Ох, Федора моя, Федора!

      Дни шли, но во мне что-то переменилось. Хоть Федор и спал в другой комнате, Агату к себе я не подпускала – все желание вдруг куда-то пропало. Мне нужно было некоторое время погоревать о своей участи.       На пиру опричников я не участвовала в веселье, в отличие от Басманова, который продолжал девкой плясать перед царем, вызывая его смех. Я лишь безразлично смотрела на все это, а рано утром отправилась в церковь. Что я стремилась получить – я не знала, но что-то изменить в своей жизни требовалось, хоть норов мой противился этому. Священник упрекнул меня в разгульном образе жизни, излишней жестокости к людям, но это мне не помогло. Мне не нужны были нравоучения, мне нужен был совет, но я его не услышала.       Вернулась домой в расстроенных чувствах и смятении, хоть по пути и заехала в торговые ряды, чтобы прикупить кое-что. Агата встретила меня, как и прежде, но теперь я была ей не рада. Молча вошла в одну из комнат, затем побродила по дому, пока Степан не доложил, что подали ужин.       Федор сидел на противоположном конце стола. Тоже был молчалив, да и аппетит его оставлял желать лучшего.       – Забавно выходит, – я первая прервала тишину. – Иван Васильевич всю эту кашу заварил, мы с тобой теперь в ней варимся, а он дальше живет без каких-либо изменений.       Я сделала очередной глоток терпкого напитка – пожалуй, теперь это было единственное развлечение, за которое я себя не винила.       – Тебе тоже не по себе, Иоанна Романовна? – понял смысл моих слов Басманов.       – А как мне должно быть? Душа-то понимает, что я теперь обвенчана с тобой, а плоть рвется жить по-прежнему.       – А сердце? – грустно улыбнулся он.       – Я думала, что его у меня нет.       – Что же теперь думаешь?       – Не знаю, – заключила я.       – Агату, выходит, ты тоже не любила? – предположил он.       – Любви нет, Федора, есть только похоть.       – Похоть… – он с какой-то сладкой печалью протянул это слово. – Вот и в моей жизни она была, но из этого ничего не вышло. Я в опале. И жив только потому, что ты со мной брак заключила.       – Ты хоть жизнь от этого брака получил. А я пустоту и невидимые оковы.       – Могу отблагодарить тебя за мое спасение, – кокетливо улыбнулся он.       – Как же?       – Я много чего умею… – его намек едва не заставил меня вскрикнуть от внезапно накрывшего меня осознания всего смысла его высказываний.       – Ульяна! – позвала я, и в дверях показалась служанка. – Принеси то, что я купила сегодня.       Она удалилась и вернулась через минуту, держа в руках небольшой деревянный ларец.       – Примерь, Федор Алексеевич, – едва девушка открыла крышку, произнесла я.       – Серьги? – уточнил Басманов.       – Ты носишь царский подарок, но мы оба распрощались с прошлым. Поэтому носи мой дар, – объяснила я суть происходящего.       Он принял ларец из рук Ульяны и поставил его на стол перед собой, отодвинув посуду в сторону. Девушка поклонилась и оставила нас одних.       – Может сама их наденешь? – предложил он.       – Я не ношу серьги. Даже уши не проколоты, – отказалась я.       – Нет, надень их сама мне, – исправился он.       Я усмехнулась на его предложение, но, сделав еще один глоток вина, все же поднялась со своего места, поправив расстегнутый кафтан, из-под которого виднелась алая рубаха, обошла длинный стол и приблизилась к мужу.       С секунду я наблюдала за ним сверху, а он подставил свой лик моему взгляду, с вызовом смотря мне в глаза, откинув свои шелковистые черные пряди назад. Моих губ коснулась улыбка, и что-то внутри меня завопило о том, чтобы я совершила следующие действия. Уверено перекинув ногу через его бедра, я села на его колени. Лицом к лицу. Едва Басманов попытался коснуться меня, я строго приказала ему не делать этого. Взяв со стола серьги, я осторожно повернула его голову за подбородок, чтобы было удобнее украшать его уши. Бережно пронзив мочку, я полюбовалась на результат своих трудов, затем с другой стороны. В финале я развернула его к себе, оценивая картину в целом.       – Эти тебе идут больше прежних.       – И тоже женские, – заметил он.       – Те были безвкусными. Их выбирал мой дядя. Эти мне нравятся хотя бы.       – А я в них тебе нравлюсь? – казалось, он перешел в наступление, но это напускное смущение с румянцем на его щеках дергало за ниточки внутри меня.       Его губы были совсем рядом, и стоило мне едва наклониться, мы бы слились в поцелуе, но я взяла пальцами его подбородок, ощущая на своем лице его невесомое, едва слышное, но сбивавшееся от желания, дыхание.       – Запомни, Федора, – тихо обратилась я к нему, – ежели это случится, ты забудешь обо всех других не потому, что я так приказала, а потому что больше никого не захочешь сам.       – Уже не хочу, – на сорвавшемся выдохе произнес он.       И лишь тогда я накрыла его губы своими. Он не прикасался ко мне, как я и сказала, но сейчас это было необходимо, и я сама скользнула ладонями по его груди, в ответ на что, он обхватил мои бедра, сильнее прижимая меня к себе. Как бы мне того не хотелось, но я разорвала контакт, наклонилась к его уху, слегка прикусив хрящик – не до боли, лишь легкое покалывание, но он сладко застонал в ответ. Это ощущение власти над кем-то, кто не смеет тебе противиться, возбуждало меня больше, ежели он сам бегал бы за мной, вымаливая моей милости.       – Ты мне доверяешь? – тихо спросила я.       – Да, – собрав все свои силы, произнес он.       Я резко отстранилась, схватив нож со стола, разрезала края его кафтана, обнажив его грудь. Он лишь успел испуганно уставиться на меня, но я уже отбросила лезвие на пол, и оставшиеся ткани разорвала руками.       Басманов, ощутив прилив жара от внезапной опасности, которую мог нести мой порыв, уверенно приподнял меня и усадил на столешницу перед собой, попутно избавляя горизонтальную поверхность от мешавшей нам посуды.       – Нет, в спальню, – приказала я, и он не задумываясь обхватил свой торс моими бедрами, поддерживая меня под спину, продолжая целовать мои губы, шею, ключицы, вынес из столовой и, едва не сшибая на своем пути мебель, занес в комнату через дверь от той, где мы находились минутой ранее. – Снимай! – едва не задохнувшись от нахлынувшей страсти, бросила я, кивнув на его одежду, вернее, то, что от нее осталось.       Сама же я избавилась от своего костюма. Он намеревался накрыть меня своим телом, но я ловко опрокинула его на спину, сев сверху, собирая его волосы в своем кулаке, заставив его выгнуться мне навстречу. Не отпуская его прядей, я поцеловала его в губы, затем коснулась подбородка, провела дорожку языком по шее вниз, остановилась на грудине, покрывая ее поцелуями, затем к животу… Тут мне пришлось выпустить его волосы из руки, но он продолжал подаваться вперед, лишь бы я не прекращала своих ласк.       – Нежно или грубо? – вновь поднявшись наверх, уточнила я, склонившись к его уху, бережно целуя его.       – Нежно, – простонал он. – Молю!       Я самодовольно улыбнулась, позволяя ему войти в меня, ведь он уже был готов. Начав медленно двигаться, я следила за каждой его эмоцией, затем снова наклонилась к его губам.       – Не закрывай глаза, – попросила я.       И этот поцелуй, который буквально сжирал в нас все живое, оставляя лишь пепел, довел Басманова до неистового восторга. Он уже не скрывал своих желаний, впрочем, как и я. Два голоса слились в едином порыве экстаза.       – Я… – пересохшими губами пытался произнести он, когда я опустилась рядом с ним на подушку. – Я… Я люблю тебя, – наконец собрал он свои мысли.       Я замерла, глядя в пустоту перед собой, но потом повернулась к нему, встретившись с ним взглядом. Он хотел было еще раз поцеловать меня, но я уперлась ладонью в его грудь.       – Уходи, – строго прозвучал мой голос.       – Что? – опешил он.       – Уходи. Убирайся. Вон отсюда! Что непонятно? – возмутилась я.       – Но… нам же так славно было…       – Поэтому и уходи, – бросила я, натягивая тонкую ткань простыни на свое обнаженное тело.       Он поднялся с постели, растерянно глядя по сторонам, словно не знал, где выход.       – За что ты так со мной? – в отчаянии взмолился он, не скрывая досаду.       – Прочь, – напомнила я, отворачиваясь от него к стене.       Я дала слабину, и лишь сейчас, когда Басманов нагой, прикрывшись своей разорванной одеждой, покидал мою спальню, я поняла это особенно остро. Я дала слабину – вновь напомнило подсознание. Предала себя, свои традиции и образ жизни. И, кажется, начала влюбляться в собственного мужа. Черт! В ту секунду я ненавидела своего дядю, себя, Федора, Вяземского, даже Агату и Степана.       Я подарила некогда фавориту царя то блаженство, которое не могла подарить своему мужу ни одна женщина на Руси. Ни один мужчина не познал того, что познал Басманов в эту ночь. И Вяземский догадывался, что уходит из-под его носа, какое бесценное сокровище. Однако, как мне казалось, Басманов это заслужил в большей мере, чем князь. Опальник, опричный воевода, царев шут и бывший любовник… Как много в нем было соблазнов, но лишь один теперь его никогда не оставит. Я. И желание мне подчиниться, чтобы вновь ощутить эту свободу в моей постели.