Эва
Как давно он знал? Знал и пользовался ей, хотя был обещан другой. Зачем ему безродная, неграмотная бродяжка? Когда он может не знать бед, заимев еще и юную благородную жену. О красоте младшей дочери фараона слухи ходили даже в далеком Гермополе. Эва в сердцах швырнула табуретом в стену. Тот, печально лязгнув, упал на пол, потеряв одну из ножек. Она обхватила себя руками и опустилась на пол. Нужно дышать. Эвтида могла бы сколько угодно портить мебель, но это не улучшило бы ее судьбы. Связь с шезму в подобном положении будет грозить эпистату смертью. Если он не дурак, а дураком Амен не был, ему стоит избавиться от всех свидетелей своего позора. То есть от нее. Эва с горечью понимает, что скорее всего никогда не увидит мир, освобожденный от проклятия. Злые слезы струятся по ее лицу, но она устала плакать и бояться. Пусть этот мир делает с ней что захочет, она все равно не отступит. Убить Амена она не в силах, даже теперь. После всего, что он с ней сделал. Какие бы раны не нанес, и как бы сильно те не саднили. Эва понимает Феоною, что предпочла вырезать любовь из своей груди. Если бы могла, Эвтида, не задумываясь, сделала бы то же самое. Она останется подле него. Станет работать, будто ничего не было. Будет сражаться, будто эпистатский хопеш не занесен над ней, дожидаясь, пока последняя песчинка не упадет в часах отмеренного ей времени. Разве способен кто-то спасти меня от самой себя, если мне уготована лишь такая жизнь? Если ей суждено умереть, пускай это случится от его руки. Если такова воля богов, что свели их вместе, она смиренно покорится своей судьбе.***
Здесь очень красиво на закате. Прибрежные волны лениво лижут песок, переливаясь красными бликами. Сириус, радостно виляя хвостом, носится вдоль берега в погоне за птицами. Эва следует за ним, ступая босыми ногами по влажному песку. У воды всегда ветрено, так что она набросила на свои плечи плотную мужскую рубашку. Сев на крупный камень, все еще теплый от дневного солнца, она ткнулась лицом в льняную ткань, пахнущую шафраном и малиной. Сириус подбежал ближе и лизнул ее ногу шершавым языком. Эва улыбнулась и потрепала его по бархатной голове. Почему Исман назвал тебя так? Хоть он и любил звезды, ей всегда казалось, что у этой собаки могло бы быть другое имя. Пес пристроился возле нее, охотно подставляя голову под ее ласки. Горячая слеза неторопливо скатывается по щеке. Тебя ведь могло не быть, если бы Исман не уговорил меня тебя оставить. В памяти мелькает день, когда Эва наткнулась на бродячую собаку чуть выше по течению, чем они находились сейчас. Сириус потягивается и приподнимается на лапах, поворачиваясь к ней мордой. Случайна ли была наша встреча? Ей начинает казаться, будто в ее жизни давно нет ничего случайного. Ни одно событие последнего месяца не кажется чем-то спонтанным. Словно все, что происходит с ней, имеет четкую цель и последовательность. Даже гибель Исмана. Горький ком застревает в горле. Думать об этом все еще очень больно. Эва поправляет кинжал на поясе и растирает соленые слезы по лицу. Настанет день, когда все закончится. Когда виновные ответят за свои поступки и она сама станет их палачом. Ей нужно быть готовой. Эвтида вновь проводит рукой по короткой серой шерсти и чешет пса за ухом. Сириус благодарно лижет ей руки и на секунду, всего мгновение, она заглядывает в его глаза. Такие осознанные, что даже становится жутко.***
Почти неделю ей с успехом удавалось его избегать. Да и он сам, кажется, старался не подходить к ней ближе, чем нужно. Эпистат лишь издалека глядел на нее, когда думал, что Эвтида этого не замечает. За столом в трапезной, когда они с Ливием решали поесть горячей пищи и побыть немного в обществе других людей. Гораздо реже — в поселении, когда лекарь провожал ее к своей хижине перед сном. Эва проводила все свои дни в маленькой лекарской каморке, заваленной разнообразными склянками, порошками и пучками трав. Иногда помогала Ливию готовить лекарства, но чаще читала, сидя рядом с ним в кресле, и вдыхала клубящиеся в воздухе ароматы. Ей казалось, что кожа ее и одежда пропахли ими насквозь, но она вовсе не была расстроена. Эвтиде очень нравилось находиться там. Будто бы она снова дома в Гермополе, в их храме Тота. Ливий неспешно растирал в ступке сушеные листья мирры, чтобы добавить их к стружке акантуса и ягодам бузины. Множество раз Эвтида наблюдала за этим процессом, так что выучила рецепт наизусть. Она и с закрытыми глазами могла бы найти на бесчисленных полках и маковое молочко, и можжевельник, и рид. Вытянувшись в кресле, Эва дотянулась пальцами до соседнего стола и подхватила с него небольшой карманный нож. Следующим шагом нужно будет нарезать и размять ягоды, так что она перекладывает нож ближе к Ливию, чтобы ему не пришлось отвлекаться на поиски. Вечно он его теряет в этом беспорядке. Каждый раз он добавлял что-то новое. Все время старался доработать рецепт и победить болезнь, даже если прекрасно знал, что та была вызвана магией. Он просто не мог сидеть сложа руки и совсем не пытаться. Первое время казалось, что лечение помогает. Симптомы болезни на время отступали, и больные приходили в себя. Но мощь проклятья была сильнее умений обычного лекаря, пусть даже настолько одаренного. Это сводило его с ума, и девушка изо всех сил старалась помочь ему в его борьбе. Эва заканчивала очередную книгу из библиотеки Акила, но все еще не встретила хотя бы упоминание нужного ей ритуала. Зато шезму, написавшая этот трактат, была прирожденной целительницей. Эвтида никогда раньше не слышала о том, что черномаги умели поднимать на ноги почти что безнадежно больных людей. Могли унимать телесную боль, воздействуя через сознание. Она увлеченно переписывала процессы, вплоть до мельчайших деталей, надеясь хоть когда-то попробовать подобное. Пару дней назад она решилась и все таки рассказала лекарю о своих снах и о странном камне, что нашла у хижины Латифы. Ливий не смеялся и не назвал ее сумасшедшей, хоть и вырос в совсем другом месте и с другими богами. Он согласился, что все происходящее неспроста, все здесь связано в огромный запутавшийся клубок, необходимо лишь отыскать нужную ниточку. Она устроилась в потертом зеленом кресле, подтянув к себе ноги, и тихонько шуршала пером по пергаменту. Лекарь раздобыл ей маленькую деревянную дощечку с металлическим зажимом, чтобы ей было удобно писать не только за столом. Почерк ее стал совсем другим. Постоянно практикуясь, Эва научилась писать быстро и аккуратно, ничем не уступая другим писарям. Ливий уже закончил разминать бузину и смешал ее с остальными ингредиентами в плотную бурую кашицу. Настояв около часа, ее разведут в очищенной воде и раздадут в госпитале, а также тем больным, что решили остаться в своих домах. В ногах на полу валялась ее старая кожаная сумка, совсем потрепанная временем, но горячо любимая. Расправившись с приготовлением целебного настоя, они собирались отправиться в город. Побродить по рынку, купить пару нужных вещей да и просто отдохнуть от монотонных дней. — Ты спросил разрешения у Эпистата? — Эва встала, чтобы спрятать свои книги и записи от посторонних глаз. Они намеревались успеть зайти в трапезную до отъезда, и уже было пора идти. — Да, и еще вчера. Я ведь говорил тебе об этом, пока ты витала в облаках. Выйдя из хижины, Ливий запер не самую прочную дверь на ключ. Он вытянул руку, приглашая Эву пройти вперед. Ее сумка вновь болталась на мужском плече. — Точно, прости. Я просто не желаю вновь испытывать судьбу. — Понимаю, — он тихонько кивнул. — Иногда он так смотрит на тебя, будто готов наброситься в ту же секунду. Что у вас произошло? Мне казалось, вы начали ладить. — Мне тоже так казалось. Все в порядке, просто сейчас нам лучше не находиться друг с другом рядом. — Ты дорога мне, Эвтида, — мужчина слегка придержал ее за руку, безмолвно прося остановиться. Встал напротив и заглянул в лицо своими красивыми глазами. — Прошу, не нарывайся на неприятности. — Не буду, я ведь обещала. Почти бездумно Ливий заправляет ее темный локон за ухо и оставляет нежный поцелуй на лбу. — Прости, — он смущенно потирает шею, точно юный мальчишка. — Наверное, не стоило мне этого делать, не спросив. Захотелось и не смог сдержаться. — Нет, не волнуйся, — Эва поспешила прикоснуться к его ладони, слегка сжав ту пальцами. — Все в порядке. Мне сейчас не помешает капелька нежности. Ливий улыбается, глядя на нее немного свысока, и Эвтида улыбается ему в ответ. Рядом с ним все время хочется улыбаться. Будто бы в его крови текло само солнце. Что-то белое и большое мелькает справа и Эва спешно дергает головой, чтобы лучше рассмотреть. Эпистат замер в нескольких метрах от них. Почти ничего не выдавало в нем злости, если бы не слишком напряженная челюсть, заставляющая выступить желваки, и сжатые в кулаки ладони. Взгляд ледяных глаз направлен точно на нее, он даже почти не моргает. И Эва не собирается отводить свой. Нет. Она чуть вздергивает подбородок и продолжает смотреть прямо, почти что нагло. Пусть первый отводит глаза и уходит. Это не она лгала ему и не она будет прятаться по углам. Может идти к черту со своей ревностью, ей все равно. Будто услышав ее, Амен слегка отводит взгляд в сторону, поджав губы, а затем и вовсе разворачивается, чтобы уйти. Эва раздраженно фырчит себе под нос и делает шаг в сторону кухонь. По крайней мере, ему хотя бы хватает совести делать это молча. Для себя она точно решила, что не собирается обмолвиться с ним больше ни единым словом. Целую неделю они общались друг с другом исключительно через лекаря. — Кажется, он не сильно рад своей скорой женитьбе, — Ливий догоняет ее, спешно рвущуюся вперед. — Говоришь так, будто мне не плевать.***
Пришлось вновь посетить богатый район, чтобы Ливий смог забрать из дома некоторые вещи. Эва решила дождаться его на улице, чтобы не отвлекать и не смущать того своим присутствием. Живя вместе с ними в поселении, у него не было достаточно даже сменной одежды. Пусть соберется спокойно. Эвтида неспешно двинулась вниз по улице, минуя немногочисленных прохожих. Роскошные дома в два-три этажа возвышались над ней, словно напоминая о собственной никчемности. Повсюду виднелась затейливая роспись, росли пышные сады и цвели клумбы. Здесь жили вельможи, слишком далекие от простых смертных. Здесь не знали слова нужда. В животе скрутился неприятный узел. Она подумала о Феоное, выросшей в одном из подобных домов. От скуки ищущую беды на собственную голову. Ей неприятно было находиться здесь, окруженной излишеством и богатством. Сердце болезненно кололо от обиды, что у кого-то еды и денег в избытке, а кто-то, как и она сама, мог неделями голодать, радуясь пропавшему хлебу. Медленно умирая от нищеты. Эва видела глаза голодных детей и слишком хорошо знала, каково это. Она едва не заплакала от облегчения, когда Ливий наконец-то вышел из дома с тяжелой сумкой наперевес, закончив со сборами. Взяв его под руку, она быстрее потащила его к рыночной площади. Глаза разбегались от многообразия. В ее родном городе рынок был гораздо меньше, да и людей было не так много. Эва с ужасом подумала о том, насколько огромным может быть рынок в столице. Повсюду тянулись палатки с фруктами, рыбой, зерном. Продавцы торговали посудой и тканями, иногда попадались палатки с одеждой. Ливий бросил пару монет на прилавок, и невысокая молодая девушка протянула ему связку персиков. От их запаха рот мгновенно наполнился слюной. Эва разломила спелый плод пополам и, вытащив косточку, запихнула в него сочную мякоть. Мгновение спустя она довольно замычала от ощущения приторной сладости на языке. — Очень вкусно! — Ешь, — мужчина довольно протянул ей оставшиеся фрукты. — Я пока загляну в лекарственную лавку. Нужно обновить кое-что из запасов в лагере. Я найду тебя. Эвтида кивнула, попутно запихивая в рот очередной персик. Ей не часто удавалось попробовать их, слишком дорогие. Задвинув муки совести как можно дальше, она доела угощение и отправилась гулять, намереваясь заглянуть в одну из лавок, что прошла ранее. Ей всегда нравилось красиво одеваться, поэтому сложно устоять, видя подобную красоту. Белоснежные полосы ткани обрамляли её тело, оставляя открытыми лишь руки и небольшой участок кожи на животе. Золотые кольца на плечах, удерживающие ткань на месте, создавали завораживающий облик. Узкий золотой пояс украшал талию, а разрезы по бокам при ходьбе изящно обнажали длинные загорелые ноги. Никаких денег не было жалко на такое роскошное платье. Расплатившись, Эвтида отошла на более спокойную улочку и сразу наткнулась на улыбающегося Ливия, который что-то прятал за спиной. Эва вопросительно выгнула бровь, стараясь заглянуть за него. — Подстерегаешь девушку в уединенном месте? Если там нож, то целься лучше, потому что, если я выживу — я тебя прибью. — Ты такая жестокая, Эвтида! — мужчина показательно схватился за сердце и закатил глаза. — Всего лишь скромный подарок от поклонника. Эва попыталась скрыть подступившую улыбку и сохранить серьезное лицо, играя в их привычную игру. — Отчего же он не передал мне его лично? — Может быть он не смог решиться заглянуть тебе в глаза и признаться в своих чувствах? — со всей серьезностью он взглянул на нее, что на секунду Эвтида ему даже поверила. — Хотя, вероятнее всего, он просто знал, как именно ты реагируешь на мужчин, желающих преподнести тебе подарок. Грозишься зарезать. — Что ж, очень жаль, ведь мне нравятся смелые мужчины. Так ему и передай. — Сердце бедняги не выдержит отказа! Давай хотя бы смягчим удар тем, что ты примешь его дар. Я знаю, он очень долго его выбирал. Ливий развернул кусочек ткани в ладони, и золотистый гребень, украшенный россыпью желтых и красных камней, сверкнул на солнце. Он неторопливо зашел ей за спину и поправил волосы, чтобы надежно закрепить на них украшение. У Эвы от смущения вспыхнули щеки. Она вовсе не ожидала, что мужчина и правда собирается сделать ей подарок. Посчитала, что он прячет за спиной какую-нибудь дурно пахнущую гадость, которую, ухмыляясь, протянет ей в лицо. Говорил ли он о себе, когда шутил про поклонника? — Носи его чаще. Он очень подходит к твоим глазам. — Спасибо, — только и сумела выдавить из себя. Они стоят близко, почти вплотную, и у Эвы шумно колотится сердце. Так громко, что она боится, будто он может услышать его стук. Она понимает, к чему все идет. Его светло-зеленые глаза ласково рассматривают ее лицо, скользя от глаз к губам и обратно. Наклонившись еще немного ближе, он нежно прикасается пальцами к ее подбородку и неторопливо проводит по коже. — Ты позволишь мне себя поцеловать? Ей бы хотелось соврать, что этот порыв был продиктован лишь злостью и обидой. На Амена, его ложь, на то, как он воспользовался ей, накрепко привязав к себе. Но глубоко внутри она знает, что просто желает быть любимой. Любить самой и получать любовь, а не просто лить слезы от постоянной боли. Глупое, жестокое сердце. Влюбись ты в этого прекрасного человека, стоящего перед ней, она могла бы быть счастлива. Может быть, спустя время, когда ее безумство отступит, она сможет полюбить вновь? Нет. У нее больше не будет этого времени. — Да.