Эва
Дверь за ней захлопнулась с глухим ударом. Хотелось выйти наружу. Оказаться как можно дальше от этого места. Стены внутри давили, будто грозя обвалиться на нее в любой момент и придавить своим весом. Страх овладел ей, обволакивая душу своим ледяным дыханием. Что ждет ее после разговора с ним? Что он хотел ей сказать? Нет, она вовсе не страшится, что Амен отвергнет ее, выставив вон. Гораздо больше она боится того, что он смог бы полюбить ее так же, как и она его. Нервно рассмеявшись, Эва обхватывает себя за голые плечи, стремясь успокоиться. Разве не этого желало ее сердце? Любить его и быть любимой им в ответ. Но разве смогут они хоть когда-то быть вместе? Палач и жертва. Что за глупый, самонадеянный вздор. Эвтида была и навсегда останется тем, кто есть. Шезму. В его глазах ей всегда суждено быть мерзким черномагом, своим существованием оскверняющим саму магию. Существом, на которого его всю жизнь учили безжалостно охотиться и убивать. К чему раздумья? Не будь они врагами, Амен уже был обещан другой. Той, кому Эва и в подметки не могла бы сгодиться. Он не сможет пойти против воли Фараона, что бы не чувствовал к ней. Ведь даже полюбив друг друга, им никогда не познать счастья и не обрести покой в этом мире. Им обоим было бы гораздо лучше, если бы он ничего к ней не почувствовал. Эва шагала все дальше и дальше, уходя прочь из поселения, словно пытаясь сбежать от самой себя. Ночь, как верная союзница, заботливо приняла ее в свои объятия. В сердце разверзлась невозможная путаница, словно лабиринт, и она чувствует, что каждый шаг вперед только углубляет эту сложную нить. Ноги сами привели ее к Нилу. Здесь она пережила самое страшное горе, но здесь же и чувствовала себя в безопасности. Свободной и живой. В трудные моменты Эвтида всегда тянулась сюда, чтобы провести наедине с собой хоть пол часа. Жесткая ирония. Пальмы клонились к водной глади, будто стремясь почтить могучую реку. Со стороны воды донесся легкий ветерок, отбрасывая темные локоны назад и принося с собой сладкий аромат лотосов. Звезды сверкали будто драгоценные камни, рассыпанные на темном бархате. Под этим бесконечным небесным сводом Эва ощущала себя маленькой частью чего-то гораздо большего, чем ее собственная жалкая жизнь. Здесь было спокойно. Так тихо, что она слышит почти неразличимый шум ветра, гоняющий песчаные барханы в пустыне. И в этой тишине Эвтида надеется услышать собственное сердце. Через час она добирается до дома, продрогнув и вымотавшись. Еще с улицы она слышит, как из дома доносятся сдавленные женские крики. У Эвы желудок сводит тугим узлом, грозясь вытолкнуть весь ее скромный ужин наружу. На негнущихся ногах она преодолевает две каменные ступени перед порогом и заходит внутрь. Внутри ужасно темно, и, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, Эва спешно зажигает несколько ламп, наполняя комнату теплым светом. Облегченный выдох вырывается из ее рта, когда она не обнаруживает здесь никого постороннего, но радоваться она не спешит. Дия мечется в постели, точно безумная, не прекращая истошно хрипеть и стонать. Темные волосы спутались и торчат клоками. Кожа блеклая и сухая, больше похожая на старую бумагу. В остекленевших глазах застыли слезы. Куда пропала вся ее красота? — Исман! — ее сорванный голос совсем не похож на человеческий. — Исман, где же ты? Почему ты оставил меня? — Дия, тише, — Эва бросается к ней, зажимая рот руками, но та отбивается во сне, не прекращая кричать. — Исман! Исман! — Дия, умоляю, замолчи, — она шипит на нее, дрожа от страха. — Ты сейчас всю деревню разбудишь. Эвтида трясла и звала ее, моля очнуться, но Дия не приходила в сознание. Вновь и вновь она звала Исмана, словно тот мог бы ее услышать и вернуться, откликнувшись на ее зов. От бессилия хотелось взвыть. На секунду у Эвы даже промелькнула мысль забраться к ней в голову, чтобы успокоить, но она быстро отбросила ее. Слишком велика вероятность того, что Дия не очнется. Окончательно сойдет с ума и сломается, оставшись навсегда заперта в собственном кошмаре в голове. Нужно было сразу выдать ее Реммао! Не жалеть глупую влюбленную девчонку, пока та не втянула их всех в настоящие неприятности, а позволить наставнику решать ее судьбу. Одну Эву Амен был согласен терпеть рядом, пока она не высовывалась, но Дию… Устав от напрасных попыток утихомирить подругу, Эвтида поднимается на ноги. Она даже думает о том, чтобы привязать Дию к кровати, пока та не выдала себя перед охотниками. В таком состоянии она может натворить и выболтать все что угодно. Но вместо этого решает просто завязать ей рот платком, надеясь хоть немного ослабить шум. Схватив первую попавшуюся накидку, Эва наспех застегивается и опрометью выбегает из дома в поисках наставника, не забывая запереть входную дверь. Плевать что он с ней сделает за то, что она сразу не рассказала ему о состоянии Дии. Уж лучше получить от него сейчас, чем навлечь беду в виде охотников на всех остальных. Вокруг и так слишком много проблем. Легкие обдавало огнем от длительного бега, но Эвтида не останавливалась. Она оббежала уже все поселение целиком, то и дело уклоняясь от вездесущих патрулей. Заглянула во все возможные углы и закоулки, обыскивая каждый куст, но Реммао нигде не было. Как и Рэйммса. Точно в воду канули. Пришлось смириться, что ей придется вернуться к Дие ни с чем и провести всю ночь без сна, удерживая ту от неприятностей. Эва неохотно побрела к дому, изо всех сил переставляя уставшие ноги и без конца причитая о глупости этой наивной дурочки. Почему она была обязана с ней возиться? Эве с детства самой приходилось справляться со всеми бедами и невзгодами, не прося никого о помощи. Но стоит войти внутрь, как всякая обида мгновенно испаряется, сменяясь ледяным ужасом от ощущения надвигающейся беды. Постель Дии была пуста.***
Надоедливые птицы щебетали во все горло, радуясь очередному наступившему дню, но Эвтида была не рада. Она еле смогла заснуть прошлой ночью, без конца ворочаясь в постели. Чувство, что Дия попала в беду, не желало отступать. Оно наседало и давило на грудь, мешая спокойно дышать. Она застонала и накрыла голову подушкой, пытаясь хоть на пять минут заглушить надоедливый гомон на улице. Хотя сильнее всего ей хотелось швырнуть эту самую подушку в окно. Нехотя поднявшись, Эва, как и всегда, побрела умываться и расчесываться, пытаясь привести себя в порядок после бессонной ночи. Мышцы ныли после вечерней пробежки. Где же носило Реммао, когда она так отчаянно в нем нуждалась? Умыв и обтерев лицо мягким полотенцем, она бросила взгляд на окно. Там, на широком подоконнике, едва скрытый за невесомой шторой лежал небольшой сверток. Эва засомневалась, ей ли предназначалась находка? Но окно находилось совсем рядом с ее кроватью, а внутри все плавилось от любопытства. Если сверток оставили не ей, она аккуратно завернет все обратно и положит на место, словно ничего и не трогала. Да, именно так. Осторожно подойдя ближе, Эвтида взяла его в руки и потянула за узел, развязывая ленту. Маленькая записка упала к ее ногам, вывалившись из ткани. Внутри также нашлись красное платье и небольшая баночка с крышкой, приятно пахнущей травами. Она торопливо сложила все на кровати и подняла с пола клочок пергамента. «Жаль, что ты убежала». Румянец вспыхнул на девичьих щеках, и Эвтида смущенно прижала записку к груди, будто страшась, что кто-то сможет заглянуть ей за спину и прочесть содержимое. Внутри все затрепетало от волнения. Подарок предназначался ей… Она быстро запрыгнула на кровать, где принялась жадно вчитываться в бумагу, исписанную аккуратным почерком. «Пришлось провести эту ночь одному. Прими хотя бы подарок. Как бы я не хотел любоваться твоей шеей, хранящей воспоминания обо мне, на людях лучше так не появляться. Мазь поможет убрать следы. Обещаю, что в будущем буду более сдержан. А.» Сердце шумно сотрясалось в груди, грозясь вырваться на свободу и унестись к нему. На губах появляется глупая улыбка. Руки сами собой тянутся к платью, будто желая убедиться в его реальности. Удостовериться, что все это не ее очередной сон. Она неспешно проводит по нему ладонью. Ткань на ощупь гладкая и нежная. И столь легкая, будто совсем ничего не весит. Эва поспешила сбросить с себя ночную сорочку, чтобы скорее надеть подарок. Длинная юбка с разрезами слегка открывала ноги, а ткань сверху оборачивалась вокруг шеи, прикрывая ее и грудь. Руки же, спина и живот оставались открытыми, обнажая бронзовую кожу. Внутри что-то зашевелилось, разливаясь приятным теплом внизу живота. Амен думал о ней. Думал с самого утра, а может и ночью. И даже заранее купил ей платье, будто рассчитывал, что она станет прятать следы, оставленные им. Сияя от счастья, Эва садится за столик, чтобы подвести сурьмой глаза и нанести ароматное масло на кожу. В таком платье хочется выглядеть идеально до кончиков пальцев. Напоследок она закалывает волосы золотой заколкой, подаренной вчера Ливием. Эвтида понимает, что играет с огнем, но слишком уж хочется ей уколоть эпистата за все, что было раньше. Закончив с на удивление сытным завтраком, а подавали сегодня отварные яйца с мясным пирогом, Эва с Ливием неторопливо брели в сторону лечебницы. В сумке по обыкновению были припрятаны немного лепешек и фруктов, выпрошенных на кухне, чтобы не отвлекаться от работы весь день. Шли, болтая о всевозможной ерунде и наслаждаясь теплыми лучами утреннего солнца, нежно ласкающими кожу. Но стоило им завернуть за угол дома, как они вышли к широкой улице, заполненной людьми и гружеными телегами. — Почтовый экипаж! — воскликнул лекарь, потянув девушку за руку ближе к повозкам. — Наконец-то, я уже неделю жду свои посылки из Александрии. — Куда спешишь так? Своими нарядами позже налюбуешься, как разгрузят и разберут все. Не мешал бы людям работать. — Ты такая шутница, Эвтида, — скрестив руки он недовольно поджал губы. — Удивляюсь, как тебя до сих пор не взяли в придворные шуты? — О нет, — рассмеялась она, любуясь этой его очаровательной привычкой. — Меня во дворец и силой не затащишь. Придется уж остаться простым черномагом. Ливий многозначительно хмыкнул, но ничего не сказал в ответ. Они уже собирались продолжить свой путь, как что-то внутри Эвтиды содрогнулось. Ее вдруг охватила необъяснимая тревога, захлестнувшая ее так же стремительно и внезапно, как песчаная буря. Сердце внутри зашлось чаще, и даже вдох было сделать трудно. — Эй, что случилось? Тебе нехорошо? — лекарь обеспокоенно смотрел на нее, готовясь ловить в любой момент. — Ты вся побледнела. — Нет, — она решительно покачала головой, борясь с легким приступом тошноты. — Нет, порядок. Просто пойдем скорее в тень. Не желая расстраивать Ливия, она улыбнулась ему так сильно, насколько смогла. Но, несмотря на улыбку, в ее глазах промелькнуло что-то неуловимое. Словно частичка самой тьмы, только что прикоснувшейся к ее душе. Что это было? Внезапная и необъяснимая вспышка страха, из-за которой хотелось как можно быстрее покинуть это место. Эва видела, что мужчина не поверил ей, однако спорить не стал. Знал, что если она не захочет делиться чем-то, то никакие уговоры не смогут ее заставить. Поэтому он молча берет ее под руку, позволяя опереться о себя, и они ускоряют шаг, направляясь к лечебнице. В их маленькую комнату, что они успешно делили последнюю неделю. — Ты просто невыносима, знаешь об этом? — Мне говорили. Больных с каждым днем становилось все больше, и на Ливия было больно смотреть. Он слишком тяжело переносил собственное бессилие и неспособность помочь другим людям. Поэтому часами готовил лечебные настои и охлаждающие мази, снимающие жар. Эва не мешала ему в этом, позволяя занять руки хоть как-то. Она подавала ингредиенты и травы, записывала за ним новые сочетания для лекарств. Периодически следила, чтобы тот ел и пил, как и он кормил ее когда-то, в самые трудные времена. Пейзаж за окном медленно окрасился в розовые тона. Ноги затекли от длительного сидения на месте, поэтому Эвтида вытягивает их, закидывая на низкий шаткий столик, стоящий неподалеку от кресла. Ливий что-то тихонько бормочет рядом на греческом, сам того не замечая, и Эва улыбается, глядя на него. Она уже привыкла к этой его странной манере нести всякую чушь, лишь бы не находиться в тишине, поэтому спокойно читает, наслаждаясь звучанием бархатистого голоса. За весь день Ливий так ни разу и не заговорил о том, что произошло между ними вчера, давая ей время и возможность самой поднять эту тему. И Эва была безумно благодарна ему за это. Внутри творилась полная неразбериха, густо смешанная с чувством горькой вины. Совесть мучила ее каждый раз, стоило только взглянуть в его удивительные глаза. Она использовала его? Пользовалась его чувствами к ней, пытаясь спрятаться от Амена и самой себя? И да, и нет. Душа и сердце тянулись к Ливию, находя в нем тепло и покой. Эва искренне любила его, но, возможно, не так, как он того заслуживал. На языке появился солоноватый железный привкус. В раздумьях о собственных чувствах она искусала губы до крови, совсем этого не заметив. Эвтида рассердилась на себя, до боли впиваясь ногтями в собственное запястье. Сколько дней прошло, а она так и не сдвинулась с места. И вовсе потеряла надежду, начав отвлекаться на подобную чушь, вместо того, чтобы заниматься делом. Глаза монотонно пробегались по тексту, даже не запоминая написанного. Досадно было признать, но она не могла вспомнить и того, о чем читала только что. Плохая идея — пытаться бороться с проклятием, не имея порядка даже в собственных мыслях. Прошипев себе под нос ругательства, Эва перелистнула несколько потрепанных страниц назад, собираясь начать с начала. «…Еще до слияния Верхнего и Нижнего царств, во времена правления Фараона Пе-хора, египетский народ стал свидетелем вторжения иноземных захватчиков, желавших диктовать собственные порядки на священной земле. Шезму, обладавшие тогда неоспоримым влиянием, восприняли чужеземцев как угрозу. Они не желали, чтобы чужаки становились частью их Царства. Нарушали древние устои и законы, оскверняя их Богов. Так началась борьба за выживание и защиту, унесшая немало жизней. Люди заключили договор с властителем зла и хаоса, великим Апопом. Темная магия помогла создать артефакты, обладающие силой, способной изменять ход событий и властвовать над человеческими судьбами. Предметы, способные заражать людей даже от мельчайшего прикосновения…» Она подскочила на месте, сжимая потрепанный переплет в руках. Даже Ливий отвлекся от собственных мыслей, удивленно уставившись на нее, но Эвтида продолжала лихорадочно бегать взглядом по тексту, возбужденно расхаживая по комнате. «…Чужаки, сами того не подозревая, торговыми путями сеяли смерть. Свою и тех, кто решился вести с ними дела, несмотря на указ Фараона. Проклятье, подобно неистовому пламени, поглотило сотни жизней, оставив за собой зловонный след мрака и хаоса. Бесчисленные беспомощные души были отданы в уплату долга тому, кто помог людям заключить этот союз. Вершины пирамид свидетельствовали о величии Египта, но под их тенями разгоралась битва магии и человеческих судеб. Болезнь свирепствовала несколько лет. Много людей было погребено в могилу тайны и страха в эти свирепые времена. Чужеземцы стали жертвами сил, превосходящих их понимание, и в страхе сбежали с Египетских земель. И тогда договор был разорван. Проклятие было остановлено, но его эхо еще долго звучало в стенах храмов и в глазах тех, кто пережил те страшные времена…» Нервная дрожь пронзила все ее тело, словно разряд молнии. Эва попыталась вдохнуть, но вместо этого почувствовала, как кислотный вкус поднимается в горло. Ужасно хотелось упасть на колени и вывернуть желудок наизнанку. Она нашла. Каждая мысль стала невыносимо тяжелой, давящей, словно камень, закрепленный на ее шее. Мир замедлил свое течение, и даже звуки стали приглушенными, будто она погрузилась под толщу воды. Голова закружилась, выбивая почву из-под ног, и Эва схватилась за стол, лишь бы устоять на месте. Книга, что она читала, а также несколько баночек и склянок полетели на пол, разлетаясь на сотни осколков. — Боги милостивые, Эва, что с тобой? Она заставляла себя дышать глубоко и медленно, сосредотачиваясь лишь на движении собственной груди. Будто пытаясь выдохнуть все накатившее напряжение, граничащее с паникой. Потому что иначе оно грозилось вырваться из нее другими путями. Вот что это было. То, что увидел Исман. И то, что передавал мужчина в маске девушке у реки. Это были заговоренные камни, с помощью которых распространялось проклятие. Вот почему больные люди не заразны. Все повторяется снова, как и много лет назад, когда чужаки впервые пытались подчинить себе египетские земли. Мужские руки с силой удерживали ее за плечи, пытаясь достучаться сквозь ее зарождающуюся истерику, но Эвтида не слышала ни слова. Она судорожно отмахивалась от Ливия, вновь и вновь втягивая ртом воздух. Все произошедшее не случайно, и виновны во всем другие черномаги. Теперь Эва была уверена в этом, хоть подозревала и раньше. Или не подозревала, а знала наверняка. Видела. Кто-то показал ей это во снах, чтобы она смогла отыскать ответы. Кто-то вел ее за руку весь этот путь, словно слепого котенка, не способного идти самостоятельно, чтобы она остановила этот кошмар. Очередной спазм снова сдавливает ей горло, и она рефлекторно зажимает рот руками. Ливий едва не трясет ее, точно тряпичную куклу, в попытке вернуть в реальность. — Τρέλα! Ты слышишь меня? — его настойчивый зов пробивается сквозь бешеный хор голосов в ее голове, и Эве даже удается сфокусировать на нем взгляд. Она хочет сказать ему «Да», но из пересохшего рта доносится лишь невнятное хрипение. Приходится откашляться, чтобы вернуть себе голос. Лекарь заботливо подносит к ее губам стакан воды, помогая сделать несколько глотков. Прохладная влага растекается по горлу, уменьшая боль, но даже в этот момент ей трудно освободиться от чувства тяжести. Голова кружится от осознания всего произошедшего. Эвтида всегда верила в Богов, но осознавать их мощь, что находится столь близко к простым смертным, оказалось слишком шокирующе. На мгновение кажется, что паника отступила. Она расслабляется в мужских объятиях, доверяясь рукам, что гладят ее по волосам, но все еще не в состоянии вымолвить ни слова. Сердце сжимается в груди, ожидая очередного удара. Громкий лай раздается с улицы, и Эва не знает, стоит ли ей разрыдаться или рассмеяться. Сириус скребется и протяжно воет, пытаясь попасть внутрь. Дверь дребезжит под его сильными лапами. Окружающий мир кажется нереальным, будто она сходит с ума. Этот пес точно не обычный. Да и не собака это вовсе. Дрожь проносится по позвоночнику, но Эва, точно в тумане, отстраняется от Ливия и идет к двери, чтобы отпереть ее. Она уже не боится. Словно все человеческие чувства отключились, чтобы она не лишилась рассудка. Она послушно отпирает дверь, повинуясь какому-то неведомому импульсу, и впускает пса внутрь. Тот, оббежав вокруг нее, устремляется обратно на улицу. Лает слишком громко и призывно, будто желает, чтобы Эва проследовала за ним. Она подчиняется, покидая помещение, оставляя недоумевающего Ливия за собой. И вновь она ощущает, что кто-то ведет её. Эвтида вынимает из ножен на поясе кинжал, с силой сжимая его в ладони. Дерется она паршиво, но это хоть что-то, против пугающей неизвестности, что ждет ее, верно? Собака семенит впереди, ведя ее за собой. Почему Сириус никогда не появлялся в её снах? Ведь все они что-то значили. Каждый из них должен был что-то ей… Мысль теряется, не успев сформироваться до конца. Ноги едва выдерживают, когда она оступается, пораженная осознанием. Амен. Боги показали ей смерть Амена, потому что он должен умереть. Желчь вновь подступает к горлу, и на этот раз кажется, что ее точно вывернет прямо здесь. Сириус снова зовет ее и Эва не может понять, в реальности это происходит или только в ее голове. Шаг. Еще один. Вначале ноги не слушаются, отказываясь двигаться с места, но она упрямо заставляет себя идти дальше. Еще шаг. Еще пять. Кровь начинает бежать по телу, разнося кислород к одеревеневшим мышцам. Еще через несколько шагов она в состоянии бежать. И она бежит. Со всех ног бежит за Сириусом, ведущим по пути, что был ей кем-то предначертан. Следуя за заходящим солнцем, он приводит ее к нужному месту. Зал для собраний. Тот самый, в котором они встречались, когда их впервые посетил наставник Ливия. Тогда комната была заполнена людьми, что ютились на всех лавках и стульях, пытаясь уместиться внутри. Сейчас же здесь находились всего несколько человек. Пара гонцов, что они с Ливием застали утром у повозок, застыли, почтенно склонив головы. Чуть дальше — четверо охотников, включая Тизиана, стоящие по обе стороны от длинного общего стола. В центре, откинувшись на своем любимом стуле, безучастно сидел Амен. Лицо его казалось слишком уставшим, чтобы находиться здесь, но он терпеливо ждал окончания этой формальности. Один из юношей, светловолосый и вряд ли старше двадцати лет от роду, протягивал к эпистату небольшой деревянный ларец, отделанный золотом. Крышка его была открыта, являя взгляду роскошный дар, предназначавшийся ему. Три переливающихся черных камня, уложенные на кроваво-красной бархатной подушке. Они притягивали к себе внимание всех в этой комнате. Настолько, что Амен даже оживляется, зачарованно протягивая к ним руку. Воздух вокруг сгущается, затрудняя каждый вздох. — Нет! Эва кричит все горло, надрывая связки. Не успев и подумать, бросается к Амену, выбивая из рук ошеломленного гонца ларец. Тот падает к их ногам с тяжелым грохотом, разламываясь на части. Камни разлетаются по полу, искрясь в лучах заходящего солнца. Изумление от ее выходки длится всего мгновение, прежде чем другие охотники успевают среагировать. Боль в коленях разносится по всему телу яркой вспышкой, когда она падает на них, не удержавшись на ногах от удара. Клинок, что она все это время судорожно сжимала онемевшими пальцами, выскальзывает, порезав ей ладонь. Две пары сильных рук с татуировками на пальцах хватают ее за плечи и запястья, больно сжимая и выкручивая. Изо рта вырывается болезненный крик, и она расслабляется, позволяя охотникам сделать то, что они хотят, лишь бы перестало быть так больно. — Стоять! — Амен подрывается с места, рефлекторно опуская руку на хопеш. — Я не отдавал вам приказа! — Эпистат, — хватка на ее руках ослабляется, но ее все еще с силой удерживают на месте, — девчонка кинулась на вас с кинжалом. — Я не повторяю дважды. Охотники подчиняются, выпуская девушку из прочных тисков. Ее тело безвольно падает на пол, теряя единственную опору. Амен поворачивает голову к ней, и взгляд его встревожен, не понимая, зачем Эва сделала это. Но вида ее безумных глаз достаточно, чтобы не сомневаться. С ней что-то не так. Эвтида сама не своя. Ее колотит от мысли, что она едва не потеряла его сейчас. Всего мгновение отделяло Амена от страшной гибели на ее глазах. Она едва не опоздала. В висках пульсировало, словно ее огрели чем-то тяжелым по голове. В носу щипало от подступивших слез. Она видела это. Она должна была это остановить. Боги хотели сохранить Амену жизнь. Заглянув в голубые глаза, Эва судорожно втягивает ртом воздух. Хрупкое тело давно находится на пределе своих сил, и она не знает, на сколько еще ее хватит. Слова с трудом выходят из ее горла, точно раздирая пересохшую кожу в кровавые раны. Пришло время. Она и так слишком долго молчала, боясь показаться сумасшедшей. — Созови собрание. Я должна все вам рассказать.