Вдвоём и всюду

      Когда поцелуй прерывается, Кирю видит на худой, тронутой щетиной щеке смазанный след от ярко-розовой помады — и чувствует её горечь на собственных губах. Этот маленький штрих придаёт «обёрточному», сахарно-сладкому образу Гороми той дикости, которая сейчас спрятана под коротким платьем с открытыми плечами, под слоем макияжа и под париком, волосы которого убраны лентой всё такого же кукольного розового цвета.       Парик, между прочим, колкий. Почему-то целовать Маджиму в губы, с его-то короткими усами, Кирю не колко, а пряди парика щекочут кожу непривычно, почти выбивая из настроения.       — Ты не могла бы… снять его? — он кладёт ладонь Гороми на затылок, глядя исподлобья — Маджима и так чуть выше Кирю, а уж на таких каблуках и вовсе смотрит сверху вниз.       Гороми надувает губки, прищуривает глаз.       — Он всё равно долго не продержится. Не хочу его испортить, — обещает Кирю, улыбаясь самым краешком губ. Проводит по её бокам, по талии — такой, что прочие женщины могут лишь вздыхать и завидовать молча. Спускается к самой кромке подола и ниже — гладит бедро, которое обтянуто сетчатыми чулками.       Гороми фыркает, но сдаётся.       — Мужчинам лишь бы поискать недостатки в женской внешности, — тянет она картинно-обиженно, вынимает заколки и запускает под сетку пальцы с длинным розовым маникюром. — Даже если перед ними лучшая хостес Камурочо.       Парик забывается где-то на прикроватной тумбочке. Без него Кирю смелеет, усаживает Гороми на простыни, покрывает поцелуями открытые плечи и грудь — с такими ирэдзуми, как у Маджимы, только такие откровенные платья и носить. Они его отдельное украшение. Они продолжаются по всей спине, к которой Кирю переходит, когда Гороми разворачивается — зловещая маска Хання укрыта вызывающе-яркой, сминающейся под его ладонями тканью. Пальцы подбираются по ней совсем низко — и от открывшегося вида у Кирю внутри всё переворачивается, воспламеняется неугасимо и пылко.       Это платье настолько короткое, что из-под края подола выглядывают чёрные вихри татуировки, видны даже лепестки сакуры на обратной стороне бедра. Эти сетчатые чулки такие длинные и — за неимением лучшего слова — такие блядские, что Кирю наконец теряет самообладание, задирает подол; платье снимать нельзя ни в коем случае, на такую уступку Гороми не пойдёт, да и Кирю о таком не попросит.       Платье смотрится на ней возбуждающе-горячо. А без парика из-под Гороми проглядывает Горо — и с ним Кирю прекрасно знает, как иметь дело. И как исполнять данные обещания.       Гороми стонет под ним картинно, с придыханием, сминает простыни длинными ногтями и подаётся назад, сама жадно насаживаясь на член — от этого у Кирю кружит голову, он безотчётно хватается за жёсткие, короткие волосы. Парику точно пришёл бы конец, но хвалить себя за предусмотрительность он будет как-нибудь потом — не сейчас, когда лучшая хостес Камурочо обслуживает его по первому классу, далеко за рамками того, что хостес вообще позволительно.       Когда-нибудь потом — когда тонкие стоны Гороми внезапно прервутся хриплым, низким рокотом, каблуки вздрогнут блаженно, и наманикюренные пальцы наконец отпустят ткань. Когда окажется, что платье всё-таки порвалось, а сетку чулок окропят капли спермы.       Когда-нибудь потом — когда Гороми снова станет Горо.