире от ребят из школы и улицы, но когда мама с женой дяди вдруг начинали ссориться или когда брат начинал препираться со всеми… хотелось убежать куда-нибудь подальше, чтобы было тихо, спокойно. Чтобы их с мамой никто не обижал. Казимир не помнил отца, но иногда гадал, а если б он оказался живой, то забрал бы их с мамой куда-нибудь в хорошее место? Казимир не говорил о таких мыслях даже маме. Ему было боязно уезжать в новый город, где он совсем ничего и никого не знал. В город, в котором было много детей, где умерло очень много людей. Но у мамы не было другого выбора. Казимир вышел из комнаты, спустился вниз, но не решился заглянуть в комнатку мамы, где она шила, потому что услышал незнакомые голоса. Мама работа, обсуждала что-то с пришедшими женщинами. Казимир нащупал за горшком с хиленьким растением записку, которую оставлял всегда на кухне, если выходил из дома, так они с мамой договорились: можно выходить недалеко, ненадолго и обязательно одеваться по погоде. А ещё обязательно предупреждать хотя бы этой записочкой. Казимир был уверен, что мама не скоро закончит, ей же тоже хотелось, наверное, найти подружек, и те женщины, что к ней приходили, оставались поболтать. Мешать маме находить друзей он не хотел. Вбежав с листком бумаги на кухню, он испуганно замер. За столом сидел чёрный доктор, сцепив в замок руки. Он уже дня два как совсем не появлялся, Казимир не думал, что наткнётся на него вот так, неожиданно, и весь сжался, едва сумев произнести тихое "здравствуйте". Под тёмным и страшным взглядом доктора Казимир тихо и быстро подошёл к тумбе и, встав на цыпочки, оставил записку для мамы, придавил для надёжности одной из баночек со специями. Он планировал быстренько смыться, потому что чувствовал: доктор в последние дни был чем-то очень сильно недоволен и зол, привлекать его внимание отчаянно не хотелось. Вздох облегчения готов был вырваться у Казимира, но застрял где-то в горле. – Подойди-ка сюда, – сказал доктор, а Казимир вжал голову в плечи. Он сделал что-то не так? Виновато и медленно он подошёл к столу, но не слишком близко. Врач смотрел на него внимательно, и, кажется, видел всё-всё. – Скажи мне, молодой человек, ты часто болеешь? Казимир закивал, надеясь, что не надо будет ничего говорить. – Твоя мама сказала, что ты очень часто болел в прежнем доме. Ещё один нерешительный кивок. – Но здесь ты заболевал? После переезда? Казимир покачал головой. Чёрный доктор всё не сводил с него холодного взгляда, его голос не был раздраженным или угрожающим, но отчего-то всё равно было страшно. – А ты… играл с детьми, у которых болели родители или опекуны? Тут уже одними знаками было не отделаться… – Немного. Я не неуверен, – пролепетал Казимир и к своему счастью заметил, что доктор потерял к нему интерес. – Ну, что ж… – только и сказал тот. Он, оказалось, сидел за столом не просто так и иногда принимался что-то писать, в большой тетради. Вот и сейчас он что-то обвёл в ней карандашом. И сам был мрачнее тучи, а взгляд ещё такой холодный… Казимир выскользнул из кухни и скорее подбежал к скамейке. Теперь, когда домой пришёл этот доктор, ещё больше хотелось выйти наружу! Наскоро мальчик нацепил шапку, намотал на шею шарф, а ноги сунул в сапожки, что были немного великоваты. Со смешками, послышавшимися из швейной комнаты мамы, Казимир выскочил на улицу, в мороз, под чистое небо, и отбежал ко второму входу в дом, только бы оказаться подальше от чёрного доктора. На повороте он вспомнил, что нельзя вдыхать холодный воздух ртом, остановился, засопел и нашёл в карманах старой шубки рукавицы. Лицо покалывало. Казимир обернулся посмотреть на дом, а затем осмотрелся, не было ли кого рядом, но он был невнимательным – его заметили первым. – Мир! Мир, дуй сюда. Мальчик послушно пошёл на звук, и только за поворотом, за оградой, увидел двух ребят постарше. Какие они были крутые! Уважения добавляло даже то, что они не носили варежек или перчаток, а ещё шарфов и даже в холод у них бесстрашно белели шеи за расстёгнутым воротом. Они всё-всё знали и так много умели, а ещё совсем его не задирали. Казимир неловко и обрадовано помахал им рукой. – Привет. – Вот вам и привет, чё носа не показывал, заболел? – спросил Сушка, поглядывая на мальчика сверху вниз. – Ну… нет, нет. Не заболел. Просто он в последние дни предпочитал сидеть дома, в комнате, в их с мамой безопасной комнате. Было дело, когда чёрный доктор ещё ночевал в их доме, они столкнулись у ванной, Казимир так испугался, что потом весь вечер сперва прислушивался: не ходит он по лестнице, можно ли выйти?.. Даже если этот доктор не обратил на ребёнка внимания, от него веяло чем-то тяжёлым, нехорошим. Сушка и Ломик только разглядывали, по-деловому вскинув каждый одну бровь. Ломик опирался о стену ограды и скрестил на груди руки, в зубах зажимал спичку. Казимир не разу не видел его курящим самокрутку, но подросток казался таким крутым, что мог бы и курить. Наконец тот озвучил: – Ну да, хвореньким не выглядишь. Казимир разулыбался, ему нравилось общаться с ребятами постарше. Раньше он и не думал, что такие общаются с мелкими, вот двоюродный брат и тот не любил с ним разговаривать. Обрадованный, мальчик признался: – Я просто не знал где ходил чёрный доктор, он жуткий! Ломик прицокнул языком. – Доктор Данковский где только сегодня не ходит. – Его два дня не было, – выпалил Казимир, чтобы поддерживать разговор как можно дольше. – Он даже на минутку не приходил. Мама даже беспокоиться начала… – Да уж о нём-то беспокоиться? – Сушка выглянул из-за забора, как будто ждал, что чёрный доктор выйдет на улицу. И тут Казимир что-то понял. От открывшемуся ему мотиву этих ребят даже в дрожь бросило. Он заговорил шёпотом: – Вы за ним следите? Ломик и Сушка усмехнулись. Последний положил руку на плечо мальчика и заговорщицки подмигнул: – Немного. Только ты – могила, ни слова взрослым. Казимир немедленно помотал головой, даже зажмурился покрепче, приставил руки в варежках к губам. – Ни слова, – прошептал он, обрадованный больше прежнего. Его посвящали в секрет. – А зачем вы это делаете? – Надо будет чирикнуть кое-кому, если он сунется куда не надо. А то он такой… непростой человек. Он уже был здесь, дела делал, а запомнили его не все хорошо. Казимир побледнел. Ему страшно не нравился этот доктор, он и представить не мог, что тот мог делать и почему ему могли быть не рады. Даже мурашки бежали по коже! – Он делал плохое? – Всякое делал, кое-что мы запомнили хорошенько, – усмехнулся Сушка. Казалось, ему нравилось, что Казимир слушал его, раскрыв рот. – Так что хорошо, что ты его опасаешься. Только не путай опасение с трусостью! Казимир сглотнул и закивал, ему немедленно захотелось доказать, что он не трус. Может, он раньше трусил… но теперь-то он сможет быть больше этого! – Не буду. Я… я могу тоже говорить, что он делает, я могу наблюдать за ним дома! Ломик прошёл немного вперёд, будто разминая ноги. Снег хрустел под его сапогами, оставался на мысках снежными шапочками. – Не надо, – сказал он будто с ленцой. – За ним тогда присмотр нужен, когда он выходит. Казимир ранее не задумывался, куда мог ходить этот доктор… и зачем? И не странно ли было, что он пропадал? – А где… где он был? – прошептал мальчик, понизив голос и заметил, как подростки переглянулись. Ещё одна тайна. Но теперь они не спешили ничего говорить, Казимир переводил взволнованный взгляд с одного на другого, он забыл о морозе, забыл, что нельзя дышать ртом, обо всём забыл. Он никогда не был так близок к таким тайным и серьёзным делам, к обществу таких вот мальчишек и девчонок, они даже не боялись тёмного доктора! И поэтому он схватился за рукав Сушки и заговорил, торопясь: – Я никому не скажу! Никому-никому! Ни взрослым, ни таким как мы! Сушка колебался, но Ломик шепнул: – Ноткин голову тебе открутит. Вот и произнесли одно из тех имён, которые в сознании Казимира были окружены необыкновенным ореолом не только тайны, но и силы. Ноткин… атаман Ноткин! Недавний подросток, такой, про кого говорили, что он ничего не боится, что он руководит Замком! Чтобы это ни значило. Сам Казимир увидел его единожды, ещё в ноябре, у Управы. Но едва ли Управа называлась Замком, хотя тут всему придумывались новые имена и клички. Казимир облизнул холодные губы. – Потому что… маленьким нельзя?.. – Не в этом дело, – вздохнул Сушка. – Ты пока непонятно кому пристегнёшься. – "Присягнёшь", балда ты, – буркнул Ломик, но Сушка его не услышал или сделал вид, что не услышал. Он посмотрел на Казимира очень серьёзно. – Ты здесь уже какое-то время. Должен кое-что понимать. Их несколько, они вместе решают дела, но это не один человек. Даже Капелла не может одна нести их головы на своей шее. У неё своя есть. Ещё одно имя, перед которым Казимир задрожал, а может, дрожь пришла из-за холода. – Капелла… Хозяйка. Прекрасная Хозяйка. – Белая Хозяйка, – поправил Сушка. – Она помогает всем нам. Через неё станет ясно, какое место ты займёшь, если захочешь занять. Ведь ты не взрослый, а значит, ты один из нас. Это уже не были игры. И всё было не так, как раньше. Но этого так отчаянно захотелось сердцу, оно так забилось внутри! Он хотел быть частью чего-то. Так хотел! Быть частью чего-то большого, такой частью, что хорошо ложилась в узор и не могла быть исторгнутой, чтобы вместе со всеми, чтобы больше не бояться. Это не были игры… говорили о серьёзном, и хотя было и страшно тоже, и в животе всё сжалось и похолодело, но сердце так грохотало, что невозможно было не слышать этого горячего биения. – Я хочу! Я хочу… – Точно хочешь? Сможешь? – Он ничего не знает, – сказал Ломик тихо. – Рано. – Ну и что, – Сушка встретил его взгляд и нахмурился. – Моя сестра тоже раньше ничего не понимала, мелкая. Но теперь она тоже захотела, её приняли. И Капелла, помнишь, сказала: "Заботьтесь о них". – И что ты хочешь? Казимир онемел и с надеждой смотрел на ребят. Ему казалось, решается его судьба, те думали, а он мог только держать Сушку за рукав. Всё было не как обычно в этом городе, тут всё было по-другому, всегда ли так было или нет, но Казимир хотел быть причастным к этой жизни. Сушка вздохнул, сжал губы, а затем посмотрел на мальчика, с отчаянием схватившегося за его рукав. – А если не побоится, пусть приходит сегодня ночью в Скорлупу. Сердце забилось ещё быстрее. – Да что ему там делать? – Ломик плюнул спичкой себе в ладонь и спрятал ту в карман. Он говорил не слишком враждебно, хотелось верить, что и он согласен с этим. – Ну вот пусть послушает и посмотрит. Там мы собираемся. Мы и кто младше. Тебе для этого не надо старшаков просить, они и не придут туда. Казимир теперь смотрел на Ломика. – Ну… если не испугается, если пойдёт… – и Ломик наклонился к мальчику, – но это только наше собрание. Взрослым знать нельзя. Понял? Если хочешь идти, надо будет улизнуть ночью тайно. Мальчик закивал, хотя ему стало ещё страшнее. Тайно и ночью? Это будоражило, но и ужасало. Это получалось… он не сможет сказать маме. А если мама проснётся, а его не будет? А если… а если он даже не сможет выйти из комнаты, потому что она будет слишком легко дремать и непременно услышит его шаги? Он мог бы соврать, что встал в туалет, но… – Ну так что? – спрашивал Ломик строго. – Мир, придёшь? У многих… очень многих детей в городе не было родителей. Они даже жили вместе, собранные под одной крышей, потому что не у всех могли быть опекуны. Старшие вообще уже работали, так нужно было, потому что детей было много, а работать надо было кому-то. Не то чтобы Казимир в этом очень смыслил, но не поэтому ли мама могла переехать и рассчитывать на комнату для них двоих? – Я… я постараюсь, я попробую! – и только Ломик хмыкнул и распрямился, Казимир затараторил: – Просто я никогда так не делал, но я хочу, хочу! Просто мама… мама может увидеть. А если я не успею вернуться, она будет очень беспокоиться! – Но ты обязан молчать, если спросят. Понял? У нас не любят подводить остальных, а если подведёшь… – Харе, не запугивай. Смотри пока за домом, – Сушка подтолкнул его в плечо. – Как бы "портфельчик" не убёг. А потом, стоило другу отойти, Сушка посмотрел на Казимира и перехватил его руку. – Моя сестра младше тебя, но росла здесь с самого рождения. Ты не подведи. – Я постараюсь! Я точно никому не скажу! – Хорошо. Давай так… в полночь выходи и иди к Скорлупе. Мимо театра. Я подожду тебя у камней, где вход в задний дворик, понял? Но я не буду ждать слишком долго. – Да! Да, хорошо! – сама мысль о том, что не придётся идти всю дорогу одному, прибавила смелости. Это было испытание, наверняка, но хотя бы его не оставляли совсем одного. – Всё, а теперь дуй давай, куда хотел. Давай, давай, у нас задание. Взрослым не говори, что видел нас. Казимир отпустил его рукав и побежал вниз по улице, совсем не представляя куда хочет прийти, потому что всё поменялось, совсем поменялось. Теперь у него была возможность стать ближе к той жизни, что могла быть только здесь. Он чувствовал. Остановился возле пустого и немного зловещего театра. Прошёл до тех самых огромных камней, у которых нужно было ночью ждать Сушку. Всё казалось очень простым, даже плутать не надо было. Да и не так чтобы далеко от дома это было… Мальчик прислонился к камню, глядя под ноги. Столько следов… снег был здесь утоптан. Кто здесь ходил? Когда? Зачем? С самого начала Казимир чувствовал, что тут всё было не так, как в прежнем городе. Случайно услышанные имена и клички, когда он решался поиграть с детьми на площадке за домом, подпитывали любопытство. Хозяйка… Хан, Ноткин и степняки с загадочной Тайей. Какая-то Клара, о которой говорили странно, и с которой знакомиться пока что не хотелось… Становилось всё холоднее и холоднее. Казимир стоял возле заснеженного кустарника и разглядывал следы, но потом забеспокоился, что начнёт кашлять и вернулся к дому. Сушки и Ломика там уже не было. Как и чёрного доктора. На кухне его по крайней мере не оказалось, но вышла мама и посмотрела на него с беспокойством. – Сынок, ты где был? Не замёрз? – Гулял, – пробормотал он, снимая с себя холодную верхнюю одежду и немного дрожа, хотя дома было тепло. – Немного, мама. – Идём скорее, поешь горячего. Мамина рука, ласковая, с немного огрубевшими подушечками пальцев опустилась на волосы и мягко-мягко погладила. И это немедленно заставило сердце мальчика облиться горечью. Это что же получится… он обманет её? Обманет маму? Это было нехорошо… очень нехорошо, он этого не хотел! А мама усадила его за стол и налила ему суп, горячий, на наваристом бульоне, полном мяса, очень вкусного. Она смотрела с улыбкой, как он ест, а Казимир едва справлялся с собой. Он очень любил маму. Он не хотел её огорчать. Но она грустила, когда он не выходил играть с другими детьми, боялась, что ему одиноко. И ему было одиноко. Так что же делать? Казимир просидел в их с мамой комнате до вечера. Он думал, что не пойдёт никуда ночью, да ещё в холод! И что там будет? Что это за собрание такое? Нет, и не надо ему этого. Но… Сушка же будет ждать. Они договорились. Он придёт и будет ждать ночью, в темноте, у самых камней. И оставлять его ждать там, даже не очень долго, Казимир до слёз не хотел. Как он потом ребятам в глаза смотреть будет?.. Мама видела, что он грустный. Казимир знал: она думала, что он хотел найти на прогулке других детей и поиграть, но не получилось. Мама заправила ему постель, свежее бельё пахло приятно. Раскрыла ширму, немного отделяя его уголок. Было темно, за окнами особенно, прямо до черноты. Казимир лёг и слышал даже, как поднимается кто-то наверх… это чёрный доктор снова пришёл. – Сынок, я гашу свет, – сказала мама, подошла к его кровати и поцеловала в лоб. – Спи спокойно, мой маленький. – Ты тоже спи спокойно, мама. Но он не мог спать. И когда погас свет, он лежал и слушал, что делала мама, как шуршало одеяло, как её дыхание понемногу становилось всё тише и размереннее, как у спящего человека. А он всё лежал и не смыкал глаз, и сердце билось часто и беспокойно, ему даже казалось, что все вокруг должны были уже давно услышать, как оно колотилось. Из головы не шёл Сушка. Не шёл из головы сомневающийся Ломик. Казимир сел в постели и вслушался внимательнее: всё было так тихо… будто время замерло, как будто какое-то колдовство опустилось на этот дом, как в сказке про спящую принцессу. Но время не стояло на месте. Казимир вздрогнул, когда услышал удары часов внизу: одиннадцать раз. Он считал каждый удар. Сушка ждал его в полночь… а если и обманул, значит, и к лучшему, тогда Казимир вернётся обратно домой. На ватных ногах Казимир поднялся, вышел из-за ширмы и посмотрел в темноту, на маму. Она спала. Она не должна была волноваться, не должна была увидеть, что его нет дома. От страха дыхание сбилось. Казимир тихо подошёл к стулу и взял одежду. Ему показалось, что лучше переодеться в ванной, но потом он сообразил, что сосед или тот же чёрный доктор могут проснуться и сами пойти туда. Он же не знал, насколько крепко они спали… Казимир ещё раз взглянул на маму и попытался успокоиться. Переоделся он за ширмой, тихо вышел из комнаты, вслушиваясь в каждый шорох. Затем спустился вниз. Он знал где были запасные ключи, мама сама показывала их ему, чтобы он всегда мог выйти из закрытого дома, если что-то случится, но ничего такого не происходило, и Казимир никогда не притрагивался к этим ключам. Часы ударили. Прошло полчаса. В темноте он надевал шапку, варежки… Дома было очень тихо, неестественно прямо. Перед выходом мальчик засомневался, он же всегда оставлял записку на кухне, если уходил… это было непреложным правилом. Но сейчас, только сейчас, он не стал её доставать. Дрожа от страха, он отпер дверь, вышел в ночной холод да так и замер. Вдохнул ледяной порыв воздуха и замёрз изнутри. Дрожа, он постоял так, готовый в любую секунду вернуться домой, но в конце концов пересилил себя. Закрыл дверь и ступил на заснеженную улицу. Белоснежные редкие хлопья падали с неба. Звёзд было немерено, они светились над головой, и иногда снежинки сами казались звёздами, пушистыми, но холодными, они срывались с неба и падали, падали… Казимир немного осмелел. А вот он возьмёт и скажет Сашке, что не пойдёт в Скорлупу. Что… ну… что простудился скажет. И вернётся к маме, это будет быстро, никто не узнает. Так он думал обходя дом и направляясь к театру. Маленькая тёмная фигурка не опасалась света и двигалась по улицам прямо, не виляя. Только у театра ненадолго замерла. Почти весь город спал. Почти – потому что некоторые окна ещё горели теплом зажжённых ламп. Из многочисленных труб тянулись ниточки дыма. Казимир шёл, и с каждым шагом всё больше хмурился. Но он увидел у самых камней что-то тёмное, оно двинулось. Мальчик замер, испуганный, но затем неясная тень пошевелилась снова, и вот уже было видно, что это силуэт подростка, поднявшего руку. Казимир заторопился к нему подойти. – Ты что, по свету шёл? А если увидел бы кто? Ты чего? Стен держаться надо! – зашипел Сушка, а затем опустил руку на плечо мальчика. – Но ничего, ты молодец! Ломик думал, ты струсишь, но ты молодец, что пришёл. Неожиданная похвала перебила все слова, которые Казимир хотел сказать, они застряли в горле. А Сушка продолжал: – Я узнал, что сегодня она посетит нас. Это удача! Вот вовремя ты попал. Ну, идём скорее. Ты прям за мной ступай. И не бойся, я тебя потом досюда доведу, но пути запоминай, хорошо? Покровительственный тон и нетерпение в голосе Сушки, когда он говорил о ком-то, кто придёт к ним, детям, окончательно связали Казимира по рукам и ногам. Сожалея о том, что так и не смог отказаться, он пошёл, но в его сердце шла ожесточённая борьба. Как ему хотелось оправдать себя, как вновь и вновь он думал о том, что сумеет наконец обзавестись не знакомыми, а целыми друзьями! И в то же время перед его глазами вставало мамино лицо, очень грустное, испуганное, и тогда хотелось заплакать. Мороз был так силён, так щипал, но одно было хорошо: он замораживал вот-вот готовые появиться слёзы. – Ты так прямо по дорогам не ходи. Опасно. Ты у меня учись, – говорил Сушка немного самодовольно. – Вот как считаешь, какие окна опасны? – Окна? – Перед какими лучше не ходить? Казимир почти и не видел куда и как они шли, он старательно наступал в следы подростка, но кроме этого едва ли что-то замечал. Вопрос же он всё-таки понял. – Где не спят? Которые светятся? – Сестра тоже так сказала, но вы ещё маленькие, глупенькие, – ухмылялся Сушка. – В горящих окнах всегда видно, если кто ходит и на улицу заглядывает. Как на ладони. Да и они не сразу тебя заметят, потому что из света в темноту всмотреться надыть. А ты поди проморгайся сперва. Не, Мир, надо опасаться молчащих тёмных окон, потому что наверняка не знаешь: кому нынче захочется поглядеть в окно, если не спится? И вот таких поди увидь, а они сразу заметят, если ребёнок один на улице. Выскочат, изловят… И правильно сделают, как считал Казимир. – Но почему нужно, – сказал он с искренней обидой, – обязательно в тайне? Разве плохое делаете? Раз не говорите родителям… Если бы это было днём, если бы мама знала, что всё хорошо… Сушка развернулся резко и толкнул в плечо так, что мальчик едва не упал в снег. – Чш! Не пищи. И не хлюпай носом. Ты не понимаешь, балда, что это совсем не просто так? Ночью такое может делаться, что днём никогда не случится! Это особенное. Такое надо от глаз других держать, но не потому, что это что-то плохое. – Но родители волнуются… – предпринял ещё одну попытку Казимир, – разве вы их не любите?.. И замолчал, испугавшись. Да тут добрая половина детей и подростков были сиротами, что он вообще спрашивал? – Любим. В этом-то и дело, что любим, – ответил ему подросток. – Ты пока не поймёшь. И побрёл дальше. Казимиру не оставалось ничего, кроме как пойти следом, потому что перед ними, за углом дома уже возвышалась лестница без поддержек, без колонн и стен… Казимир всегда боялся к ним подходить, а то вдруг на голову упадёт! Правда он никогда не видел, чтобы с таких лестниц свалился хотя бы камень. Скорлупа была близко, не уходить же теперь… а то получится, всё было зря? Или нужно уйти и тогда точно всё будет не зря, потому что он для себя принял очень-очень важное решение. Или всю жизнь будет сожалеть, что не послушал Сушку, потому как… перед ним дверка открылась, только теперь по-настоящему открылась и может захлопнуться, если он не поторопится заглянуть что за ней. Пока Казимир думал об этом, оказалось поздно принимать решение. Скорлупа была перед ними, а в стороне от неё – Станция и снежное огромное поле. Снежная степь. Она была так широка и бела, сияла искорками под тусклым светом полулуны. Она завораживала. И она показывала: вокруг города не было ничего, это был как остров в море, а море – бескрайнее и глубокое. Сушка постучал в дверь с особым ритмом, и тогда на ступеньки и утоптанный у входа снег легла тёплая полоска света. У Казимира дух перехватило, потому что внутри он увидел очень много детей… очень! – Ну, двигай, – Сушка оглянулся на мальчика, и только поэтому у того получилось сдвинуться с места и войти в толпу. Внутри горели свечи, много свечей, но их не было видно снаружи, потому что окна были забиты изнутри и тщательно занавешены тканями. Казимир оказался зажат и стиснут многими другими детьми, как будто его поглощало что-то, влекло вглубь. Будь здесь меньше народу, он бы и не сомневался, что стоял бы позабытым где-то в углу, но тут не оказалось достаточно места, чтобы хотя бы стоя на месте не прижиматься к кому-нибудь. И было тепло. И душно. Но внутренний трепет не утихал. Сзади таранил Сушка, и толпа двигалась, пропуская обоих ближе к центру, в шуршащую тихими голосами, шепотами и смешками эту… массу… эту общность людей. На возвышении у дальней стены сидели дети примерно его же возраста, не младше, все остальные были старшими, но едва ли кому-то из них исполнилось четырнадцать. Казимир пытался вслушиваться, но голосов было слишком много, а он робел открыть рот и только таращился на всех, поражаясь весёлым лицам. Что они все здесь делали? Так много! Тут же невозможно было играть, да и если они занимались не очень хорошими вещами – курили там или пили то, что детям пить нельзя, – здесь они точно этого не делали. Не для того пришли… А для чего тогда? – Кто смог, тот добрался, – услышал он голос Сушки, но он говорил это какой-то девочке, не растерянному и поражённому Казимиру. – И не очень холодно, вот в прошлом году был холод… Совсем растерянный, Казимир хотел оглянуться, но пошатнулся и немедленно впечатался в чей-то бок. – О, вот ещё младший, пропустите, – сказал кто-то над ним, и сперва одна рука, затем и вторая и ещё какая-то подтолкнули его вперёд. – Двиньтесь! – Пропустите, пропустите! Тела зашевелились, обступили плотно с боков и спины, но открыли тонкий путь вперёд. Его вынесло к лесенке как волной, а он так и был нем как рыба, а у самой лестницы схватился за перила и приподнялся на пару ступеней. Дальше он пройти просто не мог, дети его возраста заняли всю площадку, но среди них он увидел знакомых и робко улыбнулся. Его тоже узнали. – Мир, ты тоже тут! – крикнул Фантик из заднего ряда мальчишек. – Ты не испугался Змея, – а вот Таша была совсем рядом, сидела на ступеньках. – Змея? – едва слышно прошептал Казимир. – Змея. Он сбросил змеиную кожу, но змеи так делают. Это же он поселился в вашем доме, он так… угрюмится и совсем не любит детей. Казимир понимающе закивал, он понял о ком она, о чёрном докторе. Обрадованный и совсем позабывший о страхах, он подтвердил: – Да, он страшный жуть какой. – Он тебя не обижает? – спросила девочка, заломив бровки так, что те совсем скрылись под шапкой. – Нет, он просто… просто недобрый. Вот, недобрый. В последнее время так вообще. Остальные дети тоже слушали, и они будто знали больше, чем он, потому что зашуршали, завздыхали, заговорили разными голосами: – Потому что он всё время наблюдает за Медведем. – Совсем достал. – Эту занозу не вытащить, ещё и завтра к нему пойдёт. Дурак он, кто же будет будить Медведя зимой? Медведя зимой?.. точно не надо будить. С медведями вообще лучше не встречаться, так безопаснее. Но тут кто-то добавил: – Он Мишку прогоняет, совсем без сердца. Мог бы понять, это же её отец. И волна возмущения поднялась над их головами, укрытыми шапками и капюшонами. У очень многих из них не было ни матерей, ни отцов, и тут каждый признавал ценность родителей, это понял Казимир, слушая их. А ещё он понял, что Медведь – человек, вспомнил об этом, это же был врач! И Мишку он немного помнил, потому что слышал, что ей завидуют, но без злобы, просто у неё был очень интересный дом, очень интересный брат и такой же интересный отец. Вместе с этим он вспомнил и о многом другом. – А… он же не в городе… Медведь. На него уставились так много глаз, и голос пропал немедленно. – Он в городе, он не может не быть в городе, – сказала Таша поучительно. – Потому что он о нас заботится. Он же врач. – Но… тогда его надо будить? – неуверенно пробормотал Казимир и услышал, как многие тяжело вздохнули. – Да не надо! Вот правда не надо, просто это… ну, бывает такое. Ты только не говори никому из взрослых! И вообще поменьше болтай, – объясняла ему приятельница терпеливо. – Ты новенький, ты пока не совсем понял, но ты поймёшь. К нам же придёт Капелла! Она тебе всё объяснит! И дети сразу повеселели. Капелла. Ка-пе-л-ла! Та, которую все любили, волшебница, Белая хозяйка. Казимир заволновался, но совсем иным волнением, не тревожным, а тёплым. Ему никогда не приходилось видеть её вблизи, а тут он точно сможет её разглядеть. И даже, кажется, поговорить! И то, что он оказался среди сверстников и даже был вовлечён в разговор, ужасно его обрадовало. – Но, – сказал он, – разве она не слишком взрослая? Ей сюда можно? Но в ответ на его вопрос многие дети засмеялись, Тиша затрясла головой так, что волосы из-под шапки выбились, а когда отсмеялась, успела сказать только несколько слов: – Совсем не то это! Она же Хозяйка. Смех их не был обидным, и Казимир не испытал жгучего стыда, как могло быть с ним раньше, он только улыбнулся, понимая, что сказал что-то не то, а в следующим миг наступила такая тишина, даже тихий треск, который можно было услышать у огоньков горящих свечей, стал различим. И вместе с этим по коже пронеслась волна, как от скольжения тёплого одеяла. Все смотрели на дверь, и когда та отворилась… ох, что было тогда! Ни разу Казимир не испытывал такой внутренней дрожи, ни разу во всей своей жизни он не смотрел неотрывно на человека, которой мог источать такое сияние. Будто наступило утро. Будто снег скоро растает и придёт весна. Такой чистый и мягкий свет исходил от ясного лица девушки, которая показалась на пороге. С нежной улыбкой на губах и добрым взглядом она пришла сюда и смотрела на ребят сверху вниз. Кончики рыжих светлых волос чуть вились, касаясь светлой пушистой шубки на плечах. Она вошла, и вдруг места в Скорлупе оказалось больше, дети расступились, чтобы девушка смогла пройти в центр и все смотрели, смотрели… такая она была красивая! Самая красивая среди девочек и девушек. Казимир только глядел на неё, а на душе становилось так радостно и светло, и совсем-совсем далеко уходили обиды, тоска и страхи. Мягким неземным счастьем веяло от неё, а потом словно волной обдало, и нечто незримое коснулось чего-то внутри, в голове. Не страшно было, совсем не страшно, и Казимир смотрел, смотрел, потеряв счёт времени. Капелла оглядывала всех присутствующих, тёплые потоки воздуха касались голов подростков, а внутри всё яснее и яснее загорались слова, сперва как неразличимый шёпот, потом они становились громче. Нежный голос спрашивал их, нет на сердце вины, не считают ли они себя обделёнными? Это внимание было как ласка, как что-то такое нужно, без чего невозможно было бы жить. И вот светящиеся глаза остановились прямо на Казимире, этот тёплый свет лился в глубину, мальчик оказался весь как на ладони. Всё, что только было в нём, оказывалось на поверхности, всё-всё, что он собою представлял. И Казимир испугался вновь – только пошевелиться не мог, не мог спрятаться, но очень боялся, что его такого вот не примет ОНА. Что же он тогда будет делать?.. Но Капелла смотрела с улыбкой. Её вторжение в его сердце было мягким, и страх уходил. Казимир услышал голос в своей голове, немного с картавинкой, но тёплый и нежный: "Разволновался? Не надо. Подойди ко мне". И ноги сами понесли. В тишине перед Казимиром расступались дети и подростки, образовывали коридор пустоты, по которому можно было пройти. И он шёл, не думал ни о чем, просто шёл. И был как во сне, в сказочном сне, и сердце так приятно сжималось. Глаз от неё нельзя было отвести, так радостно было просто смотреть! А какое тепло от неё шло! Он замер, зачарованный, задирая голову вверх. Она отвела взгляд, и глаза Казимира невольно проследили за его направлением. Оказалось, всё это время за Капеллой стояла девочка. Под лохматым капюшоном виднелись непослушные пряди чёлки, тёмные. Девочка казалась мрачной. В следующую секунду – уже печальной. Капелла обратилась к ней: – Мишка, – словно о чём-то просила. Тогда девочка – это же была дочка Медведя-врача! – взглянула на Капеллу и потянулась за ворот очень плотной, тёплой одежды, чтобы выудить из внутреннего кармана лоскуток красной ткани, маленький квадратик с обтрёпанными углами и торчащими ниточками. Только… и края, и ниточки эти были серыми. Капелла взяла этот лоскуток, снова оказалась в центре внимания, Казимир даже рот приоткрыл, совсем не контролировал себя. А Хозяйка наклонилась, чтобы быть ближе к нему, от неё пахло приятно, необыкновенно, и она дарила этот лоскуток, как… как будто посвящая во что-то. Казимир поспешно стянул варежки и протянул подрагивающие руки, чтобы принять этот подарок. Руки Капелла были тёплыми, от них тоже шёл свет, но вот лоскуток показался почти горячим, странным, и к тому же почти влажным, будто смоченным в чём-то. "Береги это. Не показывай никому. Теперь это самое ценное среди всех твоих вещей – помни, что ты можешь просить защиты от любого зла". Её голос звучал в голове и в сердце, Казимир спрятал квадратик в ладонях, с преданностью и благодарностью глядя в лицо Хозяйки. А та улыбнулась немного хитро и сощурилась, как от яркого света. "А записку для мамы в следующий раз оставь. Она не проснётся ночью, но ты всё равно оставь".