Непрощённые

      Антон с самого утра на нервах, наверное, поэтому всё сыпется из рук, и у него не получается нормально собраться с мыслями. По этой же причине кофе оказывается пролитым на белую футболку, документы забыты на полке дома, а на встречу с клиентом, у которого нужно забрать посылку, он безбожно опаздывает. Благо, документы ему сегодня не нужны — отмечаться в уголовно-исполнительную инспекцию он ходил ещё вчера, а барыга оказывается терпеливым и не говорит ни слова про его опоздание.       Но нервы всё равно шалят, потому что как бы он не противился, выполнять приказы этих ублюдков ему всё равно приходится. Он уже две недели бегает от человека к человеку, то забирая посылки, то передавая их дальше. Если его поймают или доложат в полицию, то камера с не самыми комфортными условиями снова станет его постоянным местом жительства. Кажется ещё и окружающие начинают замечать его повышенный уровень нервозности: Эд постоянно задаёт наводящие вопросы и пытается выяснить, что послужило причиной в изменениях его настроения, даже начальство начинает интересоваться его состоянием.       По итогу на работу Антон опаздывает, ещё и натыкается на входе на Диму, который сообщает, что ждёт его у себя в кабинете. Решив не испытывать терпение доброго босса, он направляется не на рабочее место, а на второй этаж офисного корпуса, молясь, чтобы его просто не выперли за систематические опоздания и пару прогулов на той неделе.       — Можно? — Антон заходит в кабинет начальника, мысленно напоминая себе держать себя в руках и не сорваться на ссору.       Он ведь делает всё это ради сестры, и ради неё нужно быть сильным, нужно засунуть свою гордость, характер и всё прочее куда подальше. Ради Киры нужно продолжать работать и сделать всё, чтобы суд разрешил ему хотя бы подойти к ней.       Антон напоминает себе об этом ежеминутно.       Всякий раз, когда хочет опустить руки.       Всё это ради Киры.       Кабинет начальника ничем не отличается от всех похожих кабинетов в каждом офисном здании. Светлые стены, кафель и дешёвая классическая офисная мебель. А ещё одинокий фикус на подоконнике, за которым Дима ухаживает, как за родным сыном — хотя, насколько Антону известно, дети у него тоже есть.       — Шастун, привет ещё раз, — Дима кивает, указывая на кресло, напротив своего рабочего стола. — Проходи, присаживайся. Я хотел бы с тобой поговорить.       Дима Позов — мужик мировой и начальник, о котором, пожалуй, мечтают многие. Он понимающий и готовый прикрывать задницы своих сотрудников, среди которых не мало бывших заключённых, перед всеми вокруг. Но и его терпению приходит конец — это прямо сейчас видно по его уставшему взгляду из-под линз очков.       — Слушай, я понимаю, что тебе сейчас нелегко, учитывая, что ты только недавно освободился, — продолжает он, когда Антон занимает предложенное место. — Но и ты постарайся меня понять. Ты должен приходить на работу вовремя и опоздания недопустимы. Я не смогу постоянно прикрывать тебя и корректировать твои отметки, когда ты задерживаешься. А твой инспектор запрашивает график твоих посещений работы раз в неделю, и мне каждый раз приходится выкручиваться, чтобы как-то закрыть все дыры, когда ты вдруг решаешь просто не выйти. У меня из-за этого могут быть проблемы, а они мне не нужны, сам понимаешь.       — Да, я понимаю, Дим, — Антон виновато опускает глаза, разглядывая собственные руки, которые нервно сжимаются в кулаки.       Не срываться.       Держать себя в руках.       Он закрывает глаза, вдыхает и снова смотрит на Диму, который терпеливо сидит в ожидании продолжения разговора.       — Извини, я постараюсь…       — Антон, — перебивает Дима строго, тоном, не терпящим возражений, — нужно не постараться, а сделать. Это не детский сад, тут никто не будет подтирать тебе жопу. Пора повзрослеть и понять, что кроме тебя самого, тебе никто не поможет. Каждое твоё опоздание — минус в работу производства. Как думаешь, начальство долго будет терпеть подобные выходки?       — Я понял, — кивает Антон. — Извини, больше не повторится.       — Спасибо за понимание, — Дима поднимается с места и, обойдя стол, встаёт перед Антоном. — Эд сказал мне, что у тебя какие-то проблемы с коллегами. Это правда?       Антон резко поднимает на него взгляд и мотает головой.       — Нет. Всё нормально.       — А почему вы подрались?       — Мы не дрались, — снова бессовестно врёт. — И у меня нет никаких проблем.       — Уверен в этом? Если тебе нужна помощь…       — Да, уверен, — в этот раз грубо перебивает Антон.       Дима вздыхает и опирается бёдрами на свой стол, складывая руки на груди.       — А что по этому поводу думает твой психолог?       Арсений.       Что по этому поводу думает Арсений?       Хотел бы Антон знать ответ на этот вопрос, вот только Арсений отменил уже три встречи с ним, оправдываясь срочными личными делами и загруженностью, так что после последнего приёма, что состоялся полторы недели назад, они больше не встречались. Хотя другие клиенты к Арсению ходят — это он узнал от Эда, который разговаривал недавно с Оксаной, секретаршей психолога. Возможно, сегодня вечером повезёт и тот таки соизволит с ним побеседовать.       Не то чтобы Антон горел желанием ходить на эти идиотские — по его личному мнению — приёмы, но Арсений ведёт себя крайне странно: то он сам заставляет прийти, бегая за ним по пятам, убеждая, что хочет помочь, то избегает встречи, толком ничего не объяснив. Да и поговорить Антону действительно нужно — о чём угодно, главное, чтобы не гнетущая тишина.       Как бы он хотел иметь возможность кому-то всё рассказать, выговориться, попросить совета, чтобы понять, что делать дальше, потому что держать всё в себе невыносимо. Вот только такой возможности нет, как и выбора.       Антону страшно, что однажды всё это его уничтожит — в этот раз окончательно и бесповоротно.       — По-моему мои встречи с психологом тебя не касаются, Дим, — Антон встаёт с места. — Без обид.       — Да какие уж тут обиды, — Дима разводит руками. — Я это к тому, что если тебя кто-то трогает, скажи мне, я постараюсь разобраться.       Антон вскидывает брови:       — Серьёзно? Предлагаешь мне стучать? — руки снова сжимаются в кулаки, и он делает шаг к собеседнику, нависая над ним с высоты своего роста. — Я по-твоему на дятла похож?       — Я предлагаю не жаловаться, — невозмутимо говорит Дима, — а решить проблему, Шастун, выдохни.       — А давай я сам буду решать свои проблемы, — шипит тот, отходя назад. — Спасибо за беспокойство. У тебя всё?       — Ну, если тебе больше нечего мне сказать, то да, всё.       — Нечего, — Антон идёт к выходу. — До встречи, шеф.       Он выходит из кабинета ещё более злым и взвинченным, чем был до этого. Руки сами тянутся к пачке сигарет в кармане, поэтому он идёт не на своё рабочее место, а к выходу из здания, прямиком в курилку. Никотин всегда помогает немного очистить мозг и расслабить нервы, пускай это только самовнушение, главное, что работает, а на остальное плевать.       Нервы уже не струнами, а тугими прутьями канатоходца — пока крепкими, но тонкими — натянуты до предела. Кажется, будто могут лопнуть в любой момент, и тогда Антон полетит в пропасть, на самое дно, всем телом о жёсткий асфальт, остатками жизни о землю.       — Шаст? — Эд заходит в курилку следом за ним. — Ты чего такой злющий? Всё нормально? Что Дима сказал?       — Дохуя вопросов, братан, не находишь? — Антон садится на скамейку и откидывает голову назад, затылком упираясь в пластиковую стену, выдыхая клубы дыма в воздух.       — Ты просто какой-то злой с самого утра, — Эд садится рядом. — Вот я и подумал…       — Я нормальный.       Эд вздыхает тяжело.       — Оно и видно, — он тоже закуривает. — Рассказывай давай, что случилось. Ты последнее время постоянно дёрганый ходишь.       — Зачем ты рассказал Позу про наши стычки с этими придурками? — Антон переводит тему разговора, поглядывая на друга из-под полуприкрытых век.       — Потому что так было нужно, Шаст, — его голос звучит невозмутимо, хотя пальцы нервно комкают фильтр сигареты. — Потому что они постоянно до тебя докапываются, а ты молчишь и не даёшь отпор. Потому что я заебался смотреть, как ты себя наказываешь…       Антон усмехается. Либо Эд разговаривал о нём с Арсением, что не удивительно, — если забыть о неразглашении и врачебной тайне, которых должен придерживаться психолог — либо Эд стал слишком проницательным, что вряд ли. Он всегда был простым, как три рубля, с чего бы ему вдруг становиться магистром психологии?       — Это не нормально, — продолжает он, — эти идиоты тебе прохода не дают.       — А как насчёт того, чтобы жить свою жизнь, а не лезть в мою? — он снова выходит из себя, снова не сдерживает эмоций, снова повышает голос. Знает, что если сейчас наговорит всяких гадостей, то потом будет жалеть, но остановить себя не может. — Что скажешь?       — Шаст, только честно, куда ты опять вляпался? — всё же спрашивает. — Из какой жопы мне придётся доставать тебя в этот раз?       — Я ещё раз повторяю, Эд, я благодарен тебе за всё, но хватит, блять, соваться туда, куда тебя не просят, — Антон резко поднимается с места. — Если я захочу поговорить, то поговорю со своей совестью, а тебе мои проблемы не нужны, со своими разбирайся. Со мной всё в полном, блять, порядке. Я никуда не вляпался, и тебе не нужно меня ни откуда вытаскивать. Прекрати пытаться меня контролировать, займись своей жизнью, наконец. А если хочешь кого-то воспитывать, заведи себе собаку!       — Шаст…       — Я всё сказал, — он выкидывает окурок в урну и уходит в сторону рабочего корпуса.       Эд смотрит ему вслед и пытается понять, какого лешего сейчас произошло. Антон, конечно, всегда был сложным человеком, но прежде никогда не срывался на него и всегда был готов принять помощь, хоть обычно и скрепя сердцем. Быть может, Егор был прав, и столько лет проведённых за решёткой изменили Антона.       Тот ли это парень, который когда-то был ему лучшим другом?       Достав из кармана телефон, он набирает номер единственного, кто может помочь хотя бы на толику разобраться в происходящим.       — Эд? — после пары гудков в трубке раздаётся как всегда спокойный голос Арсения. — Приветствую.       — Привет, Арс, — он осматривается вокруг, убеждаясь, что его не услышат посторонние уши, — нам нужно поговорить.       — Я слушаю, — Арсений, судя по звукам и лёгкой одышке, куда-то идёт. — Что случилось?       — Это по поводу Антона.       — А что с ним?       — Тебе не кажется, что он ведёт себя как-то странно? — Эд начинает издалека, потому что сам не знает, как объяснить свои опасения.       — Нет, — Арсений звенит ключами. — То есть, не знаю. Мы с ним давно не виделись, у меня были кое-какие дела, и я отменял встречи. Но в последний наш разговор я ничего подозрительного не заметил. Разумеется, насколько можно вообще такое сказать, когда дело касается твоего приятеля. А что ты имеешь в виду под словом «странно»?       Эд тяжело вздыхает:       — Да я понятия не имею, Арс. Он какой-то дёрганый последнее время, будто боится чего-то и постоянно на стрёме.       — Эд, — в трубке снова раздаётся шорох, затем негромкий хлопок двери, — послушай, Антон ведь только начал привыкать к новым реалиям. Ему это тяжело даётся, ты себя вспомни год назад. Думаю, всё дело именно в этом, а не в том, что «он постоянно на стрёме», как ты выразился. Не дави на него, и себя не накручивай.       — И всё же, ты не мог бы попытаться узнать у него, в чём дело? Я боюсь, как бы он в очередную историю не вляпался.       Арсений молчит, а Эд за это время успевает накрутить себя пуще прежнего — он всю жизнь, сколько себя помнит, был паникёром, особенно если дело касалось непутёвого Антона и его постоянных поисков приключений на пятую точку.       — Ну хорошо, раз тебе кажется, что что-то не так, я попробую выяснить, — сдаётся Арсений. — Но думаю, что ты зря переживаешь. У нас завтра как раз встреча запланирована, я поговорю с ним.       — Спасибо, Арс.       — Да не за что. Слушай, мне бежать нужно. Увидимся, пока, — он кладёт трубку не дожидаясь ответа.       — Пока, — запоздало говорит Эд и, встав с места, возвращается на работу.

***

      Эд был прав, с Антоном что-то не так.       Арсений понимает это с первой минуты их сегодняшнего разговора — если эту встречу вообще можно считать «разговором». Антон молчит, не отвечая ни на один из вопросов, отводит взгляд и бесконечно прокручивает кольца на длинных пальцах, будто весь прогресс, достигнутый до этого, обнулился — они будто снова на старте, будто снова у ворот тюрьмы, в первый день встречи, снова в гнетущей тишине и полном недоверие.       — Антон, — Арсений обращается к нему уже пятый раз, надеясь привлечь внимание, — ты так и будешь молчать?       Тишина.       Только тяжёлый вздох в ответ и терзание уже и без того кровоточащих губ. Арсений эту тишину между ними ненавидит, потому что в ней начинают плясать призраки прошлого, недосказанности и отчаянной боли там, где когда-то было сердце, а сейчас — камень, кажется, не способный больше чувствовать ничего, кроме этой самой боли.       — Ответь хоть на один вопрос. Я думал, ты хочешь поговорить.       Тишина.       Арсений уверен, что однажды она поглотит его. Однажды, он сгниёт в этой тишине, так и не сумев узнать того, ради чего всё это было задумано. Иногда он думает, что нужно поговорить с Антоном на чистоту, просто спросить как всё было, задать главный вопрос: «Почему?» и закончить с этим. Но он из раза в раз не делает этого, хотя возможностей уже было предостаточно. Сам не знает, чего ждёт, но сделать шаг в пропасть не может.       — Антон…       — Почему ты отменял приёмы? — он, наконец, поднимает на Арсения взгляд.       — Что?       — Ты отменил три приёма, — напоминает Антон. — У тебя что-то случилось?       Арсений зависает, думая, что на это ответить. Что это? Праздное любопытство, попытка перевести разговор от себя или очередная уловка, после которой Антон снова покинет стены кабинета с обвинениями?       Но самое глупое во всём этом то, что Арсений отменял встречи с ним не из-за проблем, а просто потому что не хотел его видеть, хотел дать себе время всё обдумать, думал даже отказаться от этой затеи, но сам же себе разубедил. Он сам себя в эту пропасть толкает и сам затыкает все попытки здравого смысла противостоять ему.       — Мы тут не для того, чтобы говорить обо мне и моих проблемах, — Арсений разводит руками.       — Так проблемы всё же есть?       Туше.       Арсений медленно сдаёт позиции. Сейчас нужно либо раскрыть все карты, либо идти до конца в надежде, что ему хоть что-то расскажут. Доверие ведь порождает доверие, верно?       — Антон…       — Пожалуйста, Арсений, не надо, я… — он вздыхает, а голос становится действительно умоляющим. — Ты не представляешь, как бы я хотел кому-то обо всём рассказать, облегчить душу и спросить совета, но я не могу. Говорил же уже, что это опасно. И опасно в первую очередь для тебя. Я…       — Слушай, то что мы тут обсуждаем, не узнает ни одна живая душа, — Арсений сдаваться не собирается, тем более сейчас, когда в голосе и зелени глаз напротив столько отчаяния и крика о помощи. — И потом я уже взрослый мальчик, могу за себя постоять. С чего вдруг ты вообще решил, что мне нужна защита? С чего решил переживать обо мне?       — Потому что ты… — Антон зажмуривает глаза до чёрных мошек перед ними, сжимает руки в кулаки и не дышит почти.       — Ты хороший человек, Арсений. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Я и так говна в жизни достаточно сделал и втягивать тебя или Эда во всё это я не могу и не хочу. Хватит того, что Кира уже платит за мои ошибки и будет платить за них до конца своих дней. Не стану я тебя в это тянуть, даже если это значит, что ты никогда не дашь мне справку, извини.       — Во что «в это»? Во что ты снова влез?       Антон закусывает губу.       — Не важно.       — Опять та же песня, — Арсений хочет схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть, чтобы выбить ответы, но держит себя в руках, только перегибаясь через стол, чтобы заглянуть в глаза. — Ты когда-нибудь перестанешь говорить загадками? Я не смогу тебе помочь, если не буду знать в чём проблема.       — Мне не нужна помощь. Сколько раз ещё повторять?       — Повторяй почаще, может сам в это поверишь.       — Что тебе нужно? — Антон срывается на рык. — Конкретно тебе, Арсений? Что ты от меня хочешь? Чтобы я о чувствах своих рассказал? О переживаниях? О Кире? О том дне? О том, как я жизнь себе сломал? Хочешь, чтобы я душу свою наизнанку вывернул? — он бьёт рукой по столу, заставляя Арсения слегка дёрнуться. — Что тебе, блять, нужно?       Арсений замирает. Кажется, это его шанс прямо сейчас узнать правду. Нужно только надавить чуть сильнее, и Антон сломается, расскажет. Вот только давить на него желания нет, заставлять говорить — тоже, потому что страшно сломать окончательно, потому что последствия могут быть непредсказуемыми. А он в первую очередь врач, а уже потом человек с прошлым.       Арсений отстраняется, облокачиваясь на спинку своего кресла, выдерживает паузу, позволяя Антону успокоиться, а себе — собраться с мыслями, и только после тихо говорит:       — Тебе больно, Антон. Давай поговорим об этом.       — Мне не… — он сглатывает ком в горле и замирает. — Ты прав, мне действительно больно и страшно, но я не могу… — вдыхает равно. — Не могу я про это говорить, потому что вспоминать не хочу, прошлое ворошить — тоже. Знаю, что пока не проработаю всё это, легче не станет, но не мо-гу, — договаривает по слогам. — Не заставляй меня снова проходить через всё это… Пожалуйста.       — Хорошо, — Арсений встаёт с места, подходит к кулеру и набирает стакан воды, после чего возвращается и протягивает его Антону. — Хорошо, только не нервничай так. Держи, попей и успокойся.       Антон забирает пластиковый стаканчик из его рук, сжимая в дрожащих пальцах так, что вода чуть было не переливается за края, но не успевает, потому что он выпивает её в пару глотков.       — Спасибо.       — Я знаю, что это тяжело и я не давлю на тебя, — Арсений опирается бёдрами на свой стол, — просто мне кажется, что у тебя проблемы. И дело не в том, что ты не можешь поговорить о прошлом, а в том, что ты и о настоящем не можешь. Никто не должен справляться с трудностями в одиночку, Антон, каждому нужен тот, кто протянет руку помощи. Если не хочешь, чтобы тебе помогал я, обратись к Эду. Ты ему очень дорог.       — Он мне тоже, но…       — Если ты снова куда-то вляпался, — мягко, но настойчиво перебивает Арсений, — то лучше расскажи об этом сразу. Мы придумаем, что с этим делать.       — Никуда я не вляпался, — врёт Антон, сам, кажется, понимая, что совсем не убедительно. — И вы с Эдом мне всё равно ничем не поможете.       — Почему ты в этом так уверен?       — Потому что я не хочу, чтобы мне помогали, ни ты, ни Эд. Ясно? — Антон встаёт с места. — Я сам решу свои проблемы, сам со всем справлюсь.       — Знаешь, я ни одному твоему слову не верю. Но ты прав, я не смогу помочь, пока ты сам не захочешь, — Арсений указывает на выход. — Иди, Антон, на сегодня всё, раз уж тебе нечего мне сказать.       — До встречи, — кивает тот.       Когда дверь за ним закрывается, погружая кабинет в тишину, Арсений подходит к окну, разглядывая вечерний город и обдумывая состоявшийся разговор. Из всего этого ясно только одно: Антон определённо что-то скрывает, и это что-то связано с его прошлым. Остаётся только понять, нужно ли Арсению в это лезть или лучше будет сделать вид, что он ничего не замечает. В конце концов, он всё это не для того задумал, и как только выпадет нормальная возможность, он узнает ответы на свои вопросы и покончит с этой историей раз и навсегда.       Арсений уже собирается вернуться к столу, дожидаться последнего на сегодня пациента, который должен приехать, судя по времени, через полчаса, когда видит Антона, который топчется у дороги, кажется, в ожидании такси. Он переминается с ноги на ногу и, явно нервничая, проверяет время на телефоне каждые десять секунд.       Опаздывает на встречу?       Заранее проклятая себя за это решение, Арсений выходит из кабинета, натыкаясь на Оксану.       — Арс, а ты куда собрался? — спрашивает девушка, преграждая ему путь с чашкой кофе в руках.       — Окс, мне нужно уехать на пару часов, — Арсений кидает взгляд в окно, через которое так же видно и дорогу, и Антона.       — У тебя сегодня ещё один посетитель, — напоминает Оксана.       Арсений кивает, не сводя глаз с объекта своего наблюдения за окном.       — Я помню, — он переводит взгляд на собеседницу. — Отмени запись, ладно?       — В смысле, «отмени»? — Оксана вскидывает брови.       Странная просьба, учитывая, что до этого Арсений отменял встречи только с Антоном, и это было впервые на её памяти. А сейчас он собирается отменить встречу из-за Антона — что ещё более подозрительно с его стороны.       — Я же сказал, есть одно важное дело, — нетерпеливо говорит он.       Оксана ставит кружку на стойку ресепшена.       — Только не говори мне, что это «важное дело», — она изображает пальцами кавычки, — связано с этим парнем, — и кивает в окно.       — Окс…       — Нет, Арс, послушай, — Оксана вздыхает тяжело, — я всё понимаю. Я даже могу понять, зачем ты взялся за его восстановление, но прошу тебя, не лезь туда, куда тебя не просят.       — Откуда… ты узнала?       — От верблюда, — девушка закатывает глаза. — Я не дура, Арсений, могу сопоставить факты и понять, почему ты, человек, который никогда не работает с убийцами и не нарушает свои принципы, вдруг взялся за дело этого Антона. Это он, да?       Арсений хлопает глазами, глупо открывая и закрывая рот и чувствуя себя самым большим идиотом в мире. Если Оксана догадалась о причинах и его мотивах, то может он зря был так уверен в себе и в том, что никто ничего не узнает?       — Я надеюсь, ты никому…       — Конечно, нет! — она всплёскивает руками. — Я понимаю, что это важно для тебя, и никто тебя не переубедит, потому даже пытаться не буду. Но пообещай мне, что не будешь делать глупости.       — Обещаю, Окс, не волнуйся, — Арсений кивает несколько раз для пущей убедительности и снова смотрит в окно, где Антон всё ещё мнётся в ожидании.       — Хорошо, я тебе верю, — наконец, заключает Оксана, обходя стойку и заглядывая в ежедневник. — Сейчас позвоню Илье и скажу, что встреча переносится на завтра. У тебя есть пара окон.       — Спасибо.       — Не за что.       — Да нет, за всё спасибо, Оксан, — он улыбается, видя как за Антоном подъезжает такси. — Я побежал.       Оксана на это только качает головой. А Арсений и не ждёт одобрения, он выходит на улицу и садится в свою машину, радуясь, что забрал её с ремонта ещё пару дней назад. И пока он выезжает с парковки, следуя за чужим такси, здравый смысл истошно кричит остановиться.       Вот только Арсений его уже давно не слушает.