***
Мама стояла у плиты на кухне, напевая какую-то только ей известную мелодию под нос под звук бурлящей воды в кастрюле. В квартире стоял аромат домашнего борща. — Привет, мам… Ты рано сегодня, — бросил Киса, проходя к раковине, чтобы вымыть руки. — С работы пораньше отпустили, Ванюш. Но вечером я на вторую работу в ночь уеду, буду утром. Борщ будешь? — женщина приятно улыбнулась, смотря на сына. — Конечно! Еще спрашиваешь! — Я позову тебя тогда, иди, переодевайся.***
На столе стояла большая тарелка борща, чашка чая, сметана с чесноком и много ломтиков хлеба в отдельной пиале. Напротив сидела мама. — Кушай, Вань. — Спасибо, мам! Я голодный, как собака… — Приятного аппетита, — она улыбнулась, подвигая ближе к нему ложку. Ваня кушал, параллельно листая ленту «Топора» в телеграме. — С парнями гулял? — М? Не, с Хэнком у него сидели. — Как посидели? — женщина положила голову на руки, смотря на кушающего сына. Парень отложил телефон, посмотрел на неё. — Да нормально, вроде. Круто всё было, — он повёл бровями, задумываясь, не натворил ли он чего, раз мама завела весь этот диалог. — Ладно, тогда. Кушай. Люблю тебя, — она встала из-за стола, поцеловала сына в затылок и пошла к выходу. Они очень редко проводили время в месте. Из-за того, что семья у них была неполная, женщина вынуждена была проводить всё время на работе, отчего они с Ваней общались крайне редко. — Мам… Подожди. — парень обернулся, нервно сглотнул, собираясь с мыслями. — Присядь, пожалуйста. — Случилось чего? — мама обеспокоено посмотрела на сына, садясь обратно за стол. — Я в больнице сегодня был. — Что стряслось? — она взволнованно нахмурилась и, Ваня, будто провинившись, отвёл взгляд. — Да там… Херня одна. К психологу направление дали. — Зачем к психологу? Ничего не понимаю… Подрался? И Ваня, как на духу, вывалил всё, что тревожило его весь последний месяц. Странные приступы тревоги, помутнения в глазах, странные мысли и ощущения. Рассказывал всё без умалчиваний, сам удивляясь такой открытости по отношению к маме. Они не были чужими, конечно, он любил маму, а она любила его, но сильно близкой и доверительной их связь никогда нельзя было назвать. Ему было комфортнее рассказать всё в компании или разобраться с этим самому, чем доверить что-то маме, хотя, доверие его она никогда и не подрывала. Но сложно и заслужить доверие, вечно находясь на работе. Долгое время подросткового периода Кислов винил маму в том, что та не уделяет ему должного внимания и времени. Потом понял, что ей тоже приходится нелегко, а затем и смирился. Но Ваня, как никто другой, всё же безумно любил свою маму. Ведь она пыталась сделать всё для своего единственного сына, несмотря на то, как часто он её разочаровывать. Женщина прижала ладонь к губам, как-то испуганно смотря парню в глаза: — Почему ты раньше не говорил мне…? — А когда? Ты вечно на работе, а если и дома, то зачем мне лишний раз нагружать тебя. Не думаю, что на работе ты мало устаёшь. Она погладила сына по голове, покачивая головой, после взяла его ладони в свои: — Мы разберемся со всем, ладно? Всё хорошо будет. Ты мальчик умный. Молодец. Я очень тебя люблю, Вань, правда. Только, пожалуйста, что бы ни случилось, в следующий раз, рассказый мне. Он редко говорил маме о том, как сильно любит её. Это казалось чем-то очевидным, и смысла произносить эти слова вслух Ваня раньше, увы, не видел. — Ладно. И я тебя очень люблю, ма, — в душе по родному потеплело. Рядом с мамой, казалось бы, такой хрупкой женщиной, он чувствовал себя как за каменной стеной — в полной безопасности.***
4:09 Киса смотрит на своё отражение в ванном зеркале и пытается узнать себя. Не получается осознать, сон это или реальность даже при больших усилиях. Левая рука уже болит от многочисленных щипков. Отражение в зеркале плывёт, неестественно деформируется, а общая картинка не переставая дрожит. Холодная вода не остужает сознание. Кису трясёт. Страх, почти животный, по нарастающей заполняет всё сознание. Он поднимает пальцами веки, пытаясь разглядеть собственные зрачки, вытягивает щеки, оттягивает губу, и мозг будто кричит ему о чуждости всего того, что он видит. Всё чуждо. Жуткий озноб охватывает всё тело, непонятно, от страха или от холода. Сознание плывёт и плавится, а лицо в отражении продолжает меняться в размерах и формах. Шатаясь, на ватных ногах, с более громким грохотом, чем ожидалось, Ваня заваливается в комнату, трясущимися руками пытаясь откопать что-то в ящике. Строчки на упаковке «Фенибут» плывут, но это и не важно, потому что фиолетовый цвет коробки всё равно подсказывает, что это. Успокоительные, которые он заказал недавно. Без рецепта, но для подростка, толкающего наркотики — не беда. Пачка всё-равно бесследно теряется под ногами. Киса не помнит, принимал ли он сегодня что-то наркотическое. Копается в памяти, но по ощущениям голова вот-вот взорвётся. Он пытается найти хоть что-нибудь в закромах памяти, но всё выталкивается абсолютно разными мыслями, ужасным страхом, перекрещиваясь с плывущей вокруг картинкой и трясущимися руками. Этими руками он с трудом вводит пин-код на телефоне, пытаясь напечатать сообщение. Блять, блять, блять… Ебучий наркотрип. Он хотел бросить. Искренне завязал, не употреблял уже больше трёх недель… Сердце не учащённо бьётся, сердце вырывается из груди так, словно под пятью энергетиками за раз. Или под граммом мефедрона. Бросив попытки напечатать сообщение, он открывает вызовы и на плывущем экране находит нужный контакт. Гудок. Ещё один. Гудки словно врезаются в сознание, плавя мозг. — Кис, ебнутый? — сонный голос хоть на пару секунд, но частично отрезвляет сознание. — Борь…? — сбивчивый, неразборчивый и очень громкий шёпот с заиканием, дай бог хоть пару букв разобрать. — Киса? Ты в порядке? — Приедешь?.. — Сука!