ххх
День кажется хорошим, он на самом деле такой с самого утра. Даже несмотря на то, что снова шумный. Кацуки лениво потягивает кофе из очередного картонного стакана, растянувшись под деревом. Прямо напротив него на поляне остальные бесятся и создают гул, от которого в башке звенит, но здесь тепло, светло и уютно. Так что фиг бы с ними. Ханта присаживается рядом, на неозвученной, но обоими ими принятой дистанции, комфортной для них. Друзья не близкие, скорее просто хорошие знакомые. Кацуки скашивает на него взгляд как раз перед тем, как Ханта открывает рот. — Вы слишком безрассудны. Глоток застревает в горле, проваливается дальше болезненным растяжением гортани. Кацуки вскидывает брови, вынуждая пояснить. Ханта трёт заднюю сторону шеи. Он уже давно не улыбается. По крайней мере, Кацуки не может вспомнить, когда видел его легкомысленным или открытым в последний раз. — Я понимаю, что он не создаёт проблем, — нехотя говорит Ханта, чуть растягивая гласные. Слишком очевидно то, как подбирает слова. — Он послушный и миролюбивый, но вы упускаете из виду то, насколько он опасный. — Да что ты, — Кацуки фыркает. Откровенно говоря, ему кажется, он единственный, кто этого никогда не забывает. Прямо сейчас Денки гогочет на всю округу, носясь с пёстрой игрушкой на палочке туда-сюда, пока Сол за ней охотится. Хвостов и ушей нет, но даже так по нему легко видно, кто он такой и что из себя представляет. Изуку смеётся, просто наблюдая за ними, Мина записывает на камеру. Наверняка всё в видео будет трястись и оглушительно хохотать её голосом. Сол резко тормозит, когда Денки внезапно меняет направление, и кидается следом, ощутимо пропарывая землю. Клубы летят в сторону. Ханта хмыкает. Его такая безалаберность друзей напрягает. — Вы забываете, что он убивал, — снова говорит он, — и что он далеко не святой мальчик. У него слишком много свободы, а теперь вы ещё и лицензию ему дали. Он часто делает что-то сомнительное, разве нет? Я слышал о тех случаях, когда он выходил из-за территории, ослушиваясь приказов оставаться. И отчёты тоже читал. — Так ты всё же умеешь читать, поздравляю, — ворчит Кацуки, сминая стаканчик в пальцах. — Давай короче. Ханта скашивает на него взгляд, слегка кривит линию рта в отвращении. Его раздражение слишком легко читается, не нужно даже быть открытым эмоционально. Диапазона Кацуки хватает, чтобы это понять. Его собственное раздражение растёт в ответ. Тупейший разговор, который только зря тратит время. — Я пытаюсь сказать, что вам стоит ограничить его и давать ему куда меньше свободы, — голос Ханты становится ниже, напряжённее, когда он разворачивается к Кацуки полностью и выкидывает руку в направлении бесящихся и смеющихся ребят. — Он спокойно перережет тебе глотку и выпотрошит, только потеряешь бдительность. Я не понимаю, почему вы так расслаблены в его присутствии. Денки и Мина в него по уши, Эйджиро тоже, а я поверить не могу — вы что, все настолько тупые, чтобы доверять ему аж так? — А тебе не кажется, случаем, что ты суёшь свой нос не в своё сраное дело? — Кацуки скалится в ответ, тоже разворачиваясь. он не позволит кому-то в принципе возвышаться над собой. — Сейчас мы смотрим за ним. Мы, сечёшь? И учителя. Думаешь, мы не в состоянии понять, насколько он не безобиден? — Вы все ведёте себя как раз так, будто забыли. — Это тебя не касается. — Он перебьёт каждого из вас. — И это тоже не твоё дело. — Моё, потому что он станет причиной ваших смертей! Кацуки стискивает кулаки, подавляя причуду, которая рвётся наружу, только бы взорвать этого умника хренова. Всё его тело натягивается, под кожей становится горячо. что там про хороший день? Вычёркивайте нахрен. В голове у него проносится тот день, когда придурок кинул ему видео, в котором Сол ловил паука в общежитии. За кадром были слышны только голоса ребят, спрашивающих, пишет ли он, и комментирующих происходящее. Тогда казалось, что Ханта тоже принимает или хотя бы нейтрален к мелкому, но сейчас? Он не понимает, зачем тогда он делал это. Или что такого сделал Сол, чтобы возможное хорошее отношение к нему было перечёркнуто. Именно этот момент мелкий выбирает, чтобы прыгнуть на него почти с разбегу, обхватив руками. Вместе, они прокатываются по земле, прежде чем застывают: Кацуки снизу, пригвождённый к листве и траве, с чужой рукой, лежащей у него под затылком, чтобы не ударился, и Солом сверху. Тот нависает над ним, горячий шёпот шелестит над ухом: — Мне он тоже не нравится, — затем мелкий приподнимается, смотрит в глаза, позволяя увидеть, как метки на щеках и спинке носа слегка мерцают, когда он сдерживается, чтобы не выпустить хвосты. Затем легко улыбается, повышая голос, ведь тайны остаются только между ними двумя: — Прости, меня занесло. Хочешь наперегонки до дома? — Хочу, чтобы ты слез нахрен, — рычит Кацуки, сгребая в кулак ткань на его спине. Мальчишка улыбается шире, хихикает и сползает с него, помогая подняться следом. Кацуки фыркает и отряхивает зад от пыли. — Придурок. Разве у котов не отменная реакция? — Я просто заигрался, — беззаботно улыбается Сол и закидывает руки за голову. А смотрит так, будто говорит вообще не об этом. О запахах, скорее всего. О том, как он чувствует Кацуки на каком-то уже подсознательном уровне. Что-то потустороннее есть в его глазах, что-то злое, что-то холодное, обращённое не ему вовсе. — Ну так что? Перегонки? — Всё хорошо? — Изуку появляется рядом, замирает сбоку от них. Остальные смотрят со своих мест, озадаченные, выжидающие. Ханта хмурится, взгляд у него нехороший. Кацуки закатывает глаза. Их разговор точно не остался для ушастого прохвоста загадкой. — Заебись всё, — ворчит он, убирая руки в карманы. Затем, хмыкнув, вынимает одну и сгребает мелкого к себе ближе, наваливается на него. — Мы чего-то о тебе не знаем? Сол жмётся в ответ и цепляется за ткань толстовки у подрывника на спине. Тихое мурлыканье разливается между ними рекой. Изуку склоняет голову к плечу, выжидая, напряжение из его выражения лица никуда не девается. Мелкий внезапно широко раскрывает глаза. — Я умею водить байк. Кацуки хмыкает и щипает его за край уха, чтобы не расслаблялся. В этот раз он уже ничему не удивляется, совершенно. Скорее, стоило бы насторожиться, если бы придурок сказал, что уже всё им рассказал. — Ты наигрался? — Да, — Сол широко улыбается вновь. — Теперь поспать бы. — Дома поспишь. — Звучит отлично. Тогда всё же домой? Изуку хихикает, расслабляясь, пристраивается с другой стороны. Кацуки закатывает глаза, треплет чёрные волосы и отпихивает мелочь подальше. — Без беготни. Без советов он как-нибудь сам разберётся.ххх
Первая вылазка не что-то прям серьёзное. Так Кацуки кажется. Они просто бегают по городу, а темнота собирается вокруг них грозовыми тучами. В чёрном костюме с насыщенно-красными вставками Сол умудряется как-то сливаться с ней, вливаться в неё. Они бегут с ним, но даже так умудряются потерять несколько раз, хотя он всё это время находится с ними рядом. Над этим он тоже посмеивается. Только к полночи Кацуки внезапно понимает, что происходит. Они ищут. Сола ведёт запах и интуиция, их — он. Кацуки подбирается сразу весь, затыкает рот и следует за ним. Мелкий перехватывает его взгляд, понимающе ухмыляется, и это всё. Больше не отвлекается. Изуку тоже молчаливо шелестит вместе с ними, чуть позади. Полное покрытие издаёт едва слышные звуки. Он никогда прежде не был свидетелем того, как Сол начинал и заканчивал поиски. Только слышал что-то урывками, из общих впечатлений Изуку, когда тот пачками жрал всю ту лапшу, что ему вешали на уши. Но теперь они оба видят его за работой. Уверенные движения тела, упругие прыжки. Он использует какую-то смесь паркура и бесконечной вереницы переворотов, а потом бежит, бежит, бежит. Хвосты слегка тлеют, давая им понимание того, где именно в опустившейся ночи он находится. Длинный ремень с двумя концами — имитация хвостов при свете дня — покачивается за спиной, ветер подхватывает его. Наверное, вдвоём с Изуку они шерстили бы город несколько дней. Им пришлось бы обследовать каждый закоулок, все возможные места. Но этот знает, что ему надо. Ещё даже не начинается утро, когда он останавливается. Кацуки оборачивается. Волны шелестят у ног, сливная труба исторгает зловонье тонкой струйкой. — Это здесь? — Изуку обходит берег немного, молнии всё ещё с ним. Он останавливается у трубы с задумчивым видом. Сол кивает на неё. — Там. Мы туда не пойдём. Кацуки моментально напрягается. Он только хорошенько разогрелся, ещё слишком рано домой. Плюс постоянное нахождение на взводе должно дать хоть какие-то плоды, найти выход. Это будет справедливо, в конце-то концов. — Почему? Но мальчишка только качает головой. — Если мы устроим тут бой, вода хлынет внутрь. Все улики уничтожат, а нас просто утопит. Кацуки ухмыляется, облокачивается на бедро и вскидывает горделиво голову. — Разве не ты заливал, что тебя невозможно убить? А Сол смотрит на него сквозь прищур, из-под сбитой от бега чёлки. Ветер перебирает длинные пряди, висящие у висков. Он прячет нижнюю часть лица за высоким воротом короткой объёмной ветровки от геройского костюма. — Но вас-то можно. Изуку кивает и сжимает плечо Кацуки. Тот тут же скидывает его руку с коротким рыком, занося кулак для удара, которого всё равно не следует. Он хочет приберечь запал для более решительных действий, чем разносить старый вонючий порт с этим придурком. — Мы отметим место на карте, — уверенно говорит Изуку. — Ты уверен, что это здесь? — Можешь проверить, — Сол покачивает хвостами, только так и выдавая лёгкое раздражение. — Не думаю, что там лабиринт из коридоров, места не много. Я слышу голоса и гудение оборудования. И запах. — Тут воняет дохлыми чайками и рыбой, — Кацуки морщит нос. — Как вообще ты это место нашёл. — Я просто знаю, что искать. У лабораторий смрад сильнее этого. Хотя этот мне тоже не нравится. Подрывник ухмыляется и наклоняется к нему ближе, понижая голос. — Разве ты не чертовски голоден? — почти урчит он. Почти. — Там ведь есть еда. Чего ждёшь? — Ты подбиваешь меня на необдуманные поступки, — тянет Сол, глаз с него не сводит. В них серьёзность сменяется насмешливостью, он явно хитрит. Кацуки улыбается шире, не пряча зубов. — О да? А мне кажется, твой план продуман до мелочей. Проныра весело фыркает и выглядывает из-за его плеча, чтобы посмотреть на Изуку. — Я пойду вперёд. Выманю их сюда, тогда вам будет где разойтись. Дайте мне минут 10. — 5, — Кацуки показывает раскрытую ладонь. Для наглядности. Он совсем не ожидает, что мелкий шлёпнет по ней своей. Когда это происходит, лишь закатывает глаза. Что за идиот, ну серьёзно. — Тебе больше не надо. Если не уложишься, пойдём туда. — Ты заставляешь меня делать супер-необдуманные вещи, — мальчишка вздыхает и накидывает капюшон. Кольца вокруг пальцев исчезают, появляются когти. Он притягивает Кацуки к себе за ворот костюма. — Если вы туда сунетесь, я утоплю вас сам. Но сначала сожру, ты прав, — он облизывается кончиком языка, голос падает в урчание. — Я чертовски голоден. Он замирает у трубы, делает несколько глубоких вдохов, прежде чем прыгнуть, схватиться руками за верхний выступ и нырнуть внутрь тоннеля. Его едва слышные шаги по воде стихают очень быстро. Кацуки кидает на Изуку взгляд. Если тот о чём и догадывается, то упрямо молчит. Даже смотрит в другую сторону, будто не при делах. Этим себя и палит. Не то чтобы это меняет что-то, на самом деле. Кацуки оглядывается вокруг. Порт заброшен уже много лет, два когда-то хороших судна сейчас всего лишь ржавые бесхозные корыта, которые так и не смогли, а может, не захотели продать. Удобное место. Аварийное положение отталкивает людей, никаких свидетелей, никаких камер. Причуда слегка трещит между пальцев. Славная их ждёт срачка.ххх
Срачка и правда выдаётся славная, суперская. Нескольких выбежавших наружу лаборантов тут же пеленает Изуку, а вот ному уже встречает Кацуки. Дикий оскал и распалённые ладони его фирменный знак. Ному с ним не знакомы, но даже они мешкают недолго, прежде чем напасть. Кацуки отдаётся сражению с головой. Когда можно не сдерживаться, он неудержим. Взрывы оглушают его самого, от яркого света в глазах рябит, но он прям живёт этим боем. Столько времени эти ублюдки прятались у них под носами, а он не спал, бесконечно размышляя о том, как их найти. Найти хоть кого-то, из кого можно выбить информацию о проклятом Шинье. Да хотя бы что-то, что поможет охватившему Японию пиздецу прекратиться. Ному регенерируют быстро. Даже если это было бы не так, он не стал бы с ними нянчиться. Ему плевать, были ли они когда-то живыми, а если да, то кем. Плевать, что будет с их родственниками, которым придётся нести весть о гибели. В этот момент от фонтана его эмоций дрожит земля, воздух пахнет дымом и карамелью, припечённой кровью. Он смеётся. Сол врывается в сражение огненным смерчем, необузданный настолько же, насколько себя чувствует сам Кацуки. Жар его пламени такой же сильный, как взрывы. Волны, которые он пускает, нагревая воздух, а потом резко остужая, отрывают ному конечности, разрывают на части. Кацуки концентрируется на битве, точно зная, что его спину в случае чего прикроют. Изуку мелькает тут и там, бесконечно атакуя. Его пламя не берёт только потому, что он слишком для него быстр. Годы боёв помогают ему в совершенстве овладеть всеми причудами, что у него есть. Он показывает всё, на что способен, пробивая одному из ному грудину кулаками, а второму отрывая голову. Отвлёкшись на него, Кацуки почти тут же попадается — так тупо. Едва успевает среагировать, чтобы хотя бы просто уйти с линии огня, как Сол защищает его. Прыгает на огромного ному и вонзается в его горло зубами. Кровь хлещет туго и вонюче, а он отрывает смачный кусок и проглатывает с низким рыком. Всё его тело обнимает огонь, хвосты похожи на яростных змей. Ному горит заживо, пока он его ест, только туже оплетая всеми конечностями сразу. А затем вонзает руку в получившуюся в горле дыру и мрачно посмеивается, распаляя чудовище изнутри. Кацуки решает объединиться с Изуку, что у них всегда хорошо получалось. Мелкий нападает на крылатого ному, а остальные летать не могут. Удобно, даже если приземление получается далеко от мягкого. С первыми лучами солнца они наконец заканчивают. С головы до ног обляпанные кровью и кусками плоти, вонючие и измазанные в саже, они заканчивают. Сол дожёвывает последний кусок чего бы то ни было — фу, какая гадость всё же, — слизывает чужую кровь с руки и прячет нижнюю часть лица за маской в виде челюстей пумы в японском стиле. Встаёт вместе с ними, убирает волосы с лица и удовлетворённо вздыхает. — Я забыл, что могу их плавить, — смеётся вдруг. — Увлёкся всеми этими взрывами и разрыванием на кусочки, арр, мясо, кровь, кишки! А потом мне показалось, что вам станет слишком скучно. Его голос хрипит, то ли обожжённый, то ли загнанный. Кацуки облокачивается на него, как обычно, и переводит дыхание. Локти и запястья приятно ноют, но это он только сейчас называет боль приятной. Потом, он знает, будет уже по-другому, и он будет зол. Изуку качает головой, снимая респиратор. У него только нижняя часть лица и чистая, а по контуру от сажи смешной контур. — Надо было это сделать, — посмеиваясь, отвечает он. — Мы уже не так молоды. Ному какие-то слишком обозлённые, нет? Мальчишка обвивает талию Кацуки рукой, придерживая, будто бы. Обнимая на самом деле. Охраняя. — Я вас старше, Декиру. Не знаю, о чём ты говоришь. И да, они злее, чем ваши, потому что их так программируют. Никто из них не умер без сожалений. Ждать вызванные службы вот так, когда пахнет больше дымом, чем гнилью, приятнее намного. Когда полиция и кареты скорой помощи наконец приезжают, солнце уже высоко. Кацуки и Изуку занимаются тем, что докладывают о произошедшем, помогают загрузить лаборантов в машины. А когда заканчивают, наконец-то предвкушая отдых, Сол нежится на одной из карет, подставляя лицо солнцу. Маска всё ещё на нём. А под ней, Кацуки уверен, всё в крови.ххх
К их с Изуку большому удивлению, воодушевление Сола девается куда-то, так и не раскрывшись в полной мере. Неожиданно для них, он начинает скрываться бо́льшую часть времени. Слишком много его проводит за тренировками. Когда к нему присоединяются, остаётся в стороне. А даже если с ними, всё равно где-то глубоко в своих мыслях. Изуку встревоженно изгибает брови, Кацуки хмурится. Не в его правилах спрашивать то, что обычно спрашивает Изуку, но оба они в этот раз молчат. Знают, что пацан сам расскажет, если посчитает нужным. Или если не сможет найти ответы самостоятельно. Они дают ему чуть больше свободы. Меньше контроля, но не меньше наблюдений всё равно. Только потому, что должны убедиться, что с мелким всё будет хорошо. Что никто не стырит его прямо у них из-под носа, не обведёт нескольких профессиональных героев вокруг пальца так же, как в прошлый раз. Теперь все студенты под очень тщательным надзором и проходят психолога минимум раз в месяц, просто чтобы убедиться, что они тоже в порядке. Что среди них нет легко внушаемых идиотов или латентных злодеев, только и ждущих момента переметнуться на другую сторону. Но, так или иначе, всё хорошо. Поэтому они напряжённо ждут. Одиночество мелкому не нравится, вот что им становится понятно довольно скоро. Они с Изуку смотрят телевизор, шерстят новостные каналы, тщательно отслеживая ситуацию в городе, и параллельно перебирают отчёты. Делать работу дома — отстой полнейший, но оставить опасного преступника тут вообще одного идея ещё хуже. Так Кацуки успокаивает (вовсе не оправдывает, не-а) себя, а что говорит себе Изуку, его не особо волнует. Сол не обходит диван, как все нормальные люди. Он перегибается через спинку как раз между ними, натыкается на отчёты, лежащие на сидении, хватает пару документов и с задумчивым видом изучает их. Кацуки скашивает на него взгляд. — Если увижу не на том же месте, откуда ты это взял, пущу на шаурму. — Шаурму не из котов делают, — отстранённо замечает Сол и берёт ещё один лист. — Я не против, если вы напишите, что я повёл вас туда. Мне ничего за это не сделают. Я всегда куда-то кого-то веду. Вы не первые герои, которым я так помог. Кацуки закатывает глаза и вырывает у него бумаги, кладёт на место и возвращается к своим. — Ага, как скажешь. Ещё что-то? — Что с тобой происходит? — спрашивает Изуку, полностью отложив работу на край журнального столика. Его взгляд встревожен и отчасти печален. Сол тихо вздыхает и переворачивается, ложится на спинку лицом вверх, потом смещается, пока не оказывается на ней весь. — Рефлексия. — В ней есть что-то плохое? — Для меня время идёт не так, как для вас. Но я здесь уже… чуть больше полутора лет, да? И вижу, что стал другим. Не то чтобы плохо, просто… Не знаю, как будто странно. Я думал о том, каким был до вас, и для меня эта разница слишком большая. Изуку терпеливо ждёт, но, конечно же, никакой конкретики за заявлением не следует. Поэтому Кацуки вздыхает и тоже откладывает бумаги, чтобы посмотреть на мелкого. Тот покачивает хвостами, свешенными подрывнику на плечо, слабо щекочет кончиками край щеки. Кацуки смахивает их. — Стал феей? Сол посмеивается, фыркает и закидывает руки за голову. — Пока только твоей принцессой, — ухмыляется. — Нет, просто повзрослел. Стал как будто более целым. У меня такое чувство, что мне в жизни так спокойно не было. Хотя полностью расслабиться не получается всё равно, но я вижу, что становлюсь сильнее. И это подстёгивает меня заниматься ещё больше. Изуку улыбается и зарывается ему в волосы пальцами. Мальчишка тут же прикрывает глаза, действительно расслабляясь. — Ты и правда становишься сильнее, — нежно произносит Изуку, — но мы были бы тебе благодарны, если бы ты был с нами чуть более открытым. Мы за тебя переживаем. — Почему? — Сол изгибает шею под странным углом и смотрит на него заинтересованно. — Я же, типа, ни о чём плохом не думаю. — Мы не можем знать это наверняка. Ты привык полагаться на себя, да? Я понимаю, почему. Но позволь хотя бы нам немного о тебе позаботиться, хорошо? Сол смотрит на него всё так же не отводя глаз, внимательно и цепко. Затем пожимает плечами и улыбается уголками рта. — Вы и так заботитесь обо мне более чем достаточно, Изуку. Ответить вам тем же меньшее, что я могу. — Тогда сделай так, чтобы мы не ссались ещё сильнее, — Кацуки пихает его в бедро и фыркает, снова хватается за бумаги. — Открывай рот по делу и говори словами, а не знаками. Мы не ёбанные экстрасенсы, понятно тебе? — Правда? Ну и хорошо. Лучше вам не знать, о чём я думаю. Я просто буду об этом говорить. Проныра тихо хихикает и садится, треплет его волосы. Но прежде, чем Кацуки успевает ему врезать или вообще нахрен откусить чёртову руку, тот ускользает на безопасное расстояние, обходит диван по широкой дуге и опускается на пол возле ног Изуку. — Тогда я помогу вам тут. Давайте ляжем сегодня пораньше, да? Вам завтра на смену. — Читать научись сначала, животное. — Я осилил уголовное право, — мелкий показывает ему язык. — После этого мне уже ничего не страшно. Кацуки цокает и швыряет в него ластиком. Сол смеётся, Изуку тоже подрагивает в едва слышном смехе. Два придурка.ххх
Наконец-то — наконец-то, блять — на улицах становится спокойно. Осознавая это в один из дней, Кацуки вдыхает полной грудью, и ему кажется, что даже воздух совершенно другой теперь. Глупости, конечно. Хотя без постоянной вони гари не так уж. А ещё это означает, что у них больше времени на то, чтобы заниматься своими делами. В первый же выходной они все спят почти до полудня, и никто ничего по этому поводу не говорит, когда просыпается. Все они заспанные, с опухшими лицами и следами от подушек. Сол полусонно прочёсывает волосы пальцами, перекинув пряди через плечо. Кацуки хрипло посмеивается, называя его принцессой. Мелкий засыпает за столом снова, так и не ответив. Изуку уходит первым. После обеда у третьего курса практические занятия, он хочет поучаствовать. А раз за студентами есть кому присмотреть, Кацуки хватает ушастого за шкирку и тянет на улицу. Так они и оказываются на свободной арене с трибунами. Навевает не самые приятные воспоминания, ассоциации крепнут. Но Сол трётся о его плечо щекой и ускользает от подзатыльника. Ухмыляясь, он занимает положение для защиты, огонь коротко вспыхивает вокруг ладоней. Кацуки скалится в улыбке и бросается вперёд. В моменте ему совершенно плевать на то, что с ареной станет. Он не прочь разнести её всю по микроскопическим камешкам. Он совершенно не жалеет сил, когда нападает, и не сдерживается, когда приходится защищаться. В отличие от их первых схваток, Сол теперь не боится идти в наступление. О себе он знает намного больше, умеет делать фокусы и не стесняется пускать в ход всё, что у него есть. Ловко уворачиваясь от гаубицы, он улыбается и атакует тут же. — Как-то слабовато! Покажи мне больше, детка! — слышит Кацуки, и его это бесит. Он копит пот, пока уверенно, снова и снова, наносит удары по щиту. — Хватит прятаться, жалкое ты подобие на человека! — рык разносится по округе, резонирует внутри. Сол смеётся, снимает барьер взмахом руки и тут же уходит с линии атаки через все те тупые акробатические перевороты, которые даются ему слишком легко. — Ты точно попал в мою точку Джи! — Сволочь! — Ты просто бесишься, что достать меня не можешь! — А ну иди сюда!! Резко отводя его кулак тыльной стороной ладони, Сол оказывается прямо напротив его лица. На его собственном лукавая улыбка, глаза игриво прикрыты. — Если бы ты мог, ты бы тоже прятался, Кацунян. В ответ на его глубокое урчание Кацуки рычит и бьёт снова. Кулак бы наверняка настиг самодовольного лица, если бы не чёртов барьер. Он ухмыляется и выпускает всё, что в нём накоплено. От взрыва земля дрожит, вылетают стёкла. Сол смеётся, оказываясь на краю арены. — Так секси! Не сдерживайся! — Завали нахрен!! Они продолжают эту бешеную пляску, у них нет времени, чтобы перевести дыхание. Поэтому Кацуки непонятно, откуда мелкий спиногрыз находит силы на болтовню, которая его из себя выводит на раз-два. Мальчишка пробует что-то новое, это смело, в такой-то схватке. Кацуки метит ему в голову, но едва до неё остаётся считанное расстояние, его кровь вскипает. Костяшки ударяются о щит. В этот раз он мягче, поддаётся, но коснуться мелкого не удаётся. Кацуки отскакивает сам, чтобы не получить когтями. Сол идёт в наступление тут же, перенимая ведущую позицию в их танце. Крошки бетона у Кацуки под ногами взрываются, будто в них стреляют невидимыми снарядами. Ему приходится действовать на опережение, он не боится столкнуться с атакующим его пацаном лицом к лицу и принимает удар ногой сверху на скрещенные над головой руки. Как тогда, с Изуку, когда они впервые вот так же серьёзно бились после Камино. Он скалится, хрипло выдыхает и собирается контратаковать, уже заносит руку, чтобы схватить придурка за ногу и повалить его на арену. Но тот вдруг отвлекается на что-то: в одно мгновение искрящиеся глаза смотрят только на него, а в другое полностью концентрируются на чём-то ещё. Он кидается в сторону и начинает странно метаться. Кацуки выпрямляется. Неожиданная заминка даёт ему возможность перевести дух, а он удивлён, что вообще запыхался. Он утирает пот тыльной стороной кулака, но когда видит, что именно позволило ему передохнуть, снова бесится. Мелкий гоняется по арене за солнечным зайчиком, как котёнок какой-то. Кацуки оборачивается и видит Изуку с несколькими студентами, которые с интересом наблюдают за ними, приваливаясь к поручням ограждения. — Отличный бой! — выкрикивает Изуку с широкой улыбкой. — Вы потрясающие! Ой! Кацуки взрывается на месте, срывается с него кометой и нападает теперь на Изуку. Студенты предусмотрительно кидаются в стороны, но взрывать трибуны — не то, ради чего он это делает. К сбитым сидениям он прижимает Изуку за грудки костюма, упираясь кедами ему в тазовые суставы, а чужие руки придерживают его под бёдра, но это, скорее, рефлекторная попытка помочь. Поэтому он смахивает руку с одного бедра, тупо не дотянувшись до другой, сладко улыбается в усыпанное веснушками и шрамами лицо и шипит: — Сдохнуть захотелось? Туки-туки, твоя смерть уже тут, утырок. Он швыряет придурка за ограждение и кидается туда следом. Плевать ему, если тот не готов. Пусть отвечает за все свои грехи, раз умный и смелый такой. Сол взвивается на трибуны быстрее, чем укладывается пыль. А Изуку, конечно же, готов, как иначе. Полное покрытие сияет по коже. Он смеётся, ярко улыбается и не пытается убегать. Так что — да. веселье продолжается.ххх
Постепенно, но мальчишка снова вливается в колею. Что бы ни происходило с ним все эти дни, он преодолевает кризис, и в один из дней Кацуки находит его на полигоне, где тот оттачивает очередные атаки. Некоторые ученики наблюдают издалека, в последнее время это случается чаще. Кацуки хмыкает, игнорируя их. Без приглашения или чего бы то ни было ещё, он бросает рюкзак на землю, скидывает рубашку, загибает рукава футболки. И нападает. Сол встречает его атаку с готовностью, даже если до этого не имел ни малейшего понятия о его присутствии. А может, и имел. А может, он всё же как-то так чувствует его. В тишине комнаты, в темноте зашторенных окон, он нападает тоже. Оказавшись прижатым к стене, мелкий с готовностью открывает для него рот и запускает ладони в волосы. Его поцелуи кажутся насыщенными, но они слишком подконтрольные. Это Кацуки бесит. Он хватается за чужую задницу руками, вонзается пальцами в аккуратные ягодицы, разводя их и нажимая между. Сол стонет ему в рот низко и открыто и упирается руками в грудь. — Нет, стой… — Почему? — Кацуки рычит, потому что, да, раздражает. Выводит из себя. — Ссышь? Сол замирает, смотрит на него широко раскрытыми глазами и медленно, медленно сужает их. Его губы поджимаются тонкой полосой, несмотря на то, что от поцелуев заметно распухли. Он молчит, напряжённо выдыхая, а Кацуки надоедает играть в кошки-мышки. Прикольно, конечно, интересная такая получается прелюдия. Но он уже теряет вкус к ней. Поэтому подаётся ближе, вжимается в чужой лоб своим и смотрит в глаза напротив без стеснения. — Почему ты боишься? — спрашивает низко, слегка хрипло. От возбуждения сердце стучит тяжело, Сол наверняка чувствует, ведь его ладонь прямо напротив. — Ты делал со мной такие вещи, но сам идёшь на попятную, хотя в первый раз заливал мне в уши, что хочешь этого. В чём проблема? — Я говорил тебе, в чём она, — Сол огрызается. Выдыхает тяжело, но взгляда не сводит. Его зрачки такие же широкие, какие наверняка у самого подрывника, а на щеках теплится румянец. От него пышет жаром. Кацуки прижимается ещё чуть плотнее, осторожно вжимается в его пах своим и видит, как мальчишка стискивает зубы. — Ты и сам пробовал, знаешь, как это долго. А ещё это больно. Сол об этом не говорит, потому что Кацуки и так знает. Ещё он знает: проблема вовсе не в том, о чём мелкий рассказывал. Он поднимает руку и проводит по лохматым чёрным волосам раскрытой ладонью. Почти обещающее ласку прикосновение, но заканчивается оно стиснутыми на нижней челюсти пальцами. — Думаешь, я не смогу заставить твою жалкую задницу кончить? Сол не сопротивляется, хотя сжимает его запястье в ответ. Выглядит уязвимым и упрямым. Красивый взгляд. Кацуки бы поверил, если бы не чувствовал его возбуждение. Если бы запах не был таким густым. — Что случилось с твоим косноязычьем? — он ухмыляется. — То тебя заткнуться не заставишь, то слова не вытянешь. Объясни, почему нет, и тогда… возможно, я тебя отпущу. Если твои доводы будут достаточно убедительными. Упёртый. Этот мальчишка — он упёртый настолько же, насколько сам Кацуки, но он же тот, кто может прогнуться, если почувствует, что это принесёт ему победу. В этот раз, похоже, он думает как раз так. Кацуки прикрывает глаза и расслабляется немного, позволяет себе звучать спокойно: — Ты… делал мне хорошо так много раз. Почему ты меня боишься? Он слышит, как гулко Сол сглатывает, и щекотно мажет кончиками пальцев по узорам на его скуле, снова зарываясь в волосы. Не действует грубо, никуда не спешит. Если честно, уже и возбуждение потихоньку отступает, хотя до этого тлело. Он допускает мысль о том, что, возможно, не интересен в обратном направлении. Что котяра, если можно так сказать, использовал его. Кацуки бы так и сказал, если бы не удовольствие, которого получил явно больше, чем Сол, который не позволил себе ничего лишнего. Ни одного унизительного слова, ни одного действительно болезненного прикосновения. Ничего того, чего Кацуки не понравилось. — Я не боюсь тебя, — Сол осторожно выделяет последнее слово, касается его под подбородком кончиками пальцев и заглядывает в глаза. Кацуки даже не замечает, что опустил взгляд, и сейчас немного хмурится. Мелкий выглядит беззащитным, так неправильно. Если в первый раз для него оно всё было игрой, теперь это не так. Теперь, после стольких заходов, он знает, что Кацуки не играет с ним. — Со мной сложно. Мне легче доставить удовольствие тебе, чем вынуждать тебя изгаляться, лишь бы я кончил. — Изгаляться? — Кацуки хмурится сильнее. — Вынуждать меня? О чём ты, мать твою? Сол неожиданно мягко улыбается и подаётся вперёд, обвивает одной рукой его шею, а другой ласково пробегается по лицу. Мажет подушечкой большого пальца по скуле и трётся кончиком носа о висок, пока и вовсе не утыкается в него. — Тебе хватает пальцев, чтобы финишировать, — с нежностью говорит он, — ты выглядишь чудесно в эти моменты. Но чтобы кончил я, нужно слишком много всего, и далеко не факт, что у меня хотя бы просто встанет. Я не смогу сделать этого быстро, Кацуки. Ты буквально заебёшься со мной, во всех смыслах. Я очень капризный. "Не капризный, — думает Кацуки, — а сломанный". Он кладёт руки на чужую талию и склоняется вперёд, неожиданно осознавая, что этот пацан аж настолько ниже него. Что у него не очень удобный рост для того, чтобы ткнуться носом в шею, а после скользнуть по изгибу к плечу. Но удобный для того, чтобы укрыть его всего собой. Сол медленно отклоняет голову в сторону, давая ему больше пространства, и Кацуки накрывает его затылок ладонью, удерживая, чтобы не ударился о стену головой. В это же время мажет носом по линии нижней челюсти и прикусывает пульсирующую жилу, заставляя вздрогнуть. — Что из этого должно заставить меня отказаться? — хрипло интересуется Кацуки. Пока что то, что Сол говорит ему, всё ещё не похоже на однозначный отказ. Похоже на предостережение, оправдание, попытку оттолкнуть — но не толчок. Не жёсткое "нет". — Я хочу попробовать. — Не думаю, что это хорошая- — Тогда научи меня, чтоб тебя. Сол удивлённо смотрит на него, чёлка слегка сбита. Так его лицо кажется красивее, с этой лёгкой неряшливостью. Он выглядит естественным, когда чуть-чуть встрёпанный. Держать его в руках неожиданно оказывается приятно. Кацуки тихо выдыхает и проводит подушечкой большого пальца по удлинённому уху, задевая красную кисточку. Тонко звякает бубенчик. — Покажи мне, как тебе нравится. И я сделаю это. От прямого взгляда становится жарко, но Кацуки не отводит глаз. Сейчас, неважно, что там окажется у Сола под кожей, он не поменяет своего решения. Он собирается наседать и дальше. Но если мелкий скажет, что не хочет, и это будет окончательно, Кацуки не будет его принуждать. Они могут закончить вечер и простыми поцелуями, могут попробовать что-то новое или не делать вообще ничего, просто посмотреть фильм. И Кацуки уже готов сказать ему это, но Сол зарывается пальцами ему в волосы и сгребает их в кулак, чтобы слегка оттянуть голову. С тихим коротким рычанием, он прижимается к подбородку подрывника губами, оставляет след от зубов и хрипит: — Ты играешь с огнём, Кааацуки. И отчего-то сомнений в этом нет.ххх
Когда они оказываются в кровати, Кацуки чувствует себя на пороге чего-то нового. Он не стремится узнать тайну, скрытую в решительном взгляде Сола или в том, как он прячет шею. Но он пускает его, разводит ноги и даёт устроиться между ними, кладёт бёдра на его и откидывается на подушки. Наблюдает из-под чёлки, слегка поджимая губы, улыбается самым уголком. — Ты же хочешь прикоснуться ко мне, верно? — и сверкает глазами, будто страха в нём больше нет. А может, и правда нет. Может, Кацуки достоин его доверия. — Я помню, как ты пытался содрать с меня футболку каждый раз. Вперёд. В этот я не буду тебе мешать. — Ты слишком болтлив, — ворчит Кацуки, но удержаться от того, чтобы прикоснуться к открывшейся коже живота, не может. — Как для того, кто две минуты назад не мог и слова, блять, сказать. Сол посмеивается и слегка выгибается, помогая стянуть с себя футболку. Без одежды он непривычный. Ранее Кацуки видел его в собственной же майке с широкими прорезями для рук, видел открытые бока и часть груди — о том сраном видео из камеры пыток он старается не думать вовсе, — но это было невысказанным обещанием. Тайной, как будто он чем-то отличается там. Теперь можно нормально рассмотреть. У Сола хорошее тело: красивые линии пресса, лёгкий объём мышц над тазовыми костями, подтянутые грудные. Он точёный, не жалкий, у него приятные формы. Кацуки проводит рукой по животу, обнаруживая, что кожа гладкая и тёплая. Легко давит под рёбрами и массирующими движениями поднимается к ключицам. Можно сказать, Сол немного худощав: кости слегка торчат тут и там, не критично, но Кацуки не может не заметить этого, когда кончики пальцев цепляются за их углы. Дальше он касается губами. Мажет по ключице, руками стискивая талию и вжимаясь большими пальцами в мякоть живота. В ответ на это раздаётся низкий короткий звук, а откинув голову, Сол открывает для него горло. Подчиняется. Кацуки отмечает его открытым ртом, проводит языком по трахее и внезапно накрывает зубами кадык, зажимая между челюстями. От этого тело под ним мелко вздрагивает, кадык дёргается. Кацуки давит в него языком и сжимает сильнее, оставляя на коже мокрые следы от зубов. Отстранившись, облизывается и резко тянет мелкого на себя за бёдра, вжимается между ними и сам шумно выдыхает. Сол фыркает от смеха, а взгляд его рассеянный, когда он потирает пальцами след на шее. Отчего-то смущённый, Кацуки скалится. — Что тебя так рассмешило, сволочь? — Ты такой милый и неловкий, — с неожиданной нежностью Сол улыбается и протягивает руку, чтобы подцепить низ его футболки. Он садится и прижимается к Кацуки грудью, а тот интуитивно подхватывает его под спину. Сол мурлычет, выгибается от поглаживаний и стискивает ноги вокруг его талии, зажимая между бёдрами. — Как будто не можешь определиться, что сделать первым. Я помогу немного. — Эй, я вообще-то могу- Кацуки выдыхает, резко оказавшись на спине. Сол сверху смотрит на него с ухмылкой, близкой к кровожадной. Глаза его сверкают, но так, без верхней части одежды, он не кажется слишком опасным. Несмотря даже на перекатывающиеся под кожей мышцы и красные узоры, опоясывающие его пальцы и предплечья чуть выше запястий. Он склоняется ближе, упершись рукой в кровать рядом с головой Кацуки. Длинные волосы мягко соскальзывают из-за плеча и щекочут подрывнику нос. — В следующий раз обязательно всё сам сделаешь, — мурлычет он и трётся о его тёплую от прилившей крови щёку. — В этот я тебе покажу. Кацуки тихо рычит в поцелуй, мстительно кусаясь. Он не ожидает того, что Сол укусит в ответ, но тот именно это и делает. Простое действо распаляет, ему это нравится. Зациклившись на размерах и зажатости Сола, он как-то упустил тот момент, что пацан равен с ним. И жалеть его, щадить, таскаться с ним, как с яйцом, не нужно. Он жёстко давит на гибкий позвоночник, проводит ногтями по лопаткам и пояснице. Судя по томному выдоху, делает всё правильно, а потому решает пойти ещё дальше — вскидывает бёдра. Сол вытягивает спину и слегка жмурится, но в долгу не остаётся. Кацуки едва успевает заметить ухмылку на его распухших губах, как всё скрывается за звёздами, стоит котяре толкнуться навстречу. Кацуки сжимает его задницу в ладонях крепко и безжалостно, а тот трётся о него так же, не ослабляя давления собственного тела. Он мелкий, но крепкий. Выдержит это всё. Кацуки пьянит то, что можно не сдерживаться. Он обнаруживает себя на пороге практически вседозволенности, все дороги открыты для него. Куда бы он ни пошёл, Сол будет тем, кто возьмёт его за руку и проведёт выбранной тропой. С ним всё кажется таким простым. Когда Сол запускает руки ему под одежду, он садится и стягивает футболку. Одобрительно заурчав, мальчишка тут же прижимается ртом к его шее, и эта территория всё ещё знакома Кацуки. Ровно как обойти её ещё раз, остаться в тепле изученных сладких местечек, он хочет её покинуть. Вытащить шпенделя из штанов целое приключение. В них нет ничего особенного, это обычные спортивные штаны, но то, как чёртов кошак изворачивается, смешно. А ещё раздражает, поэтому Кацуки просто их рвёт под задушенный вдох сверху, который тот пытается выдать за недовольство. — Ты мне теперь штаны должен! — Это были мои штаны, — резонно замечает Кацуки и смотрит в бесстыжие глаза, в которых только черти и пляшут. — Ты всё равно у меня тыришь одежду, придурок. Сол улыбается, демонстрирует зубы и морщит нос. Именно эту улыбку Кацуки пытается сожрать, когда целует его, и именно этот рот выдаёт судорожный выдох в ответ.ххх
Когда последний клочок ткани оказывается на полу, они оба друг перед другом — обнажённые. Не давая ни секунды свободного для мыслей времени, Сол хватает руку Кацуки и заводит её себе между ног, ещё чуть дальше, а тот послушно следует за ним. Вслепую, неловко, под давлением чужих пальцев Кацуки нащупывает наконец тёплое место между ягодицами и удивлённо хмурится. Кольцо мышц оказывается влажным, а Сол ухмыляется, слегка обнажив один из клыков. — Ебанный ному, — шепчет Кацуки. Мальчишка смеётся, подрагивая плечами, и давит на пальцы. — Пока ещё не ебанный. Давай, растяни меня, Кацуки, — мурлычет он, склонив голову к плечу и сощурившись. От его взгляда, такого непривычно горячего, хочется взорваться. Кацуки чувствует себя загнанной в ловушку дичью, и это чувство его обескураживает. — Вводи сразу два. — Это с хера ли? Сол позабавленно вскидывает брови и выгибает поясницу, чтобы прижаться к его животу пахом. — Потому что я знаю, что смогу принять их. От одного мне не будет ничего. И Кацуки вводит их, может, даже излишне грубо. Вспоминает, как тот делал с ним, и повторяет за неимением более подробных знаний. Он не спешит толкаться внутрь, медленно погружает пальцы во влажное нутро, обхватывающее его бархатистыми стенками. Внутри Сола мерный пульс, нарастающий жар и мягкое давление на костяшки. Ощущается приятно. Кацуки поднимает взгляд, чтобы посмотреть на испещрённое метками лицо, неосознанно приоткрывает рот. Сол уже смотрит на него, уже наблюдает за выражением лица с улыбкой, отчего-то немного виноватой. Когда пальцы оказываются внутри полностью, он издаёт одобрительный звук и подаётся навстречу, мягко раскачиваясь. Тогда Кацуки неожиданно понимает ещё одну вещь. Опустив глаза, он смотрит на то, как член Сола — вставший, небольшой — трётся о его живот, оставляя едва-едва заметный мокрый росчерк. Он аккуратный, с почти незаметным уплотнением у головки, и его Кацуки обнимает пальцами, зажимая в кулаке. Скользнув по верхушке подушечкой пальца, слышит в ответ сдержанный выдох и повторяет. Мышцы вокруг пальцев коротко стискиваются. Сол упирается в его грудь руками, сжимает пальцами грудные мышцы. Использует, как опору, чтобы приподняться и опуститься снова, делает красивое движение, будто рисует задом круг, и низко мычит. Когда Кацуки заглядывает в красные глаза, те слегка затуманены. — Всё хорошо, — говорит Сол, поддевая пальцами его подбородок и склоняясь, чтобы потереться о кончик его носа своим. — Можешь добавить третий. Кацуки сглатывает и вынимает пальцы, но не прекращает касаться. Когда он скользит внутрь, мышцы податливо раздвигаются, принимая их. — Какого чёрта ты такой мокрый? — Моё тело, — Сол запрокидывает голову, подставляя горло ласкающим его губам, — вообще бесполо. Это значит, что оно способно вынашивать детей. Вроде как. Я не проверял. — У тебя нет… ничего женского. — Мне так комфортнее. — У меня… — Кацуки замирает, наблюдая за тем, как Сол насаживается на его пальцы. Три исчезают внутри спокойно, мокрые от смазки и скользкие. В голове у него позорно пусто. — У нас нет презервативов. — Ох, это, — мальчишка посмеивается и качает головой, — не страшно. Я вряд ли смогу забеременеть. — Из-за наркотиков? Сол кивает и обхватывает его нижнюю челюсть. Дёргает на себя и целует, заглушая все возможные вопросы. Неспешно раскачиваясь, он и сам хорошо справляется с тем, чтобы разработать себя, но Кацуки всё равно снова сгибает пальцы, снова слегка поворачивает запястье, толкается глубже. Тихое мычание, пролившееся ему в рот, звучит одобряюще, поэтому он продолжает в том же духе, пока не слышит сорвавшийся с губ шпенделя едва заметный стон, а мышцы не стискиваются снова. Сол отстраняется — покрасневший, немного взмокший. Кацуки ухмыляется и сгибает пальцы ещё раз, увереннее, давя на простату, и прямо у него на глазах Сол весь медленно выгибается, а его рот раскрывается в ещё одном стоне. Это красиво. Иметь такую власть над человеком, чувствовать, что ему хорошо, уметь сделать так, чтобы было ещё лучше. Кацуки хочет знать больше.ххх
Он ускоряет движения рукой, обняв другой мальчишку за талию и накрыв ладонью уязвимое место между лопатками. Сол мягко хнычет, доверчиво наваливаясь на подставленную руку. Он хорош, этот парень. податлив и красив, и его голос, когда он стонет, звучит совсем по-другому. Это больше не та заноза в заднице, что сводила Кацуки с ума в первый раз в этой же самой комнате. Это совершенно что-то другое, что-то иное, что-то, что делает их соучастниками. Кацуки неопытен, но Сол наслаждается его прикосновениями, подставляется под его поцелуи и укусы, даёт рекомендации и хрипло зовёт по имени, дёргая бёдрами вперёд. У Кацуки нет чувства, что он сломает его любым неаккуратным движением. Не церемонясь, он вонзает пальцы так глубоко, как только может, и прикусывает под рёбрами, согнувшись в три погибели. В ответ ему звучит хриплый шумный выдох, но больше ничего. А затем Сол отстраняется, убирает его руку и срывает ещё один поцелуй с губ, прежде чем уверенно опуститься на член. Это немного больно. Несмотря на то, что он мокрый, получается суховато, и оба они шипят. Но Сол не снимается. Наоборот, поджав губы, опускается ниже, пока не достигает основания, и целует снова. Кацуки сотрясает от тугого давления, от жара, проникающего в него снизу, от дрожи, которую выдаёт тело кошака. Просто держать его в руках приятно, но быть при этом внутри — какой-то иной уровень. Сол открывает рот шире, целует глубоко, а Кацуки водит ладонями по его спине и бокам, массирует и легко царапает взмокшую кожу. Пальцы мелкого спускаются по его рукам, перетекают на грудь и играют с сосками, вырывая из горла Кацуки хриплые рыки прямо в поцелуй. Постепенно, медленно, Сол становится свободнее. Бёдра его напрягаются, и он приподнимается, чтобы затем опуститься. От интенсивности ощущений оба они стонут друг другу в рты, и на этом поцелуй прерывается. Теперь Сол достаточно мокрый и готовый, чтобы двигаться свободнее, и Кацуки сжимает его бёдра пальцами, содрогаясь. — Поздравляю с потерей последних крупиц невинности, мой герой, — дразнит Сол, а Кацуки хочет, хочет ответить ему. Но может лишь подавиться воздухом, когда тот задаёт неожиданно быстрый темп. Откинув голову назад, Кацуки стонет так, будто это он принимает. Сол задушено посмеивается и вторит ему, а на своей коже Кацуки ощущает интенсивность его горячего взгляда. Острые коготки вонзаются в кожу сильнее, ощутимо метят её. Пот попадает в царапины и жжёт, но это почему-то приятно. Рот Сола тоже горячий. Когда он накрывает им горло подрывника, тот неожиданно послушно откидывает голову, предоставляя ему больше места. Шершавый язык мажет по коже, обжигая прикосновениями, а зубы оставляют неглубокие, похожие на фантомы метки. Кацуки хватает ртом воздух и толкается бёдрами вперёд, но быстро осознаёт, что поза неудобна для этого. Сол ухмыляется и зажимает его бёдра своими, давит в центр груди и оставляет ладонь так ненадолго. Немного склоняет голову, будто слушает, а затем резко отклоняется назад, упирается руками в колени Кацуки, красиво выгнув спину, и теперь принимает под другим углом. Кацуки стонет в голос и полосует влажную кожу под ладонями глубокими царапинами, а Сол содрогается и стонет в ответ, скалясь. Кацуки кажется, что он в каком-то бреду. Особенный запах мальчишки становится только гуще, более насыщенным. Даже откинув голову в своём наслаждении, он быстро снова ловит взгляд Кацуки и удерживает, и это так ощущается, просто сносит башню. Сложно объяснить словами. Кацуки рычит, любуясь им, стискивает бёдра и задницу до тёмных пятен на коже и не видит, чтобы Сол был против такого. Более того, винные глаза мальчишки и вовсе становятся затуманенными, будто он входит в транс, и в какой-то момент перевернуть его становится очень легко. Он становится податливым, послушным котёночком, который резко выдыхает от смены позиции и вцепляется в руки Кацуки своими. Сложно что-то сказать по его лицу. Но в какой-то момент, толкаясь внутрь горячего тела, Кацуки видит, что что-то не так. Сол присутствует тут физически, но сознание будто ускользает. Его лицо словно немеет, теряет краски, а голос пропадает вместе с силами, которыми был переполнен ещё несколько мгновений назад. Слёзы дрожат в уголках глаз, и в этот момент Кацуки кажется, что всё сломано. Что мальчишка под ним сломан — его руками. Он застывает. Совершенно не знает, что делать, ведь даже на зов Сол практически не отзывается. Осторожно, Кацуки вынимает член и обхватывает бледное лицо ладонями, но ничего не приносит результата. Его переполняет ужас, к которому он совершенно оказывается не готов. Он перебирает в памяти всё то, что Сол говорил или делал, его реакции и намёки. Но ничто не кажется ответом, ничто, кроме одной вещи. Тогда, на пробу, он касается задней стороны его шеи, зарывается во взмокшие волосы. И неожиданно — Сол начинает плакать.ххх
Он возвращается, снова становится собой, но вместо того, чтобы попытаться сбежать или шутить без умолку, вжимается в Кацуки. Крепко обвив руками, утыкается носом в шею. прячется. Кацуки чувствует себя ужасно, настолько виноватым, ничего не понимает, но не произносит ни слова. Садится и тянет мелкого на себя, устраивает его у себя на ногах, как маленького, и обнимает, укрыв одеялом. Сол плачет в его руках почти беззвучно, и горячие слёзы бегут у Кацуки по обнажённой коже, щекоча чувствительные места. О возбуждении нет и речи. Весь жар, скопившийся под кожей, превращается в лёд. Что бы там ни было, Кацуки переполняется отчаянием. Того же самого в Соле, похоже, с избытком. Он дрожит и дрожит, и никак не может перестать, и Кацуки просто водит ладонями по его спине и голове. Руки у него тоже дрожат. — Эй, — зовёт он, как только надломленный плач стихает. Голос хрипит. Хрен с ним. — Что это было? Сол отстраняется — совсем-совсем чуть-чуть — достаточно для того, чтобы просунуть между ними руки, но недостаточно для того, чтобы покинуть тёплый тёмный кокон, в котором они вдвоём оказываются. Кокон этот пахнет подрывником, а теперь ещё и его собственным отчаянием, кислым на вкус, похожим на токсичный дым. Кацуки наблюдает за тем, как Сол вытирает лицо, аккуратно водит по покрасневшей от рыданий коже запястьями. Как неуверенно жуёт губы, не поднимая глаз. Ресницы у него слипшиеся от слёз, веки припухшие. Между бровями нет хмурой морщинки, всё лицо как будто бы спокойно, но Кацуки знает по себе, по собственному опыту, что это за опустошение. Оно ужасное, отвратительное. После такого не чувствуешь облегчения, не наступает долгожданное чувство освобождения. Сол заложник, но в чём заключается его тюрьма — Кацуки не знает. Слишком много вариантов, слишком мало ему известно. Единственное, что сейчас понятно наверняка, что клетку свою Сол носит с собой. — Прости, — хрипло говорит он и вытирает тыльной стороной кисти кончик носа. — Боже, как же стыдно… Я могу… если хочешь, подрочить тебе. Всё же из-за меня- — Завались. Не мели чепухи, — Кацуки не может сдержать рыка, просочившегося в голос, но даже после этого не сожалеет. Поток бреда прерывается. Он обхватывает ладонь мальчишки пальцами и сжимает, ловит подушечками дрожь средь тонких жил. — Расскажи мне, что это было. Я… я сделал что-то? — Ох ты боже мой, конечно же, нет, — Сол коротко морщит нос и наконец-то смотрит на него. В глазах у него больше нет ни тумана, ни удовольствия, ни игры. Он не наблюдает, он наверняка всё прекрасно и чётко видит. Настолько острый взгляд Кацуки видит у него всего во второй раз в жизни. Первый тоже был обращён к нему — из-за Змея. От этой мысли становится тошно. — Это не из-за тебя. Поверь мне. Ты не сделал мне больно и… Это не твоя вина. Это всё я. — Тогда в чём дело? Не сказать, что Кацуки от его слов легче. Он им не верит, хоть и решает довериться. Допытываться не в его интересах, хотя сказать, что ему плевать, тоже нельзя. Сол переполнен загадками под завязку, куда ни ткни, попадёшь в головоломку. Он верит, что мелкий просто расскажет ему, когда придёт время. Как рассказывал до этого. Отчасти ему, наверное, всё-таки немного обидно. Он не думал, что между ними какие-то особые отношения, или что вообще есть хоть что-то, кроме парочки тайн и хорошей совместимости на поле боя. Но его почему-то неприятно жалит мысль о том, что шпендель всё ещё не доверяет ему достаточно, чтобы дать хотя бы один ключ, пусть он не будет универсальным, от всех тех дверей, которые прячут самые большие тайны. Сол тихо выдыхает и покачивает вновь опущенной головой. Он выглядит растерянным и опустошённым, наверняка хочет побыть один. Но пока он не пытается уйти, а Кацуки не спешит отпускать его. — Моё тело сломано, — снова шёпот. Кацуки хмурится, тоже снова. — Ты так старался… Я знаю, что потребуется много времени. И когда подумал о том, что ты заслуживаешь лучшего, мне стало обидно. Тот человек делал со мной такие вещи, а с его подачи другие делали тоже достаточно. Я не могу их забыть, тело всё равно лучше помнит. Ты не виноват ни в чём. Кацуки выдыхает. Гнев нарастает в нём волной, поднимается снизу и бьёт прямо в голову, сшибая по пути преграды и стены. Это первый раз, когда мелкий говорит о насилии напрямую, чуть больше парочки слов в попытке уйти от ответа. Он стискивает когтистую ладонь в своей крепче, мажет по костяшкам подушечкой большого пальца. — Не твоё тело сломано, — он тычет в лоб Сола пальцем другой руки, и для этого ему приходится выпустить его из объятий, но затем он сразу же возвращает всё на место, — а разум. Может, если ты расскажешь. Хер знает. Может, это тебе поможет. Сказать ему есть что, но и этого уже много. Кажется, Солу больше и не нужно. Он слабо улыбается, самыми уголками губ, склоняется ближе и кладёт голову Кацуки на плечо, тычется носом в шею и замирает так. Маленький и непривычно уязвимый. Никогда прежде он таким не был, даже после инцидента с языком. Не показывал себя с такой стороны, нуждающимся и напуганным. Кем-то, кого и правда нужно защитить. Кацуки вдруг понимает, что при упоминании Змея Сол старался не показывать слабостей. Это сейчас он открыт перед человеком, который по идее за ним должен присматривать постоянно. Но однажды, в один из дней, когда безликое "тот человек" обрело, наконец, хотя бы какую-то телесность, добравшись до него, Сол, должно быть, был в ужасе. Паника помогла ему собраться, он запер её и использовал как биту, чтобы справляться. Такой же, как Изуку. Кошмар масштабом с мир. — Прости, — шелестит по коже виновато, с привкусом горькой улыбки, — опять тебе меня не трахнуть… Кацуки раздражённо цыкает и всё же шлёпает придурка по затылку, тут же накрывает его ладонью в защитном жесте. — Переживу, тупица. Котяра посмеивается, хотя бессилие, пропитавшее этот смех, давит в глотку пальцами. В ярёмной ямке застревает ворох всего того, что хочется спросить и сказать. Кацуки не говорит ничего. Свернувшись под одеялом, они прижимаются друг к другу всю ночь. До самого утра Сол молча перебирает волосы Кацуки и гладит висок, а тот согревает ледяные пальцы тёплым дыханием и не отводит взгляда.