Ох, Федора моя, Федора!

      Я знала, что Басманов не перестанет искать, ведь в конце его обязательно будет ждать награда. Какая? Он пока и сам не знал, но был уверен, что мои способности безграничны, и очередная порция блаженства ему обеспечена.       После обеда в один из следующих дней к моим воротам подъехал возок. Во дворе показался один из послов крымского хана, которому на пиру Федор Алексеевич подносил чашу с царского стола. Степан доложил мне о визите неожиданного гостя, и я пригласила его в дом.       Мы разместились в малой столовой, что обычно предназначалась для принятия почетных визитеров. Слуги поднесли послу чарку с квасом, и он, быстро осушив ее, перешел к делу на русском наречии, но с сильным акцентом.       – Видел я, как ты мужами знатными, да опричниками при дворе государевом крутишь, – заявил он.       – Вам, османам, трудно с этим смириться, – усмехнулась я, будучи наслышанный о незавидном и безмолвном положении женщин при дворе хана.       – Права ты. Да вот сделку тебе одну предложить хочу, коль власть ты такую имеешь, – польстил он, от чего я, хитро прищурившись, улыбнулась – уж не знаю, понял ли он, что я уловила его намерение расположить меня к себе – то мне неведомо. – Мой господин повелел мне разыскать в окружении царя того… или ту, что захочет помочь нам.       – Помочь? – повторила я, состроив невинный взгляд. – В чем?       – Наслышаны мы, что ты к девушкам благоволишь, да и на танцовщиц наших смотрела по-особому… Ежели здесь, в Москве, тебя осудят, то в Бахчисарае предоставят гарем, коль пожелаешь.       – Какая помощь нужна? Ты от сути не уходи, – перебила я его, продемонстрировав свое нетерпение.       – Знаем мы, что казна Ивана Васильевича и войско ослаблено после походов на Казань и Астрахань. Но, в случае, если пойдет он на Крым… Скажи нам о том. Вы – русские странный народ. Говорите, что один – в поле воин, и так захватываете новые земли.       – Ах! Так вы боитесь, что и ваше царство с лица земли сотрем?       В его глазах вспыхнула ярость, но он покорно опустил взор.       – Шпионить меня зовешь на хана своего? – пристыдила я его. – Хочешь, чтобы доносила о планах государевых? А потом ваши головорезы придут в Москву?       – Скажи уже, женщина! Согласна или нет?! – требовательно воскликнул он.       – Время мне дай. Обдумаю все, как следует. И плату, ежели соглашусь, объявлю тебе, – заключила я.       Дверь с шумом распахнулась, заставив посла вздрогнуть и, в силу привычки, ухватиться за рукоять кинжала, что на его поясе был закреплен.       – Нашел! – громко объявил растрепанный Басманов, стряхивая с лица пряди волос, зажимая в руке меховую шапку-четырехклинку, которую он стянул с головы, едва переступив порог.       – Ответ через два дня дам, – наскоро бросила я осману, и спешно последовала за Федором Алексеевичем на двор.       – Она жива? – по пути спросила я.       Он промолчал в ответ, из чего я осознала всю горечь судьбы Агаты.       Уже на крыльце Степан набросил мне на плечи тулуп. Я сбежала вниз по лестнице к телеге, на которой лежало бездыханное женское тело.       Некогда опрятный сарафан был измят и испачкан. Ледяные пальцы сжаты в кулаки. Синие губы и белое, как снег лицо…       – Вызови лекаря, – приказала я Тимофею, что находился подле меня.       – Но, матушка, она уже мертва, и давно, – напомнил он.       – Я хочу знать обстоятельства смерти и точную причину. Вызови!       Он вскочил на коня и выехал со двора.       – Замерзла она, поди, – предположил Басманов, неловко положив ладонь на мое плечо.       Я равнодушно сбросила с себя его руку, касаясь щеки Агафьи.       – Прости меня, – прошептала я, глядя на нее. – Это я во всем виновата.       Она мне уже не ответит, а исповедь мою не примет ни один священник. Этот грех останется на мне до скончания лет.       – Дождитесь лекаря, – обратилась я к своим дворовым. – Пусть скажет точно от чего умерла. Опосля гроб сколотите, пригласите священника и похороните на ближайшем кладбище.       Я развернулась и пошла к дому, как меня окликнул Степан.       – А ты, матушка, не будешь на похоронах? – вынудил он меня остановиться и снова посмотреть в сторону Агаты.       – Сделай, как велено, – повторила я, и покинула двор, быстро взбежав по ступеням в сени, а после прошла в свои покои.       Я легла на пол, покрытый ковром с причудливыми узорами, раскинула руки в стороны, будто распяли меня. Никому не позволено было видеть моей боли, ведь это могло напомнить всем, что я всего лишь женщина, не способная противостоять мужчинам при дворе государя. Удары мне наносила сама судьба.       – Глупая! Глупая девчонка! – тихо простонала я, зажмурив глаза.       Со стороны мои приказы, отданные слугам, могли показаться проявлением равнодушия, будто мне плевать на смерть моего драгоценного камня, моей сиявшей некогда звезды, но я не собиралась присутствовать на ее отпевании лишь потому, что мои чувства могли затмить рассудок и заставить меня разрыдаться на глазах у челяди и прочих, кто окружал бы меня. Это было недопустимо. Это было невыносимо, ведь я не смогу проводить белоснежную лилию в последний путь.       Осторожный стук в дверь через пару часов вывел меня из оцепенения, вынудил подняться и подойти к туалетному столику, делая вид, будто я перебираю драгоценности в шкатулке.       – Кто там? – строго спросила я.       – Я, Иоанна Романовна, – Басманов заглянул внутрь. – Лекарь был. Подтвердил мои слова.       – Значит, замерзла… – вздохнула я, не сумев сдержать своих переживаний. – Где ты нашел ее, Федор Алексеевич? – устремив на него взгляд, уточнила я.       – Под Михнево. В Тулу, видать, шла.       – Черт… – прошептала я, отвернувшись от него.       – Гроб почти сколотили, – робко продолжил он. – Точно не поедешь на кладбище?       – Нет, – твердо отказалась я. – Будь другом, прикажи седлать коней. Мне к царю надобно.       – Мне с тобой ехать? – в надежде дрогнул его голос.       – Как хочешь, – заключила я.       Он удалился. Я позвала Ульяну, которая помогла мне одеться в мой мужской «ястребиный» костюм. Ей и самой было нелегко, и она попросила меня отпустить ее на похороны сестры. Я позволила, высказав свое сочувствие. Следует отдать ей должное – меня она не обвиняла в том, что случилось с Агатой.       Я мчалась на вороном коне, пожалуй, слишком быстро, от чего Басманов, Тимофей и Семен заметно отставали. В кремль я въехала первой, отдала поводья подоспевшему опричнику и отправилась в палаты государя. Мои спутники плелись позади, не понимая, что гонит меня вперед.       Проходя мимо Успенского собора, я остановилась, повернулась к его величественным стенам и перекрестилась. Старая тетка боярина Соболева плюнула мне под ноги.       – Тьфу, срамница! – воскликнула она.       Я даже не удостоила ее своим вниманием и продолжила путь к царю. Взбежав по каменным лестницам, прошла по коридорам, огибая стаи опричников, разгуливавших по комнатам. Путь в опочивальню государя мне преградил Малюта.       – Дело у меня к Ивану Васильевичу. Отлагательств не терпит, – заявила я голосом, дававшим понять Скуратову, что торговаться я не настроена.       Он отступил, пропуская меня внутрь. Я зашла в покои и поклонилась. Дядя мой сидел за столом, думу думал.       – Ах, Иванка! Кажись, виделись недавно, – удивился он моему визиту.       – Кое-что стряслось сегодня, царь батюшка, – пояснила я.       – Что ж, садись, рассказывай, – указав мне на лавку подле себя, произнес он.       Я выполнила его распоряжение, расстегнула кафтан, чтобы не стеснял меня, и начала говорить.       – Посол ханский прибыл ко мне. Хочет, чтобы доносила им о твоих планах. Предложил мне любую плату, какую пожелаю, – сухо докладывала я.       – Вот же супостат! – воскликнул царь в сердцах, поднялся на ноги и раздраженно прошелся по палате, заложив руки за спину. – А ты что?       – Сказала, чтоб два дня дал на подумать. Решила с тобой обговорить это.       – Ты еще сумневаешься? – возмутился он. – Предать меня хочешь?       – Нет, царь батюшка! – жарко возразила я. – Я тут покумекала… Ежели откажусь, они других найдут, кто доносить станет. Но я ведь и согласиться могу, но доносить неправду. Пусть лжи моей верят. Все, что повелишь, говорить им стану. Обрати эту уловку для пользы своей.       Он задумался, устремив свой взгляд на икону, висевшую на противоположной стене, с которой на него строго смотрел Спаситель.       – Дело ты придумала, Иванка, – согласился он. – Да вот только… Вдруг, помимо тебя, они еще кого найдут, и обман твой раскроют?       – Согласна, есть опасность, но я-то племянница твоя. Мне доверия больше, ведь я многое могла бы знать полезного для них.       – Связалась с Федорой, начала интриги плести вокруг меня?! – вдруг рассвирепел он. – Смотри, а то приказать казнить бабу твою недоделанную много времени не займет.       – От чего гневаешься, государь? – изобразила я обиду. – К тебе пришла с повинной головой, служить готова верой и правдой тебе, дурить османов вместе, а ты в предательстве меня уличить пытаешься.       – Прости меня, Иванка, ежели оскорбил своим недоверием, – вдруг смягчился он. – Кругом одна измена. Удар ножом в спину жду от каждого. Даже Федька твой предал.       – Не предавал он тебя, государь, – заступилась я за Басманова.       – Как же? А колдовство?       – Не колдовал он супротив тебя, дядюшка. Оклеветали его.       – Он тебе так сказал? И ты поверила этому обманщику?       – Он говорил это в миг, когда лгать мужчина не способен.       – Оставь ваши блудодейства при себе, – фыркнул он.       Я усмехнулась в ответ на его замечание.       – Ладно, уговорила. Соглашайся на сделку с послом. Но о каждом слове мне говори. Найди среди своих верного человека, пусть мне доносы твои привозит.       – Ястреба своего отправлять буду. Тимошку. Ему доверяю, – решила я.       – Добро.       Я поднялась с лавки, направилась к двери, но Грозный окликнул меня.       – Нашла девку-то свою? – вдруг спросил он.       – Федька нашел, – отозвалась я. – Мертвую. В Тулу шла, да замерзла по пути.       – Сама по глупости померла, видать.       – С бабами трудно совладать, государь, – подтвердила я.       – Ты-то хоть мне хлопот не добавь, – засмеялся он.       – Так я не просто баба, царь батюшка. Меня твои опричники Иоанной Грозной кличут, под стать тебе.       – Почитай, я тебя воспитал. Передал дух свой. Гордись этим.       – Горжусь, дядюшка. И с честью знамя нашего родства по жизни своей несу.       – Ступай уже, – развеселился он.       Я вышла из его покоев. Малюта проводил меня тяжелым взглядом – я знала, что он все подслушал, и теперь складывал обо мне свое очередное мнение. А мне всего-то нужно было сделать что-то полезное. Боль от утраты Агаты, осточертевшие пиры с опричниками, разгул, пьянство, жестокость и похоть в душе превратили меня в ветхую старуху, повидавшую все на свете. Настало время принести пользу своей Родине, чтобы хоть как-то реабилитировать свои грехи перед собой и Богом.       Я выбежала из царского дворца, промчалась мимо спутников, что ожидали меня на улице, не удостоив их вниманием, приблизилась к ступеням крыльца Успенского собора и опустилась на колени прямо на лестнице. Не чувствуя холода конца февраля, я с распахнутым кафтаном, из-под которого виднелась алая рубаха, начала бить земные поклоны, размашисто крестясь при этом.       Мне хотелось кричать, вопить к Спасителю о прощении моих грехов. Вокруг меня собрались опричники и старухи-прихожанки, дивившиеся тому, что видели. Я почувствовала, как кто-то взял меня за плечи, и потянул наверх. Я отчаянно попыталась вырваться, но это скорее напоминало истерику, нежели действенное средство по освобождению. Я оказалась в чужих руках, и этот кто-то прижал меня к своей груди, укутывая нас обоих своей шубой. По знакомому запаху цветочной настойки я поняла, что это был Басманов, и теперь уткнулась носом в его шею, обняв его за талию. Он осторожно покачивал меня из стороны в сторону, словно убаюкивая, а мне уже не удавалось сдержать скопившихся за последние дни слез.       – Разгоните их, – велел Федор Алексеевич моим ястребам, кивнув на зевак, и Тимофей с Семеном вынули сабли из ножен для пущей внушительности, расчистили площадь от людей, которые поспешили разойтись.       – Увези меня, – шепотом произнесла я. – Увези меня отсюда.       – Куда, душа моя? – слегка отстранив меня от себя, спросил Басманов.       – Домой, – ответила я.       Он сгреб меня в охапку и повел к выходу из кремлевских стен, где нас ждали лошади. До Бронной слободы мы домчались довольно быстро, зашли в терем. Степан подал вино, но я пить не хотела. Федор заставил меня уговорами, влил в меня добрую порцию пьянящего напитка. Сегодня я позволила себе быть слабой женщиной, а он вспомнил о том, что сам является мужчиной.       – Что заставило тебя мчаться к царю на поклон? – голос моего мужа впервые звучал так сладко для меня, когда я лежала на его груди в постели.       – Государственные дела, – не стала я вдаваться в подробности.       – Не дерзну расспрашивать. Скажи только – тебе может грозить опасность?       – Кому в наше время она не грозит? – хмыкнула я.       – Ежели помощь моя понадобится… – вздохнул он.       Я подняла голову и посмотрела на него снизу.       – Ай, Федор Алексеевич, что ж ты с собой натворил? – игриво усмехнулась я. – Бегаешь за мной всюду, поручения все мои выполняешь, народ, чтоб истерики мои не видел, разгоняешь… Заботишься, почитай.       – Кто-то же должен это делать, коль сама себя не бережешь.       – Плут ты хитрый, – заключила я.       – В чем же моя хитрость, Иоанна Романовна? В том, что жену свою полюбил?       – Не за что меня любить, – вдруг стала я серьезной. – Чудовище я, коих свет до селе не видывал.       – Не наговаривай на себя.       – Куда уж больше…       Я вновь легла к нему на грудь и не заметила, как уснула.