Амен
Я не трону тебя. Я никогда не трону тебя. Я не желаю причинять тебе боль. Слова не успели сорваться с его губ, как Эвтида сбежала, скрывшись в ночи. Тизиан заявился совершенно не вовремя. Хотелось выволочь его вон и вернуть Эву обратно в свои объятия. Такую теплую, льнущую. Так отчаянно в нем нуждающуюся. Но как бы Амен не был раздражен, он понимал, что не имеет права злиться. Долг охотника стоял превыше всего. При свете дня и во тьме ночи. Важнее собственных нужд и желаний, независимо от того, что произошло и может произойти. До конца его жизни. Патрульные обнаружили следы на берегу, а ниже по течению — брошенный пустой мешок. Следы ног были маленькими и нечеткими, как будто идущий человек хромал или неуверенно передвигался. Будто заваливался в стороны, не в состоянии держать равновесие. Нужный ли это им след, или какой-то пьяница бродил здесь, страшась гнева сварливой жены? Эвтида передала, что Исман видел мужчину, который передал мешок какой-то девушке. Амен приказал охотникам следить за берегом и внести изменения в свое расписание. Надеялся застать черномагов врасплох, выбрав другое время для патрулей. Но заговорщики оказались или слишком осторожными, или уже сменили свое место встреч после трагической участи Исмана. Однако мешок был зацепкой, задававшей множество вопросов. Если не случайность, то что стало с девушкой? Почему она хромала и почему бросила его здесь? Где ее искать? Осталась ли она в живых, или, возможно, встретила свою судьбу, пав жертвой дикого животного на берегу Нила? Мысли путались, мешая соображать ясно. Все она. Вновь пьянит его голову не хуже дорогого вина. Мешает выполнять долг, возложенный на него Фараоном. Долг перед страной, народом и самим собой. Защищать людей и хранить порядок. Убивать черномагов. Может быть, ему и не стоило этого ей говорить? Слов, что он не смог бы сдержать. Как бы Эвтида не стала ему дорога, она навсегда останется тем, кто она есть. Шезму. Эва не доверяла ему и была в этом права. Амен собственными руками оттолкнул ее, запугав и заставив бояться самого себя. Своей жестокостью целенаправленно разрушил все то, что могло бы между ними возникнуть. Да и разве могло бы быть хоть что-то? Страсть к ней была такой же горячей и бесконечной, как пустынное солнце. Он пытался сдерживать ее, скрывать свои чувства и подавлять желания, но как остановить стихию, которая разгорается внутри тебя? Как перестать думать о ней, когда каждый ее взгляд, каждое прикосновение, каждое слово оставались в его памяти? Где найти силы отпустить ее? Стоит лишь вспомнить, как она пришла к нему. Напуганная, почти что сломленная. Пришла, сжимая в руке кинжал, но не желая нанести этот удар. Кто мог вынудить ее предпринять этот отчаянный шаг, который казался почти актом самоубийства? Толкнул в его объятия, что и без того подобны смерти. Они оба смертники, лишь туже затягивающие удавку на собственных шеях. Но оба готовы заплатить любую цену за это запретное мгновение счастья. Как жаждала она его ласки. Как льнула и тянулась, будто то была ее единственная опора в этом мире. Эва желает его так же сильно, как и он ее. И это их главная проблема. Между ними ничего быть не может, и Амен прекрасно это знал. Им следовало бы завершить этот бесконечный круг. Страсть могла поглотить их обоих, и он знал, что обязан найти способ удержаться на краю этой бездны. Прекрасно понимал, что должен научиться контролировать себя, когда дело касается ее. Ему придется научиться. Его приговор был вынесен еще несколько дней назад. Фараон, желая сохранить собственную власть в стране, намеревался связать свою младшую дочь с верховным эпистатом Египта. Посчитал, что это убережет его армию от восстания в раздираемой проклятием и чужеземцами стране. Мерит. Прекрасная, солнцеликая госпожа. Ей едва исполнилось восемнадцать, однако она уже краше двух своих старших сестер. Ее длинные черные волосы, которые служанки украшали золотыми цепями и драгоценными камнями, были её гордостью. Она предпочитала летящие платья цвета топазов, чтобы подчеркнуть уникальный оттенок своих глаз. Веселая, образованная, воспитанная. Мерит была лучшей женой, о которой только можно было мечтать. Мерит — «возлюбленная». Повод для насмешек от Тизиана и злая шутка судьбы. У любви его совсем другое имя. Амен не хотел даже думать о ней. Он знал, почему Фараон выбрал именно её из троих своих дочерей. Стоило ему прибыть ко дворцу, как Мерит с радостью окружала его вниманием. Она была улыбчивой и послушной, готовой провести часы в бесконечных разговорах, подробно рассказывая и расспрашивая о самых мелких деталях. Амен презирал визиты в Мемфис. Уж лучше месяцами оставаться в походах, чем провести хотя бы один день в его покоях при царском дворце. Глупец. Что еще ему было нужно? Хотя ответ ему ясен прекрасно, даже если он не желал его признать. Просто Мерит была не той. Сколько бы женщин он не имел в своей жизни, ни одна не сумела оставить настоящий след. Ни одна не проникла в его сердце. Холодное, словно камень. Так часто говорили его сослуживцы, считая, что в нем не может быть места для чувств. Как же они ошибались. Письмо было доставлено ещё позавчера, но Амен рассказал об этом лишь Тизиану. Скрывать было бессмысленно, он понимал. Вскоре все об этом узнают. Менес не упустит шанса известить всех о своем великодушии, как в Нижнем, так и в Верхнем царствах. Но он все равно продолжал надеяться, что этого не произойдет. Пусть случится что угодно, лишь бы фараон передумал. Амен даже задумывался, не рассказать ли ему правду о своей связи с шезму, рискуя распрощаться с собственной жизнью. Потому что вынести общества своей нареченной он был не в силах. Лучше умереть самому, чем навлечь на себя гнев Богов, задушив собственными руками любимую дочь фараона.***
Участок земли возле конюшен, окруженный невысоким забором, прекрасно подходил для небольших сражений. Солнце, садясь за горизонт, окрасило их импровизированную арену в теплые оттенки золота. Мечи блеснули в его свете, словно жаждущие нового боя. Их тренировки всегда начинались с разминки. И всегда вечером, когда солнечные лучи переставали нещадно печь, позволяя эпистату избавиться от мантии, сковывающей движения. Первый удар принадлежал Амену. Он бил быстро и метко. Использовал свою гибкость и скорость, чтобы наносить удары по разным точкам тела Тизиана. Его хопеш мелькал, словно молния, и удары были направлены к голове, торсу и ногам. Он стремился разозлить его и заставить его открыть оборону. Тизиан, напротив, полагался на свою ловкость и технику. Он был мастером парирования и избегал удары Амена с максимальной грациозностью. Он не только блокировал атаки, но и с легкостью уклонялся от них, выполняя элегантные увороты и кувырки. Лишь изредка осторожно, но точно, ударял по самым слабым местам Амена. Кинжалы давно стали продолжением их собственных тел. Они тренировались вместе слишком долго, чтобы не знать уязвимых мест друг друга. И были слишком хитры, чтобы этим не воспользоваться. Несколько лет назад во время боя Амена ранили в правое плечо, перерезав сухожилия. Много месяцев ушло на то, чтобы срастить их обратно и вернуть руке былую силу, но она все равно не стала такой, как прежде. Эпистат был выше и сильнее. В прямом столкновении победить его было почти невозможно. Так что Тизиан ждал, когда он устанет. Когда начнет наносить удары тяжелее и медленнее, становясь неповоротливым. Амен вновь бьет, пытаясь его достать, и тогда Тизиан дважды ударяет по его клинку со всей силы. Он точно знает, что делает. Амен рычит, когда резкая жгучая боль пронзает руку, отражающую удар, заставляя выронить хопеш. Связки в плече горят от резкой нагрузки. — Еще немного, и ты бы точно достал меня, — Тизиан стер пот со лба и улыбнулся. — Да, — эпистат растирает руку, пытаясь унять жжение, — если бы ты не был таким подонком. — Ты сам учил меня пользоваться любым преимуществом на поле боя. — Но не рискуя меня вновь травмировать. — Оклемаешься. У тебя и вторая рука есть. — И именно ей я тебя сейчас убью. Дерись, а не скачи. Амен поднимает с земли хопеш, стряхивая налипший песок. Он и сам весь покрыт потом и пылью, поднявшейся от их столкновения. Мечи вновь схлестнулись. Они двигались как одно целое, предвидя действия друг друга. Оба действовали в бою с изящной грацией и точностью. Каждый шаг, каждое движение клинка имело свою цель. Удары и парирования были такой частью их жизни, что дыхание становилось синхронным. Этот поединок был симфонией движения и звука, и только те, кто мог наблюдать со стороны, могли по-настоящему оценить мастерство охотников в искусстве боя. И Эва оценила. Она не собиралась задерживаться, проходя мимо них, но остановилась как вкопанная, завороженная этим зрелищем. Она слегка перевесилась через изгородь, стараясь рассмотреть каждое движение. Тизиан устал. Это было заметно по вене, что вылезла у его виска. Ему ужасно хотелось закончить сражение, но и выходить из него побежденным он отчаянно не желал. Амен ухмыльнулся, движением головы отбрасывая белые волосы со лба. Встав в пол оборота, он делает вид, будто руку вновь сводит от боли. Будто бы инстинктивно отводит ее назад, защищаясь. И тогда Тизиан допускает ошибку. С улыбкой на губах, он вновь пытается со всей силы ударить командующего по слабой руке. Амен резко заводит кисть за спину, чтобы отточенным движением перебросить хопеш в левую руку. Секунда, и в ребра Тизиана упирается стальное острие. Он ругается себе под нос и шумно выдыхает. — Именно поэтому ты эпистат. — Да, — Амен ухмыляется, прекрасно зная о собственном превосходстве. В этом нет и капли бахвальства, лишь факт. — Именно поэтому. — Это было зрелищно. Мужчины резко оборачиваются, не заметив девушки ранее. Губы Амена непроизвольно дергаются в улыбке при виде нее, и он почти не пытается с этим бороться. Такая красивая. — Подглядывала за нами? — Тизиан подходит к ней ближе, красуясь налитыми мускулами, на что Амен закатывает глаза. — Вы не прятались, — она пожимает плечами, улыбаясь им обоим. — Хорошее настроение? Может, желаешь к нам присоединиться? Он эффектно подбрасывает хопеш в воздухе, так, чтобы тот упал в его ладонь рукоятью к ней. Девушка искренне смеется и мотает головой. — Я не умею драться. — Зачем тогда таскаешь с собой везде этот кинжал? Тизиан указывает на ее пояс, где Эва обычно носила клинок. Каждый день, без исключения. Амен задумался, делала она это из страха за свою жизнь, или потому, что это он ей его подарил? — Это лучше, чем ничего. Не убью, так хотя бы поцарапаю перед смертью. — Тактика сомнительная. — Желаешь меня научить? — мурлычет в ответ, словно кошка. Амен не может понять, когда они с Тизианом успели найти общий язык. Беседуют и шутят друг с другом, словно старые приятели. Внутри что-то рычит и бросается. Хочется оттащить его от нее силой, словно беспризорного пса. Быть тем, кто защищает и оберегает ее от чужих рук. — Лучше, чем наш эпистат, тебя не научит никто. — Боюсь, он откажет мне в подобной чести, — она смеется, но тут же замолкает, стоит Амену подать голос. — Попробуй попросить. Эвтида удивленно смотрит на Амена, будто не в силах поверить собственным ушам. Он и сам не до конца понимает, зачем вступил в эту игру. Может, в нем говорит лишь чувство собственности. Глупое желание не позволить никому к ней прикасаться, не подпустить близко. Будто она принадлежит лишь ему одному. — Вы научите меня, господин? Молчание и простой наклон головы, приглашающий следовать за ним. Амен встает напротив и обводит взглядом ее крохотное тело. Перед глазами мгновенно мелькают самые разные картины, но он спешно трясет головой в попытке вытряхнуть их из ее. — Ты слишком худая и слабая, чтобы победить противника в прямом столкновении. Стоит ему дотянуться до тебя — и ты мертва. Эва уязвленно ворчит себе под нос, но тут же смолкает, стоит ему к ней прикоснуться. Тихий вздох срывается с ее губ, заставляя ресницы трепетать. — Вот здесь, — Амен невесомо проводит рукой по ее шее, не в силах сдержаться, а затем идет дальше по ее телу, продолжая рассказ, — находятся самые уязвимые места. Ты должна бить именно сюда, в нервные узлы, сухожилия или артерии, если хочешь выйти из схватки живой. Тизиан не слишком заинтересован в их обучении, так что уселся на небольшую лавку и стал не спеша затачивать оружие. Он лишь изредка бросал взгляды на них с Эвтидой, чему Амен был очень благодарен, кружа руками по ее нежной коже. — Если позволит ситуация — бей сюда и сюда, — он показывает, где находятся артерии на бедрах, продолжая незаметно гладить ее руками. Эва вся дрожит от его прикосновений, словно кувшинка на ветру. Он и сам еле сдерживается. Желание припасть к ее острым ключицам и овладеть ею прямо здесь и сейчас путает все остальные мысли. Если б не Тизиан, он бы уже давно вжимал ее мягкое тело в ближайшую стену, выдавливая самые изумительные стоны. — Возьми клинок, попробуй покрутить его в руке, — Амен провел ладонью вдоль смуглого плеча и вложил в руки кинжал. — Тебе нужно научиться наносить им удары так, чтобы не вывихнуть собственную кисть, — аккуратно огладил ее тонкое запястье, все еще завороженный тем, насколько она хрупкая. — Бить в разные точки под разным углом, чтобы противник не смог предугадать твоих намерений. Затаив дыхание Эва следила за его движениями. Сердце ее неистово колотилось в груди, посылая импульсы по всему телу. Казалось, прикоснись Амен к любой его точке — сможет почувствовать этот беспокойный ритм. Она то и дело боязливо озиралась на второго охотника, страшась, что тот обратит внимание на странное поведение эпистата. Напрасно. Тот был слишком увлечен собственным занятием, чтобы заметить их. А может лишь делал вид, Амену было плевать. Сейчас его тревожила лишь она, томящаяся в его руках. — Попробуй уклониться и сразу же ответить ударом, как только почувствуешь, что можешь, — он направлял ее тело, словно в танце, и она покорно следовала за ним. Он учил ее, как использовать свои преимущества. Да, физической силой юная Эвтида была обделена. Но она была гибкой и быстрой. Изворотливость иногда здорово помогает против больших и сильных противников. Амен ухмыльнулся, вспоминая недавнюю выходку Тизиана. Да, владея хитростью почти из любого боя можно было выйти победителем. А хитрости и упертости этой девчонке не занимать. Зарево заката уже почти рассеялось, уступая ночным сумеркам. Эва тяжело дышала, но продолжала упорно повторять уклонение от атаки, что он показал ей. Снова и снова, пока оно не стало получаться гораздо лучше, чем в первый раз. — Это было ужасно? — она прижалась к покосившейся деревянной ограде, восстанавливая дыхание. — Да, — Тизиан сразу же поспешил съязвить, несмотря на ее успехи. — Просто отвратительно, если честно. Но ты станешь гораздо лучше, если будешь хоть иногда пускать его в ход. Захотелось приструнить его за слишком длинный язык, но чужой голос опередил его. — На твоем месте я бы боялся, что после подобной похвалы она воспользуется им прямо сейчас. Ливий наблюдал за ними, стоя в нескольких метрах от них, откинувшись на каменную стену хижины. Эва поспешила обернуться на голос и лучезарно улыбнулась ему. Взгляд ледяных глаз устремился туда же. Под кожей у Амена заворочалось чудовище. — Сегодня здесь на удивление многолюдно, — Тизиан притворно закатил глаза, скрестив руки на груди, но и он тоже был рад видеть лекаря. — Ты тоже пришел за нами подглядеть, господин Пеллийский? — Нет, всего лишь искал Эвтиду. И, честно говоря, совсем не ожидал застать ее здесь. Она смущенно взглянула на эпистата, словно извиняясь. Будто ощущала вину, что заявилась сюда сегодня и попросила себя учить. Так, будто бы Амен и сам не собирался обучить ее обращаться с кинжалом. — Думаю, на сегодня мы закончили? — Эва взглянула на него, ожидая, чтобы тот согласно кивнул. — Учись быстрее, Эвтида, — Ливий дождался, когда она подойдет и забрал из ее рук сумку, закидывая на собственное плечо. Еще один жест заботы, который Амен никогда не сможет себе позволить. — Когда твой учитель покинет нас, будешь хвастаться, какой великий человек приложил руку к твоим умениям. Дыхание замерло. Нет. Только не сейчас. — Покинет? Нет. Молчи. Пожалуйста, закрой рот. Не сейчас. — Ты еще не слышала? На рынке сегодня весь день толкуют, — Ливий нерешительно скользнул взглядом к Амену, раздумывая не сказал ли он что-то не то. — Ваш Фараон собирается выдать свою дочь за верховного эпистата. Сердце пропустило удар и остановилось. Весь мир замер вместе с ним. Амен не может позволить себе взглянуть ей в глаза. Страшится разглядеть в них то, что и так знал наверняка. Ей больно. И причина этой боли — он сам. Злость раздирала изнутри, угрожая вырваться наружу жгучей желчью, что подступала к горлу от ощущения собственной ничтожности. Что толку от званий, если он не в силах контролировать собственную судьбу. Марионетка, повинующаяся чужой воле. Сколь многое он готов был отдать, лишь бы избавиться от подобной чести. Но Фараон уже принял решение и стремился разнести эту новость по всему Египту, точно чуму. Великодушный фараон. Изволил выдать свою драгоценную дочь за предводителя своей армии. За выходца из простого народа, что упорством и умением добился величия. Надеется, что это вдохновит крестьян, и они оценят его великодушие. Ход хороший, даже отличный. Менес всегда был умелым манипулятором. Хотелось заколоть лекаря, не умеющего держать язык за зубами. Но то, что еще сохраняет здравый рассудок внутри, понимает, что все это не его вина. Он лишь донес весть, что все равно бы дошла до нее, рано или поздно. Если фараон разослал послания глашатаям, дерущим горло на базарах, то вскоре она и сама бы все услышала. Решившись, он поднимает взгляд и смотрит в ее лицо. Такое юное, красивое. Что-то надломилось внутри нее. То, что еще могло чувствовать после пережитого. Глупышка. Неужели ты думала, что у нас хоть что-то могло получиться? — Я поздравляю вас, господин. Он смотрит в ее глаза, но в них лишь пустота и холод.