It's ok to not be ok

Ночь. Чимин не спит, хоть уже и далеко за полночь. Он сидит на столешнице на кухне у себя дома и пьет чай. Алкоголь давно покинул его рацион, кофе ему часто пить нельзя, чертов повышенный синусовый ритм, с которым у него опять проблемы. Бессонные ночи для него частое явление, обычно он не спит, если на следующий день с утра нет сеансов, но иногда, как сегодня, ему просто не спится. Пак привык в такие моменты рисовать в своем скетчбуке черной ручкой, обычно просто делает наброски, но сегодня было какое-то неожиданное вдохновение, поэтому он сейчас усердно вырисовывает черные подтеки чернил с щупалец, которые разрывают кожу человеческого лица. Такие рисунки его успокаивают, это просто способ отвлечься. Он закинул одну ногу, согнутую в колене, на столешницу, расположив на ней скетчбук, а вторую свесил, периодически болтая ей из стороны в сторону. Ему спокойно, когда весь окружающий его мир спит и почти не слышен, потому что его мысли и дела тоже будто куда-то уходят отдыхать и он начинает свободно дышать. Но его прекрасную ночь портит громко заигравший похоронный марш, исполненный на скрипке. Звонок телефона, нужно ответить, ему безумно редко звонят, Хо и Оки всегда пишут. Чимин отложил незаконченный рисунок и ручку, спрыгнул со столешницы и пошел по звуку искать мобильник по дому, потому что как всегда не помнит, куда его забросил. Нашел в ванной. Логично, он вроде чистил зубы и смотрел видео про листохвостого геккона, одна крошка на сеансе рассказала про это чудо природы, Паку было любопытно на него посмотреть. — Простите, — послышался в динамике хриплый заспанный голос, в котором нарастала паника с каждой секундой. — Он пришел ко мне и попросил отвезти к вам. Не плачет, просто сказал, что ему надо к вам. Гук-а нервный, его трясет немного, он не смотрит мне в глаза и теперь упорно молчит. Я ни хуя не понимаю, — отчаянно почти кричит Юнги, как уже догадался Чимин. Мужчина уже не в шоке, а в панике, это херово, ведь тому еще везти ребенка к нему. — Спокойно, я знал, что такое возможно, поэтому у вас есть мой личный номер, выдохните, — строго приказал Пак, вслушиваясь, как на том конце Мин старается глубже и размереннее дышать. Через пару секунд тому стало получше. — Везите его ко мне. Адрес скину. Будьте аккуратнее на дорогах, — настоятельно порекомендовал Чимин и сбросил, чтобы сразу же по этому номеру прислать смс со своим адресом. Юнги обрадовался, что ехать до дома психотерапевта недолго, буквально пару кварталов, поэтому, не переодеваясь, понес Чонгука в одной пижаме в машину, проверил ремни безопасности и поехал по нужному адресу. Буквально через пятнадцать минут они увидели нужный дом с фигурой доктора рядом, но Гук почти на ходу выпрыгнул из машины и понесся в сторону полураздетого Пака, который стоял у газона около своего дома и ждал их. Мальчик с разбегу запрыгнул ему на руки, сцепив ноги у мужчины на пояснице, а Юнги только-только припарковал машину. Чонгук крепко сжимал Чимина руками и ногами, сдерживая все, что разрушало его изнутри, что беспокоило его ночью немым криком будто бы из недр маленькой детской светлой души. — Ты можешь кричать, ты можешь. — прошептал Пак заветные слова, которые ему были так нужны в детстве, он давал все, что было необходимо когда-то ему. И Чонгук истошно закричал прямо на всю улицу. Юнги уже подбежал к ним, но резко остановился от такого громкого звука. Он ничего не понимал, его мозг работал на автопилоте, до конца не проснулся, мужчина не осознавал, реальность это или очередной кошмар. Но присмотревшись, Мин увидел выражение лица доктора. Чимин был спокоен, в какой-то степени на его лице было видно облегчение, несмотря на то, что ребенок орал, бил его руками, дёргался и вырывался. Но Пак не отпускал, давал быстрее выпустить все эмоции, позволял будить соседей, которые уже стали включать свет в домах. Ему было абсолютно плевать, он всем телом чувствовал, что Чонгуку становится легче, вскоре тот уже просто обнимал его и громко плакал, дрожа всем телом то ли от холода, то ли от стресса. Юнги заметил, что сын только в спальной безрукавке и пижамных штанах, психотерапевт в шароварах и майке, а на улице хоть и весна, но прохладная ночь. Сам он на адреналине вообще ничего не чувствует, но на руках гусиная кожа, значит не особо комфортная температура. Чимин вообще ничего вокруг не замечал, просто прижимал к себе ребенка и вслушивался в его шепот и всхлипы, чтобы понять причину такого всплеска. — Пусто, пусто, так пусто. Больно, не так. Мне страшно, я не хочу… — повторял и повторял Гуки, и через несколько раз до Пака дошло. Боже, маленькие дети справляются с подобным и правда куда быстрее, он даже не ожидал такого так рано. — Не бойся отпускать боль, ты не забудешь его, никогда не забудешь, — тихо сказал он на ухо мальчику, покачивая его у себя на руках, — не бойся, дай этому уйти из себя, не держись за это. Ты не потеряешь его опять, если прекратит болеть. Тише, маленький, — все шептал и шептал Чимин, прикрыв глаза. Чонгуку тяжело сейчас, но это такой прогресс, слишком быстро на взгляд Пака, но у него был только свой личный опыт, никакой статистики. Он знал, что маленькие дети быстрее отпускают боль, их память и мозг хотят спастись от травмы и вытесняют все плохое как можно скорее. И мальчик начал чувствовать, что ему немного легче. А это сразу ощущается, когда вам постоянно, буквально постоянно, рвет душу на части. И Гук просто испугался, что он забывает своего истинного, ему показалось, что он будто отказывается от него, что сделало ему еще больнее. Это логично, Чимин знал, что подобное может случиться, но не через три недели после первой встречи и начала медикаментозного лечения. Это большая победа этого маленького мальчика. Когда Чонгук у него на руках от усталости и истощения наконец-то уснул, Пак открыл глаза и посмотрел на Юнги, а потом аккуратно ему улыбнулся, что сбило с толку паникующего мужчину. Но успокоило моментально. Мин вытер слезы с лица тыльной стороной ладоней, он даже не заметил, когда начал плакать, и подошел ближе к доктору, чтобы погладить сына по спине и поцеловать в голое плечо. Как же он чертовски сильно испугался. — От чего умер его истинный? И как давно они были знакомы? — неожиданно прервал тишину Чимин, даже не пытаясь убрать Юнги из своего личного пространства. Тот сейчас мысленно с сыном, поэтому его даже трогать не хочется, но тому надо прийти в себя, поэтому Пак решил его немного отвлечь. — Он встретил Джэ год назад, в первом классе, — мужчина улыбнулся на эти воспоминания, наверное, тогда обе семьи были безумно рады такому повороту судьбы. — Они сразу поняли, что к чему, ведь метки появились на запястьях, — Юнги с тоской посмотрел на руку Чонгука, где сейчас был бинт. Мальчик раздирал ногтями неосознанно место, где раньше была метка. — В конце марта меня разбудил плачь сына. Он забился в угол своей спальни и громко рыдал, а на мои вопросы о проблеме просто показывал запястье и еще громче начинал плакать. До меня не сразу дошло, что рисунка на руке больше нет. Утром мы узнали, что Джэ умер, его сбила машина, насмерть, когда его отец доставал из багажника вещи, они как раз в воскресенье вернулись из похода, чтобы утром мальчик мог пойти в школу, — Мин болезненно улыбнулся, ему было безумно жаль родителей мальчика, он даже представить не может, что те чувствуют, раз его так разрывает просто боль его сына. — Гуки молчал три дня, не ел, не плакал, просто молчал, пил воду, ходил в туалет и смотрел в никуда, периодически хватаясь за грудь руками и беззвучно рыдая. Я привел вскоре его к вам, когда другие врачи развернули нас, даже таблетки не выписал никто. — Я их понимаю, они боялись навредить ещё больше, — спокойно констатировал Чимин, кивая сам себе. Это профессиональная солидарность. — Как он поживает сейчас? — До этой ночи было неплохо, — с неожиданной нежной улыбкой выдал Юнги, опять погладив сына по спине. — Недели две было так себе, но после встречи с вами он будто выработал план действий, стал сосредоточенным, хоть его периодически и скручивало от боли, он объяснял, что ему бывает тяжело дышать, но ингалятор не помогает, мы пробовали. — Пак усмехнулся, он тоже когда-то пробовал, дело, к сожалению, не в легких и не в горле. — Чонгук-а беседовал со мной, говорил, что скучает, пытался объяснить, что чувствует, я в такие моменты ощущаю себя ужасно бесполезным, но я счастлив, что сын делиться подобным со мной. Мы вместе рисуем постоянно, как раньше, больше смотрим любимые фильмы, какие-то новые мультики, я ему поназаказывал книжек, он теперь глотает их просто с ужасной скоростью, — безумно нежно и восхитительно для доктора рассмеялся Юнги, вспоминая, как, приходя с работы, находил сына в той же позе, в которой тот сел с утра на диване читать. — Забрал его из школы в долгосрочный больничный, там отнеслись понимающе, кстати. Он больше не просит пойти гулять, хотя обожал улицу, — внезапно тихо прошептал Мин, но продолжил, будто сам себя подбадривая, — попросил меня на прошлой неделе записать его в ещё одну студию танцев, ему очень нравится там, он теперь почти каждый день занимается. Сказал, что у него новый милый, яркий, улыбчивый тренер Хоби-хен. Правда сам Чонгук больше не улыбается, — и вот сейчас Юнги как-то резко помрачнел и будто постарел на несколько лет от осознания факта, что очень давно не видел улыбку своего мальчика. — Он ещё долго не будет улыбаться, вам придется привыкнуть, — не утешая, просто поделился Чимин. Он не собирается давать хоть какую-то надежду. — Не хотите сами к психотерапевту? — Я уже, — с истеричным смешком отозвался Мин, зачесав волосы рукой назад, потому что черная челка лезла в глаза, он не успел даже резинку с прикроватной тумбочки взять. — Хоби-хен — тренер по танцам? Студия на центральной? — с понимающей улыбкой спросил Пак, узнавая друга по описанию от Гука. — Да, а вы что-то про него знаете? — Удивленно спросил Юнги. Откуда психотерапевту про студию танцев знать? Чимин не выглядит любителем спорта, а тем более танцев, худой слишком, его будто ветром можно сдуть, настолько он хрупкий, хотя его здорового сына уже долго на руках держит, возможно Мин о нем много не знает. — Мой близкий друг, он тоже потерял свою истинную, но видите, он улыбается, живёт. Он яркий и смог полюбить, — все-таки попытался подбодрить его Пак. Ну, врач в нем, к сожалению, не любит затыкаться, ему хочется заставлять людей бороться. — Я видел счастливых истинных, я видел счастливых людей, потерявших истинных, но никогда не видел детей, которые были счастливы после потери истинного, — с горькой усмешкой парировал Юнги, не разделяя надежды Чимина. — Вы просто не видели детей, потерявших своего человека, — напирал Пак, все еще не сдаваясь. — Вы, — внезапно сказал Мин, посмотрев доктору в глаза. — Что? — прикинулся дурачком Чимин. Врать родителям пациентов он мог, его кодекс чести позволял. — Вы потеряли своего истинного в детстве, — уверенно пояснил Юнги, давая понять, что Пак не отвертится. — У нас разные ситуации, — жестко отрезал Чимин. Он не любил вспоминать свое прошлое с незнакомцами, особенно Тэмина, — я своего знал с пелёнок, это другое, он был моим миром, Творцом, светом моей жизни. Он был с самого начала, он буквально мое первое воспоминание, это несравнимые ситуации. И с чего вы взяли, что я несчастлив? — Вы смогли в детстве найти нужную помощь? — Резко перевел тему Мин, понимая, что забрел не туда, на опасную территорию. Пак позволил уйти разговору в другое русло, не стоит бредить старые раны, особенно его не зажившие. — Нет, а вы нашли ее своему ребенку. У него гораздо больше шансов, — спокойно ответил психотерапевт, ласково смотря на Чонгука. Он слишком быстро привязался к чужому ребенку. Успокаивал себя только тем, что это не его пациент. — Да, мне повезло найти вас, — Юнги улыбнулся, а Пак неожиданно немного покраснел, что шокировало обоих. Ему резко стало так приятно от такого простого признания. — Можем на ты? — Можем, — Чимин принял, что теперь он в более близких отношениях с этой маленькой семьей. — Поедите домой? — Не хочу, — прямо отозвался мужчина. Для взрослого он вообще достаточно прямолинеен и открыт. — Честно, я чувствую себя в безопасности, когда он рядом с тобой. Будто не я его родитель, который должен защищать его от всего, а ты. — Я ему не родитель, не друг и не врач, — отмахнул все сравнения Чимин, задумчиво смотря на Чонгука. У него уже немного устали руки. — Я не знаю ярлык, который можно повесить на наши отношения, я просто его понимаю и могу помочь, поэтому помогаю. — Ангел-хранитель? — С улыбкой предположил Мин, понимая, что странный и худой мужчина на ангела не тянет совсем. — Что? — вообще не понял Пак, смешно округлив глаза. — Ну, ты для него ангел-хранитель, — пояснил Юнги, нисколько не стесняясь своих слов. Это стоило новой порции румянца на щеках милого/странного/пугающего доктора. — Что-то вроде того. Ты можешь просто быть рядом и пытаться дарить ему счастливые воспоминания, а я для его моментов отчаяния и сильной боли, — подытожил Чимин. Ему уже было достаточно тяжело держать Чонгука, да и прохладно на улице, поэтому он кивнул в сторону своего дома. — Идем, я все равно не собирался еще долго спать, пусть Гуки полежит под присмотром, а мы найдем чем заняться. Юнги молча согласился и пошел за доктором к тому домой. На сеансе в кабинете Пака он даже не думал, что когда-то окажется у него дома ночью с ребенком, да еще и с глупой улыбкой. Зато ему больше не так страшно, это уже неплохо. И Чимин кажется милым. И безумно одиноким что ли, но не несчастным в своем одиночестве.

***

Чимин положил Чонгука на диване в гостиной, аккуратно накрыв его пушистым серебряным пледом, когда-то подаренным Оки. Вообще многие вещи для уюта жилья ему дарили друзья, потому что сам он мог только нужные и необходимые предметы покупать, оттого его дом казался немного пустым, но зато был комфортным и удобным. Пак молча указал Юнги на кухню, двери между комнатами не было, поэтому смотреть за сном мальчика было удобно, а разговоры того не разбудят. Доктор спокойно достал и поставил еще одну огромную кружку серого цвета рядом со своей и включил чайник. Мин с порога незаметно осматривал обстановку, ему было любопытно, как выглядит жилище такого неординарного человека. Чимин одевался неброско, был немного болезненно худым, выглядел чуть-чуть вымученным, но всегда собранным. И оказалось, что дом был под стать ему, но немного живее. С порога открывается огромное помещение, это даже комнатой не назвать. Справа темная кухня с многоуровневой подсветкой, в центре серый диван и небольшой белый стол, на котором было абсолютно пусто, везде на полу были темные ковры, поэтому ходить можно было босиком, да и тапок гостям хозяин не предлагал. В прихожей был высокий закрытый комод для обуви и вешалка, на которой был черные плащ, вельветовая куртка и зонт. Стены белые, кое где расставлены большие горшки с растениями, висят неброские картины, детские рисунки. Выглядело мило, аккуратно, просторно и свежо, ничего не резало глаза, взгляд не цепляло. Тут было поистине место для мыслей и занятий, чтобы ничего не отвлекало. Интересная планировка. Юнги сел за стол, тут было всего три стула, а не стандартно четыре. Это было либо непонятным ему дизайнерским решением, либо показательным фактором, что гостей мало и всегда четкое количество — двое. Мин почитал в интернете про Пака, врач был не очень приметной личностью, но все равно ему было любопытно. Работал когда-то в детских домах, был волонтером, занимался благотворительностью, но про него самого не было и факта во всех статьях. Обычный человек для многих, но старшего он чем-то цеплял. Кстати, именно старшего, Юнги было тридцать четыре, а Чимину тридцать два, хотя тот выглядел как уставший подросток, а не заработавшийся потерянный мужчина. Мин сидел и осматривал все вокруг, подмечая детали. Например, доктор явно не любил солнечный свет, на всех окнах плотные жалюзи, хотя его кожа была с небольшим оливковым отливом. Тот часто читает на полу — у стены огромный стеллаж с книгами, некоторые лежат рядом, что примечательно, все в нейтральных специальных обложках. Чимин видимо очень не любит что-то броское, хотя детские рисунки это не помешало ему развесить. Юнги же не знал, что сделали это друзья Пака сразу после того, как тот купил дом, а то тут было слишком пусто по их мнению, но доктор не возражал, ему было все равно по большей части. Отвлек Мина тихий вопрос Чимина: — Чай, кофе, потанцуем? — Со слишком спокойным лицом для такой фразы выдал Пак, а потом продолжил, увидев шок в глазах мужчины. — Привычка, Хоби всегда так делает, привязалось. — Кофе, без всего, — с понимающей улыбкой отозвался Юнги, рассматривая домашнего Чимина. Пак был реально худой, но не болезненно, как показалось на первый взгляд. Белая майка и широкие шаровары висели на нем, открывая вид на тонкие немного подкачанные руки и хрупкую длинную шею. Каштановые густые волосы были достаточно длинными, но у Мина гораздо темнее и длиннее, он даже их завязывал иногда. Спина у Чимина прямая, осанка статная, но от чего не особо понятно, Юнги, например, в армии служил, поэтому так, может у доктора также. Пак двигался плавно, аккуратно даже, каждое действие было легким, почти невесомым. Не удивительно, что он нравится детям, что-то в нем было умиротворенное и мягкое, несмотря на острые черты лица и фигуры. Вскоре Чимин поставил перед ним кружку с напитком, а сам не сел напротив, а забрался на столешницу, поставил свой чай недалеко от себя и взял в руки среднего размера черный скетчбук и ручку, начав спокойно рисовать. По дому разносился только звук его штриховки и плавных линий, которые он медленно и будто смакуя выводил. Юнги не напрягала тишина, она не давила на него, не хотелось залезть в телефон и спрятаться от себя и своих мыслей, сейчас именно в этом месте он чувствовал себя достаточно комфортно и спокойно. — Мы можем побеседовать, если у тебя есть какие-то темы, — неожиданно предложил Чимин, не отрываясь от своего интересного занятия. — Просто Чонгук не скоро проснется, надеюсь. Спать ты не собираешься, раз кофе пьешь, а просто сидеть может быть скучно, я не знаю. Появилось ощущение, что Пак не был в таких ситуациях очень давно. Будто слишком редко оставался наедине с не особо знакомыми взрослыми людьми, ему было будто немного неловко, что почему-то показалось Юнги милым, но он решил не акцентировать на этом внимание. — Мне все еще интересно, что с Гуки, — начал Мин, подбирая слова. — Просто я только частично понимаю, что случилось, но с его объяснений и твоих слов я так и не уловил, что именно он чувствует. — Это трудно описать словами, думаю, что ты многое прочитал в интернете про истинность с нашей последней встречи, — Чимин посмотрел на него, чтобы подтвердить свои догадки, поэтому мужчина спокойно кивнул. — Из него будто постоянно выкачивают кровь, капля за каплей. Наступают моменты, когда слабость дикая, уже ничего не можешь, даже думать, не хватает кислорода, ломит тело, болит голова. Таблетки, кстати, именно для этого. Этот процесс длится будто вечность, нет ощущения, что вырезали орган или ты лишился конечности, как иногда пишут о потере, не думаешь о чем-то таком. Как будто просто исчезаешь и ты, отключаешься от реальности по кусочкам. Есть огромное различие между тем, что чувствуешь при потере близкого и при потере истинного — без родственной души ты никогда не восстановишься. Утрату родных можно пережить, это непросто, но процесс проживания горя изучен и налажен, с этим почти нет проблем, кроме тяжелых чувств и мыслей, с истинными же кардинально по-другому, — Чимин тяжело вздохнул и что-то начал с усердием заливать черной штриховкой. — Все твое тело, твой разум, твоя душа, если такова все-таки есть, стремятся сожрать сами себя, самоуничтожиться, чтобы не быть без истинного. Вместо твоей крови в тебя заливают другую, с противоположным резус фактором и другой группы. Происходит агглютинация, все процессы нарушаются, мозг понимает и сразу принимает потерю, потому что чувствует. Родственную душу ощущаешь по-другому, это не часть тебя, это не родные, вы не связаны, но вы точно знаете, что есть друг у друга, что это навсегда, вы скреплены чем-то, вас будто тянет друг другу подсознательно, а когда кто-то из вас умирает, другой чувствует вокруг себя пустоту и вакуум, ни внутри ничего нет, ни снаружи. И только постоянная боль, она не заканчивается долго, острая фаза отступает, но она ноет и болит всегда, — Пак как-то смиренно произнес это, неосознанно погладив себя по ребрам. — Просто надо привыкнуть, что тебя рвет изнутри, что тебе выжигают кости и твое тело не хочет жить, эмоционально убивает тебя и ведет в пропасть отчаяния. Кстати, именно поэтому часто происходят самоубийства при потере истинного. Ребенку, к сожалению, сложнее. Я не могу передать, что дети чувствуют к матери, какая это глубокая, но изученная связь, все равно истинность глубже, но, когда ребенок теряет истинного, он исчезает в прямом смысле, — Чимин наткнулся на непонимающий взгляд Юнги, когда оторвался от рисунка, поэтому стал пояснять. — Личность еще не сформировалась, но встреча родственной души собрала реальность и на основе этого выстроилось мнимое представление о жизни, будущее с этим человеком, буквально вся жизнь и взросление, организм уже настроился на это, вы совпадаете по всем параметрам, чувствуете друг друга и эмоции своего человека, а когда тот умирает, автоматически стремитесь найти замену, организм рвется как-то спастись, борется сам с собой, пытается вырезать из себя всю тоску, но мозг злорадно смеется и не дает, разрушает все мысли о надежде и светлом будущем, каждую секунду напоминает, как тебе херово и как ты ненавидишь этот мир, который отобрал у тебя все. И все это в теле беззащитного еще даже не человека полноценного, — с какой-то злой иронией подвел черту доктор, прикусив губу. — Каждую чертову секунду ты это ощущаешь, каждое мгновение ты помнишь, что твоего человека нет. Это уходит со временем на подсознание, но сидит в тебе и воет белугой, напоминая, что ты навсегда один, ты больше не любим, ты больше не ценен нужным тебе человеком, потому что его нет. Не знаю, это не передать словами, хотя это моя профессия. Ты с годами иссыхаешь, трудно физически, а когда рано теряешь, тяжело восстановиться потом, если сразу не стал лечиться, — Чимин говорил спокойно, но чувствовалась горечь, понятно, что исходил он не только из своего опыта, но часть про детей была его. Это угнетало, не только из-за сына, а из-за того, что видно, как Пак с этим существует до сих пор, а он уже полжизни прожил. — Я так выгляжу не потому что мало ем, плохо сплю, не занимаюсь спортом — просто мой организм съедает себя как при раковой опухоли. Грубо говоря, я не начал химиотерапию вовремя и теперь на постоянной грани смерти, больше эмоциональной. Периодически падаю в эту яму, Хосок, кстати, тоже, но ему легче выплыть, он этому научился на специальном лечении, которого мне не дали, я долго неправильно себя вытаскивал, — и тут Чимин неожиданно поднимает свою майку и показывает свои ребра. На них просто огромное количество шрамов от ожогов, не точечных, а прям вместо кожи целые участки. Юнги поднимает брови от шока, но не комментирует, за что Пак внутри ему благодарен. — Это частый способ, к которому прибегают люди с сильной душевной болью, — самоповреждение, но я искал все, чтобы почувствовать себя хоть немного живым что ли. Доказать мозгу, что я не умер с Тэмином, что мне нужно жить. И это долгая и тяжелая война, бьешься сам с собой и понимаешь, что в любом случае когда-то проиграешь. Пока я выигрываю, кстати, — с болезненной и горькой ухмылкой заметил Чимин, но потом его взгляд стал нежнее, когда он посмотрел в сторону спящего мальчика, улыбка стала больше гордой. — Чонгук тоже. — Наверное, я все-таки не хотел это знать, — отозвался Юнги, когда отошел от такого пугающего описания. Немного расплывчатого, но он понял достаточно, чтобы осознать, что ему чертовски тревожно за сына. А еще, что Чонгук невъебически сильный. — У меня, кстати, есть предположение, почему не изучена тема с потерей истинных у детей, — они просто не выживают, — на непонимающий взгляд Мина, Пак постарался пояснить. — Инстинкт самосохранения — ну, точнее его подобие, у человека нет инстинктов, их-то не перебороть, — полностью отключается, как я уже сказал, мозг хочет твоей смерти, а пока ты ребенок, то сопротивляться тяжело. А люди — хрупкие создания, особенно дети, легко умирают. — А ты… ты заботишься о себе? Пытаешься сдавать анализы и решить это как-то? Потому что выглядишь правда не совсем здоровым, — аккуратно спросил Юнги, чтобы не дай бог не задеть доктора, но тот понимающе посмотрел на него и опять перевел взгляд на свой рисунок, добавив несколько штрихов в каких-то местах. — Первые годы студенчества пытался решить это: белковые диеты, спорт, плаванье, анализы на гормоны и все остальное. Но как видишь, эффекта особо не видно. Физически я полностью здоров, я даже простудой не болею, витаминов достаточно, я просто стал считать, что это моя особенность, ничего с ней не поделать, — внезапно Пак подмигнул Юнги, который скептически на него смотрел со своего места. — То есть ты полноценно ешь, заботишься о себе, занимаешься спортом, достаточно гуляешь, проходишь обследования, но все равно тебе физически всегда не очень? — Типа того. Еще и витамины пью, кстати. Чонгуку в этом плане будет лучше, он сейчас научиться с этим жить и организм подчиниться, он молод, — оптимистично сказал Пак, покачивая ногой из стороны в сторону. — Я больше о тебе беспокоюсь, ты очень… хрупкий, — слишком мягко для почти незнакомца ответил Юнги, что заставило Пака посмотреть ему в глаза. Он опять смутился и решил съехать с темы: — Знаю, мне иногда дети говорят, что до меня страшно дотрагиваться, я будто хрустальный, как туфелька Золушки. — Есть такое. Ты выглядишь. немного неземным, нереальным, — попытался описать Мин, закинув голову к потолку, чтобы лучше думалось. — Ну, когда-то считали, что истинные тоже не реальны, — со смешком отозвался Пак. — Лучше бы так и было, — с улыбкой заметил Юнги, переводя взгляд на Чимина, который кивнул на это. — Лучше бы так и было, — понимающе повторил Чимин и фыркнул, отвернувшись, чтобы продолжить рисовать. Дальше они просто тихо переговаривались о чем-то несерьезном, обсуждали ведение быта, ныли о том, как лень мыть холодильник иногда, но раз в год хотя бы надо это делать, жаловались друг другу на цены на бытовую химию и кондиционеры для белья — оба фанаты приятного запаха от одежды, им это важнее аромата духов. Чимин любит все с незаметным запахом чистоты и хлопка, а Юнги просто без ума от всего, что пахнет ягодами, как и Чонгук, он обожает ежевику. Мин попросил все-таки показать, что же рисует Пак и замер, когда увидел почти законченную работу. У психотерапевта отлично получалось показывать на рисунках эмоции, было видно, как человеку на бумаге больно от того, что ему разрывают лицо щупальца. Странный рисунок, но настолько проработанный, что завораживает. Притягательно-ужасный, вот как бы описал его Юнги. Чимин потом показал ему свою спальню-кабинет. Комната была тоже серой с огромной кроватью, у стены широкий белый стол, все вокруг было увешано черно-белыми рисунками, набросками простым карандашом, углем даже. И все работы были детально проработаны, даже скетчи, особый стиль Чимина. Все монстры и предметы, люди и пейзажи были такими реалистичными, что было немного некомфортно. Каждый рисунок будто переносил в то место, где находился предмет или человек, которые рисовал мужчина. Юнги был восхищен подобным талантом, он оценил это с профессиональной точки зрения. Так Пак узнал, что Мин-старший работает дизайнером интерьера, точнее освещения. Чимин был восхищен и удивлен, потому что знает, как это сложно, он так долго возился со светом на кухне, что понимал масштаб значения деятельности Юнги, что приятно удивило старшего, потому что мало кто всерьез воспринимал его профессию. Они вскоре опять вернулись на кухню, доктор отложил свое хобби и сел за стол с мужчиной, чтобы спокойно пить чай и болтать обо всем и ни о чем конкретном. — Прости за такой вопрос, но мне важно это знать, — неожиданно решил повернуть на серьезную тему Мин, следя за реакцией младшего. Тот спокойно кивнул, ему было хорошо наедине с этим мужчиной, он чувствовал себя в безопасности, поэтому обсуждать с ним теперь мог почти все, что угодно. — Ты счастлив? Точнее, ты любишь свою жизнь? Ну, со всем этим, — неопределенно махнул рукой Юнги, пытаясь получше подобрать слова. — С вечной болью, физической недостаточностью, пошатанной психикой в тихом одиночестве? — спокойно уточнил Чимин, на что Мин обреченно кивнул, понимая, что лучше и не скажешь. — Не могу сказать, что я абсолютно счастлив, но уверен, что сделал почти все, чтобы оставаться вполне довольным своим существованием, — с улыбкой начал Пак, окидывая взглядом свой дом, который он искренне любил. — Я привык к боли, дыре внутри, вечной тоске, я и не помню, как было по-другому, это стало частью меня. — Юнги как-то с жалостью на него смотрел, на что доктор отмахнулся. — Часто ко мне приходят подростки, которые на вопрос: «вы думали себя убить?», отвечают, что все иногда это себе представляют. — Мин понимающе кивнул. — Нет, Юнги, здоровые люди бояться смерти настолько, что им даже мысль о ней просто не приходит в обычной жизни. Особенно, они точно не думают убить себя самостоятельно. — Старший поднял брови в удивлении, шокировано смотря на Пака. — Вот, со мной тоже самое. Я не всегда осознаю, что у остальных по-другому. Просто живу. Я научился любить, — с безумно сладкой и теплой улыбкой сказал доктор, вызывая у Юнги любопытство, которое отражалось в его карих темных глазах. — У меня есть Хоби и его девушка Наоки, я всегда счастлив, когда с ними, и в горе и в радости, — с игривой ухмылкой подмигнул ему младший, заставляя улыбаться широко-широко. — Мне хорошо живется, я даже не думал, что справлюсь до такой степени, поэтому думаю, что я люблю свою жизнь, и вполне обоснованно. — Я рад, правда рад за тебя, это прекрасно, — искренне сказал старший, отпивая чай, а потом опять настороженно произнес, следя за реакцией собеседника, — можешь рассказать каким был Тэмин? Если хочешь. Тэмин же, да? — Да, ты правильно запомнил. — Пак на секунду задумался, но решил, что рассказал уже достаточно о себе, поэтому эту часть жизни теперь не обязательно скрывать. — Тэм-и был живым, звучит иронично, — оба тихо рассмеялись, после всех тем, которые они обсудили, уже было смешно от грустных и печальных историй из прошлого, они находили в них много забавного, это нормальный защитный механизм. Но Чимин все равно аккуратно вытер слезы, что не ускользнуло от Юнги, который внимательно за ним наблюдал, даже когда смеялся. Пак ничего не мог поделать, всегда плачет, когда рассказывает о своем истинном. — Он постоянно буквально носил меня на руках, по его словам я был крошечным всегда. Развлекал меня, следил за мной, уверен, он в детстве мне и задницу подтирал, — серьезно заметил младший, но оба не выдержали и хихикнули. — Он для меня единственны такой: неповторимый, жадный до ласки и прикосновений, света и человеческого тепла. И стойкий. Он не боялся смерти, больше за меня страшился, знал, что будет невыносимо, у него был порок сердца, все было уже предрешено за нас. Мы знали, что у нас мало времени, но его оказалось еще меньше, чем мы думали. — Пак тягостно вздохнул, улыбаться больше не хотелось, но слезы не текли, уже хорошо. — В ебанные четырнадцать он умер со мной в лесу на пикнике. Я даже не познал влюбленность еще тогда, я просто его любил, не как данность, а как человека, который стоит всего на свете. И он стоит всей моей боли, уверенно могу это сказать. Я жалею, что встретил его, — искренне признался Чимин, но Юнги его понимал, поэтому сочувственно кивнул, но Пак продолжил, — но никогда не пожалею, что провел с ним десять лет жизни, даже если сейчас иногда задыхаюсь от этого. Наше общее всеобъемлющее счастье того стоило, это точно. — Правда? Звучит больно, ты же так и не влюбился в него в романтическом смысле, — горько спросил старший, опустив голову. — Зато я знаю, что когда-то смогу. Тэмин попросил обещать, что я справлюсь, что влюблюсь по настоящему в того, кого выберу сам, а не судьба или жребий. И я обещал, думаю, что справлюсь и с любовью, это не так сложно, как кажется, просто еще не встретил человека, который бы вызывал подобный ураган внутри, — пояснил Пак. — Любовь не всегда ураган. Она бывает солнечном зайчиком, яркой, но быстро исчезающей, — печально поделился Юнги, отведя взгляд от психотерапевта. — О, я знаю, просто на такую я не способен. Мое сердце, точнее мозг, зацепится только за что-то яркое, но стабильное, спокойное. Что не доломает его. Мне не зачем об этом переживать, — спокойно ответил Пак, но прекрасно понял, что это была отсылка на прошлое самого Юнги. — Но я сочувствую тебе. Так произошло у вас с мамой Гуки? — Молодость, да, — с небольшой горечью отозвался старший, но было видно, что он проработал это уже, почти не ноет в груди. — Большая подростковая любовь, но после родов она решила, что все же роль матери не для нее. Мы разошлись спокойно, она больше не появлялась в нашей жизни, но думаю, что у нее все хорошо. — Вау, ты даже полностью ее отпустил, — восхищенно протянул Чимин, отставляя пустую чашку с чаем. — Психотерапевт ведь у тебя гораздо раньше, чем месяц назад появился, я прав? — Да, это заметно, я знаю, Джин часто про это говорит, — честно ответил Юнги, просто наблюдая за мыслями на лице Пака. Он заметил у него в глазах вопрос и пояснил, — друг детства, часто помогает с Чонгуком, тот обожает своего дядю. Чимин снова отметил в голове, что нужно подробнее узнать про отношения мальчика и этого Джина, потому что это может стать еще одним якорем. Пак небезосновательно верил, что сможет помочь, пока все на их стороне, это греет душу. Внезапно психотерапевт со своего места заметил какое-то шевеление в гостиной на диване. Чонгук проснулся и медленно сел, озираясь по сторонам. Он заметил свет на кухне и присмотрелся, пытаясь сонными глазами разглядеть, что там происходит. Чимин не двигался, он хотел посмотреть на реакцию ребенка после такого эмоционального потрясения и поведение на чужой территории. К его удивлению Гук просто завернулся в плед и прошлепал на кухню босыми ногами, потому что обувь с него снял Юнги, когда они укладывали ребенка. Мальчик спокойно подошел к удивившемуся его появлению отцу и полез на его колени. Мин молча его притянул к себе, позволяя обхватить себя ногами и руками, а потом просто поправил плед, чтобы тот полностью укрывал сына. — Чонгук, будешь чай? — решил предложить Чимин, улыбаясь таким взаимодействиям. — Ммм, — промычал мальчик, а потом сонно спросил, — а есть что-нибудь сладкое? — Да, целый торт. Оки с Хоби сделали, мои друзья. Со свежими ягодками, ежевика даже есть, и ганашем на белом шоколаде, — предложил Пак, вставая, чтобы снова наполнить чайник водой и включить его. — С чем? А что это? — Озвучил вопрос Юнги Чонгук, а оба Мина с недоумением уставились на мужчину. — Типа твердая шоколадная оболочка, которая тает во рту, — пояснил этим неосведомленным Чимин, доставая из холодильника свое угощение. Отец и сын уставились на торт, который, по идее, домашний. Он был небольшой, квадратной формы и холодного белого цвета, а сверху были шары, аккуратно выложенные по всей площади. Мины таких тортов не видели, оба тут же захотели попробовать сей шедевр. — А что это за шарики сверху? — с любопытством спросил мальчик, глазами исследуя произведение кондитерского искусства. — Шоколадные бомбочки, внутри них тоже будто маленькие тортики, Наоки обожает их готовить, как-то попробовала на свадьбе знакомого и решила научиться делать такие же, а потом просто влилась в кондитерство вместе с Хосоком, ее мужем. Это их хобби, откармливают всех вокруг и экспериментируют часто, — гордо похвастался Чимин, потому что правда поражался увлечению друзей и тому, как шикарно они пекли десерты. — Вау, — прошептал мальчик, — я тоже хочу себе таких друзей. — Чимин сказал, что Хосок — это твой тренер по танцам, они старые друзья, — поделился новой информацией с сыном Юнги, поражаясь тому, какие у Пака приятные знакомые. — Да ладно?! Хосоки-хен твой друг? Крутяяяк, — так по детски восхищенно протянул Чонгук, что взрослые просто не могли не улыбнуться. — А в честь чего торт? Или просто так? — Полюбопытствовал старший, пока Чимин заливал кипяток в чашки перед ними и в свою, а потом закинул туда пакетики, решив не заморачиваться с заваркой. — У меня день рождения был вчера, они зашли поздравить, — буднично ответил Пак, доставая из шкафчика серые блюдца и чайные ложки. Мины резко затихли и странно смотрели на спокойного врача, который нарезал торт, кладя в каждую тарелку по кусочку и шару. Чимин, не отвлекаясь от своего занятия, посмотрел на них, но те все так же сидели с шокированными лицами и молчали, поэтому он пожал плечами и придвинул к ним тарелки, а сам сел на свое место. — А почему вы вместе его не съели? Это же день рождение, — тихо спросил Гук, не понимая ни черта. Он стал переживать за своего бывшего доктора и нового друга. — Ну, на мой день рождение у нас традиция ездить куда-то загород в детские дома и проводить там весь день, угощать детей вкусностями, а потом жертвовать в это учреждение какую-то сумму. Так они меня поздравляют, а тортик приятный бонус, просто решили оставить его полностью мне, я обожаю сладкое, — с улыбкой ответил Чимин, кладя в рот первую ложку с десертом. Доктор видел их взгляды друг на друга и прекрасно понимал, о чем те подумали, но он правда счастлив жить своей жизнью, ему комфортно и спокойно. Мины переглянулись, одновременно облегченно выдыхая, а потом с энтузиазмом принялись за угощение. Оба почему-то подумали, что Пак не празднует свои дни рождения и за этим кроется какая-то плохая история. Чимин иногда удивляется, что все вокруг считают его несчастным и одиноким, брошенным и обреченным. У всех есть своя боль, свои травмы и монстры, у него просто необычное чудовище, но и не с таким живут припеваючи, если постараться.