больше не буду

слабый свет настольной лампы игриво скользит по всем поверхностям комнаты, отражаясь палитрой кислотных оттенков. за окном непроглядная тьма, что давно накрыла весь город своим сизым полотном, погружая в сон. всегда было ясно, что дни затягиваются, когда работаешь над альбомом. таким эмоциональным. сильным. а тут еще и фит. компания уже спать ушла, высказав, мол, потом сведут. но именно в этой спальне — сон для двух парней был чем-то крайне бесполезным, отходя куда-то на второй план. и работа продолжалась дальше. на шёлковых простынях широкой кровати, что сейчас иногда поскрипывала от резких движений, они занимались чем-то более интересным. саша смущенно глядел на глеба, слегка приоткрыв прежде плотно сомкнутые губы. разве можно спокойно смотреть на него, такого нетерпеливого и, скорее, властного? на глеба, который сейчас нависает нагло и видит все смущение. на глеба, который блуждает руками по телу и задевает за живое. яркое желание проявлялось сначала в желании стать частью истории тринадцати причин, а только потом уже стать ближе. разве они не обещали друг другу, что оставят такое блядство после работы? видимо, снова не сдерживают своих же слов. банально. пиком точно являются чужие пальцы, которые сейчас так ловко избавляли собственное тело от клетчатой рубашки. саша, ерзая на месте от внезапного прилива волнения, пеленой окутавшее его лицо, совсем не осознавал, что в данный момент чувствует, кроме невероятного расслабления и сильного возбуждения снизу, прежде не понимая, куда его теперь деть. избавить от такой учести может только он. только его касания и такой грязный шёпот на ухо. в голове только викторов, который достаточно быстро вожмет его в кровать, сжимая оба запястья в собственной руке, и болезненно окутает его сухие губы собственными. ясюкевич, конечно, почувствовал лишь сплошное смущение от подобной фантазии, и даже на секунду стыдливо отвел взгляд, пока вновь отчётливо не почувствовал приятное покалывание внизу живота, стоило тому ладонями пройтись по оголённому участку. — пожалуйста.. глеб обращает внимание на тихие слова, зарываясь пальцами в его волосы. из-за таких прикосновений по голове, ясюкевич буквально размякает. руки отнимаются, а глаза сразу же закрываются. закатывает их, скорее. обводя рукой чужую шею, глеб тянется к затылку, проводит по волосам и слегка сжимает ладонь – тянет на себя, как куклу в руках кукловода. хочет зрительного контакта, хочет обратить на себя внимание. хочет только по-своему. не иначе. двигается только так, как он любит. грубо, но с такой же долей нежно, утонченно и настолько глубоко, что ты сам не ощущаешь себя же. как сладкая соль, как воздушная пена. буквально выносит мозги и не потерять здравое сознание — значит быть слишком устойчивым. нервы не вечные и, как понял парень, тратить их на сашу – какой-то особый вид удовольствия. какой-то трепет в груди и животе каждый раз, когда чужое дыхание сбивается, а руки крепко сжимают простынь под собой. ясюкевич с первых прикосновений начинает поддаваться, хотя по нему и не скажешь, что все может быть так просто. но сам глеб чувствует, нет, знает, что контроль переходит в его руки. всегда. начиная совсем простыми вопросами насчёт песен, заканчивая чем-то более близким. сокровенным. ладони идут ниже, теперь уже проходясь по груди, нарочно задевая чувствительные соски. саша снова дёргается, но уже задышав громче – ещё немного и умолять начнёт. грудь вздымается выше от каждого вздоха и на выходе опускается, а воздуха все равно не хватает. стон вызывают не эти касания, а ухмылка и такой желающий блик в глазах артиста. его свободная ладонь накрывает собственный рот указательным пальцем, заглушая тихий скулёж и жалобный стон. — ну же, будь тише для меня. или я прекращу, ты же знаешь. шумно сглотнув, саше приходится даже глаза отвести, чтобы в себя придти. его холодные руки обжигали горячую кожу, отчего только сильнее накатывало удовольствие. глеб слишком хорошо знает, где его слабые места и постоянно пользуется этим в своих целях. в самых коварных. настоящий манипулятор. викторов наконец перекладывает горячие ладони на талию, сжимая ее со всей силы. вот они — все его слабости. и как же это прекрасно выглядит. правда, сильное возбуждение так и не сходило — наоборот, росло. и никакие просьбы, мольбы и просящие стоны не помогут. только личное желание. только его игра, которую он ведет в одиночку. мысленно ясюкевич молится, чтобы это все кончилось. чтобы можно было сорвать голос, пока темп будет ускоряться. чтобы можно было тянуть и царапать под таким давлением. чтобы просто снять все напряжение не легкими касаниями, а чем-то более серьёзным. он только успевает нахмуриться, когда одна из рук глеба ведет по бедру, совершенно бесстыдно сжимая. снова сдавленный стон, больше похожий на хрип. весь саша наполнен любопытством и нетерпеливостью. он не любит ждать, но нарушил свои принципы ещё неизвестно когда, а сейчас вовсе терпение иссякло. но точно сдался тогда, когда первый раз оказался под ним. — не будь таким нетерпеливым. игривый и озорной взгляд глеба поймал зрачки возлюбленного, как в капкан. также глядя ему в глаза, викторов будто пытается прочитать все желания и фантазии, пока поднимал чужие руки над головой, сжимая и удерживая в собственных. знает, что так нравится. но видит ли он все смущающие мысли, которые доводят до дрожи? видит ли то, как саша пытается дотянуться до каждого прикосновения, чтобы прочувствовать его более ощутимо? конечно же видит. и специально тянет дольше, чтобы еще хуже было. еще горячей. как капля тающего льда, что медленно скатывается по разгоряченной щеке парня, спускаясь по шее, ключицам, пропадая за тканью рубашки, которая уже спустилась. точно так же он ощущает все касания, такие контрастные и извращенные. в голове тогда только ужасно тупые, глупые, но приторно сладкие мысли. очередной собственный судорожный вздох и предательски покрасневшие щеки — невозможно сейчас смотреть в глаза. приходится даже живот втянуть, лишь бы быть тише, иначе остановится же, оставив в таком состоянии. тяжело сглатывает, жадно хватая ртом воздух, которого сейчас просто катастрофически не хватало. из-за этого приходится лишь сильнее выгибать спину, явственнее ощущая горячую ладонь на бедре, как и короткие поцелуи. укусы глеба остаются на теле надолго ввиде красных кружков и темных пятен. художник, что так умело распорягается телом так, как он хочет, оставляя цвета теплого оттенка. ему все приходилось делать одной рукой, чтобы не отпускать чужие запястья из собственной ладони. и пуговицы на брюках расстегивать, и стягивать их вместе с бельём, небрежно кидая на пол. тонкие ноги закинув на плечи, он хитро щурится, опуская брови к переносице. он обожает рассматривать чужое тело – слишком манит. хочется касаться, целовать, но не более, ожидая встречных действий. под кроватью уже давно лежала смазка. наверное, с тех самых пор, когда викторов стал чаще оставаться на ночь. то ли из-за треков, то ли из-за принципа. а теперь это происходит чуть ли не постоянно. лишь редкими перерывами они отдыхают друг от друга, чтобы потом снова доводить до тяжких вздохов и звёздочек в глазах. адреналина в собственной жизни саше не хватает, поэтому он никогда не знает, на что способен глеб. происходящее выглядит в его глазах даже лучше, чем он мог видеть до этого. он бы нарисовал эту извращенную картину на холсте — вот это настоящие искусство, которое открывается перед глазами. только перед ним. только для него. желание поддаться адскому соблазну пронзительно призывает к действиям, мелькающий риск тянет и манит. эйфория буквально в нескольких шагах накапливается в крови, а в глазах темнеет. первый палец медленно вошёл и тут же вжался в стенки, и только через мгновение, дав привыкнуть, глеб начал вставлять второй, отпуская руки ясюкевича. — знал бы ты, как сейчас развратно выглядишь. слыша эти слова, саша выдохнул горячий воздух, приподнимаясь, поддаваясь и чуть шире раздвигая свои ноги. приоткрытые глаза замечают размытый в тьме силуэт, который только сиял довольной ухмылкой. действия так шумны, а вот реакция на них нет. только по чужому условию. — смотри на меня. чувствуя всё сильнее пальцы внутри, саша стал извиваться, уже тихо мыча, даже постанывая, то и дело пытаясь вырваться, вдохнуть глоток свежего воздуха. с каждым сладким прикосновением он выгибался все сильнее, словно натянутая струна, одними губами шептал заветное имя.  но все равно смотрел, смущаясь. от себя? от викторова? глеб чувствует малейшую дрожь и все моменты, когда тот дёргается. самого уже распирает от этого чувства, которое сворачивалось в животе. буквально металось туда сюда, не давая покоя. хотелось поскорее избавиться от этого ожидания и войти в него до самого конца, улавливая сдавленные стоны на ухо. это не издевательство. если только немного. растягивая его посильнее, вынимая пальцы, снова вставляя и так по кругу, он наконец оставляет крошечные поцелуи на красных щеках и приставляет член, чтобы мягко войти. однако терпения у них ноль — саша первый двигается ближе. и это ощущение неудовлетворенности заставляет грубо двинуться вперёд на половину, закатив глаза. казалось, что сейчас зарычит, укусит сильнее или сожмёт его бедра до боли. зверское желание захлёстывает, все же заставив разум помутнеть окончательно. они оба упали в этот омут разврата и извращения, когда только начался вечер. руки с колен сползают к талии, проложив дорожку из прикосновений. первые толчки и такие резкие, желающие нарастить темп и задвигаться быстрее. пару толчков – новые стоны. попытки сдержаться уже провалены и в них нет смысла, когда глеб снова забрал свое. саша сам начинает слегка двигать бёдрами навстречу, насаживаясь, желая получить больше. и медленно сгибает колени, чувствуя, как член проникает всё глубже, не давая осознавать происходящее. лишь чувствовать. они оба уже напряжены и нетерпеливы до предела, не в силах терпеть собственное возбуждение, достигшее точки невозврата. удерживать шаткий контроль все сложнее, и с каждой секундой он распадается все быстрее, в такт резким толчкам и низким стонам. тот заставляет быть громче, ниже, длиннее, слаще — так, как хочет сам. ясюкевич мечется от переизбытка ощущений: кажется, что всё его тело превратилось в один оголённый нерв, и глеб умело играется с ним, заставляя раз за разом теряться в наслаждении. его пальцы безошибочно касаются там, где нужно. от талии до бедер, от щек до шеи. движения внутри пускают электрический разряд через каждую клеточку тела, а обжигающее дыхание щекочет и так распалённые нервные окончания. движения резкие, размазанные, совсем хаотичные. саша бессильно-жалобно просит, в плечо ему давит, оставляя следы на чужой спине. так и обменялись метками друг друга. глеб томит поцелуями и двигается в такт, не позволит взять инициативу в чужие руки. пальцами проводит от подбородка до скул, крадя разгоряченный поцелуй и выдыхая ровно в красные губы. обкусанные, влажные. как же он красив, когда так открыт и стыдлив. когда с удовольствием насаживается на его член и вздыхает с каждым разом громче, чем прежде. глаза сверкают, словно удары молний на горизонте, а голос ломается сильнее. хрупкие плечи приподняты, что делает его ещё скромнее и беззащитнее в собственных глазах. рука переместилась на голову ясюкевича и пальцы тут же сжали его волосы на затылке, заставляя откинуть голову назад снова. прикусывает его шею, тянет к себе и наращивает темп, чтобы сбросить этот груз адского возбуждения. саша послушно тянется назад, подставляя шею для чужих поцелуев и укусов — от такого дёргает, и он не в силах это контролировать. а глеб и не останавливается, специально дразнит, упиваясь такой несдержанной реакцией, которую видит не впервые. ещё несколько минут и они точно сойдут с ума. викторов смотрит так, будто хочет просочиться ему в глаза и остаться в нём неудаляемой чёткой картинкой. захочешь избавиться — никогда не сможешь. темп с каждой секундой менялся, набирал обороты и становился все быстрее. глеб уже сам приподнимает его за бедра и сажает на себя, сильнее втрахивая. в последний раз рассмотрел распростёртое под ним тело, очерчивая взглядом выступающие ключицы, спускаясь всё ниже и ниже, едва ощутимыми движениями обводя своими задуманными линиями. такого вида было достаточно, чтобы довести себя до пика. да и не только себя. двоих разом. глеб чувствует оглушительно приближающуюся разрядку, срываясь на мокрые и резкие движения — меняет ритм и затягивает того в поцелуй, улавливая тем самым самый яркий и громкий стон, делая последний толчок. выдыхают вместе и пару секунд смотрят друг на друга, успокаивая огоньки в глазах.