Вдвоём и всюду

      — Ещё, — Маджима шепчет на ухо, как демон-искуситель, проводит кончиком языка по шее Кирю, там, где бьётся сонная артерия — и от этого сам же только больше заводится. — Бери ещё. Бери всё, Казума.       Поддерживая его за бока, Кирю тоже приникает к его шее — но лишь вдыхает аромат его кожи. Слегка горьковатый, как сигаретный пепел, слегка терпкий, как хорошо выдержанный виски. Но не способный скрыть настоящий запах — тот, что течёт в его жилах. Кирю сглатывает вязкий ком слюны — потому что ему хочется, хочется, х о ч е т с я взять больше, — но вместо того, чтобы снова вцепиться в чужую шею, он оставляет на ней поцелуй, касаясь одними губами.       Маджима рокочет протестующе, как бы назло насаживается на его член резче, отчего Кирю ахает, утыкаясь лбом в его плечо и хватая под бёдра. Кровь в венах кипит, от головы приливает вниз, сплетается с чужой, такой же бурлящей от удовольствия — и этой чужой хочется ещё нестерпимее.       — Давай же, давай! — Маджима берёт его за подбородок и поднимает голову Кирю, заставляя их взгляды пересечься; одинокий глаз ал от вожделения и бешенства. Это глаз чудовища, которое заживо пожирает свою жертву в самый тёмный час ночи — и это чудовище командует: — Выпей меня! До дна, Казума!       Из горла Кирю вырывается звук совершенно нечеловеческий — не то тихий вой, не то протестующий рык. Но он больше не может сопротивляться ему — не может сопротивляться себе.       Клыки пронзают бледную шею, губы тут же окропляются кровью — густой, почти чёрной вампирьей кровью. Краем сознания Кирю слышит, как Маджима с наслаждением стонет, ускоряя темп, но все его мысли заглушаются жаждой, которая от попадающих на язык сладостных капель становится только острее — её нельзя утолить досыта, можно только ненадолго приглушить.       Он давно научился скрывать монстра внутри себя — но Маджима любит его и любит этого монстра. Маджима позволяет этому монстру выйти погулять и напиться вдоволь — и от этого сердце бьётся громогласным набатом, от этого хочется и вправду взять его полностью, зная, что он, такая же неубиваемая тварь, всё выдержит.       Эта тёмная кровь, перекатываясь на языке, стекая по горлу и оседая в животе приятной тяжестью, цветом и текстурой не чета жидкой крови людей. Она похожа — вот странная мысль — на вишнёвый джем, только в тысячу раз слаще и упоительнее. Фанатично приникая к сочащимся ранам от укусов, Кирю слизывает и глотает её, стискивая бьющееся в его руках тело, страстно стонущее, неистово скачущее на его члене и отклоняющее голову ещё сильнее, чтобы дать ему больше пространства, больше свободы — больше крови.       Дать всего себя — до дна.       Кирю немного приходит в себя, когда проколы на шее Маджимы опять затягиваются — вампирская регенерация куда лучше человеческой. Дышит тяжело, облизывая губы, на которых ещё остались последние драгоценные капли. Внутри закручивается сладостный узел, и он двигается, входя глубже в жаркую тесноту, почти на автомате.       Пик блаженства близок, но Кирю не хочет, чтобы всё досталось ему одному.       — Кусай, — на выдохе говорит он, толкая палец Маджиме в рот. Тот от неожиданности чуть вздрагивает, но затем, понимая, закатывает глаз и скулит почти жалостливо, не сбавляя темпа и лишь посасывая палец.       — Нет, — с затуманненым взглядом мотает он головой. — Нет, нет, я не могу, я не должен, Казума, нет…       У них обоих есть свои принципы. Кирю отказывается пить кровь людей, выбирая одних лишь вампиров. Маджима отказывается пить кровь Кирю — и чёрт его знает, почему он выдумал себе этот запрет, когда на свете столько тех, кто готов был бы руки лишиться за одну только каплю крови одного из сильнейших чудовищ ночи. Быть может, он боится, что этот вкус понравится ему слишком сильно. Но Кирю сможет остановить его, если Маджима перейдёт черту. И, если тот захочет попробовать снова, не будет ему препятствовать.       Подушечкой пальца Кирю сам надавливает на клык Маджимы, и кожа рвётся, выпуская наружу тёмно-красную бусину. Маджима слишком далеко зашёл, чтобы отреагировать вовремя, и когда капля крови Кирю растекается по его языку, он распахивает глаз так широко, будто разом попробовал все наркотики мира. А затем, зажмуриваясь, смыкает губы и жадно высасывает из жалкого пореза всё, на что того хватает. Его стоны мешаются с животным рыком, а движения становятся рваными и хаотичными.       И когда они оба действительно на грани, Кирю кусает его ещё раз — и этот укус уносит их обоих, отнимая всё человеческое и затапливая кровавым дождём наслаждения.