Вышвырнув Миху из номера, Князь ещё покружил разбуженным медведем, пару раз схватился было, что-нибудь разбить, но с трудом подавил антиконструктивные порывы. Затем с размаху сел на протестующе выдохнувшую кровать, и схватился руками за волосы, вперив в стену напротив дикий, слепой взгляд. В голове рефреном билась только одна мысль: «Да как он мог?». Даже для Михи подобный выкрутас был перебором с отрицательным значением.
Андрюха подергал себя за волосы, пытаясь привести мысли в порядок.
«Какой-то дурной сон, подзатянувшийся кошмар».
Сначала почти изнасиловал, так теперь оказалось, что ещё и на камеру это записал! И отправил Агате. Точно! Срочно позвонить жене и сказать, чтобы не получала никаких посылок! «Да? И что скажешь? Поклонники отравленную игрушку отправили?» —противный голосок лозой опутал голову, — «Не садись на пенёк, не вскрывай кассету — там твоего мужа дерёт его лучший друг». Пиздец… Андрей обречённо роняет голову на ладони. Он так точно ёбнется.
Тревожные мысли продолжают сверлить черепушку: куда пойдёт Миха, после того как его выкинули из номера? Если он ещё не колотится обратно?
Осознав, что обиженный Горшок может дёрнуть к пацанам и растрепать что-то им, Андрей подрывается к двери, распахивает её, но в коридоре уже пусто. Ушёл.
Что делать? Побежать к нему, нормально поговорить? Уговорить? Да блять! Заебало! Жертвой вспышки гнева становится настольная лампа, чудом не задетая до этого во время их драки. Проводив её осколки опустошённым взглядом, Князь наматывается на клубок мыслей, душащий его всё сильнее. Андрея попеременно бросает то в жар, то в холод. Злость, ярость сжимают ему кулаки и стискивают зубы. Всё, что было у них: эфемерно-тонкое, волшебное, всегда одно на двоих чувство, все прошлые радости и печали, трудности и победы, всё затоптал, обгадил и плюнул сверху. Это даже не обида, а страшное, сосущее развёрстой пустотой в грудной клетке, разочарование.
Почему он так поступил? Воет в груди и скручивает легкие. Миша никогда бы так не смог. Он же всегда прёт напролом, в лоб. Все эти тонкие игры, записи, шантаж — это же всё не про него!.. Но вот они, под ногами и перед ним — осколки видика и черные ленты раздавленной кассеты — свидетельства самого страшного предательства в жизни Андрея.
Своим поступком Миха переступил такую черту, о существовании которой Князев даже не подозревал. Он не может больше оставаться в Шутах. После такого не стоят рядом, не выступают вместе, не смотрят друг другу в глаза. К его уходу и так давно шло, неспроста Андрей уже сколачивал собственную группу, просто теперь решиться на разрыв гораздо легче. Всё равно горькие слёзы обиды и разочарования жгут глаза, Князь зло их смаргивает, встряхивается и глубоко выдыхает. «Так. Нужно успокоиться. Не бывает безвыходных ситуаций».
Андрей присаживается на кровать и складывает ноги в позу лотоса. Сейчас он остынет, приведёт мысли в порядок и обязательно что-нибудь придумает.
***
Посверлив бешеным взглядом дверь и отказавшись от заманчивой идеи вышибить её к шутам собачьим, Миха вскакивает на ноги и, потирая наливающийся на скуле синяк, сплевывает, как бы отвечая недавно пославшему его Князю. Ничего, и не таких обламывали. Отряхнувшись и поправив одежду, сбитую во время драки, Горшок удаляется к себе в номер, всё ещё кипя от негодования.
Зайдя к себе, он первым делом заглядывает в мини-бар и хватает пару бутылок разномастного алкоголя, пьёт прямо из горла, немедленно поморщившись.
Андрюхин поступок злит до искр перед глазами. Почему-то Миша был уверен, что его план с шантажом сработает на все сто. И предыдущие бесплодные попытки уговорить Князя участвовать в Тодде наконец-то увенчаются успехом. Еще и подрались! Давно такого у них не бывало. На миг Миха даже поверил, что они снова вернулись в прошлое, так привычно было в удушающих крепких объятьях Андрея. Ощутив тёплую волну, побежавшую вниз, Горшок мотает головой и кривится. Князя срочно хочется прямо сюда, в его номер, желательно уже без одежды и горящего желанием. Раньше они всегда так мирились после драк, а иногда сама потасовка переходила в прелюдию.
Но после сегодняшнего Княжна точно будет ещё долго дуть губки и обходить Горшенёва десятой дорогой, уж Миха то знает Андрюху как облупленного.
Впрочем, впереди ещё столько выступлений, и они всегда будут рядом — выступать на одной сцене, ездить в одном автобусе, жить хоть и в разных, но соседних номерах. Отойдёт Андрейка, там и снова поговорить можно будет.
Мысленно выстроив такой план-капкан, Миха совсем успокаивается и вымотанный дракой решает немного придремнуть, раз выдалась такая возможность.
***
Спустя десять минут дыхательных упражнений у Князева вырисовывается, какой-никакой, план. Первым делом он звонит Агате, и, пересыпая свою речь шутками-прибаутками, рассказывает, что пацаны прикололись, отправили на их адрес какую-то хуйню в коробке, так что, как приедет, он её сам с почты заберёт и выкинет.
— Да-да, — подтверждает старательно радостным голосом, — скоро буду, ага раньше времени, нет, всё в порядке, не волнуйся, подробности дома.
Судя по голосу в трубке Агата ему не совсем поверила, но с этим он разберётся позже.
Следующий на проводе директор. Он, как нельзя кстати, умотал за несколько дней до этого в Москву: решать что-то с организаторами очередного феста. Не придётся врать в глаза, по телефону оно всяко проще. И всё же перед звонком ему, Андрей, смотря в зеркало, тщательно репетирует свою речь, раскашливается и набирает номер.
Батогов как всегда скуп на эмоции, выслушивает сбивчивую, сипящую речь Андрея, про сорванный голос, про желание подлечиться, чтобы это не переросло в серьёзную проблему.
— Концерт Питерский пропустишь, это хреново, — наконец отвечает директор, — может, хоть на сцену выйдешь, рот пооткрываешь? Миха то, чё говорит?
Андрею еле хватает душевных сил, чтобы не послать директора вслед за Горшком. С чего это Миха должен решать выходить Андрею на сцену или нет? Князь уже и сам поверил в свою ложь и нервно трёт горло.
— Да ты ж знаешь Горшка, он всегда против обмана зрителей. Раз сам спеть не смогу, то и нечего на сцене делать.
Директор мычит что-то, одновременно задумчиво и согласно.
— А чего так резко? Вам и так через два дня лететь.
Блять! У Андрея честно это из головы совсем вылетело, он особо и не отслеживал никогда, в каком они городе выступают. Без них разберутся куда везти.
— Да это… Агата меня уже к врачу записала, с самолёта прям сразу в лазарет, — обливаясь потом, заливает Князь.
— А, то есть вы там уже всё без меня порешали на самом деле, — посмеивается Слава, и опережает Андреевы возражения, — ладно Князев, ты у нас элемент надёжный, не буду тебе допрос с пристрастием учинять. В мае пока концерты не крупные. Но чтоб к июню был здоров как бык, у нас там фестиваль на фестивале.
— Так точно, — старательно сипя, гаркает Князь, кладёт трубку, и утирает испарину со лба.
Самое сложное позади — Андрей не придумал ход на случай, если бы директор его не отпустил. Этот обман вскроется рано или поздно, будет малоприятный скандал, но официально объявлять о своём уходе прямо сейчас Князь не готов. Это грозит неустойками за несыгранные концерты, а деньги ему сейчас будут, ой как, нужны. Прежде чем он раскрутит свою собственную группу, пройдёт немало времени.
Теперь надо ещё как-то парням передать, но так, чтобы Миха узнал об этом не сразу. Пораскинув мозгами, Князь решает написать смс-ку из такси. Тогда он точно будет уже в зоне недосягаемости Мишиного слепого гнева.
***
Пробудившись ото сна, Миха чувствует себя обновлённым. Потягивается довольно на кровати, вытянувшись во весь рост. Хорошо.
За окном уже сгущаются сумерки, и нестерпимо тянет закурить. Накинув на себя куртку, он выходит на балкон. Над горизонтом горит одинокая звезда, и Миша добавляет к ней огонёк сигареты. В голове лениво перетекают мысли. Утренняя ссора уже подёрнулась дымкой и Миха рассуждает о ней гораздо спокойнее.
Смешно. Андрей всегда такой рассудительный, спокойный, а тут поверил сразу. Поверил, что Горшок Агате кассету отправил. «Что я, дурак что ли? Агатка бы за эту кассетку, не Андрею бы, а мне, поотрывала всё, что я в её мужа пихал».
Даже от такой смутной перспективы Миху передёргивает и он глубже затягивается сигаретой, щуря глаза от табачного дыма.
На балконе холодновато и переступая зябнущими ногами, Горшок побыстрее докуривает, и, кидая бычок вниз, краем глаза замечает высокую, ссутуленную фигуру, выходящую из гостиницы. Человек тащит две большие сумки и Миха мысленно сочувствует путнику, вынужденному ехать куда-то в ночи. Хлопает за спиной балконная дверь и Горшенёв решает нагрянуть к парням в номер, бухнуть, повеселиться. Мысленно злорадствуя, что Андрюхе сегодня ничего не обломится, ведь тот будет сидеть у себя и дуться.
Удовлетворившись такими мыслями, как всегда, не закрыв за собой дверь, он выходит из номера.
***
Андрей, собирая вещи, досадливо морщится, когда под ноги ему попадаются осколки видака и лампы. Тоже убрать надо, и заплатить сразу, что уж там. Взрослые дяди стали. Сами разбираются с причинёнными обычным людям неудобствами.
На ресепшене миловидная девчонка, и если бы не обстоятельства Князев даже пофлиртовал бы с ней. Судя по бейджику, девушка по имени Алина сильно удивляется, что Андрей съезжает раньше остальной группы, виноватым голосом объясняет, что не может выдать деньги за неиспользованные сутки, но Андрей отмахивается от этого. Просит заказать такси. Спрашивает про конфликт-меню, ждёт, пока она насчитает ему пени за разбитый видик и лампу, расплачивается, и, подмигнув сразу закрасневшейся девушке, выходит из гостиницы.
Садится в такси и набирает смс-ку Поручику. Вот и всё.
***
Миха меланхолично курит, глядя в потолок, скидывая бычки прямо на пол у кровати. В небольшой квартирке, в которую он съехал, когда Ольге окончательно надоело терпеть его закидоны, грязно, накурено и тихо. Про это место, кроме Горшка никто не знает, как впрочем, и о его разладе с женой — решили не афишировать и не разводиться, пока Саша не вырастет. При мыслях о дочке Миша улыбается — кроха так подросла, пока они мотались по турам. Бегает уже вовсю своими маленькими ножками. Совсем скоро, мечтается Михе, он сможет брать её на концерты. Если конечно Оля не запретит. Горшок вздыхает и берётся за пачку, чтобы подкурить новую сигарету, но пачка удручающе пуста. Отшвырнув её в угол, Миха решает: идти в магазин за новой, или всё-таки попробовать заняться чем-то другим. Желудок издаёт урчание и решение
приходит само — придётся переться в магазин, теперь не только за сигами, но и чтобы пожрать купить.
На улице не по-Питерски солнечно, и отвыкший от света Горшок неприветливо щурится на солнце. «Мне больно видеть белый свет» — сами собой возникают строчки в
голове и Миха хмыкает. И не надоело за столько лет.
Магазинчик за углом беднеет на пачку пельменей и блок «Парламента». Продавщица Горшка в темных очках не узнаёт, и ему удаётся добраться до дома незамеченным. Не дай бог, фанаты пронюхают и про эту квартиру — тогда о тишине и спокойствии можно будет забыть.
Пока пельмени булькают в кастрюле, Мишка распечатывает блок, но достав пачку, застывает, ушедший в себя. В голове снова всплывают детали сна, из-за которого утром Горшку пришлось выкурить весь свой запас сигарет. Образы нечёткие, чем больше на них сосредотачиваешься, тем более расплывчатыми они становятся, но,
кто ему снился, Миха помнит прекрасно.
Андрей. Князь. Снова этот номер, драка, но вот заканчивалась она по-другому. Образы чехардой сменяют друг друга: вот Миша уткнутый лицом в кровать, а вот уже довольный восседает на Князе, раскрасневшееся лицо Андрея перед ним сменяется на его член, которым Андрей похлопывает по Мишиным губам. Последнее слово, вышвырнувшее Горшка из сна:
предатель, — наклонившись сзади, шепчет в ухо Андрей.
Миша в трактования снов не верит, как и в игры подсознания. Потому что себе, на секундочку, чтобы потом сразу же отмести эту мысль, можно признаться — он скучает. Когда Поручик огорошил его такой новостью, что Андрей улетел, Горшок виду не подал, но удивился, чтобы не сказать охуел, тогда знатно. Черная обида закралась ему в сердце, и на концертах он отрывался, чтобы видимо Князю доказать, что и без него спокойно может завоёвывать признание фанатов.
А когда Князь не явился на фестивали и директор сказал, что тот выходит из группы, Мишу обуяла такая ярость, что он чудом не расколотил весь свой номер, вдоволь наоравшись на фесте, поливая Андрея грязью.
Не сразу через злость прокрался страх. Что если действительно у Андрея проблемы? Про группу его с тех пор было ни слышно, ни видно. Самого Андрея даже журналисты разыскать не смогли. И за Миху взялась совесть. То, что шантаж может плохо кончиться, Миха конечно догадывался, но оставлял на такую вероятность ничтожно маленький процент, надеясь вырулить в процессе, если план не сработает. План не просто не сработал, он полностью провалился, разрушив то, что ещё оставалось от их отношений. И что теперь делать Миха не знал.
Активно выкипающие пельмени, фыркающие пеной на газовую конфорку, спасли Мишу от очередного круга самокопания, и Князь забылся ненадолго.
***
Андрей сидит на полу и безразличным взглядом обозревает собрание пустых бутылок высокоградусного пойла, выстроившееся перед ним. Чекушки водки, коньяка, квадратные бутыли виски и джина, несколько пузырей из-под самогона. В последние дни он только этот самопляс и пил, не купленный даже, а выменянный на старую гитару, неизвестно как оказавшуюся на даче у Алёниных родителей. Денег у Андрея не осталось, жрачка в доме, наверное, тоже закончилась. Он с трудом пытается вспомнить, когда жена приезжала последний раз. Переводит мутный взгляд на окно — пылинки танцуют в луче света — значит день. Проснулся он недавно, уже ни капли не нашёл. А когда выпил последнюю бутылку, вроде выходил на крыльцо блевать. Ни зги не видно было — значит, ночь была. Сегодняшняя. Самогон он выменял сразу, как Агата уехала, он тут как раз протрезвел немного, выслушал её увещевания, просьбы, потом крики, стыдливо опускал глаза, но едва пыль за машиной улеглась, собрался и пошёл к Степанычу — за то время, что он здесь, Андрей уже со всеми алкашами перезнакомился. В день выпивал по бутылке, не больше, по полтарашке ему хватало как раз. Значит надо их посчитать. Глаза соскальзывают с горлышек и никак не фокусируются, Андрей
подползает к своей алконавтской батарее и трясущимися руками придвигает мутные,
стеклянные пузыри к себе. Три. Всего три дня прошло.
Хекнув, и опираясь руками на колени, он встаёт и бредёт на кухню к холодильнику. Должно, что-то остаться. Он не жрал почти.
В старом, задорно тарахтящем, холодильничке обнаруживается заветренная варёная колбаса, кусок сыра, хлеб, сосиски и походу скисшее молоко. От запаха Андрей морщится и к горлу опять подкатывает тошнота. Переждав штормовое предупреждение, Князь подходит к ведру с водой, кружкой со дна набирает с половину, наверное. Жадно пьёт и остатки прямо из ведра льёт себе на лицо.
Фуф. Вроде полегче стало. Можно и поесть. Вытащив колбасу из холодоса, он режет её кругляшками, включает электрическую плитку и обнаруживает ещё картонетку яиц возле неё. На зашипевшее масло разбивает два и туда же бросает три куска докторской. Почти английский завтрак — хмыкает Андрей про себя. Пока жарится яичница, он вспоминает. Недели две уж прошло, как он здесь кукует, сбежавший от журналистов, разнюхавших про выход из группы. Правду долго скрывать не вышло. Был грандиозный скандал, сухие комментарии директора, ошарашенная группа, и протащивший его по всем хуям Миха. Но выступив так однажды, затихарился и на все вопросы, про причины такого резкого ухода, слал журналистов туда же.
Из мыслей Андрея выдирает боль от брызнувшего на руку раскалённого масла. Шикнув, он снимает сковородку с плиты и ставит её на стол. Скребя вилкой прямо по чугунному дну, впихивает в себя еду, не различая вкуса вообще.
Настоящей причины не выплыло тогда, чему Андрей до сих пор нещадно радуется.
Творческие разногласия между Михаилом (Горшком) Горшенёвым и Андреем (Князем) Князевым, гласила скупая заметка на сайте группы. «Да он бездарь, алкаш и предатель!» — красными ярлыками неслось с бесконечного повтора Михиного выступления в Юбилейном. Всё что угодно, только не ославиться пидором на всю страну.
Тогда, в апреле, по возвращению в Питер, встреченный обеспокоенной Агатой, Князь видел своё ближайшее будущее пусть и не самым безоблачным, но наполненным работой со своей группой, записью альбома и прочими радостями жизни рок-музыканта. Только вот поселившийся в нём страх, послал все его планы в пизду. Он бесконечно бегал на почту, ожидая судьбоносную посылку, отмахивался от вопросов Агаты и бесполезно терзал гитару и карандаши. Он ничего не мог придумать. Музыканты простаивали, репетиции ничего не давали. Андрей загонялся с каждым днём всё больше и больше. Смотреть в глаза жене было стыдно, с Каспером, вызвавшим его на мужской разговор, они чуть не посрались.
А в начале июня грохнула, наконец, разорвавшаяся бомба, квартиру Андрея осадили журналисты, и их с Агатой очень выручила Алёна: увезла его на дачу к своим родителям, где давно никто не жил, но какие-никакие условия имелись.
Оставила его одного и Андрей от скуки и грусти запил.
— Забухал, — печально констатировала Агата, приехавшая навестить мужа и нашедшая его в свинарнике, в который он превратил дом, бухущим в слюни, как он давно себе не позволял.
Вынырнув, наконец, из воспоминаний, Андрей возвращает грязную сковороду на плиту, и выходит на улицу.
Солнце клонится к закату, но всё ещё греет, и Князь с удовольствием подставляет обросшую рожу тёплым лучикам, ласкающим кожу. Закрывает глаза и раскидывает руки, как будто в одежде можно загорать. Мозгу очень не нравится пропажа зрения, и Андрей пошатывается на нетвёрдых ногах, но кое-как удерживает равновесие.
— Что стоишь, качая-а-а-ась тонкая рябина, — фальшиво затягивает Князь, поймав лиричную нотку в душе, — головой склоня-я-а-ась до само-о-ого тына-а-а. Что там дальше то, — щёлкает он пальцами, вызывая забытые, ещё из детства, строчки, — грустная песня ведь, ммм клён ты мой опавший, — бубнит Андрей себе под нос, — нет чё-то другое.
Потирая лоб, он садится на ступеньки и, качая головой под напев, звучащий в воспоминаниях, мычит себе под нос. Вот ведь. Свои песни все помнит, любую щас исполнит, а эту… Частенько же её на застольях в Голубково пели. Перед внутренним взором возникает лицо бабушки, грустно-грустно тянущей строчки:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына.
А через дорогу,
За рекой широкой
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться.
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.
Тихо подпевая бабушке, словно очутившейся в одночасье здесь, Князь не замечает навернувшихся пьяных слёз. Но на последних строчках, ему в груди словно раскалённую кочергу проворачивают. Отупение, вызванное непрекращающимися возлияниями, отступает, и картина последних дней проясняется. Пока Князь пил, он про Горшка и не вспоминал, а тут накатило. Снова засвербело, заболело.
— Но нельзя рябине, к дубу перебраться, — повторяет Андрей и зло сплёвывает. Простил ведь, запил, забыл, а сердце за это время опять простило. И опять зовёт.
— Ёбанный Горшок, ёб же тебя Миха. — сокрушенно произносит Андрей и возвращается в дом.
***
Утро начинается не с кофе. Нет. Оно начинается с треклятой звонилки, разоравшейся прямо у Горшка под ухом. Выудив аппарат из-под подушки, Миха не глядя нажимает на зелёную трубку, рявкает туда:
— Нахуй иди! — и отключается. Но неведомого абонента это не останавливает. Телефон
загорается и разоряется вновь. Уже подскочив с кровати, Горшок смотрит на экран, видя незнакомый номер, снова скидывает, но выжидающе смотрит. Позвонят ещё? Настойчивый собеседник не подводит: на экране опять вспыхивают цифры, и Горшок решает дать ему шанс.
— Я тоже рад тебя слышать, Гаврила. — Даже через телефонные помехи слышно, что Балу улыбается.
— Шурик? — неверяще выдыхает Миха, и его охватывает волной восторга. — Шура блять, чё ж ты как этот… Как у тебя дела?
— Гаврила, я бы с радостью и так с тобой потрепался, но роуминг у меня щас все деньги сожрёт. Гони в Скайп, я тебе там полдня уже названиваю.
— Ага, щас Шур, — радостно вопит Горшок в трубку и сам сбрасывает. Так… Скайп. Восторг медленно гаснет в груди. Он же не дома! Растерянно озираясь, Миха ищет ноут, но предсказуемо у себя в номере его не находит.
— Бляблябля, ну что ж такое то, — шерудит он у себя в волосах, пытаясь, что-нибудь придумать.
— Точно! У Яхи же был ноут с собой, — вспоминает он и мчится к парням.
Когда приложение, наконец, загружается, Миха вводит с бумажки свой пароль и видит несколько пропущенных от Шуры. Учитывая разницу во времени, он звонил ему, пока в Калифорнии была ночь. Что там могло стрястись такое? Миша начинает нервничать и беспокоиться. Но собирается с духом и кликает на иконку Балу. Несколько секунд и на экране Шурино лицо, на заднем фоне ошиваются коты — ну конечно. Гаврила, опережая все вопросы, атакует Шуру речитативом своих:
— Шур, у вас всё хорошо? Всё нормально, да?
— У меня всё замечательно. У нас тоже, — с нажимом произносит Балу и внимательно смотрит на Миху сквозь экран, — А как у тебя дела Гаврил?
Миша вроде и расслабляется — ну нормально же всё, значит, Шура просто так звонит, но голос, а точнее интонации Балу внушают ему трепет.
— Да всё это отлично, ну. Тур откатали, отлично вообще, публика восторг. Сейчас на фестах выступаем. Жарища ё-моё только, а так классно. Мы вчера такого перцу задали, откисаем до сих пор, гы-гы, — Миша, под непроницаемо-ироничным взглядом Балу, тушуется и вспоминает, что у него есть жизнь и помимо сцены:
— С Настей вот недавно на аттракционы ходил, ей весело Шур, а мне ё-мое, от одного взгляда на всё это плохо становилось. Мусю недавно навещал, она с Кирюхой сидела. Вымахал пацан, ты понимаешь.
— Миш. — И вот, по этому одному имени, сказанному Шурой, Миха прекрасно понимает, что Шура заметил, какого слона в комнате он старательно обходит. Понимает и сразу обрастает колючками.
— Чё? — хмурится он и с вызовом смотрит экранному Шурику в глаза.
— Выступление на фесте классное было, я видел. Только вот мне показалось, что чего-то не хватает. Ты не заметил?
Как же хочется Михе нажать отбой, но от Шуры это не спасёт. Он предпринимает последнюю попытку и брякает:
— Тебя.
— Да нет Миш, без меня вы там прекрасно обходитесь. — Пресекая Мишину попытку что-то возразить, поднимает ладонь и прикрывает глаза. — Ты чем Князя довёл?
Это имя взрывает бомбу под названием «Миха Горшок» и на Шуру льются потоки брани, перемежающиеся с человеческими словами, складывающимися в один вопрос:
— Да почему сразу я?! — и ответ:
— Это он меня довёл!
Балу пережидает эту бурю с буддистским спокойствием и в тишину, наконец, бросает:
— Это ж надо? Князя довести…
Следующий взрыв эмоций уже менее масштабен, хотя, для непривыкших к такому, выглядит сногсбивающим.
Шура кивает на каждое экспрессивно-бранное высказывание и выдаёт тоном совершенно другим, с отеческой почти улыбкой:
— Мих. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Мне ты можешь рассказать.
Миша отводит взгляд, хмурится и спустя время поднимает на Шуру глаза, блестящие влагой:
— Шур, он ушёл. Молча ушёл, мне ничего не сказав. Только Поручику смс-ку накатал. Ну, мы думали вначале, подлечится и вернётся — Михин голос гаснет с каждым сказанным словом, — а через месяц директор ему позвонил, и Князь сказал… Что уходит из группы. — Мишино лицо выражает абсолютное несчастье и растерянность — даже спустя месяц он не может понять, как так. Не может быть Король и Шут без Князя. Миха, без Князя не может быть. Но на публику надо играть, и в этой игре Горшок сам забывает настоящие причины. Это удобно, потому что затыкает пасть совести. Но здесь Шура, друг, прошедший с Михой сквозь огонь, воду, медные трубы, зависимость, успехи и
падения. Перед ним играть бесполезно. С Михи слезает эта шелуха, маски, всё наносное и остаётся только яркое осознание насколько он проебался.
— Миш, что у вас случилось? — Тихо спрашивает Балу.
Горшок в ответ только качает головой, невольно краснея, и буркает в сторону:
— Накосячил я Шур, походу. Сильно, — выдыхает он тяжело.
— Значит надо прощения просить, Гаврил. — Серьёзно припечатывает Шурик.
— Не прощают за такое, — мрачнее тучи отвечает Миша.
Балу улыбается нежно:
— Миш, я не знаю человека, который бы любил тебя сильнее Князя. Поверь мне, ты не мог совершить, что-то настолько ужасное, чтобы не заслужить у него прощения. Я уверен, он и труп тебе бы помог закопать.
Заалевший сначала ушами, Миха от шутки Балу смурнеет окончательно. Шура и не догадывается, что Миша натворил, кое-что пострашнее убийства какого-то левого чела. Но всё же кое в чём он прав. Миха должен хотя бы попробовать, это прощение
заслужить.
— Спасибо Шур, что выслушал, — выдавливает Миха и, не дожидаясь ответа, отключается. Балу он обязательно поблагодарит потом. Для начала надо найти Князя.
