Соловьи на ветвях
Плачут, не просыхая,
Под весенним дождём.
Капли в чаще бамбука…
Может быть, слёзы?
[Сайгё]
Сегодня она побывала в кровавом аду. Ордену удалось прорвать блокаду и пробраться в одну из магических тюрем. Она заходила в каждую камеру, проверяя наличие выживших среди изуродованных и искалеченных тел. Лицо Грейнджер было скрыто тканью, пропитанной маслами и зельями, чтобы хоть немного сбить запах гниющей плоти и испражнений. От заклинания головного пузыря пришлось отказаться, потому что многих рвало от вида останков дорогих им людей. Никто не видел её эмоций, когда она смотрела на тело Лаванды Браун, прикованное к Колесу Екатерины — любимому пыточному инвентарю Долохова. Грейнджер вычеркнула её имя из списка в своей голове, а Рона вырвало, стоило ему взглянуть на обнажённое тело своей любовницы, по частям прикованное металлическими заострёнными на краях прутами по окружности огромного деревянного колеса. Карие глаза внимательно изучали места разрыва плоти, там где торчали раздробленные кости. Браун явно долго пытали, прежде чем разорвать по частям её тело и прикрепить к колесу. Её грудь была выдрана, и плоть уже начали жрать плотоядные черви и личинки, так же как и многочисленные резаные раны на остатках рук и ног. Пальцы на ногах и руках были раздроблены полностью. Грейнджер было интересно, как много она им рассказала об Ордене, прежде чем сдохнуть. Она недолюбливала эту суку за её вечное нытьё и недовольство по поводу скудного рациона, но она была полезна в бою. Могла взять на себя сразу двух противников, иногда троих. Чтобы её схватить, понадобилось пятеро Пожирателей во главе с Долоховым. В том сражении Браун сильно повредила его правое плечо, и он до сих пор был вынужден сражаться левой рукой, поэтому не выходил на стычки один на один. Хотя и прошло уже два месяца. Она пошла дальше, оставляя рыдающего Рона снимать останки Браун на носилки, которые держали двое новобранцев. Пройдя по коридору, Грейнджер ступила в следующую камеру и ужаснулась. В свете факелов на неё смотрели полсотни железных саркофагов в форме женщин. Из прорезей-глазниц текли кровавые слёзы, капая на залитый кровью пол. Комната магглов и магглорожденных женщин-волшебниц. Эта участь ждала бы её, попадись она в плен. Хотя, скорее всего, для неё припасли бы что-то более изобретательное, чем металлические иглы с нанесённым на них медленно действующим ядом, которые пронзали всё тело при каждом движении. Грейнджер посмотрела на свои ботинки, почувствовав, как влага просачивается в прорези для шнурков. Она стояла по щиколотку в крови. Грейнджер вздрогнула, и рука, держащая палочку, напряглась сильнее. Из глубины комнаты раздался еле слышный стон. Она медленно двинулась вдоль железных изваяний, стараясь не издавать ни звука. Отчаянно прислушиваясь к тихому скрежету ногтей о металл, она направилась к ряду из дев в правой части темницы. Стон повторился. Грейнджер шла по проходу и заглядывала в прорези. На неё смотрели лишь застывшие мёртвые глаза. Зелёные. Карие. Голубые. Серые. — Не шевелись. Я помогу тебе выбраться, — как можно более мягким тоном сказала она. Неожиданно раздался крик боли, и Грейнджер метнулась к саркофагу в двух метрах от неё. Отперла его заклинанием, и на её руки выпала Джинни. Непроницаемый панцирь самообладания Грейнджер треснул, и из глаз почти брызнули слёзы, застыв солёными каплями в уголках глаз. Она узнала Джинни по огненно рыжим волосам, глазам цвета ясного неба и усыпавшим лицо веснушкам. Всё тело было в мелких и глубоких порезах от игл. — Джин… Джинни… Девочка моя… Всё будет хорошо… — шептала она, доставая с поясного ремня крошечные флакончики зелий и укладывая голову Джинни удобнее на свои колени. Губы Джинни дрожали, а руки беспорядочно били воздух. Грейнджер пришлось связать ей руки Инкарцеро, чтобы Джинни не сопротивлялась, когда она вливала ей восстанавливающие, крововосполняющие и успокаивающие зелья флакон за флаконом. Убедившись, что она их проглотила, Грейнджер засунула ей в рот безоар, проталкивая его двумя пальцами глубже в горло. Тело Джинни обмякло, а дыхание хоть и было рваным и булькающим, но всё же стало спокойнее, когда к ним подбежали двое орденовцев с носилками. Она сама подняла хрупкое и исхудавшее тельце единственной подруги и переложила на носилки. — В лазарет срочно! — скомандовала она, вкладывая в руку темнокожего, совсем юного мальчишки лет семнадцати свой личный портключ. — Пусть Помфри займётся ей в первую очередь. Это приказ! Выполняйте. Живо! Она глубоко вздохнула, глядя в спины удаляющихся солдат. Когда они выбежали из темницы, её согнуло пополам и вывернуло наизнанку. Грейнджер лишь успела сдёрнуть с лица защитный платок. Хоть бы она успела. Хоть бы Помфри сделала всё возможное. Гарри не мог потерять Джинни вновь. Это бы окончательно сломало его и нарушило бы выстроенный ход партии и всей большой игры. — Блядь… — пробормотала она, утирая тыльной стороной ладони остатки слюны и рвоты с губ. Сплюнула, очистила руки заклинанием и вновь одела повязку на лицо. Сука! Малфой оказался прав! Люди переставали быть для неё людьми, с каждым днём войны всё больше превращаясь в пешек на шахматной доске её сражения. Она двинулась дальше по тёмному лабиринту коридора тюрьмы, по дороге отправляя патронуса Помфри с личным приказом заняться в первую очередь Джинни и прислать новые необходимые поясные зелья. Звук капающей воды насторожил её, и она дала безмолвную команду прибывшему подкреплению, указывая в каком направлении двигаться. Среди своей свиты Грейнджер узнала Невилла по глазам и шраму на виске, оставленному Беллатриссой. Второй парень показался ей смутно знакомым бывшим когтевранцем, а может пуффендуйцем. Ей было без разницы. Вода капала размеренно, и этот звук раздражал барабанные перепонки, отдаваясь эхом в голове. Их маленькая процессия повернула в неровный проём, явно выбитый Бомбардой прямо в каменной кладке. Яркий Люмос, исходящий от трёх волшебных палочек, выхватил из кромешной тьмы сначала изножье деревянной конструкции, а со следующим шагом белоснежные женские ступни. Невилл взмахнул палочкой, и по всему периметру небольшой каменной темницы зажглись факелы. Когтевранец ахнул. К конструкции, похожей на крест, невидимыми путами была привязана Полумна. Над её головой парила вода каплеобразной массой без сосуда. Раз в полминуты из неё выпадала капля, падая точно в окровавленное темечко на светловолосой голове. Белая ночная сорочка была полностью мокрой и липла к скелетоподобному телу. Но больше всего Грейнджер впечатлило лицо. Огромные глаза широко распахнуты, а зрачки безостановочно двигаются, не фокусируясь ни на чём и доли секунды. Губы шевелились, безмолвно шепча лишь одно слово: кап, кап, кап. — Луна… — Невилл вскрикнул и бросился к ней, разрывая невидимые путы и подхватывая девушку на руки. — Нев… Кап… — разобрала Грейнджер только по движению губ Лавгуд, когда поняла, что у той вырезан язык. Безумные голубые глаза остановились на мгновение, а костлявое тело неестественно выгнулось и забилось в конвульсиях. Из полураскрытого рта потекла белая пена, смешанная с кровью и желчью. Невилл сжимал тело Луны в объятьях, что-то тихо шепча ей в макушку. Отстранённо Грейнджер наблюдала за тем, как она обмякла в его руках. Глаза закатились, и теперь были видны лишь кроваво-красные от лопнувших капилляров белки глазных яблок. — Пойдём дальше, Долгопупс. Ей уже ничем не поможешь. Надо осмотреть другие камеры, — бесцветным голосом произнесла она. Грейнджер положила ладонь на его плечо и сжала, вынужденно понимая, что ему, скорее всего, нужна поддержка, на которую она уже давно не способна. — Ты бездушная сука, Грейнджер! — сказал Невилл сквозь зубы, аккуратно укладывая тело своей невесты на каменный пол. Он встал и подошёл к ней вплотную, возвышаясь над гордо вскинувшей подбородок Грейнджер. — Я лишь надеюсь спасти хоть кого-то из этого ада, — прошипела она в ответ. Его большие ладони сжимались в кулаки. Костяшки побелели, а суставы хрустнули от напряжения. — Где та Гермиона, которую я знал? Которая помогала нелепому и неуклюжему мальчику на зельях? Где девушка, чьё сердце было полно света? — зло прорычал он. Она не ответила, лишь прожигала лицо темноволосого парня перед собой. — Ты мертва, Грейнджер! В тебе ни осталось ничего живого, — слова словно пощёчина обожгли её щёки, и он отвернулся, поднимая тело Луны на руки. Он поцеловал ещё тёплый лоб мёртвой невесты и, даже не поворачиваясь, сказал: — Лучше бы ты сдохла, Грейнджер. Он исчез в голубом свечении портключа. А она поймала на своём лице взгляд безымянного когтевранца. В нём читалась жалость в перемешку с отвращением. Она не помнила, как выбралась из тюрьмы. Ощутила лишь, как лёгкие обжёг влажный морозный воздух Силвердейл Бич. Зайдя за границу антиаппарационного купола, она исчезла. — Я думал, ты будешь сегодня позже, Грейнджер, — произнёс Малфой, раскладывая перед собой скопированные документы о предстоящих военных операциях Пожирателей смерти. — Но это даже хорошо, у меня есть, чем тебя порадовать… Она не дала ему договорить, сбивая его с ног и связывая, пущенным в спину Инкарцеро. Его перекинуло через стол, и он оказался на полу, лежа на спине, связанный по рукам и ногам. — Могла бы сразу сказать, что не в духе, — отозвался он, когда она села на него и приставила палочку к его горлу. — Кто засунул Джинни в железную деву для магглорождённых?!— прорычала Грейнджер склоняясь над ним, почти касаясь кончиком носа его. — Грейнджер, я не знаю. Я пытался найти её среди пленных больше пяти месяцев, — обдавая её льдом своего взгляда, сказал Малфой и попытался незаметно дотянуться до палочки в кобуре на правом бедре. — Она жива? — Они… Затолкали… Её… Как… Какую-то… Магглу… В… Этот… Блядский… Гроб… — задыхаясь выплёвывала она каждое слово ему в лицо. От Грейнджер исходила волна стихийной магии, клубясь тёмным сгустком вокруг их тел. Скудная посуда, стоящая на полках шкафа, взорвалась, и на них посыпались крошки штукатурки с потолка. — Давай спокойно сядем, и ты мне всё расскажешь? — кончики пальцев нащупали древко, и он ощутил знакомое тепло и магию в руке. Грейнджер лишь на секунду забылась в своих воспоминаниях. Малфою этого было достаточно. Он, скидывая путы, подмял её тело под себя и одной рукой сжал тонкие запястья над головой. Другая рука сильно сжимала шею. Он знал, какую боль причиняет ей, и надавил на трахею сильнее, чтобы Грейнджер пришла в себя и наконец-то всё ему объяснила. Если это не поможет, он был готов её ударить в любой момент. — Я предпочитаю быть сверху, Грейнджер, — хриплое утробное рычание в миллиметре от её губ, и из её глаз брызнули слёзы. Малфой отпустил шею и со всего размаху ударил её ладонью по лицу. Голова дёрнулась, а карие глаза широко распахнулись, когда его рука сжала в тисках подбородок, а губы накрыли её губы. Она сдалась и закрыла глаза. Парящие по всей комнате предметы мебели и бумаги рухнули на пол. Грейнджер чувствовала, как немеют пальцы, а он лишь сильнее сжимал её запястья над головой, впечатывая всё тело в пол. Целовал сначала грубо, кусая губы и жадно врываясь в рот языком. Но с каждой минутой поцелуй становился более мягким, на тонкой границе с нежностью. Пока он не разорвал его, тяжело дыша и смотря ей прямо в глаза. Грейнджер застонала. Блядство! Ей понравилось. Она хотела ещё! Больше! Этот поцелуй заставил её почувствовать себя живой. Не бездушной. Светлой. Разум был пьян им до беспамятства, когда она прошептала, вновь потянувшись к его губам: — Останься здесь… Со мной… И пусть весь мир сгорит в этом пекле войны… Пока мы здесь… Вдвоём… Только ты и я… — Моя…