Непрощённые

      Антон мнётся у кабинета Арсения около десяти минут, так и не решаясь переступить порог. Он смотрит на часы и понимает, что и так бессовестно опаздывает, а психолог наверняка уже вот-вот начнёт звонить ему сам и спрашивать, где его черти носят.       А черти Антона уже давно нигде не носят, потому что все его черти и демоны живут внутри — он с ними сроднился давно. И никакая терапия, разговоры и прочая ерунда тут не помогут только лишь потому, что он сам не хочет позволить себе помочь. А, как говорится, нельзя спасти того, кто не хочет, чтобы его спасали. Он в этом Аду варится уже давно, он в нём, можно сказать, Сатана — главный герой своих же ночных кошмаров.       Желания приходить сюда не прибавилось даже спустя две недели подобных встреч, но Антон уже просто привык и смирился. Какая ему, собственно, разница, ходить к Арсению или к любому другому психологу, которого ему так или иначе назначат? С Арсением хотя бы не скучно, пусть все их разговоры обычно и сводятся к паре вопросов и долгому молчанию, от которого Антон старается сбежать как можно быстрее. Он каждый раз напоминает себе, что ему нужна справка. Она нужна ему ради шанса вернуть сестру.       Остальное его волновать не должно.       Остальное значения не имеет.       Антон бы, наверное, так и стоял у стойки ресепшена, поглощая чужой кислород и пачкая пылью чистый паркет, если бы не секретарша Арсения, — милейшая девушка, имени которой он не помнит даже спустя несколько встреч, — не начала ворчать на него, чтобы шёл уже и не мешал ей работать. Ему бы возмутиться, мол, что она себе позволяет или «клиент всегда прав», но желания ругаться нет, потому он находит в себе силы только на недобрый взгляд, которым девушку не проймёшь — она явно не из робкого десятка — и пожелания такого же недоброго дня. А после лаконичного посыла в кабинет своего начальника с удивительно милой улыбкой на лице, она возвращается к работе, а Антон стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, переступает порог.       — Антон, — Арсений приветствует его своей дежурной и уже привычной еле заметной улыбкой, кивая на кресло перед своим столом. — Привет, проходи, садись.       Они встречаются уже две недели, а Арсений всё так же неизменно встречает его этой своей ненатуральной натянутой улыбкой и стандартными вопросами, на которые Антон отвечает тоже стандартно. Он тут не для того, чтобы душу изливать, ему бы просто отсидеть положенные часы и получить долбанную справку о том, что он прошёл реабилитацию и готов к «новой жизни». Будто какая-то несчастная бумажка способна хоть что-то исправить. Даже если он получит её и разрешение видеться с Кирой, грязи с него это не смоет — он слишком глубоко в этом дерьме.       — Как чувствуешь себя?       А вот и один из тех самых стандартных вопросов. Антон их уже наизусть знает.       Достало.       Хочется сбежать.       Или что-то разбить.       — Нормально, — сухо отвечает он, занимая предложенное место.       — За время наших встреч мог бы придумать что-то получше банального «нормально», — вздыхает Арсений. Он снимает с глаз очки и откидывается на спинку своего кресла.       — Мог бы, но не хочу.       — Что ж, твоё право, — кивает Арсений. — Поговорим о тебе?       — Почему ты решил стать психологом? — уже по обыкновению игнорируя вопрос, спрашивает Антон.       — Ты перешёл на «ты», — замечает Арсений.       — А ты не ответил.       — Потому что хотел помогать людям, — Арсений ведёт плечами. — Странный вопрос.       — Есть куча других способов помогать людям, но ты выбрал самый неблагодарный, — Антон протягивает руку и вытаскивает из подставки один из карандашей. Острый, хорошо — даже идеально — заточенный. В этом кабинете, как и в его владельце всё такое — раздражающе-идеальное.       Иногда кажется, что Арсений не человек вовсе, а просто запрограммированный робот, который тупо выполняет свои функции, но Антон ведь видел его настоящего, тогда у себя в квартире, когда мужчина помогал ему, когда они разговаривали, тогда это был настоящий Арсений — обычный человек, а не функционирующая машина.       Правда же?       — Считаешь?       — Уверен.       Арсений отталкивается от кресла, складывая локти на столе и чуть склоняется вперёд, сокращая расстояние между ними. Стараясь, видно, не потерять эту нить хоть какого-то подобия беседы.       — Объяснишь свою позицию?       — Что хорошего в том, чтобы двадцать четыре часа, семь дней в неделю общаться с такими… — он осекается, взмахивая руками в воздухе, отчего карандаш пролетает в паре сантиметров от лица Арсения. — С такими как я?       — Как ты?       — «Ты убийца, этого уже ничего не изменит», — напоминает Антон его же слова, сказанные не так давно.       — Я где-то ошибся? — Арсений вскидывает брови. — Так исправь меня. Докажи мне обратное.       — Я не собираюсь никому ничего доказывать, Арсений Сергеевич. И нет, ты не ошибся, всё так, я убийца, — Антон тянет губы во что-то напоминающее оскал. — Кстати, а тебе не страшно? Вдруг я и тебя решу прикончить? — он чуть перегибается через стол, так, что их лица оказываются в десяти сантиметрах друг от друга. Плечи Арсения заметно напрягаются, но он продолжает сидеть неподвижно. — Представляешь, как ты отвернёшься, а я тебе нож в спину воткну. Мне ведь не привыкать.       Арсений сглатывает, когда чужая рука тянется вперёд, проходясь по щеке кончиком острого карандаша.       — Антон…       — Расслабься, Арсений Сергеевич, я просто шучу, — улыбается Антон, отстраняясь. — Тебя я не трону. Ты мне, если честно, даже нравишься.       — Интересное заявление, — выдыхает Арсений и расслабляется. — И чем же?       — С тобой не скучно.       — Может тогда всё-таки поговорим о тебе?       Антон на какое-то время уходит в свои мысли, а после — просто принимает прежний вид, склоняет голову на бок и тихо говорит:       — Слушай, то, что я начал ходить к тебе на приёмы, не значит, что мы будем говорить обо мне. Я не хочу ничего обсуждать, не хочу ворошить прошлое и разбираться в себе — тоже не хочу.       — А жаль, потому что чем дольше ты будешь молчать, тем дольше мы будем видеться, — Арсений надевает очки и вновь откидывается назад. — Срок нашего с тобой общения, Антон, полностью зависит от твоего желания восстановиться. Пока что, я его не наблюдаю.       — Это твои проблемы.       — Может хватит?       Антон сощуривает глаза:       — Хватит что?       — Строить из себя крутого парня? — Арсений усмехается. — Поверь мне, Антон, я таких как ты насквозь вижу. И я слишком хорошо разбираюсь в людях, чтобы не замечать очевидных вещей.       — И что же ты видишь?       — Ты обычный напуганный мальчишка, который хочет казаться сильнее, чем есть на самом деле, только для того, чтобы никто не смог понять, что тебе страшно. Ты так и не вырос, Антон. Ты застрял в том дне и не можешь из него выбраться, — он говорит спокойно, смакуя каждое слово. — Ты отчаянно нуждаешься в помощи, в том, чтобы кто-то выслушал тебя, понял и помог разобраться в самом себе, но показать это нормально ты не можешь, потому и выплёскиваешь всё через сарказм и агрессию, за которыми по сути ничего нет. Однажды тебе это надоест, и тогда останутся только два варианта: либо ты начнёшь со мной разговаривать, либо это всё сломает тебя окончательно.       Арсений замолкает на время, видимо, давая ему переварить сказанное. А Антон сглатывает, слегка растерянно хлопая глазами, но тут же старается взять себя в руки, пока собеседник продолжает:       — Ты так стараешься доказать всем вокруг, что тебе не нужна помощь, что ты сильный и справишься сам, но упускаешь один момент: ты сам в это не веришь. Ты сам не хочешь с этим справляться, потому что привык к этой темноте внутри себя, сроднился с ней и стал одним целым.       — Ошибаешься. В каждом своём слове ошибаешься. Не строй на мой счёт никаких иллюзий — я не стану твоим дебютным проектом по спасению пропащей души, — Антон улыбается криво, — у меня нет её давно.       — Нет, Шастун, — Арсений качает головой, — это ты ошибаешься, если думаешь, что я дам тебе справку просто так. Без этой справки тебе никогда не получить снятие запрета на встречи с сестрой. А это то, что тебе нужно даже больше помощи.       Антон устало трёт лицо руками.       — Чего ты хочешь от меня?       — Я? Ничего. Мои желания не имеют значения, Антон, важно лишь то, чего хочешь ты.       — Я бы очень хотел, чтобы все вокруг оставили меня в покое, включая тебя, Эда и всех остальных с вашей ёбанной заботой, — рычит тот, вскакивая с места. — Засунь эту грёбанную справку себе в задницу и получай удовольствие. Пока, — он выходит из кабинета, громко хлопнув дверью.       Внутри клокочет гнев, пока Антон спускается на первый этаж и выходит из офисного здания. Хочется вернуться и разбить кулаки о лицо это надменного придурка, который возомнил, что у него есть хоть малейшее понимание происходящего. Он ведь ни хрена не знает. Даже представить себе не может, что произошло в тот день — что на самом деле случилось. Так какого чёрта он решил, что имеет право осуждать, лезть в душу и заверять о том, что сможет помочь?       Антону уже никто не поможет.       Его отвлекает звонок на телефон, заставляющий слегка вздрогнуть. Абонент неизвестен. Да и кто может ему звонить, Антон не представляет: это новый номер, его знают только Эд и Арсений.       Чуть помедлив, он всё же снимает трубку.       — Слушаю.       — Ну, привет, Шастун, — раздаётся на том конце. — Как твои дела?       — Вы кто? — Антон отводит телефон от уха, ещё раз глядя на номер.       — Старый друг.       — У меня записаны номера всех моих старых друзей, потому спрошу снова: кто Вы?       — Это ты узнаешь завтра, — голос чуть грубоватый, и кажется странно знакомым. — В старом сквере, где мы встречались раньше.       — Вы… — Антон выдыхает рвано, когда до него, наконец, начинает доходить. — Мы обо всём договорились ещё тогда. Что Вам от меня нужно? Я сделал всё, как вы хотели.       — Я же сказал, Шастун, всё при встрече.       — Да пошли Вы.       — Только попробуй бросить трубку, щенок, — рявкает собеседник. — Я с удовольствием перережу глотку твоей ненаглядной сестрёнке.       Антон сжимает телефон в руке так сильно, что тот слегка трещит. Упоминание Киры пускает по телу холод. Он не допустит, чтобы мелкая пострадала, даже если его снова втянут во всё это дерьмо.       — Не трогайте её, — просит, чуть дрогнувшим голосом.       — Завтра в сквере. В шесть утра, перед твоей сменой. Не опаздывай.       — Я приду, — кивает Антон, но собеседник уже сбрасывает вызов.

***

      — Арс, я дома, — раздаётся на всю квартиру, после короткого, но громкого хлопка двери.       Арсений так глубоко ушёл в свои мысли, занимаясь написанием дипломной работы, что даже не слышал, как входная дверь открылась. Потому сейчас он дёргается слегка испуганно, слыша голос Андрея. Тот, похоже, сегодня вернулся раньше, потому что обычно приходит только к девяти часам вечера. Сейчас же на часах всего половина седьмого.       Сняв очки и отложив их в сторону, на край стола, за которым сидит, Арсений встаёт с места и топает в коридор. Он облокачивается на дверной косяк и наблюдает за Андреем, который наспех скидывает с себя обувь и верхнюю одежду. На улице промозглая осень, потому на полу остаются мокрые следы — дурацкая привычка проходить в обуви чуть ли не до середины коридора.       — Привет, — улыбается Андрей, игнорируя недовольный взгляд Арсения, направленный на испачканный линолеум. — Чем занимаешься?       — Привет, — Арсений возвращает ему улыбку и подставляет губы для быстрого смазанного поцелуя. — Я над дипломом сидел. Ты сегодня рано.       — Да. Я к пациентке ездил на дом, а после уже не поехал в больницу, они там и без меня справятся, — поясняет Андрей, топая в сторону ванной комнаты. — У нас есть что-то на ужин?       Арсений идёт следом, ожидая пока он помоет руки и вытрет их о чистое полотенце.       — Я не успел приготовить, но могу разогреть вчерашнюю пасту.       — Предлагаешь мне второй день есть макароны? — Андрей изгибает бровь, и даже как-то обидно становится: Арсений над этой пастой вчера полвечера карпел и банальное «макароны» звучит как оскорбление.       — Прости, я правда не успел, сам знаешь, у меня учёба горит, — он вздыхает. — Сходи пока в душ, а я что-нибудь быстро приготовлю. Что бы ты хотел на ужин?       — Спасибо за заботу, Арс, — голос становится недовольным. — Я же пашу целыми днями, чтобы приходить домой и ждать, пока ты соизволишь меня накормить.       — Мне нужно полчаса, я всё сделаю, — виновато говорит Арсений. — Не злись.       Андрей тихо рычит:       — У тебя всего две основные задачи: нормально учиться и быть хорошим парнем, который в состоянии приготовить пожрать.       — Дрюш, сбавь обороты, — Арсений выпрямляет спину и вздёргивает подбородок. — Я не твоя домработница. Не нужно разговаривать со мной в таком тоне. Хочешь есть? Так иди на кухню, приготовь и меня заодно накорми. Я не живу за твой счёт и не сижу на твоей шее, чтобы выслушивать подобные претензии. И я тоже работаю, если ты не заметил. А сегодня я пришёл с ночной смены, где два здоровых мужика разгромили мне половину бара, да так, что я убирался в нём ещё до обеда вместе со сменщиком. Потом я поехал на учёбу и отсидел три пары во вторую смену, а когда вернулся домой, сразу сел за диплом. Ты бы хоть спросил, успел ли я между всем этим поесть или поспать, вместо того, чтобы показывать, что тебя что-то не устраивает.       — Арс… — Андрей делает шаг ему навстречу.       — А теперь, извини, — перебивает Арсений, отступая на шаг назад, — но я пойду доделывать свою работу, чтобы как можно скорее всё сдать и никогда больше, ни секунды, не зависеть от тебя. Вчерашние, как ты выразился, макароны, которые я готовил два грёбанных часа, стоят в холодильнике. Не хочешь их, закажи себе доставку, можешь и мне что-то взять. Спасибо за внимание и понимание, любимый, — он разворачивается на пятках и уходит в сторону спальни.       Сев обратно за стол, Арсений принимается за работу, от которой его отвлекли. Он не нервничает и не злится, потому что это даже ссорой назвать нельзя, скорее простое недопонимание. Они часто вот так «вспыхивают», но всегда быстро стихают. Более того он всё-таки учится на психолога и старается применять знания в повседневной жизни, сглаживая конфликты или уходя от них. Сегодня, правда, сгладить не вышло, но они не поругались ещё сильнее — уже победа.       Андрей подходит к нему со спины через пару минут, склоняясь, обнимая руками поперёк живота и укладывая голову на плечо.       — Арс, — зовёт он, оставляя лёгкий поцелуй на шее, — прости. Я не должен был с тобой так разговаривать. Просто устал, вот вспылил.       — Если устал и хочешь с кем-то поругаться, поори на подчинённых в больнице, а дома, будь добр, появляйся без этого дерьмового настроения, — Арсений выпутывается из объятий и встаёт с места. — Я тоже устаю, верчусь каждый день как белка в колесе, ещё и тебе прислуживать успеваю.       — Куда ты?       — Иду готовить тебе ужин.       — Арс, не надо, — Андрей догоняет его в кухне. — Я поем, что есть.       — А я потом буду слушать твои претензии? Нет уж, спасибо, — Арсений фыркает и идёт к холодильнику, высматривая что бы такого сварганить на скорую руку. Вчерашняя паста смотрит на него жалобно, он готов поклясться — они ведь её так и не съедят, после чего она доблестно отправится в мусорное ведро. — Иди пока сгоняй в душ, я сейчас всё сделаю.       — Не надо, — в два шага оказавшись рядом, Андрей перехватывает его руки и закрывает холодильник. — Забей, ладно? Давай просто разогреем вчерашнее и отдохнём. Извини, я знаю, что ты тоже устал, а я — невнимательный придурок, — он тянется вперёд, оставляя поцелуй на лбу. — Арс, ну не дуйся.       — Я и не дуюсь.       — Я вижу, — Андрей улыбается. — Разогрей пасту, а я сгоняю помыться, потом посмотрим фильм. Ммм? Как тебе идея?       — Хорошо, — сдаётся Арсений.       Через полчаса они уже сидят на кухне доедая остатки ужина и обсуждая самые разные темы от работы и до ближайших выходных, в которые неплохо бы заняться делами насущными. Аппетита почти нет, потому Арсений лениво ковыряется в тарелке, поглядывая на работающий фоном телевизор. Ему иногда кажется, что они утонули в рутине. В то время, как его однокурсники гуляют по тусовкам, он сам сидит дома и ждёт, когда его мужчина вернётся с работы. Не самое лучшее времяпрепровождение для двадцатилетнего парня, но он не жалуется — грех жаловаться, когда действительно любишь человека и готов положить на плаху всю остальную жизнь, ради счастья с ним.       — Слушай, а что у тебя за пациентка там? — спрашивает Арсений, отвлекаясь от мыслей.       — Ммм? — Андрей отрывается от тарелки и смотрит на него внимательно, похоже, пытаясь поймать суть вопроса.       — Ну, ты сказал, что был у пациентки, — напоминает Арсений.       Андрей откладывает вилку и садится ровнее, чуть встряхивая тёмными волосами.       — А, да. Был. Помнишь я рассказывал тебе про женщину, которая поступила к нам с онкологией?       — Дрюш, ты работаешь в онкологическом, там все женщины подходят под это описание, — Арсений мягко улыбается. — Как думаешь, я запоминаю всех пациентов, про которых ты рассказываешь?       — И то верно, — кивает тот. — Ну, в общем эта женщина пошла на поправку пару месяцев назад, а на прошлой неделе ей снова стало плохо. У неё двое детей есть, сын уже относительно взрослый, а дочке всего восемь лет, больше родственников нет, потому её даже на обследования и процедуры возить некому. Я настаивал на госпитализации, но она говорит, что хочет умереть дома. Короче, я периодически заезжаю к ним, чтобы проведать. Если честно мелких жалко, они совсем одни останутся, если… — он осекается, задумываясь. — Когда она умрёт.       — Бедные дети, конечно, — вздыхает Арсений. — А что с ними будет? В детский дом?       Андрей жмёт плечами.       — Думаю, в детдом не отправят, пацан-то уже совершеннолетний и вполне может оформить опеку над сестрой. Он как раз сейчас этим занимается, пока мама ещё жива, чтобы сестру не забрали. Я не вдавался особо в подробности, но там вроде переоформление опеки идёт.       — Кошмар, — констатирует Арсений. — Это должно быть жестоко — смотреть, как мама с каждым днём медленно умирает. Моих родителей не стало будто по щелчку пальца, но мне всё равно тяжело было. А тут такое…       — Да уж. Врагу не пожелаешь.       — Погоди, а как этот парень сестру-то тянуть будет. Он работает? Сам же ещё мальчишка.       — Во-первых, я не уточнял, потому что это, вроде как, не моё дело, — Андрей делает глоток уже оставшегося чая. — Во-вторых, насколько я понял, он работать пошёл ещё лет в пятнадцать, чтобы матери помогать, сейчас, конечно, официально устроился, но я не знаю точно. Так что как-то так.       — Всё равно ребёнок ещё.       — Ты ненамного старше. И ты тоже работаешь с восемнадцати.       — Это другое. Я работал, потому что мы тогда уже с тобой жили, а тут… другая ситуация.       — Твоя правда, — соглашается Андрей.       — Тяжело ему, конечно, будет, — задумчиво говорит Арсений, спустя недолгую паузу, и поясняет, ловя на себе вопросительный взгляд: — Я имею в виду, что сейчас все эти вопросы с опекой не так легко решаются.       — Да, не легко. Но я попросил Руслана им помочь. Так что думаю проблем особо не будет.       Руслан — адвокат семьи Андрея, который берёт за свои услуги такие деньги, что у Арсения порой глаза на лоб лезут от количества нулей. Странно, что он вообще согласился работать с обычной бедной семьёй. Но тут скорее всего сыграло его хорошее отношение к самому Андрею, или быть может те же деньги — спрашивать в любом случае нет смысла, Андрей никогда не скажет правду о таком, он вообще очень скрытный человек. О таких обычно говорят «сам себе на уме». О таких говорят «человек-загадка».       Таких всегда интересно разгадывать.       — Знаешь, твоё желание помогать всем вокруг делает мне хорошо.       — И всё? — улыбается Андрей, сощуривая карие глаза.       — Ладно, ещё и дико возбуждает, — подмигивает Арсений. — Осмотрите меня сегодня, мистер-доктор? У меня что-то сердечко шалит. Хотя, скорее всего это из-за вас.       Андрей смеётся, а Арсений на его улыбку смотрит и влюбляется всё сильнее, хотя казалось бы — куда ещё сильнее?

***

      Арсений выныривает из воспоминаний, хотя в голове всё ещё эхом продолжает звучать тот смех. Смех, которого он больше никогда не услышит. Смех, в который он когда-то влюбился. Смех, который он никогда не забудет, но должен попытаться отпустить. Он открывает глаза и обнаруживает себя на кладбище, перед давно уже знакомой могилой с выученными наизусть датами и именем, приносящими раньше радость, сейчас — причиняющими боль.       И пока он стоит на месте, бегая глазами по могильной плите, в памяти всплывает утренняя встреча с тем, о ком думать в этом месте — настоящее преступление. Но поделать с собой ничего не выходит.       «Я где-то ошибся?».       Постоянный непринуждённо-скучающий вид Антона раздражает до скрежета зубов — а то и сильнее. Его хочется растормошить, хочется вывести на эмоции, хоть какие-то, кроме агрессии и безразличия. Хочется посмотреть, есть ли ещё что-то там, внутри, за этой маской непроницаемости. Он хочет знать, есть ли в Антоне Шастуне человек — осталось ли в нём хоть что-то. В одну из их встреч, когда разговор зашёл о Кире, в зелени глаз на секунду промелькнуло то, что напоминает боль, но оно исчезло так быстро, что ухватиться не удалось, — как в тот день, когда он застал Антона пьяным — а после Антон закрылся снова, снова ушёл в молчанку.       Это была не первая провокация, и каждый раз всё заканчивается тем, что его слова просто принимают, без попытки оспорить. Впрочем, он и сам не знает, чего именно ждёт. Опровержения, подтверждения, попытки доказать обратное, нормального диалога — плевать, хоть какой-то реакции, чтобы растормошить, взбодрить, заставить начать рассказывать, услышать, наконец, правду и покончить со всем этим.       А быть может, он просто сходит с ума и упорно нарывается — кто знает?       Отогнав непрошеные мысли, Арсений снова фокусирует взгляд на могиле.       — Привет, Андрей, — он присаживается на корточки, стряхивая с памятника капли дождя, который медленно капает с неба. — Я ведь попрощаться пришёл. Нормально попрощаться, как должен был ещё восемь лет назад. Серёжа прав, я столько лет не могу тебя отпустить, столько лет тащу за собой этот груз, столько лет тону в этом омуте, столько лет живу прошлым, воспоминаниями и болью. Знаешь, я же был одержим местью, все эти годы думал, что однажды смогу отомстить ему за то, что отнял тебя у меня. А сейчас… сейчас я смотрю на него и вижу только мальчишку, у которого отняли детство, мальчишку, который ошибся однажды, а теперь отчаянно нуждается в помощи. Сейчас я лишь хочу услышать ответ на вопрос «Почему?» и жить, наконец, дальше. Нельзя так долго жить прошлым, потому что оно уничтожает. Я боюсь, что однажды от меня ничего не останется, Дрюш. Понимаешь? — Арсений сглатывает ком в горле, не позволяя влаге скатиться с глаз. — У нас с тобой было много разного, но одно я всегда знал точно: Я знал, что любил тебя и всегда буду любить, даже спустя годы, но ты остался в прошлом — тёплыми воспоминаниями, а я всё ещё тут, живой. И я хочу жить. Хочу однажды снова кого-то полюбить, хочу, чтобы меня полюбили. Я должен тебя отпустить. Прости за всё и… прощай.       Он улыбается, подставляя лицо тёплым каплям дождя.       Арсений Андрея действительно отпускает.