О чёрных котах

      Пожалуй, встревоженное лицо Изуку — это то, что не оставит равнодушным никого. Сол откладывает недоеденную сосиску и убирает руки под стол. Он молчит. Но даже Кацуки слышит это невысказанное "ты хочешь что-то спросить". Изуку неловко вздыхает и ворошит волосы на затылке.       — Сора, я не хочу казаться параноиком, но… — он морщит нос. — Тот мужчина сказал, что узнал твой голос. Что это значит?       Мальчишка приподнимает плечи, опускает, переводит взгляд в сторону. Они сидят в парке за столиком, вокруг журчат голоса, падают кленовые листья. Он выглядит тут уместным и чужим одновременно, такое странное чувство. Но рядом с ним оно постоянно Кацуки терзает, поэтому он не позволяет себе зацикливаться.       — Он мог сказать что угодно, чтобы спасти свою шкуру, — медленно говорит Сол. — Но я думаю, что мне он тоже знаком. Он пахнет примерно так же, как люди, с которыми мне приходилось работать.       Кацуки глухо фыркает.       — Как дерьмо?       Этим он зарабатывает ухмылку, пацан смотрит весело, его глаза искрятся, но искрятся странно. Мрачно и насмешливо.       — Как кровь, порох, грязь и пот. Ты знаешь, что мне снятся сны, — говорит он, кивком указывая на Кацуки. — Наверняка слышал, что я кричал, да? Ты же сам меня будил несколько раз. Мне снился… тот человек. Он, хм, наверное, будет правильно сказать, продал меня сюда. Этот человек не гнушается ничем, чтобы получить то, чего хочет. Он может сделать абсолютно всё, но действовать вот так в лоб не его стиль. Он любит долго выжидать и приходить сам.       — Кто он? — Изуку подаётся ближе, ёрзает на месте. Кацуки понимающе мычит, тоже внимательно вслушивается. В этот раз слова мелкого не звучат неправдоподобно, не просто пустой трёп. Это может быть важно. Он хмыкает.       — Мне ты его имени не сказал.       — Тогда это было ни к чему, — рассеянно замечает Сол. — Я не думал, что он так скоро соскучится.       — Ты, кажется, неплохо о нём знаешь, — Изуку слабо кивает. И снова молчит. Все вместе, они ждут.       Сол разглядывает остатки своего обеда, но интереса в его взгляде нет. Возникает ощущение, что он и вовсе закрывается в себе. Наконец, он откидывается на спинку деревянного стула и прячет руки в карманы куртки, ему не по размеру.       — Его зовут Змеем, типа, призрачным или что-то такое. Потому что он ведёт себя, как удав, и незаметен. Неуловим, буквально. Он отлично знает, когда нужно ждать, а когда можно действовать. Если ждать приходится дольше, чем ему хочется, он сам создаёт условия. Он из тех, к кому нельзя поворачиваться спиной ни при каких обстоятельствах, хотя даже это не поможет, если он захочет убить. Он обитает в основном в Нью-Йорке, редко бывает тут. Чаще просто колесит по штатам, делает там свои дела, хотя я знаю, что родился он здесь.       — Он убивает людей?       — Хех, это слишком просто. Он не любит, когда просто, — Сол посмеивается странным шипящим смехом, и теперь это злость. Это ненависть, которую невозможно скрыть. Это страх, который спрятать он пытается. — Он владеет обширной наркосетью, у него повсюду свои люди. Я уверен, даже в вашем драгоценном геройском сообществе есть парочка человек, которые следят за вами прямо сейчас, но не делают ничего только потому, что он не отдавал приказа. Скорее всего, они всего лишь собирают информацию, а придёт он сам. Когда посчитает нужным, — он поджимает губы. Глаза у него тёмные и хищные, он слишком близко к отчаянию. — Он пытает людей. Тестирует на них новые наркотики, которые сам разрабатывает. Он использует их, как курьеров, чтобы они переносили товар буквально в себе, в кишках, например, или куда ещё влезет. Он продаёт их в бордели, которые тоже ему принадлежат. Ему плевать, кто попадает к нему в руки. Он уничтожит всех.       Не нужно быть гением, чтобы понимать лучше всего за этот день, что мальчишка испытывает страх совсем не такой, как кажется на первый взгляд. Он древний и прочный, он вбитый. Очевидно, что мелкий с этим человеком знаком. Очевидно, этот человек имел с ним дела. Сол достаточно осведомлён, так что не удивительно, если тот преступник пытается его устранить.       — Подарок был тебе? — голос Кацуки хрипит. Сол пожимает плечами.       — Не могу утверждать. Я не люблю, когда умирают невиновные, поэтому сложно сказать. Но предупреждение звучит очень убедительно, скажи?       — Сора, — Изуку тянется к нему через стол, чтобы… наверное, коснуться, как-то утешить через физический контакт. Сол выглядит задумчивым, когда наблюдает за его рукой, склоняет к плечу голову. Но, когда Изуку раскрывает ладонь кверху, что ж, он осторожно сжимает его мизинец в кольце своих. — Скажи, что ты имел в виду, когда говорил, что он тебя продал?       — О, то и имел, — пацан ухмыляется, смотрит Изуку в глаза с весельем, но там, под ним, ярость, и она горит. — Ублюдок не может меня убить, а новые виды пыток пока не придумал. Он продал меня этим вашим… умникам-плохишам, которые начали создавать ному. Сказал, что товар стоит каждой йены, скорее всего. Они поняли это сразу же, ведь убить меня у них тоже не вышло. Даже жаль их, они ведь таааак старались.       Изуку сглатывает, а Кацуки чувствует, что ещё немного, и просто взорвётся. История звучала бы абсурдно, она и звучит, но он видит, как реагирует тело пацана. Напряжение, которое не сочинишь просто так, оно результат долгих лет запугивания. Он хочет не верить. Но для этого нужно проверять. А он не знает, с чего начать.       Изуку подбирает слова первым.       — Значит, ты думаешь, за всем этим стоит он?       Сол пожимает плечами.       — Я этого не исключаю. Хотя для него слишком грязно. Он работает чище.       — Эй, сволочь, — Кацуки дожидается, чтобы пацан посмотрел на него, и оказывается не готов столкнуться с каким-то извращённо-весёлым блеском в алых радужках, — он пытается тебя вернуть?       — Пока нет, — мальчишка смеётся, подрагивают плечи, — но будет, вы сразу поймёте. Когда это случится, не мешайте ему.       — Почему? — Изуку напрягается ещё сильнее. Сол переводит взгляд на него, и больше не шутит.       — Он уничтожит каждого, Декиру. Будь вы сильнейшими на планете, он найдёт способ вас победить. Даже если не убьёт, сделает так, чтобы вы об этом мечтали.       — Не недооценивай нас, придурок, — Кацуки рычит, а Сол хихикает. Это только сильнее бесит. Кацуки хватает его за ворот толстовки и тянет на себя. — Мы не лыком шиты, ясно тебе? Защитить какого-то щуплого пацана нам по силам.       — Я не недооцениваю вас, Кацунян, — хватка ледяных пальцев на его кисти мягкая, но быстро перестаёт такой быть. Давление на суставы нещадное. Сол улыбается почти нежно. — Боюсь, это вы недооцениваете его. Он безумец.       Кацуки знает, что пожалеет об этом. Знает, что не хочет слышать ответа. Но всё равно спрашивает:       — Ну и на кой хрен ему ты, чудовище?       А Сол наконец освобождается и берёт сосиску, уже наверняка остывшую.       — Он убеждён в том, что я ему принадлежу. А мне, знаешь ли, до чёртиков надоело быть его подопытной крыской.       Острые зубы вонзаются в мякоть булки с особой яростью. Кацуки складывает пазлы один за другим и, знает точно, Изуку делает то же самое. Все эти его слова про убийства и отдых, всё это обретает смысл. И, может, все те смерти, о которых он говорил, всего лишь побочный эффект наркотических трипов, но это ещё предстоит выяснить. В мире творится чёрт-те что, Кацуки не может об этом не думать.       И только поздним числом до него доходит: на улице солнечно и тепло, как для начала октября, всюду падают листья, бегают белки и летают птицы. Но мальчишка остаётся с ними тут.

ххх

      Проходит достаточно времени — по мнению Изуку, двух часов достаточно, а мнения Кацуки никто не спрашивает — прежде чем он спрашивает:       — Твои ноги — результат его стараний?       Мальчишка разморен солнцем, на котором всё же порезвился, гоняясь за жирными голубями, ленив и расслаблен. Он остаётся таким и дальше, но Кацуки знает его на этот момент уже довольно неплохо. Он видит напряжение, тут же сковавшее плечи.       — Ага, — только и говорит Сол. Изуку бросает на Кацуки тревожный взгляд. Подрывник отвечает ему равнодушным, мол, жги, чё.       — Расскажешь?       — История не для детишек, — Сол посмеивается, обнажая зубы. Рассказывать не хочет, хотя, похоже, всё же взвешивает варианты. Если наклоненная к плечу голова о чём-то говорит.       Изуку треплет волосы одним из тех нервных движений, которые позволяет себе, когда действительно в лёгком раздрае. Наверное, спит в последнее время он слишком хорошо, раз хочет парочку кошмаров.       — Ты правда не знаешь, сколько тебе лет? — вместо этого пробует он.       — Я думаю… что плюс-минус ваш ровесник. — Сол поднимает взгляд к небу, затем пожимает плечами. — Наверное, больше плюс. Мне кажется, я старше. Не могу точно сказать, я не помню несколько лет своей жизни.       Из-за того мудака, это они с Изуку понимают точно. Из-за наркотиков, которыми он был напичкан каждый из них, опять же, если верить его словам. А поверить в такое… Сложно, и ежу понятно.       Изуку выглядит искренне выбитым из колеи.       — Ты совсем не похож на совершеннолетнего.       — Да, мне говорили, — мальчишка улыбается, в этот раз легко и беззаботно, так, как и должен. — Это многих сбивало с толку, когда я выслеживал людей в барах или клубах. Или когда в принципе там был по другим поводам.       — Не говори, что ты пьянь, — Кацуки морщит нос. В ответ ему звучит смех.       — Нет, Кацунян, я не пью. Если даже кровь пьяного человека попробую, мне потом с огнём труднее справляться. Ты тоже не пей.       Кацуки ошарашенно застывает на месте. Пройдя всего пару шагов вперёд, двое его осталопов останавливаются тоже. Шпендель снова склоняет голову, смотрит с этим своим хитрым прищуром. Кацуки щурится в ответ и слегка скалится.       — Я не дам тебе свою кровь, конченный.       — Я и не прошу. — Что такого забавного в этом всём придурок находит? Улыбка только сильнее растёт у него на лице. Такая же хитрая, как глаза, много знающая, много значащая, но шифры его Кацуки до сих пор не понятны, как будто каждые две секунды меняются. — Уверен, тебе трудно будет контролировать взрывы, если ты выпьешь.       Кацуки стремительно преодолевает расстояние между ними и тычет пальцем в чужую грудь. Нависает опасно, а тот смотрит исподлобья, только враждебности в этом никакой нет. И страха нет тоже.       — В отличие от тебя, дохлого ленивого слабака, я справлюсь со всем, — чеканит Кацуки. Зуд причуды сидит под кожей, нервный. Он вскидывает гордо голову. — И уж точно смогу уложить твоего мужика, если понадобится.       Он уходит вперёд, а за спиной у него журчит тихий смех. Изуку бесформенно гудит на фоне, а голос мальчишки звучит звонко, когда он отвечает.       Кацуки отчётливо слышит: "Надеюсь, не понадобится", — и чувствует, что речь совсем не о страхе за удава. Или как там его.

ххх

      Последние две недели он проводит в городе. Это очень близко к глотку свежего воздуха, но всё ещё не оно.       Несмотря на немного осязаемое беспокойство вокруг, всё более-менее тихо-мирно. Скучно до жути. Он пытается понять, кто из союзников может быть замешан в делах Змея, кто из них имеет отношение к новому набирающему обороты культу. Разговоры о заговоре не смолкают ни на минуту, шуршат за каждым углом, пока не заменяются испуганными глазами. Дурдом полнейший.       Про самого Змеюгу он тоже пытается раскопать, но поиски ни к чему толком не приводят. Вообще все. Ни о нём, ни о союзниках, ни о том, как они друг на друга выходят. Отчасти потому, что самому Кацуки всегда было плевать на всех героев, кроме Всемогущего, после него — Старателя. А к остальным он никогда не питал особого доверия. Может, если только исключить из списка Стёрку. Стёрка мужик что надо.       Это угнетает. Поиски сами по себе труд собачий, но когда нет никакого результата, ещё хуже. Может, придурок и вовсе навешал им опять лапши на уши. Может, и нет никаких подставных. Может, и Змея нет. Он всё равно передаёт информацию Цукаучи. Если полицейские узнают больше, он хочет об этом знать.       Кацуки уже сам готовится писать запрос на возвращение в Академию, когда штаб начинает тонуть в звуках тревоги. Наконец-то.       Динамит прибывает в числе первых. Он уже в курсе дела, когда не приземляясь влетает в окна на седьмом этаже и тут же вступает в бой. Сложно не заметить преступников, даже если они окружены пленниками, как щитами. Даже замаскированные под захваченных, они всё равно палятся.       Здесь достаточно многолюдно, особо не помашешься, и использовать взрывы он может только очень ограничено, практически локально. Всего несколько нарушителей порядка, но высота опасная, он не может рисковать здоровьем гражданских. Зато глаза дебоширам он жжёт световыми гранатами во всю — мелочь, а приятно.       Он слышит паническое "осторожно!" в последний момент, успевает развернуться в ту же секунду. Огнетушитель обрушивается ему на голову, а перед ним оказывается хрупкая на вид девушка, которую всю трясёт. К мокрому лицу выбившиеся из низкого хвоста волосы липнут почти змеями.       — Эт-то… н-не я, — в ужасе шепчет она, её глаза черны и лихорадочно блестят. Она бледная. И он понимает: её контролируют.       Огнетушитель всё равно летит в сторону лестниц, по которым уже подоспевают другие герои. Они занимаются эвакуацией, а Кацуки расправляется с манипулятором сознания, когда с улицы до него доносятся крики.       Он ловит взгляд одного из союзников, чтобы убедиться, что они справятся здесь. И ныряет в окно, сразу же встречаясь с ним практически лицом к лицу. Чёртов Грязевой Ублюдок радостно скалится. В этот раз он больше, выглядит ожившей кучкой дерьма. Смеётся, размахивая щупальцами, и зовёт его по имени. Угрохать бы его уже раз и навсегда.       Кацуки не собирается замедлять своего полёта, нет. Он жутко скалится в предвкушении, заводит руки назад и придаёт себе ускорения.       Его ждёт славный бой.

ххх

      После целой ночи сражений у него отваливаются руки, звенит башка и воняет костюм, но, несмотря на это, он чувствует себя замечательно. Несмотря на это и то, что душ не помогает избавиться от удушливой вони выгребной ямы, в которую он как будто с головой нырнул.       Досадно то, что получилось как раз наоборот. Ублюдок не пытался его останавливать, он позволил Динамиту подобраться достаточно близко, чтобы схватить его и поглотить. Но он не единственный, кто стал сильнее. И гением быть не нужно, чтобы понять, что преступник использовал наркотик, а наркотики имеют свойство заканчивать действовать очень не вовремя. Кацуки воспользовался возможностью сразу же, хотя и так без действий не сидел.       Вспоминая сейчас кучки дерьма, разбросанные повсюду, и болезненные вопли, он скалится в триумфе. Пять с лишним лет тюряги и наркота против четырёх лет ожесточённых битв, изнурительных тренировок и войны? Пф, исход очевиден.       И какой бы бешеной ни была схватка, на самой грани, он выходит победителем. Его руки осматривают, конечно же, ругают за то, что перестарался. Это Кацуки злит. Он приложил усилия, чтобы никто не пострадал, более того, он сдерживался, чтобы наверняка. Но ему всё равно дают запрет на бои на ближайшие семь дней, а вдобавок ворчат о том, что оба лучших героя поколения одинаково себя ведут.       Это злит ещё сильнее.       Едва он переступает порог агентства, ему приходится вмешаться в ещё один бой. Ничего серьёзного, всего-то какой-то урод успевает сыпнуть ему в лицо непонятным порошком без запаха. В этот раз Кацуки себя контролирует уже плохо. Он хочет сделать небольшой прицельный выстрел, чтобы сбить ублюдка с ног, но взрыв получается мощным, от него у ближайших зданий вылетают стёкла. От обилия звуков голова Кацуки начинает раскалываться, и он снова оказывается в лазарете.       В этот раз это не его вина.       Порошок берут на исследование, забирают кровь на анализ, его заставляют ещё раз тщательно помыться. Уроды. Им приходится продержать его под надзором ещё сутки, прежде чем он наконец может встать и быть свободным.       До Академии он добирается пешком. Его не очень заботит то, что всё это беззаконье снова цветёт и смердит так, что глаза слезятся. Нет. Это было всегда и будет тоже. Каждое новое поколение без должного надзора легко выбирает не ту сторону. Не та сторона обещает свободу и деньги, которые не водятся у героев. У героев есть только бесконечные обязательства и страховка, которая не покрывает расходов на лечение.       Прикол концепта героики в основном энтузиазм неравнодушных с синдромом спасателя и могильная плитка в колумбарии раньше тридцатилетия, никаких плюшек. Рейтинг дополнительная мера давления и развлечение для гражданских, но в целом оно ничего не даёт герою, разве только право голоса в некоторых делах, и то никто слушать не будет.       Волнует Кацуки то, что в последнее время нападения случаются слишком уж часто. И что злодеи, которые должны гнить в Тартаре, что-то делают за его пределами.       Перешагивая черту, незримо отделяющую город от территории Академии, он задаётся вопросом: а пацан — он и правда ничего не знает или всё так же умело водит их за нос?