Эва
Экипаж медленно катился по изрезанным колеям дороги, пролегающей между величественными песчаными барханами. До ушей доносился неторопливый стук копыт лошадей, запряженных в повозки, под тихий скрип колес самой телеги. Кошмар. Просто ужас. Обратный путь оказался настоящим испытанием без возможности его прекратить. Приходится преодолевать его, деля повозку с Аменом и Ливием разом. После ее выходки эпистат не оставлял ее одну ни на минуту, держа всегда в зоне своей видимости. Грозной тенью нависал над ней, контролируя каждый шаг и следя за каждым ее действием. Боялся, что она в пути сиганет с повозки и попробует пешком улизнуть через безжизненную пустыню? Эва уязвленно фыркнула себе под нос, раздумывая об этом. Зачем ей это нужно? Да и куда бежать? Он знает и так, почему сбежала из дворца, и знает, что получила урок, что подобного делать не стоит. Сейчас же делать что-то глупое или безумное у нее нет никаких причин. Хотя были ли они ей когда-то нужны, эти причины? Она осторожно коснулась языком разбитой губы, что тут же защипала, и задумчиво взглянула на Ливия, что просто напросился к ним четвертым, по привычке. Тихо сидел себе на небольшой перекладине, изучая несколько новых пергаментов, взятых с собой из столицы. Эва привыкла путешествовать с ним вместе. Много времени они провели в пути за последний месяц, где рядом с ним она перестала бояться колесниц, словно Ливий излучал чувство безопасности каждый раз, когда они были поблизости. Однако сейчас она даже с ним не ощущала себя уверенно, как раньше. Конечно, еще с ними был и Тизиан, но едва ли это улучшало ситуацию. Ему хоть и нравился лекарь, но при суровом взгляде Эпистата охотник не решался даже разговаривать с ним дольше необходимого, молчаливо уставившись вдаль и полируя свой хопеш. Нервничает. Неловкость витала в воздухе, мешая всем дышать полной грудью. Настолько, что Эвтида старается лишний раз не смотреть ни одному из них в глаза, страшась, чтобы никто не сболтнул ничего лишнего и не нарушил это хрупкое равновесие, возникшее между ними. И это ужасно утомительно, учитывая, сколько времени они проводят в дороге. Сколь глупой нужно было быть, чтобы связаться именно с этими двумя мужчинами, что и без нее не пылали друг к другу нежными чувствами? Достаточно глупой, чтобы быть ею. Эве приходится закусывать щеки изнутри, лишь бы не хихикать от нервов каждый раз, как она бросает беглый взгляд в другой конец их повозки, где безмолвно сидели мужчины. Боясь навредить самой себе, Эвтида предпочла сделать вид, что у нее безумно раскалывается голова, лишь бы остаться одной, насколько это вообще было возможно в их ситуации. А потому все время лежала где-то в дальнем углу на небольшом тюке сухой травы, укрытом плотной тканью. Повозка подскакивала на каждом камне и неровности, отчего Эву безжалостно трясло и мотало из одного угла в другой. Нежную кожу кололи острые стебли, прорываясь из импровизированной подушки, а о шершавые стенки телеги было легко получить несколько заноз, но это все равно было лучше, чем сидеть вместе с ними. Хотя чувствовала она себя действительно неважно. Эвтиду мучила жуткая, давящая слабость во всем теле, так что оставалось лишь спать и лежать, бесцельно уставившись в небо, и следить за проплывающими мимо облаками да пролетающими птицами. Даже от еды ее воротило. Она пропустила уже два приема пищи, пья одну лишь воду, не в силах удержать еду в себе, и это начинало вызывать подозрения. Мужчины косились на нее, однако попыток узнать, в чем дело, пока не предпринимали. Может быть все из-за выпитого на празднестве хека? Похмелье бывало у нее и раньше, да и симптомы похожи, однако сейчас все ощущалось иначе. Сколько они провели в дороге? Эве кажется, что вдвое больше, чем нужно. Время тянулось, будто его нарочно растягивали, поместив ее в эту сумасшедшую петлю без конца и края. Но знакомый пейзаж за бортом подсказывал, что пытка близка к своему завершению, и меньше чем через 15 минут они въезжают на территорию поселения. Ливий спрыгивает на землю легким и грациозным движением, будто был для этого рожден, и сразу протягивает руки к Эвтиде, чтобы помочь ей спуститься. В груди предательски ноет от благодарности и сожаления одновременно, создавая совершенно невообразимый ворох эмоций. Был тому виной ее измученный вид или болезненный цвет лица — не имело значения, но он все еще стремился позаботиться о ней, не требуя ничего взамен. Эва была уверена: в трудный час этот человек смог бы протянуть руку помощи даже заклятому врагу, если бы имел возможность помочь. Несмотря ни на что, он не злился и продолжал поддерживать ее и помогать. Просто быть рядом с ней, когда был нужен. Его не нужно было даже просить. Эва с улыбкой шагнула в его объятия, и Ливий осторожно подхватил ее за талию, плавно опуская на землю. Она чуть задержалась в его руках, в порыве чувств прижавшись к нему ближе. Прямо под ее ухом, под слоем одежды и сплетений костей и мышц, билось его доброе благородное сердце. — Ты в порядке? — он обнимает ее в ответ и чуть отстраняет голову назад, чтобы иметь возможность заглянуть в ее лицо. — Неужто перегрелась? Сама госпожа колючка мне в руки ластится. — Да, — усмехнувшись, Эва подняла к нему глаза, полные благодарности. — Думаю что да. Все дело в этом. С ним она никогда не переживала о том, что он может посмеяться над ее чувствами. Вот и сейчас, всего в одно мгновение он развеял любую неловкость между ними, а теперь стоял и улыбался ей, поглаживая по голове. — Хорошо, потому что я мог бы.. — Долго вы еще собираетесь тут торчать? — Амен перебил его, не дав закончить предложение. Ох. Эвтида и забыла, что он тоже здесь. И он недоволен. Амен стоял у повозки, облокотившись на нее со скрещенными на груди руками, хмуро уставившись на них двоих. У Эвы мгновенно свело желудок от этого ледяного взгляда, однако Ливий ничуть не смутился его грубости. Наоборот, широко ему улыбнулся, да так искренне, что Эвтида и сама бы поверила этой улыбке, если бы не зеленые глаза, вспыхнувшие азартом. — Тише, Цербер, — лекарь чуть отстранился от нее, однако совершенно не поспешил отпустить ее от себя. — Вот твоя Персефона. Я лишь забочусь о ее состоянии. Не видишь что ли, какая она бледная? — Вижу, — нехотя буркнул в ответ эпистат, игнорируя его шутку, — и потому Эвтида отправится сейчас в лечебное крыло. — Зачем, если лучший лекарь сейчас стоит прямо перед тобой? — Ливий вздернул подбородок и театрально указал на себя большими пальцами обеих рук. — Я могу осмотреть Эву у нее в хижине, в спокойной обстановке и все такое. Все лучше, чем толпиться в лазарете, верно? Эвтида невольно раскрыла рот в удивлении, бегая взглядом от одного мужчины к другому. Ливий не просто шутил, он открыто дразнил и провоцировал Амена, целенаправленно стараясь вывести того из себя. Но зачем ему это? Да, они не дружили, но раньше лекарь никогда не пытался специально досадить ему. Амен в ответ прожигал его взглядом, и в глазах его Эва столь явно могла разглядеть образ того, как в своих фантазиях он отрывает Ливию голову голыми руками. Стиснув зубы, он бросил взгляд на двух своих охотников, выгружающих вещи из повозки, тихо рыкнув. — В лазарет их. Сейчас. А затем, не сказав больше ни слова, удалился размашистой походкой в сторону своей хижины. Проводив его взглядом, Эва ошарашенно уставилась на слишком уж веселого Ливия в поисках объяснений. — Что на тебя нашло? — Прости, — он звонко рассмеялся, согнувшись пополам, — не удержался. Уж очень хотелось отплатить ему за то, что украл тебя у меня. Чтобы жизнь медом не казалась. Эва уперлась руками в бока, грозно смотря на лекаря, вытирающего с глаз подступившие слезы. Додумался же, злить эпистата. Хорошо, что Амен просто ушел, когда мог запросто выставить шутника из лагеря. — Ничего он не крал. Я не нужна ему, и ты это знаешь. — О, знала бы ты, как ошибаешься. Да он же едва слюной не брызжет от одной мысли о том, что я останусь с тобой наедине, — он проговорил это тише, бросив взгляд на охотников, которым было приказано сопроводить их до лазарета, но последняя фраза вырвалась у него слишком уж весело. — И выражение его лица полностью стоило того. Эва смущенно улыбнулась, в глубине души надеясь, что Ливий прав. Что все, что происходит между ними с Аменом все это время, не обман и не пустой звук. Что хоть как-то, но она была нужна ему так же сильно, как и он был нужен ей. И тут же вновь ощутила отравляющий укол вины где-то в районе солнечного сплетения. — Ливий, — прошептала она и тихонько прикоснулась к его теплой ладони, — прости меня. Правда, прости. Я никогда не хотела причинять тебе боль. — Я знаю. И не сержусь на тебя, — он обхватил ее ладонь в ответ и сплел их пальцы, отвечая на ее робкий жест. — Мы не вольны приказывать своему сердцу. Я полюбил тебя, хоть и не собирался. А ты полюбила его, хотя все вокруг было против этого. Подняв другую руку, он осторожно заправил локон за ее ухо, как и всегда. Простой жест заботы, ставший таким привычным рядом с ним. Сердце сдавило от невыносимой тоски. Ей не хотелось даже и думать о том, что однажды ей придется жить в мире, где никто не будет поправлять ее волосы. — Ты навсегда останешься моим другом, если захочешь этого, Эва. — Хочу, — закивала она, энергично тряся головой и вновь растрепав свои кудри, — я очень хочу быть твоим другом. Ливий улыбнулся ей так, как умел лишь он один. Ее лица будто бы коснулись теплые лучи утреннего солнца, лаская кожу, и она охотно наслаждалась этой лаской. Он притянул ее еще чуть ближе и оставил мягкий поцелуй на ее лбу. — Значит, я буду.***
От сырой земли под ногами веяло мертвенным холодом. Руки тянулись заключить саму себя в объятия в попытке согреться, но она упрямо удерживала их перед собой, нервно заламывая и царапая собственные пальцы, раздирая кожу почти что до крови. Боль хоть немного отрезвляла, помогая оставаться в сознании. Не уходить глубже в свои собственные мысли, потому что не было в них покоя. Ее поймали. С поличным поймали прошлой ночью, сжимающую в костлявых пальцах мешок, наполовину заполненный проклятыми камнями. Эва сама убедилась в этом всего десять минут назад, когда ей показали их, требуя распознать темную магию. Сомнений не оставалось. Она именно та, кого они искали. Та девушка, что встречалась с неизвестным шезму в тот день, когда умер Исман. Дия сидела на грязной соломе, устилающий пол ее темной камеры. Услышав шаги, она вздернула голову вверх, пытаясь разглядеть гостя, и Эвтида не смогла сдержать потрясенного вздоха. Впалые щеки зияли, словно черные дыры на ее некогда румяном и здоровом лице. Глаза совсем мутные и стеклянные, как у живого трупа. Она сидела, облокотившись на холодную каменную стену, прижимая к себе разбитые колени. Их взгляды встретились, и было непонятно, чей из них был более затравленным. Ребра сдавили сердце, словно тиски, впиваясь в него острыми краями. Ей казалось, что оно истекает кровью изнутри. Неужели она приложила руку к смерти Исмана? Эвтиде казалось, что Дия тоже любила его, и страдала вместе с ней, когда тот умер. Видеть ее здесь, сломленную и загнанную, казалось чем-то ненастоящим. Стоять перед ней, когда друг от друга их разделяли толстые прутья решетки, наглядно показывая, на какой они находились стороне. Зачем Дия помогла ей, когда Эвтида была уязвимее всего? Не проще ли было позволить ей сойти с ума от горя, чтобы она не смогла помешать шезму в их планах? Ведь Эва открыто поклялась перед ней найти виновных, чтобы отомстить за брата. Голова шла кругом, отчего желудок болезненно сжимался, но она обязана была держаться. Переместив вес, она переступила с ноги на ногу и встала устойчивее. Амен с трудом разрешил ей явиться сюда, полагая, что она все еще слишком слаба для подобного. Боится, что она лишится чувств прямо здесь, распластавшись на грязном полу от одного вида своей подруги, закованной в цепи. Но Эва была несгибаема. Глядя ему прямо в глаза, несмотря на их разницу в росте, она поклялась, что либо он позволит ей пойти, либо она умрет, пытаясь сделать это. И Амен знал, что она не лжет. Он разрешил ей пойти с условием, что будет находиться рядом с ней. Что если только заметит, как ей становится хуже, то силой вытащит ее оттуда в то же мгновение. Эвтида покрепче вдавила ногти в ладонь, надеясь почувствовать новый укол боли. Боль заставляла ее продолжать оставаться в реальности, когда на самом деле ее разум мечтал лишь ускользнуть из этого страшного места подальше, в сладостное забвение. Нельзя было выдать свою слабость перед ним. По бледным щекам Дии потекли беспомощные слезы. Она рыдала почти что бесшумно, лишь изредка всхлипывая, втягивая носом тяжелый и спертый воздух темницы. Эве и самой было трудно дышать здесь. Вязкий воздух помещения, казалось, копотью оседал в ее легких, так что хотелось разодрать свою грудь в кровь, стремясь достать его оттуда. — Эва, я не знала, — Дия подрывается, стоит ей выйти из тени ближе к тюремной решетке. — Клянусь, я не знала, что его собираются убить. Я бы никогда не смогла причинить ему вред. Я любила его. Она лепетала, нервно раскачиваясь на полу, сжимая колени побелевшими пальцами, больше походящими на корявые ветки. Она выглядела точно обезумевшая. Кто бы узнал в ней сейчас девушку, которой она когда-то была? Богатая, знатная, красивая. Могла бы не знать бед, однако куда повернулась теперь ее жизнь? Где был тот крутой поворот, приведший ее к своей собственной могиле? — А когда я узнала, стало уже поздно, — продолжала бормотать Дия, не переставая рыдать. — Я потеряла его. Потеряла. Я стала пить ибогу, лишь бы побыть с ним. Не хотела оставаться в мире, где его больше нет, дольше, чем нужно. Я бы наложила на себя руки, если бы не знала, что тогда мне точно не видать его на том свете. Эвтида молчала, не промолвив и слова. Лишь слушала этот истеричный монолог, где каждая фраза разрывала на части то, что еще оставалось от ее души, мечтая, чтобы земля под ней разверзлась в эту самую секунду и поглотила ее с головой. Всех их вместе с ней. Виновных и невинных. Стариков, мужчин и женщин. Лишь бы этот кошмар наконец-то закончился. Зачем она вообще пришла сюда, если не могла найти в себе сил даже ответить бывшей подруге, беспомощно стоя посреди этой темницы? Она даже в глаза ей взглянуть не может, боясь, что увидит в них призрак Исмана. — Все ради власти. Все задумал Саамон. Я не способна противиться ему, никогда не была. Много лет назад он привязал меня к себе, сделав зависимой, и пользовался этим, как ему вздумается, — слез в ее теле больше не осталось. Либо не осталось сил, чтобы продолжать плакать, — а спустя столько лет он вернулся. Сказал, что должна буду делать для него. И я делала. Я всегда делала все, что он мне велел. А они убили Исмана, — из ее горла вырвался звук, больше похожий на хриплый вой, и у Эвы вновь сжалось сердце. — Я молчаливо исполняла все, что они требовали от меня, лишь бы побыстрее вернуться в сон, где мы были вместе. Мне ничего было больше не нужно. Лишь он. Ей было жаль подругу или саму себя? Может ли она вообще испытывать жалость и сочувствие к Дие после всего, что та сделала? Не слишком ли черно и тяжело ее собственное сердце, чтобы быть способно испытывать подобные эмоции? Лязг металла возвращает ее в реальность, заставляя сфокусировать взгляд. Дия на коленях подползает ближе к решетке, насколько позволяет ей цепь на щиколотке, протягивая к ней дрожащую руку. — Прошу… — Нет. Амен предупреждающе качает головой и делает резкий шаг к Эве, словно собираясь схватить ее за руку, но ей все равно. Она уже все решила. Ей ни за что не освободиться от мрака, охватившего их обеих. Кем бы она не была, она не сможет отвернуться и уйти от Дии, что и сама по горло увязла во всем этом. Эвтида шагает к клетке, молясь, чтобы ноги под ней не подогнулись. Охотник перед ней, нерешительно взглянув за ее спину, тянется к замку, отпирая дверь, позволяя ей войти внутрь. Петли жалобно скрипят, наполняя комнату звуком, и Эва может думать лишь о том, что с точно таким же скрипом дверь за ней закроется, запирая ее здесь навсегда. Дия едва ли может достать до середины узенькой камеры. Она медленно поднимается на ноги, и не составляет труда заметить, что каждое движение причиняет ей сильную боль. Но она все равно встает и подходит так близко, насколько это возможно, протягивая ладонь ей навстречу. И Эва делает этот недостающий шаг. Она такая холодная. Дия прижимается к ней исхудавшим телом и сотрясается в безмолвной истерике, обхватив ее руками. Раздумывая мгновение, и Эва касается руками ее обнаженных плечей. Под пальцами проступают острые кости, обтянутые шершавой кожей.. Как же сильно она похудела. Ее объятия почти ничего не весят. — Прости меня, — Дия вжималась в ее тело, словно в попытке найти убежище от той боли и страха, что наполняли это место. — Ты не простишь, я знаю. Я и сама не могу простить себя. И даже твое прощение не смогло бы спасти мою душу от вечных мук, ожидающих меня. Но я прошу. Ледяные ладони, сжимавшие ее предплечья, аккуратно проскользили дальше, и у Эвы невольно пробежали мурашки от холодных прикосновений к ее спине. Но сразу за ними осознание рухнуло на нее неподъемной горой, перекрывая воздух. Время вокруг будто замедлилось, а в спину вонзились тысячи острых игл. Дия выхватила из ножен на ее поясе клинок. Лезвие сверкнуло в бледном свете одинокой лампы, освещающей помещение, когда она отступила обратно к стене. Позади раздались крики, приглушенные из-за шума пульсирующей крови в ушах. Эва почувствовала тяжелую хватку на своем предплечье и сильный рывок, когда Амен дернул ее назад, намереваясь спрятать за свою спину. Но Дия не пыталась напасть. Она вообще не двигалась, лишь печально смотрела в ее глаза. — Прости меня, Эва, — прошептала она, прежде чем взмахнуть лезвием и одним движением перерезать себе горло. Тонкая кроваво-красная полоса очертила ее шею, из которой хлынула густая кровь. Глаза ее закатились, и Дия замертво рухнула на пол. Последним, что Эва услышала, был звук ее кандалов, ударяющихся с металлическим лязгом об пол. А потом наступила тишина. В ужасе отшатнувшись на пару шагов назад, она оступилась и упала на колени, выворачивая желудок наизнанку. Рот заполняет горький привкус желчи, а перед глазами заплясали темные пятна, на несколько мгновений лишая ее и зрения. Мысли отчаянно носились внутри, бросаясь на стенки черепа, грозясь разнести его и вырваться наружу. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего не чувствует. Исчезла боль в разбитых коленях. Исчезло ощущение сильных пальцев, что пару мгновений назад сжимали ее руку. И печаль исчезла. Как будто все ее эмоции разом испарились, оставляя за собой лишь зияющую дыру, где некогда было что-то человеческое. Удушливый страх охватывает ее, и Эвтида почти что ощущает себя мертвой. Может быть, это ее тело сейчас лежит там, на полу, в луже крови вперемешку с кусками старой соломы? Это ее тело начинает медленно остывать, пока его покидает последняя частичка души? Одинокая. Потерянная. Что ждет ее там, за гранью? Кто встретит ее на той стороне? Слух понемногу начинает возвращаться, принося с собой и остальные ощущения. Сердце истошно колотится внутри, так что хочется бежать без оглядки, но Эва не в состоянии даже самостоятельно пошевелиться. Она лишь может наблюдать со стороны, как теплые руки Амена поднимают ее с пола и ставят обратно на ноги, бережно поддерживая за талию. Боги. Он всегда был таким теплым? Или кажется таким после ощущения леденящего прикосновения к смерти? Он хочет увести ее отсюда. Куда угодно, просто подальше, и Эвтида не сопротивляется. Она бы и сама попросила об этом, вот только ее губы отказываются шевелиться. Но прежде, чем позволить Амену поднять ее по лестнице наверх, глаза сами собой тянутся туда, где все еще лежит бездыханное тело Дии. А в голове набатом звенит одна единственная мысль. Первая кровь, причастных к смерти Исмана, омыла ее клинок. Как и было обещано.