Под тенью змея

Амен

Что-то изменилось в ней. В полночь, когда Амен зашел за Эвтидой в ее хижину, она была другой. Внешне все та же. Длинные темные волосы, что она стянула кожаной лентой, изящная фигура, красивое лицо. Только в янтарных глазах больше не было жизни. Потухли. Так рано. Может и мелочь, вот только охотников учат подмечать каждую деталь. Не мог объяснить точнее, но это была не она. Не дерзила, не осыпала проклятьями, не плакала. Ничего. Молча покинула дом, смотря себе под ноги, и пошла вслед за ним. В мертвецкую. Хотелось прикоснуться. Боги свидетели, он не знал зачем. И сколько бы не боролся, избавиться от изводящего желания не мог. Дотронуться. Ощутить ее нежную кожу под пальцами, в попытке подарить ей хоть немного тепла. Амен никогда не умел утешать. Человеческие эмоции вытесняются годами дрессировки, если сам пытаешься убить в себе все живое. Все, что еще способно чувствовать. Выдрать с корнями, сжечь и посыпать за собой солью. А ее хотелось утешить. Ее боль душила. Проникала в него самого, под кожу. Словно ее душа, оскверненная горем, источала яд, отравляя весь воздух вокруг. Хотелось сделать хоть что-то, но он не мог. Наступить на горло своим убеждениям и решениям вытеснить девчонку из своей жизни и мыслей. Нельзя дать ей забраться глубже. Проникнуть туда, куда до нее так никто и не смог. Особенно теперь. Когда он знал, кто она такая и где ее место. Остается смотреть, как другие будут лечить от потери ее саднящие раны. Быть может, лекарь, что увивается рядом с ней со своей заботой, сможет вновь вызвать искреннюю улыбку на ее лице. Согреть теплом ее замерзшее сердце. Пускай. А единственное, что Амен может дать ей, это помощь в поисках виновного. И его голову. И кое-что еще. То, что эпистат давно приметил в Фивах и что теперь висит на его поясе, сокрытое под мантией. Дар для нее, но еще не пришло время. В пелене мыслей и без того недолгий путь пролетел, словно один миг. Обогнув столовую и казармы, они вышли к тому краю поселения, где находились нежилые помещения. Нужно было делать, что задумали. Не теряя ни минуты, Амен отворил перед ней тяжелую дверь, пропуская перед собой в опустевшее здание. Еще днем наказал всем покинуть помещение до заката, чтобы никто не смог застать их здесь. Никто не должен узнать, что Эва собиралась тут делать и почему верховный эпистат не пытался ей помешать. В мертвецкой было холодно. Здание было чуть вкопано в землю, чтобы естественным образом сохранять низкую температуру, нужную для сохранения тел. Вот только казалось, что весь воздух здесь был окутан ледяным дыханием смерти, пробирающим до самых костей. На деревянном столе, освещенном мягким светом масляных лампад, лежал Исман. Теплое свечение придавало его коже почти что естественный оттенок. Словно позволяя хоть ненадолго забыть, что парень на столе был мертв. Столь юный, едва ли более чем на пару лет старше девчонки. Амен вновь ощутил острый укол вины. Еще один человек, которого он не смог защитить. Не пришло еще его время. Не должен был он умереть здесь, сейчас. Потерял еще одну жизнь, что могла бы стать столь яркой. Он должен был спасать людей, а не лежать здесь. Холодный, совсем один. Взглянул на девушку, что тихонько стояла рядом. Молчал. Ждал. Что станет делать? Попросит ли оставить ее одну? Амен не знал, был ли готов выполнить эту просьбу, но Эва не просила. Не замечая ничего вокруг склонилась над телом брата. Мягко прикоснулась губами к его лбу, прежде чем обхватить мужское лицо ладонями и прижаться к нему, закрыв глаза. — Можешь остаться. Я перескажу все, что сумею узнать. Амен кивнул, сам не понимая зачем. Эва так и не подняла на него глаз, с момента как он оставил ее одну в саду. Вот и сейчас, не глядя на него нащупывала Ка покойного. А эпистат следил, завороженный, как юная шезму ладонями собрала воздух над Исманом, притянув к себе. Как закатились под веками ее глаза и как приоткрылись губы, когда она погрузилась в сон. Эвтида пленяла. Пробуждала в нем то, о чем он никогда не знал. Что-то темное, запретное. Взгляд следил за каждым ее вдохом, за каждым движением, впитывая до мельчайших деталей. То был интерес охотника или его собственный? Палач, увлекшийся жертвой. Так нелепо, что даже смешно. Чувствуют ли шезму во сне то, что происходит с их телом? Чем дольше Эва пребывала в своем трансе, тем более безжизненным становился ее вид. Кровь отливала от ее лица, придавая ему неестественно бледный оттенок. Еще чуть-чуть, и станет неотличима от любого из мертвецов, лежащих вокруг. Сколько продлился сеанс? Одно мгновение или целую вечность? Время сжалось до одной точки, стерев любые ориентиры. Амен лишь сидел, не сводя с нее взгляда, но и не решаясь разбудить. Не существовало ничего дальше этой комнаты, пока Эва не открыла глаз, дыша столь загнанно, будто пробежала не одну милю. Когда она, наконец, заговорила, ее голос был холоднее самого ледяного тона эпистата. — Он собирал куркуму на берегу, когда увидел девушку. Она встречалась с мужчиной, облаченным в черное, и этот мужчина передал ей что-то, какой-то мешок. Исман наблюдал из камышей, но мужчина заметил его, — она почти не шевелила губами, будто каждое произнесенное слово давалось ей с большим усилием. — Исман побежал. Был уже совсем рядом с лагерем, когда оказался в воде. Он пытался, пытался изо всех сил, но выбраться так и не смог. Что-то не позволило ему. — Он сказал тебе что-то еще, верно? Эвтида нервно кивнула, отчего ее губы задрожали. Уставилась в никуда стеклянным взглядом. — На мужчине была маска. Маска шезму. Амен подозревал это. Они оба подозревали, только Эва не желала в это поверить. До последнего надеялась услышать другой ответ. Была бы рада обмануться, но они ищут одного человека. Убийцу, что возомнил себя в праве вершить человеческие судьбы. Решать, кто должен жить, а кому необходимо умереть. Убийцу, которым оказался кто-то из своих. Предательство тех, в кого верил, всегда причиняет больше боли. И то смирение в глазах, с которым она смотрела, говорило громче любых слов. Эвтида уже знала, какого это. Быль преданной. Исман не должен был погибнуть. Лишь оказался не в том месте и не в то время. Стал свидетелем того, чего не понял сам. Чего-то важного. Следа, который они пока что не в состоянии были нащупать. Кто эта девушка? Что было в мешке? — Мне нужно подышать, — Эва выдернула его из раздумий, возвращая в реальность. — Я подожду тебя снаружи. Не дожидаясь ответа, она стремительно выбежала за дверь. Оставляя Амена одного скрывать следы их пребывания там сегодняшней ночью. Спустя несколько минут он нашел ее, тихо сидящую на ступенях у входа. Эва не взглянула на него, когда он подошел. Лишь смотрела вверх, любуясь далеким мерцанием звезд. Амен молча опустился рядом, не желая нарушить ее спокойствия. — Такие красивые. Исман любил смотреть на них. Рассказывал мне все, о чем знал. Любую ерунду. Ему нельзя было с ней общаться, нельзя проникаться и привязываться. Нужно встать и уйти. Оставить ее тут, как есть, в одиночестве. Хотел бы промолчать, откусить собственный язык, лишь бы не завязывать с ней разговора, но тело уже было не остановить. Бороться с собственными порывами, когда речь шла о ней, становилось все сложнее. — Никогда бы не подумал, что скажу это, но ты такая… спокойная. Ты изменилась. — Я расскажу, если дашь мне одно обещание, — Эва сделала паузу, пытаясь оценить его реакцию, и, не встретив упрека, продолжила. — Больше я ничего и никогда у тебя не попрошу. — Хорошо. Я даю слово. — Я прибегла к онейромантии. Другой шезму проник в мой сон. Лишил меня боли утраты, оборвав мои чувства. Если бы не он, не знаю, сидела бы я сейчас здесь, с тобой, — она говорила так тихо, будто готова была заплакать в любую секунду, но слез в глазах не было, лишь печаль. — Не проси меня назвать имя, не ищи его. Ты не тронешь человека, что помог мне. Это твое обещание. Амен смотрел долго. Будто пытался отделить мясо от ее костей, разложить на кусочки, заглянуть в самую суть. Но все же кивнул, принимая условия. Он закрыл глаза на двоих шезму, сможет и на еще одного. Почти беззлобно усмехнулся, когда ответил. — Неужели черномаги в кой-то веки сделали нечто хорошее для других, а не для себя. — Почему ты так ненавидишь нас? Неужели лишь от того, что тебе так когда-то велели? Какое-то время кажется, что он не ответит. Но низкий голос прорезает ночную тишину, заставляя Эву едва заметно вздрогнуть. — Ты права. Это не единственная моя причина, — Амен усмехается, но глаза его не веселы, — Во времена, когда еще не было закона, запрещающего вашу деятельность, погиб мой отец. Его убили. Мать была раздавлена горем, потеряв его. Собрала последние деньги, лишь бы найти виновного. Но черномаг, которого она наняла, вел свою собственную игру. Узнав, что убийцей был состоятельный торговец, он понял, что может получить гораздо больше, чем наши гроши. Потребовал у него денег, чтобы отвести подозрения, и обманул мою мать. Назвал ей имя другого человека, которого так и не смогли найти. Он сам не знал, зачем вообще начал этот рассказ. Зачем решил поделиться с ней тем, что камнем годами лежало на его душе. Но здесь и сейчас, сидя рядом с ней, его демоны будто успокаивались в груди. Время не повернуть вспять, и Амен прочистил горло, решив закончить, раз начал. — Меня забрали учиться, и мать осталась совсем одна. Торговцу была нужна наша земля, которую отец отказывался ему продать, — он понизил голос, чтобы не выдать дрожи, что неизменно появлялась, стоило ему заговорить о матери. — Когда я вернулся из военной академии, я застал лишь пустырь, где некогда стоял наш дом, и ее могилу. Он убил и ее. Выкупил участок за бесценок, построив там свои конюшни. Не моргнув и глазом разрушил несколько человеческих жизней ради собственной выгоды. И я не знаю, кто из них большее зло. Тот, кто их убил, или тот, кто обо всем знал, но не помешал? Эва так внимательно слушала его, впитывая каждое слово. Смотрела своими бездонными глазами, в которых даже сейчас было видно сочувствие. Глупая. Сердце ее добро, даже к тем, кто причинял ей боль. К нему. — Ты нашел его после? Того черномага? — Нашел. И отомстил. Он был первым шезму, что я убил собственными руками. — Амен взглянул на нее исподлобья, внимательно, желая донести истинный смысл своих слов. — Первым из многих. Эвтида дернулась, словно от удара. Хорошо. Она должна бояться его, а не сожалеть. — Мне жаль, что с твоей семьей так поступили, Амен. Но не все шезму — злодеи, — из девичьего голоса пропала вся мягкость, наполняясь сталью. — Я и без тебя с каждым днем все больше разочаровываюсь во всем, чему меня учили. Во всем, во что верила. И я найду того шезму, что отнял у меня брата. И убью. Его и любого другого, кто встанет у меня на пути. Эва вскочила на ноги, собираясь уйти. — Подожди, — Амен удержал ее руку, вынуждая сесть обратно на ступени, — у меня есть кое-что для тебя. Распахнув мантию, он вытащил оттуда сверток и положил к девушке на колени. Это был небольшой, но изящный клинок. Изогнутый эфес, что виднелся из кожаных ножен, был украшен гравировкой. Красивая работа. Идеально для женской руки. — Я хочу, чтобы ты всегда носила его при себе. Девушка взглянула с недоверием, но принялась разворачивать ткань, пока оружие не оказалось в ее руках. — Эпистат не хочет, чтобы его ручная собачонка умерла раньше времени? — Ты все правильно поняла. Накладно будет искать новую. Эва грустно усмехнулась и повертела клинок в руках, рассматривая. Задумчивая. Что за мысли вертелись в ее голове? Исфет, Амен много раз задумывался о том, сколь много был готов отдать, только чтобы узнать это. — Я перережу им горло того, кто лишил меня Исмана. Жестокая улыбка коснулась его губ, когда он взглянул на нее в ответ. — Я надеюсь на это.