Эва
Сознание возвращается урывками. Вначале приходит слух. До Эвы доносится тихий скрежет и обрывки мужских голосов, плывущие издалека в пустоте. Голова болезненно пульсирует с каждой секундой все больше, когда она приходит в себя. Особенно сильно болит затылок. Темнота окружает ее. Она пытается пошевелить хоть какой-нибудь частью своего тела, мысленно умоляя, чтобы оно поддалось. Вначале кажется, что ничего не получится. Тело не слушается ее, отказываясь подчиняться. Мышцы словно замерли в невидимых оковах, связывающих ее по рукам и ногам. Сердце начинало колотиться внутри, разнося липкий страх по венам и артериям. Но она продолжает пытаться. Через боль, снова и снова, пока не чувствует, как пальцы на руке дернулись, уступив ей контроль. Темнота, насыщенная дымкой, расплывается перед глазами. Обрывки света играют в тенях, вырисовывая контуры неизвестных предметов. Эва осознает, что лежит на полу, чувствуя холод земли сквозь тонкий слой ткани, окутывающей ее тело. Постепенно звуки становятся более четкими, позволяя ей различить слова, произнесенные мужчинами. Разговор, видимо, происходит неподалеку, но ей пока не удается разобрать, о чем именно говорят. Хочется верить, что она сможет подслушать что-то важное, что помогло бы ей сбежать, однако, кажется, болтуны обсуждают сегодняшний обед. Эвтида сжимает зубы, чтобы не застонать от боли, когда пытается приподняться с земли. Тело отвечает с большим трудом, но все же ей удается оттолкнуться достаточно, чтобы присесть, опираясь на первый попавшийся ящик. Незримый Бог, где же она? Одно ясно точно — это палатка. Стены сделаны из плотной ткани, слегка дрожащей при порывах ветра. Внутри шатер заполнен кучей различных ящиков самой разной величины: от огромных до самых крошечных, что она может разглядеть на небольшом письменном столе. Тут есть стол. Вряд ли кто-либо ел здесь, среди груды хлама и одной маленькой девчонки впридачу. Значит, его использовали по назначению. Ее похитители умеют писать. Не безграмотные пустынные разбойники, похитившие ее ради выкупа или чего-то подобного, а значит, дело обстоит еще хуже, чем можно было предположить вначале. Голова гудит, мешая думать внятно, но Эва все равно пытается хоть немного проанализировать ситуацию. Она из последних сил подтягивает к себе руки, перевязанные веревкой в районе запястий, и пытается ослабить ту зубами. Паника нарастает, но Эвтида понимает, что если начнет бояться — ей совершенно точно конец. Откинувшись головой на деревянную поверхность, она позволяет себе закрыть глаза и отдышаться пару минут, восстанавливая силы. Они ей еще пригодятся. Но полог шатра резко распахивается, впуская внутрь лучи яркого солнца, отчего глаза мгновенно начинают болеть, а в висках пульсирует от боли. Эва щурится, но глаза не отводит, пытаясь разглядеть, кто же явился. По ее душу или нет? Мягкая поступь приближается к ней ближе. Так, что она весьма отчетливо может разглядеть, что это мужчина. Кажется, на нем темно-серый кафтан или накидка из добротной ткани. Солнечный свет позади него слепит, но чем дольше она пытается заставить глаза привыкнуть к нему, тем лучше у нее получается. — Здравствуй, красавица. Мы уже думали, что перестарались и ты не очнешься, — обращается к ней незнакомец, достаточно высокий и немолодой, насколько она может рассмотреть. — Неужели не выспалась под боком у Эпистата? В его голосе сквозит притворство и издевка, отчего гнев внутри смешивается с чувством непонятной обиды. Вытащили почти что из постели. Связали и бросили здесь как животное. А теперь потешаются, пытаясь надавить на самые болезненные места. — Кто ты такой? — Ты не знаешь? Я думал, ты у нас особенная. Все знаешь и про всех, — он смеется, демонстрируя Эве обворожительную улыбку. — Выходит, соврали? — Соврали, — процедила она сквозь зубы, — ничего я не знаю. И даже не понимаю, о чем ты. — Ну как же. Ты ведь эпистата предупредила о наших камешках, разве нет? — изящным движением он отбросил полы своего длинного кафтана и опустился рядом с ней на корточки, внимательно всматриваясь в глаза. — Может расскажешь, откуда узнала? Донес кто, или, может, приснилось? Он искренне веселится. Внутри Эвы клокочет злоба, однако она все еще старается сохранить лицо. Скрывать нет смысла — им все известно. Быть может, даже больше, чем известно ей самой. Она вздергивает подбородок, будто это вовсе не она сидит грязная на холодной земле, и гордо смотрит на незнакомца в ответ. — Хватит игр. Кто ты и что вам нужно от меня? — Как скажешь, Эвтида, — в театральном жесте мужчина склоняет голову, признавая свое поражение, — никаких игр. Нам нужна ты. Ну, вернее то, что ты можешь. — Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Я даже сама не знаю, что я могу и как делаю это, — Эвтида поддается иррациональному желанию улыбнуться. Будто во всей этой ситуации есть нечто забавное, — Не я управляю этим, а это управляет мной. — Ты ведь совсем ничего не знаешь, маленькая шезму, — мужчина копирует ее улыбку, будто выступает в роли странного зеркала, — Пойдем, я покажу тебе все. Брыкаться и забиваться в угол будет самым глупым, что она могла бы сейчас сделать. Как бы не хотелось ей плюнуть в его самодовольное и, признаться честно, весьма красивое лицо, гораздо умнее будет принять его руку и пойти с ним. Возможно, удастся осмотреться в поисках пути побега или хоть чего-то, что могло бы ей сейчас помочь. Эва сместилась, телом двигаясь ближе к мужчине, и протягивая к нему связанные руки. Он рассмеялся, поняв намек, и перерезал веревки на ее запястьях легким движением клинка. Ее клинка. Провоцирует. Забавляется над ней, над ее беспомощностью и ждет от нее реакции. Вот уж нет. Эвтида даже не посмотрела в его сторону, когда мужчина поднялся и убрал кинжал за широкий кожаный пояс, завязанный на талии. Все ее внимание было устремлено на руки, которые она потирала, помогая разогнать кровь в затекших пальцах. — Ты нравишься мне. Мозговитая, — он протягивает к ней руку и помогает встать, позволяя опереться на себя. — Тебя может ждать большое будущее, если сумеешь выбрать правильную сторону. — И какая же сторона, по-твоему, правильная? — Та, которая победит.***
Ей не выбраться. Ей совершенно точно ни за что не сбежать отсюда, и она закончит свою жизнь где-то поблизости, в наспех вырытой яме. Ее плотью полакомятся черви и скорпионы, а истлевшие кости ветер погребет глубоко в песчаных дюнах бескрайней и жестокой пустыни. Это настоящий лагерь. Но не такой, какой разбивают солдаты, пробираясь через безжизненные пески. Он больше похож на маленький город с аккуратными домами-палатками, раскиданными тут и там. И чем больше Эвтида находится здесь, следуя за своим конвоиром туда, куда он прикажет, тем больше ее одолевает отчаяние. Она насчитала уже пятнадцать человек. Пятнадцать старших черномагов, если верить ее спутнику. Собравшихся здесь, в самом сердце красной пустыни, под охраной могучего Сета, отводящего от них всякий взор. Любой, кто попытается найти сюда дорогу, не зная верного пути — тотчас лишится рассудка и сгинет от жажды под палящим солнцем или от голода холодной ночью. Отчаянье понемногу сменяется смирением. Ей не выбраться, ну и пусть. Но, быть может, за то недолгое время, что старшие шезму будут играться с ней, ей удастся выяснить, кто из них Саамон и забрать его с собой. Нужно только вернуть себе свой кинжал, который, дразня, все время маячит у нее перед носом. Казалось бы, протяни она руку — и вот он, в метре от нее, за чужим поясом. Но разум подсказывал — это очередная игра. И ее кукловод только и ждет, когда она совершит неверный ход. Проверяет, подсовывая ей новую уловку. Когда зрение полностью вернулось, она смогла разглядеть длинные, чуть тронутые сединой волосы, перевязанные шнурком. Высокий лоб, острые скулы, ровный и чуть вздернутый нос. Это был красивый мужчина лет сорока. Может быть, немного моложе, спросить она так и не решилась. Эва вообще не задавала никаких вопросов, молча слушая то, что ей позволяли узнать. И тайно надеясь, что, заговорившись, он сболтнет нечто важное, что рассказывать не планировал. Но, нужно отдать ему должное, говорить мужчина умел. Эвтида то и дело озиралась по сторонам, ища спасения, а уши против воли внимали его спокойному властному голосу. Слушали о политике. О растущем влиянии чужаков на их земли. О том, насколько важно было отпугнуть вездесущих греков от Египта и истребить тех, кто выступал за их слияние. О том, как искоренить остальных мелких шезму, узурпировав магию и власть. Говорил о столь ужасных вещах настолько вдумчиво и самозабвенно, что заставлял усомниться, а точно ли именно он неправ? Какую огромную силу имеет слово. И человек, владеющий им, может вершить судьбы мира и направлять ход истории в нужную ему сторону. Многих ли свели в могилу эти речи? И был ли ее спутник самым талантливым оратором из всех старших черномагов? Не оттого ли именно он занимался ей сейчас, в то время как другие просто глазели, когда они проходили мимо. Эти шезму не скрывали своих лиц. Сейчас им это было ни к чему. Друг другу они хорошо знакомы, а Эвтида, они уверены, не покинет пределы этого лагеря. У нее лишь два пути. Отказаться и умереть, либо присоединиться к ним и сохранить их секреты. В животе заурчало, и Эва постаралась незаметно положить на него руки, попутно вспоминая, когда ела в последний раз. Кажется, после лазарета Ливий все же заставил ее затолкать в себя пару яблок. Как раз перед тем, как за ней явились охотники, чтобы… Нет. Думать сейчас об этом она не станет. — Проголодалась? — интересуется надзиратель, и даже кажется, что вопрос его искренен. — Я могу накормить тебя, если отважишься. — Если соглашусь присоединиться к вам, я полагаю? — Нет, — отвечает он так мягко, словно ребенку, — просто так. Очаровательная улыбка светится на его лице, и Эва не может понять, как столь обаятельный человек может находиться здесь. Помогать этим людям творить столь страшные дела. Но она не собиралась позволить его обаянию обмануть себя, а потому поспешила огрызнуться. — А главный не будет против, что вы тратите еду на пленницу? Сюда, должно быть, затруднительно доставлять припасы? — Решила, что главный тут лишь один из нас? Интересно. И кто же по твоему здесь всем заправляет? — Саамон. — Верно… — соглашается он, улыбаясь еще сильнее. — Ты еще более смышленая, чем я рассчитывал. Он приглашает ее следовать левее, заходя в небольшое крытое помещение, что, судя по наличию двух длинных столов, использовалось ими как трапезная. Мужчина усаживает ее за лавку и протягивает плошку дымящейся каши с двумя увесистыми кусками мяса. На стол также приносят ароматное вино и две глиняные чашки. — Оттого я и хочу, чтобы ты осталась тут, с нами. При охотниках ты никогда бы не смогла стать своей. Но здесь можешь, — он делает небольшую паузу, чтобы разлить вино. — Здесь ты можешь познать такое могущество, о каком не смела и мечтать. — Я знаю, что вы убили моего брата. Поднеся чашку к губам, мужчина на мгновение задерживается, прежде чем сделать глоток. Не отводя от Эвы взгляда, он осушает ее залпом и медленно проводит языком по губам, собирая багровые капли, оставшиеся на них. — Смерть — всего лишь часть жизни, Эвтида, — отвечает он так, будто бы она сказала нечто очень глупое и очевидное. — Да, его тело умерло, но душа — нет. Скоро сам Фараон станет лишь марионеткой в наших руках. Мы установим новый порядок на наших землях. Выдворим чужаков и тех, кто продался им. Вернем магию лишь тем, кто будет достоин ей обладать, — его глаза светятся страстью, когда он рассказывает все это. Точно настоящий фанатик, убежденный в исключительной правильности своего мнения. — Проживи свою великую жизнь здесь, в людском мире, а после встретишься с братом на полях Иалу и проведешь с ним вечность. — Боюсь, если я хотя бы подумаю о том, чтобы присоединиться к вам, на загробном суде мое сердце не перевесит даже скала. — Не один лишь Осирис имеет власть на этих землях. Есть и другие Боги, не менее могущественные. Он один осушил уже полкувшина вина, когда сама Эва едва притронулась к каше. Травить ее сейчас было бы глупо, она это прекрасно понимала, но просто не могла заставить себя проглотить пищу в подобных условиях. Устав наблюдать за ее попытками, мужчина небрежно отодвигает от нее тарелку. — Я должен тебя кое с кем познакомить, — улыбается он, устремив свой взгляд за ее спину. — Мы с этой шезмочкой уже знакомы, — раздается позади знакомый голос, отчего по всему телу мгновенно пробегает дрожь, — просто не до конца. Эва резко оборачивается, изо всех сил надеясь, что ей показалось. Всего одно существо в этом мире было способно вызывать в ней подобный ужас. И стоит ей только увидеть блеск его красных глаз, она мгновенно вскакивает из-за стола и отходит на два шага назад, в бессмысленной попытке оказаться как можно дальше. Абсолютно бессмысленной, ведь если Аш захочет — достанет ее откуда угодно. Для таких, как он, расстояние и время вряд ли являлись проблемой. Но попробуй объяснить это телу, что желает сбежать, едва завидев его. — Зря боишься, Эвтида, — улыбка его больше похожа на звериный оскал. — Я хоть и Бог, но не смогу причинить тебе вреда, как и никто в этом месте не сможет. Ты под чужой защитой, и наша магия против тебя бессильна. — Магия нет. А сталь? — Конечно же, если проткнуть тебя мечом — ты умрешь. От такого не защищают даже Боги, — веселится он, будто услышал лучшую на свете шутку, — но все же сейчас они не станут этого делать. Ты нужна им невредимой. Тяжелый узел внутри даже не думал ослабевать. Не станут, если она согласится прислуживать — не более. При любом другом варианте исход ее казался Эве весьма печальным. Она постаралась собрать по крупицам остатки своего мужества и взглянуть в лицо страху. — Но не тебе? — Мне ты не нужна вовсе, — фыркает Аш. — Я лишь посредник, что помог заключить им договор со Змеем. Я не вмешиваюсь. Только наблюдаю и забираю души тех, кто пал от их проклятия. Кожу обдало холодом, когда осознание безжалостно обрушилось на нее. И как она не догадалась раньше, кто именно прячется под этим красивым образом? Красноглазый хозяин пустыни. Всегда знающий, кто она и чем занимается, будто не существовало для него секретов. Покровитель шезму, помогающий им заключить сделку с Апопом. Будь она немного умнее, давно бы сложила два и два. — Ты ведь Сет, верно? — шепчет Эва, хотя это звучит скорее как факт, чем вопрос. И она совершенно не удивляется, когда мужчина кивает, подтверждая ее слова. — Тогда зачем все это? Прогулка по лагерю, разговоры, вино? Если вы все столь могущественны, чтобы вершить чужие судьбы, почему не можете просто меня заставить? — Видишь ли, — Аш, или теперь стоит называть его Сетом, вальяжно усаживается на то место, где еще совсем недавно сидела она, — хоть великий Змей и наделил Саамона особыми силами, благодаря которым он может дурманить людей даже лучше, чем своими речами, заставляя их делать то, что ему нужно. Но на тебе это не сработает, как я и сказал. Тебя защищает иная магия. Оттого и приходится убеждать тебя иначе, — с высокомерным видом закинув ногу на ногу, он переводит взгляд на ее спутника. — Я ведь прав, Саамон? Эвтида закрывает глаза и сглатывает горький ком, вставший в горле. Ей страшно обернуться и увидеть, что это действительно так. Что последний час она провела разгуливая по лагерю врага, ведя беседы с убийцей своего брата, вместо того, чтобы отправить его к Осирису собственными руками. Но спрятаться от ужасающей реальности не получится, и Эвтида открывает глаза, чтобы посмотреть на мужчину. — Прав. Хоть он и отвечает Сету, но взгляд его направлен точно на нее, не моргая. Наблюдающий, заинтересованный. Он жаждет увидеть ее реакцию, получить ее эмоции, насытиться ими. Он специально не рассказал ей сразу. Хотел увидеть, что будет, когда правда наконец вскроется. Ярость застилает глаза белой пеленой. Эва даже не успевает подумать, прежде чем подрывается, чтобы наброситься на мужчину. И у нее могло бы получиться. Она искренне верит, что могло, если бы только не стол. Заветные несколько секунд, что она потеряла, пытаясь его оббежать, решили многое. Чьи-то грубые руки хватают ее со спины, со всей силы впечатывая коленями в песок. Хочется вскрикнуть от боли, но Эвтида упрямо сжимает губы, не позволяя вырваться из себя ни звуку. Вцепившись в волосы, мужчина, что удерживал ее на месте, запрокидывает ее голову, вынуждая посмотреть Саамону в лицо. — Я полагаю, твой ответ «нет», — он поджимает губы и чуть наклоняется, чтобы лучше разглядеть ненависть в ее глазах. — Жаль. Я надеялся, что смогу тебя образумить. Признай, ты ведь даже начала задумываться над моими словами? Эва плюет ему под ноги, зная, что в лицо не получится, как не пытайся. Внутри пылает злость на саму себя за то, что тоже купилась на его образ. Даже не засомневалась, что Саамон может выглядеть не как чистое зло. В груди что-то дрожит. То ли от боли, то ли от горечи, и ее голос срывается, когда она кричит ему: — Дие ты тоже предлагал все это? Рассказывал сказки про власть и богатство? Про зло во имя благой цели? Поэтому она пошла за тобой? — Эта дурёха сама готова была пойти на дно, попроси я об этом, — из его уст это звучит почти как бахвальство. — Она и из отчего дома сбежала, только бы быть рядом со мной, хотя ее никто об этом не просил. Оставила безбедную жизнь ради скромной доли черномага, лишь бы под моим боком. Обида сдавливает сердце. За себя, за Дию, за Исмана. За все, что это чудовище сделало и чего их всех лишило. Оборвало и испоганило не одну сотню жизней, потому что возомнило себя имеющим на это право. Эва спрашивает, хотя до конца не понимает зачем. — Ты любил ее? Хоть когда-нибудь? — Нет. И она знает, что это правда. Видит в его глазах, не знающих сожаления и пощады. От располагающего взгляда не осталось и следа. Лишь всепоглощающая безжалостная жестокость. Казалось, вся его истинная суть шипами вылезла наружу, искажая его приятную внешность, и Эва больше не может увидеть того располагающего и красивого мужчину, с которым провела последние пару часов. Насколько же легко он мог одурачить любого, кто попадется в его сети. Словно паук, точно знающий, за какую ниточку стоит дернуть, чтобы муха сама попала в его сети. Не сопротивляясь и не брыкаясь, до самого последнего мгновения не подозревала о своей участи. Но Эва не готова умирать. Еще не пришло время. Холодная сталь касается горла, заставляя вздрогнуть. Ни за что бы она не доставила им такого удовольствия, но против воли из глаз вырываются слезы, соскользнув по щекам к подбородку. Не от жалости или страха. Ее мучитель с такой силой натягивает волосы на руку, что, кажется, он вырвал уже несколько прядей. Эвтида хватается за его предплечья ладонями, чтобы хоть немного уменьшить боль. Вовсе не такой смерти она бы себе пожелала. Вдали от дома. Вдали от любимых. Совсем одна среди врагов, которым не успела отомстить. Стоя на коленях и зная, что даже тела ее не найдут, чтобы подготовить к загробной жизни. Никто не прочтет над ней молитву, чтобы помочь ее Ка найти дорогу. Что случается с теми, чьи души не попадают на высший суд? Эва сморгнула несколько слезинок, чтобы в последний раз ясным взглядом посмотреть на этот мир, слишком прекрасный и слишком жестокий. Потому что иного ей, скорее всего, увидеть уже не доведется. Если проигнорировать сердце, громко колотящееся в груди, можно было бы услышать трескучее пение цикад, доносящееся отовсюду разом. Или далекое щебетание горлиц, отдыхающих в тени на одном из немногих кустарников. Шум ветра, когда тот собирает золотой песок в высокие барханы. И даже… собачий лай? Эвтида резко распахнула глаза, подтягиваясь на руках, отчего лезвие прорезает кожу. Алая струйка крови бежит по ее шее под ворот платья, но ей абсолютно плевать. Разве она увидела за весь день здесь хоть одну собаку? Да хотя бы одно животное, помимо нескольких лошадей? И лай этот настолько знакомый… Она в последний раз дернулась в цепкой хватке чужих рук, пытаясь повернуть голову и изо всех сил игнорируя боль. Туда, где среди жара, поднимающегося от раскаленного песка, можно было разглядеть несколько светлых пятен, стремительно приближающихся к ним. И одно темное, сильно меньше остальных, приближающееся особенно быстро. Прямо как… — Сириус! — вскрикнула Эвтида, — не сумев совладать с эмоциями, и подтянулась еще выше, пытаясь встать на ноги. Мужчина, удерживающий ее, вновь с силой рванул ее вниз, не позволяя подняться, но Эве было уже все равно. Боль можно было терпеть, чему она быстро научилась еще в детстве. И особенно теперь, когда у нее появился шанс. Эва торжествующе взглянула на Саамона, возвышающегося над ней, словно это не она сейчас стояла перед ним поверженная. Но он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, откуда на них надвигались незваные гости. Раздраженно дернув плечами он отдал приказ готовиться к обороне. — Тебе осталось недолго, — выплюнула Эвтида, пытаясь привлечь его внимание к себе. — Пятеро охотников против пятнадцати. Исход не лучший, как ни крути. Хотелось ответить ему, съязвить, надавить на гордость, но все слова мгновенно вылетели из головы, стоило только увидеть силуэт Амена верхом на одном из коней. Он обещал. Он нашел. Он пришел за ней. Мечи в руках охотников сияли, когда мужчины на скорости ворвались на территорию лагеря. Песок под ногами лошадей взметнулся вверх, создавая облака пыли, отчего стало трудно что-то разглядеть. Несколько охотников спрыгнули с лошадей, предпочитая драться на земле. Амен был среди них, Эва была уверена, но со своего места быстро потеряла его из вида. Воздух быстро наполнился криками, звоном мечей и запахом крови. Тела поверженных падали на землю, мешая живым передвигаться. Охотники двигались быстро, но бой был неравным. Заговорщики теснили их толпой, мешая пробиться к своему лидеру и заложнице. Эва боялась моргать. Боялась хоть на секунду отвести взгляд от битвы. Необходимо было смотреть и видеть, что белая накидка эпистата еще не виднеется среди трупов, устилающих землю. Но глаза все же пришлось отвести. Живот свело судорогой, когда один из охотников пал замертво с клинком, торчащим в спине. Сразу за ним упал и другой, до шеи которого дотянулся чужой хопеш. Осталось всего трое. Три охотника против черномагов, все еще превышающих их количеством втрое. Этих шезму учили сражаться? Потому что Реммао не обучал их даже владению ножом. Ничего, что не касалось бы кучки пергаментов с весьма сомнительным арсеналом умений. Вдалеке блеснул чей-то кинжал. А следом за ним раздался мокрый звук, с которым сталь врезается в плоть. На руку брызнула горячая кровь, и Эва завалилась на бок, когда мужчина, державший ее, упал замертво, утягивая ее за собой. В лицо полетел песок, засыпая глаза и рот, и Эвтида закашлялась, пытаясь выпутать свои волосы из лап мертвеца. Но свобода ее продлилась недолго. Саамон, подбежавший к ней, вновь схватил ее, оттаскивая в сторону, подальше от резни. И последнее, что увидела Эва, было тело Тизиана, проткнутое копьем. Кожу на ногах царапали острые камни и сухие ветки, раздирая ее до крови, пока мужчина тащил девушку дальше. В голове звенело от боли, даже несмотря на ее попытки идти за ним следом. Но на боль было плевать. Абсолютно плевать. Она бы вынесла сильно больше, лишь бы только вернуться назад и убедиться, что Амен еще жив. Остановившись почти на другом конце их поселения, Саамон резким движением притягивает ее за подбородок вплотную к своему лицу. И на мгновение даже кажется, будто бы он хочет ее поцеловать. Но в руке его зажат длинный и острый кинжал, похожий на иглу с витиеватой рукоятью, который он приставляет к ее груди. — Последняя возможность решить, — он злобно шипит в ее лицо, продавливая острием кожу. — Последняя возможность сохранить свою жалкую жизнь. — А у тебя последняя возможность отойти от нее, — услышав этот голос, Эвтида едва не лишается чувств. — Последнего, кто прикоснулся к ней против ее воли, я публично высек. Отгадай, что я могу сделать с тобой. Амен стоит в нескольких метрах от них, сжимая в руке чужой меч. Его лицо и тело покрывают брызги крови. Его собственной или других — понять едва ли возможно. Но Эва может без труда увидеть несколько свежих ран, полученных им сегодня. Однако ни одна из них не кажется смертельной. Вздох облегчения вырывается из ее рта, и она дергается в его сторону, но боль в груди заставляет ее замереть на месте. — Кажется, вы оба забыли, в каком положении находитесь, — кричит Саамон и сильнее вонзает свой клинок между ребер Эвтиды, вынуждая ее зашипеть. — Бросай оружие на землю, эпистат. Либо подойди сюда и забери ее труп. — Твоих людей не осталось. Здесь только ты и я, — кричит ему Амен, но несмотря на собственные слова отбрасывает меч от себя. — У тебя нет выхода. — О, этим я и опасен. Острие, вошедшее меж ребер, мешало дышать. Поверхностного дыхания катастрофически не хватало, чтобы соображать внятно. И потому, когда давление на груди внезапно исчезло, Эва поспешила втянуть воздух глубже, наполняя легкие целиком, даже не задумываясь о причине. Амен был быстр. Даже раненый и уставший, он двигался проворно и ловко для своих размеров. Но кинжал, выпущенный Саамоном, был быстрее. Она даже не успела вскрикнуть. Когда острое лезвие врезалось в его бок, оставляя на косой мышце неглубокую рану, оно сбило Амена с ног. Мощное тело на скорости врезалось в землю, поднимая в воздух облако песка и пыли. И как бы ни хотелось броситься ему на помощь, это был лучший шанс. Воспользовавшись секундой свободы, Эва изворачивается и бросается назад, за спину Саамона, выхватывая из-под его пояса свой кинжал. Металл кажется ей ледяным, когда соприкасается с ее кожей, даже несмотря на изнуряющую жару вокруг. Еще секунда — и мужские руки смыкаются на ее запястье, больно дергая на себя, пытаясь выбить у нее оружие. Сустав щелкает, мгновенно распространяя вдоль по руке волну боли. Откуда-то изнутри вырывается сдавленный крик. Больно так, что перед глазами пляшут черные точки, а во рту распространяется железный привкус от прокушенного языка. И этот вкус крови отрезвляет. За всех людей, чья судьба оборвалась по чужой прихоти. За Дию, никогда не познающую настоящего счастья. За Исмана и все те жизни, что он смог бы спасти. За Амена. И за нее саму. Сжав до скрипа зубы, Эва бросает клинок вниз и влево, подхватывая его второй рукой. И, прежде чем Саамон поймет ее маневр, взмах вверх — и она перерезает ему горло. Горячая кровь брызжет ей на лицо и заливает руки. Пара капель даже попадает на губы, смешиваясь во рту с ее собственной. До тошноты мерзкий коктейль. Он падет перед ней на колени, хватаясь за собственную шею и пытаясь зажать рану руками, прекрасно осознавая, что это бесполезно. Алая слюна пузырится в уголках рта, когда из недр его глотки доносятся булькающие хрипы. Злая улыбка трогает ее губы, когда Эвтида наблюдает за его последними вдохами, наполненными мукой. Было ли правильным наслаждаться чужой смертью? Чувствовать болезненное удовлетворение, наблюдая за чужой агонией? Даже если прямо сейчас ее собственная душа потяжелеет на кантар, Эва ни за что не отведет глаз. Она досмотрит это представление до самого конца. Со временем звуки стихают. А все внутри отказывается поверить в то, что это чудовище мертво. Просто не может. Она стоит и гипнотизирует его бездыханное тело, не в состоянии даже сдвинуться с места. Хочется пнуть его труп ногой или ткнуть палкой, чтобы убедиться наверняка, но Эвтида решает этого не делать. Она уже достаточно замаралась. Настолько, что вряд ли когда-то сумеет отмыться. Она делает два шага прочь и трясет головой, стараясь сбросить наваждение. Окружающий мир возвращается в ее сознание постепенно, будто бы проявляющимися цветными пятнами. Вот бескрайнее голубое там, где должно быть небо. И такое же огромное и желтое под босыми и грязными ногами. Идиоты даже не озаботились тем, чтобы взять для нее обувь перед тем, как похитить ее. И еще одно. Красное. Земля уходит из-под ног. Эвтида подбегает ко все еще лежащему Амену, падая на песок рядом с ним и прикладывая пальцы к его пульсу. Он едва дышит. Совсем не помогает ей, когда Эва приподнимает его голову, чтобы положить себе на колени. Лишь безучастно следит за ее попытками, сжимая рукой начавшую чернеть рану. Разве может его кожа быть еще светлее? Не нежной, оттенка свежего молока. Не свежей, напоминающей утренний туман. А мертвенно-бледной и начисто лишенной жизни с сетью черных нитей, тянущихся от пореза в разные стороны. Позади слышны шаги, и Амен напрягается всем телом. Пытается встать, чтобы попытаться защитить ее, когда сам едва может даже шевелиться. Сет неторопливо обходит вокруг, появляясь в их поле зрения. Его идеальный внешний вид кажется ненастоящим среди хаоса и грязи, развернувшихся вокруг. — Ты победила, маленькая шезму. Договор черномагов со мной расторгнут, а ты свободна. — Что с ним? — она пропускает мимо ушей все, что он сказал. — Это яд? — Проклятие, — как удар под дых. — Клинок Саамона заговорен. Те, чью кровь он прольет, стремительно умрут в муках. Даже от такой царапины, как эта. — Сет тычет пальцем в направлении раны и делает еще несколько шагов ближе. — У тебя не так много времени, чтобы проститься со своим эпистатом. — Не подходи к нему! — И не собирался, — тотчас закатывает глаза, будто это предположение ему оскорбительно. — Меня здесь больше ничего не держит. Прощай, Эвтида, дарующая жизнь. Хотя, быть может, однажды наши пути вновь пересекутся. Она даже не удостаивает его ответом. Не кричит, что надеется никогда его больше не видеть и не слышать. И не чувствует облегчения, когда тень, отбрасываемая им, растворяется в воздухе. Ни Боги, ни магия, ни что-либо еще не трогает ее разбитого сердца. Эва лишь рыдает, впиваясь в плечи Амена до одури, до боли в руках. Боясь разжать пальцы, будто он может ускользнуть между них, если она не будет держать достаточно крепко. А Амен улыбается, глядя на нее своим рассеянным взглядом. — Скоро здесь будет Ливий. И когда он приедет — не возвращайтесь в поселение, — он делает маленькую паузу, чтобы сглотнуть вязкую слюну, заполнившую его рот. — Уезжайте в Грецию. Уезжайте как можно дальше отсюда и никогда больше не возвращайтесь. Никто не знает, кто ты такая, и никто не станет тебя искать. Ты можешь сбежать и забыть обо всем, как о страшном сне. Будто ничего и не было. Ты ведь об этом всегда твердила, верно? — Нет, — повторяет она, словно безумная. Словно ее отрицание способно что-то изменить или исправить. — Нет, ты не умрешь. Я тебе не позволю. — Поздно, Эвтида, — говорит он, рассматривая ее лицо. Будто пытается в мельчайших подробностях запомнить каждую его черту. — Ты уже подарила мне жизнь. Вдохнула смысл в то, что всегда было его лишено. Дрожащей рукой он касается ее ладони, размазывая по ней брызги почти запекшейся крови. Притягивает к своим губам, чтобы оставить еле заметный поцелуй на тонких пальцах. Такой холодный. — Ты навсегда останешься моей самой красивой мечтой. Мечтой, которой никогда и не суждено было исполниться. Я… Последних слов едва ли было слышно. Эва прочитала их по движениям сухих губ, сделанных из последних сил. Его глаза медленно потухли и закрылись, так и не открывшись вновь. Белоснежные ресницы перестали вздрагивать при дыхании. Жизнь почти что оставила его тело. Слез не было. Осталась лишь зияющая пустота. И сердце, которое не понимало, зачем все еще бьется.