ххх
Ранним утром Изуку возвращается из короткой несерьёзной командировки в регионы, но пропадает где-то в городе последние несколько часов. Геройствует, наверное, как обычно. Если бы ему надавали по репе, уже все новости об этом гудели. Кацуки думает, что найдёт пацана на поле, но там его не оказывается. Необычно. Греющимся на солнышке его тоже не находит. С учениками тоже нет. Те только разводят руками и напрягаются, мол, не случилось ли чего, не нужно ли искать массово. Кацуки велит им возвращаться к учёбе и продолжает поиски сам. Так и обнаруживает мелкого в гостиной, рассматривающим что-то. Когда подходит ближе сам, замечает чёрные накладные когти у того на пальцах. Последняя фаланга фиксирует колпаки, а дальше чёрный огнестойкий металл загибается в характерной форме. Кацуки хмыкает. — Симпатичный маникюр. Мальчишка хихикает и откидывается ему на грудь спиной, жмётся лопатками и вытягивает руку, склоняя голову к плечу. Рассматривает как будто бы придирчиво. — Так ты такой тип бойфрендов, да? Кацуки замирает, медленно переводит взгляд с обнажённой ниже плеча руки и смотрит на профиль. Сол откидывает голову назад, ему на плечо, чтобы ответить на зрительный контакт. Выглядит почти невинным, только глаза выдают весь кровожадный опыт, который у него есть. — А мы в таких отношениях? — Кацуки вскидывает бровь. Сол снимает колпаки и кладёт в небольшую коробочку со стикером, который Мэй оставляет только своим любимчикам, после поворачивается к нему лицом весь. Лёгкая улыбка смягчает черты лица, делает его обманчиво невинным. — Я бы этого хотел, — тепло говорит он и распластывает ладонь по груди подрывника, — но нет. Боюсь, я не смогу пойти на это. Кацуки сжимает его ладонь и подаётся ближе. Мелкий не сопротивляется тому, что расстояние между сокращается. Даже когда его хватают за подбородок, просто доверчиво приподнимает голову и закрывает глаза. Сдаётся ему, будто опасности нет никакой. — Почему нет? Ладонь у него на груди сжимается в кулак, разжимается тут же. Мягко, она разглаживает складки на ткани, поглаживает сквозь футболку. Сол открывает глаза, и в них печаль, к которой Кацуки не готов. — Однажды я был влюблён до беспамятства, — тихо говорит он. —Так же, как в тебя сейчас. Его убили у меня на глазах, пока он меня защищал. Я не могу винить его за это, люди хрупкие и… ты тоже. Ты сильнее него, у тебя больше шансов выжить, но рано или поздно тебя не станет. Я не могу… — Эй, — Кацуки обхватывает его лицо и проводит подушечками больших пальцев по щекам, пересекая симметричные узоры. — Посмотри на меня, сволочь. Я никуда не собираюсь. А Сол сжимает его запястья обеими ладонями. И впервые, кажется, впервые за всё это время, впервые с момента, как Кацуки вообще его увидел, он видит его слёзы вот так, не вызванные воспоминаниями или страхами. Слёзы о том, что он сожалеет. Непролитые, они застывают там, в винных глазах. Сол поджимает губы. — Даже если ты доживёшь до глубокой старости, и если мы будем вместе, именно мне придётся тебя хоронить, — шепчет он. — Потому что я переживу вас всех. Это действительно будет так. Кацуки пропускает вдох, на следующем спотыкается. Вот оно что. — Ты боишься боли. — Очень. — Сол трётся о его ладонь. Слёзы его горячие, их не должно быть вообще. Кацуки поражён тем, насколько в этот момент нерушимый мальчишка раним и человечен. Насколько перед ним открыт и искренен. — Я так её ненавижу. В прошлый раз я хотел сдохнуть, лишь бы от неё избавиться. Никки… Никки был там, когда у меня были истерики. Я не ожидал, что любовь сделает со мной такие вещи. — Коты привязываются на всю жизнь, — рассеянно говорит Кацуки. Пацан глухо посмеивается и утирает щёки внутренней стороной запястий. Скользнувшую по одной из них слезинку Кацуки вытирает сам костяшками пальцев. — Это был твой лимит? — Мм, я так думал. — Сол медленно выдыхает, успокаиваясь. Взгляда не поднимает, смотрит в сторону. — Пока тебя не встретил. В тебя нельзя не влюбиться, Кацуки. Ты сильнее кого бы то ни было, но ты… человек. Я буду искренне удивлён, если ты доживёшь до тридцатилетия. — Сволочь, — Кацуки упирается в его лоб своим и говорит то, чего никогда не хотел бы говорить: — Может, ты не заметил, но героем мне быть осталось недолго. — А когда мальчишка поднимает на него широко раскрытые глаза, он поясняет. — Моё тело разрушается, Сол. Я хочу сделать несколько важных вещей, прежде чем мои руки откажут. От него не укрывается то, как мелкий в его руках вздрагивает. Яркая реакция на собственное имя. Но он не концентрирует внимание на этом, будто для него оно вообще не имеет значения. Он подаётся вперёд, глаза раскрываются шире. Дыхание сбивается. Тёплое, оно щекочет кожу у Кацуки на ладонях обрывисто и неровно. — Но у вас тут так много талантливых, очень способных людей, — он болезненно хмурится и сжимает запястья крепче, почти судорожно. — И что, никто не сможет тебе помочь? Кацуки медленно качает головой. — По крайней мере никто из тех, кого мы знаем. Мы проверяли базу несколько раз. Сол утыкается ему в плечо носом. Тихий выдох звучит, как дрожь. Пальцы вцепляются в футболку у подрывника на спине так крепко, будто тот исчезнет прямо сейчас. — Ваши ному — напичканные чужими причудами мертвецы, значит когда-то эти причуды были не их, их смогли изъять. Может, есть кто-то, кто смог бы расщепить их обратно, разобрать мертвеца на атомы, достать то, что нужно. Передать герою, тело которого разрушает его собственная причуда. — Он поднимает голову и смотрит Кацуки в глаза. Так близко, что не может скрыть ничего, что отражается на лице. Ни горечь, ни боль. Да и не похоже, что пытается. — Что ты будешь делать, когда… — Тц. В душе не ебу. Цветочки выращивать. Собирать бенто для бесполезных вас с Деку. Подтирать за вами дерьмо и стирать трусы. — Я серьёзно. — Я тоже серьёзно. "Потому что никогда не думал, что проживу долго", — это он не говорит. Но проныра, должно быть, понимает. Потому что взгляд его меняется, становится сначала замкнутым, затем решительным. Он немного отстраняется и прочищает горло, голос всё равно звучит сипло: — Я так не сдамся. Существуют операции по укреплению суставов и костей, существуют люди, способные обволакивать скелеты других в прочные материалы. Если будет нужно, я найду каждого из них. Ты не будешь забыт. — Он сам обнимает его лицо, а Кацуки даже не думает вырваться почему-то. Может, всё дело в тоне, которым Сол говорит. Может, в рычащих нотах в голосе, от которых у него внутри что-то сжимается и подрагивает. — Ты герой. И как всё до такого дошло? Он ведь всего лишь пытался сказать, что до 30 точно дотянет, а там, может, и дольше получится. Может, он жалко помрёт древним стариком лет через 100. И только теперь понимает, как это всё глупо. Как же бесит. Кацуки хочет сказать ещё что-то, что-то о том, что так он сможет прожить дольше, разве нет? Но дверь открывается. Сол неохотно убирает руки, задерживает взгляд на нём. Только затем они оба смотрят на Изуку, неловко застывшего у выхода. В руках у него какая-то папка. Он слабо улыбается. — Простите, — только и говорит он. — Эм, у нас тут задание в Саудовской Аравии. Вылетаем сегодня ночью, так что… Давайте начнём собираться, да? Кацуки молча кивает. Сол щипает его за запястье, дарит ещё один взгляд и идёт к Изуку, чтобы пометить его. Смущённый, Изуку провожает его глазами, затем смотрит на подрывника. Голова Кацуки переполнена всем, мыслями и событиями. Но по факту — по факту, сказать ему нечего.ххх
До машины у них ещё есть пара часов отдыха. Кацуки думает, что потратит их вовсе не на сон. В голове у него сумбур и клочки дня, но ничто, что он сегодня делал, не позволило ему хотя бы немного расслабиться. Он понимает, что нужно взять себя в руки и дать телу отдохнуть, но сна правда нет. Раздражённый, он выдыхает в потолок и накрывает лицо сгибом локтя. Тихий стук по косяку привлекает внимание. Он видит Сола, стоящего в дверях в коротких шортах и длинной футболке, обнажающей ключицы и частично одно плечо. Длинные волосы разметались по спине, плечам и груди. Он взмахивает хвостами и сжимает ручку двери в пальцах. — Я слышал, что ты не спишь. Можно войти? — Он не лопочет, как многие, кого Кацуки знает. Нет этого бесячего "ох, но если ты не хочешь…". Подрывник ухмыляется. — Разве ты меня не отшил сегодня, а? Сол не смущается. Не ведёт плечами, не пожимает ими. Не закрывается и не пытается уйти. Продолжает смотреть, ожидая чёткого ответа. Так что Кацуки вздыхает и хлопает по кровати рядом с собой. — Иди сюда. Сол прикрывает за собой дверь и укладывается рядом. Его тело горячее, но руки и ноги холодные. Он кладёт голову Кацуки на плечо, а тот обнимает его этой же рукой и прижимает к себе ближе. — Я больше всего на свете хочу сказать тебе "да", — чуть громче шёпота говорит Сол, — но такие, как я, должны быть одни, а такие, как ты, с теми, кто этого заслуживают. — Это с кем, например? — голос Кацуки звучит насмешливо. Он старается не акцентировать внимание на том, как больно в нём отзывается "такие, как я" и "одни" в связке. Он натягивает одеяло, чтобы мелкому было теплее, а тот жмётся к нему ещё, всё так же поразительно ненавязчиво. — Сильные и волевые люди, на кого можно положиться. Умные. Кого не преследуют чокнутые фанатики мертвецов и кто не будет исчезать с радаров в рандомное время дня или ночи. Кто-то более стабильный и простой, чем я. — Сол накрывает его грудь ладонью и выводит кончиками пальцев незамысловатые узоры. — Как Изуку, например. — Изуку? — Кацуки смеётся, вжимаясь в подушку затылком. — С чего бы нам… Он замолкает, потому что это… ладно, имеет смысл. Даже если до этого он никогда не воспринимал слова Изуку о восхищении никак иначе, взгляды или прикосновения были взглядами и прикосновениями между людьми, которым довелось быть и друзьями, и врагами, оставшимся после всего этого союзниками. Вроде как просто доверие и тактильность, разве нет? Сол молчит, и молчание его красноречивее слов и споров, которые можно на эту тему легко развести. Ох, так он серьёзно… Медленно, Кацуки качает головой. — Нет, ты не так понимаешь, — хрипло тараторит он. — Он знает меня всю жизнь, придурок. Он не… — Ты просто не знаешь, как он пахнет, когда ты рядом, — бормочет Сол ему в плечо. — Как бьётся его сердце. Как меняется взгляд, когда мы говорим о тебе. Что с этим делать, Кацуки не знает. Он вонзается зубами в нижнюю губу и замирает так, слишком ошарашенный. Изуку? Влюблён в него? Мир точно сошёл с ума, пока он был слишком занят другими делами. Не вяжется это с тем, что он знает. Не пугает, просто странно. Но есть что-то, что он точно знает. Поэтому сжимает лицо мальчишки пальцами, поднимает голову голову и смотрит в глаза. — Я хочу не Изуку, а тебя, — рычит сдавленно. Сол мягко качает головой и отстраняет его руку. — Хочешь. Просто пока сам этого не понимаешь. — Я не..! — Хочешь меня? Ладно. Но только если ты дашь ему шанс. Вы не должны расставаться, Кацунян. Я не хочу быть тем, из-за кого всё, что между вами возможно, пойдёт коту под хвост. Кацуки моргает. Он правда только что услышал кошачий каламбур? Он скалится и подминает мелкого под себя, а тот позволяет ему это. Между его разведёнными ногами непривычно, обычно они в противоположных позициях. Но Кацуки нравится, каким Сол выглядит вот так, в его постели, с разметавшимися по подушке волосами и с лицом, открытым для него. С глазами, смотрящими только на него. — Если ты так много знаешь, ублюдок, — Кацуки склоняется к его лицу, выдыхая напротив рта, — тогда покажи мне больше. Сол ухмыляется и зарывается в его волосы пальцами, сжимает их в кулак. Хватка слабая, но ощутимая. Кацуки низко рычит, скидывая руку прочь. Сол всё равно тянет его к себе, в этот раз за ворот майки, горячий язык мажет мокрую полосу через его губы. — Думаешь, я просто так языком треплю, да? Тогда тебе стоит посмотреть на него под другим углом. Как считаешь? — Хуйня это всё. — Ты отрицаешь очевидное. Я покажу тебе завтра. У него точно есть что-то в голове по этому поводу. Какой-то план, какие-то мысли, о которых он не говорит. Задавать вопросы тут бессмысленно, Кацуки просто чувствует, что не получит ответов на них. Поэтому ныряет вниз, пока не накрывает его болтливый рот своим. Сол низко мычит, но всё равно отвечает. И на этом всё.ххх
К самолёту идут в молчании. Для них троих — небольшой и вместительный. Кацуки мечтает только о том, чтобы побыстрее закончить с заданием и вернуться к разговорам о личном, расставить все точки, перестав цепляться за запятые и многоточия. Увидеть, что ему теперь можно, а чего всё ещё нет. И можно ли хотя бы что-нибудь. Сол не пускает его внутрь. Прямо у трапа он хватает его за руку. А стоит Изуку повернуться к ним, начинает сжимать ладонь в каком-то только ему одному понятном темпе. Изуку склоняет голову к плечу, озадаченный. Взгляд скользит между их лицами, плечами, останавливается на руках. Брови в замешательстве сходятся к переносице. Вряд ли он тоже спал. Кацуки подозревает, что он думал о том, свидетелем чему стал днём. Свидетелем чему становится сейчас. — Что такое? — голос Изуку звучит взволнованно и немного напряжённо. Сол покачивает головой и тяжело вздыхает. — Самолёты, — бурчит, — ненавижу их. Слишком высоко. — Ох. — Морщинка между бровей Изуку разглаживается, он мягко улыбается, а голос больше не звучит так сдавленно. Даже если отговорка звучит глупо, он не показывает, что не верит. — Не переживай. Если что-то случится, мы тебя поймаем. Сол только отрицательно качает головой. — Лучше бы ничего не случалось. Всё нормально. Коты приземляются на 4 лапы. Надеюсь, мы быстро долетим. Изуку посмеивается, окидывает их ещё одним взглядом, в котором веселья нет совершенно. И поднимается первым. Кацуки дёргает пацана за руку, требуя объяснений. А тот смотрит на него спокойно. — Ритм его сердца. Он изменился сразу же, как Изуку тебя увидел, — низким голосом поясняет он. А затем ритм замедляется. — А это твоё. Улавливаешь разницу? — И чё теперь? — Кацуки слегка скалится. Сол пожимает плечами и отпускает его ладонь. Тепло пропадает вместе с ней. — Он ревнует. Или завидует, я не очень понял. — Поздравляю, блять. Раздражённо, мелкий выдыхает и ускользает в кабину. Занимает место напротив Изуку, а Кацуки закатывает глаза и садится рядом с последним. Одна рука прохвоста лежит на подлокотнике. Кончиком указательного пальца он начинает снова неслышно отбивать темп, и подрывник видит, какой он быстрый. Он понимает. Сол смотрит слишком красноречиво, прежде чем отвернуться к окну и опустить ладонь расслабленно. Изуку непонимающе оборачивается к Кацуки. — В чём дело? Каччан? А Кацуки смотрит на него и видит. Несмотря на всё, зрачки Изуку расширены, он выглядит слегка взволнованным. Не похоже, чтобы перелёт его так будоражил, они летали миллион раз. Как обухом по голове бьёт мысль о том, как много времени прошло с поступления в Академию. Как много всего они вместе пережили. Как много сражений вели против друг друга и плечом к плечу. Как ощутимо Изуку выглядит повзрослевшим, сильным и опасным, когда это нужно. Всё верно, они больше не дети и не тупые подростки, которым только дай драму развести. И это его обескураживает. Стоит только посмотреть нормально, сразу становится понятно то, что и так ясно каждому: Изуку красив. Он запредельно предан и принципиален, но уступчив в то же время. Он буквально по уши. Кацуки чувствует себя под его становящимся всё более напряжённым взглядом уязвимо и открыто. Одной из тетрадок, расписанной подробным анализом, догадками и предположениями о возможностях. Он устало вздыхает и шлёпает придурка по бедру тыльной стороной кисти. — В переосмыслении, — только и буркает он. Изуку хмурится, выдавая степень своего замешательства. Кацуки откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Теперь ему предстоит разобраться, навязчивая ли это мысль или он всю жизнь был просто тупым слепошарой.ххх
Кто-то назовёт это просто случайностью. Кто-то, особо суеверный, проклятьем чёрного кота. Возможно, последним Кацуки взорвал бы задницы за такое. Потому что, по сути, кота нигде и нет, когда самолёт терпит крушение. Всего за мгновение до этого Изуку выдыхает: — Что-то произойдёт. Кацуки не успевает ничего сделать в момент, когда взрывается двигатель и отлетает хвост. Изуку просто вышвыривает его прочь, сам остаётся внутри. Уже через несколько критически важных секунд он и сам летит. Посадку сложно назвать мягкой, определённо. И дураку понятно, что перелом руки и ушибы рёбер даже после попыток маневрировать на взрывах без парашюта — дерьмо собачье, пусть и меньшее из зол. Разбиться о землю ему не даёт только крепкая рука Изуку, который успевает спикировать к нему в последний момент. А вот между деревьев он уже не такой ловкий, как в городе. Они валяются на земле в нескольких сотнях метров от самолёта, столб дыма от пожара видно с их места. Кацуки бьёт по земле кулаком и заставляет себя подняться, Изуку уже на ногах. Они даже не сговариваются, просто идут на поиски. Через несколько шагов Изуку, и без того слишком нервный, взлетает и возвышается над деревьями. Он показывает в направлении самолёта, Кацуки кивает и отпускает его вперёд. Всё с ним будет в порядке, в конце концов. Небо знает, сколько времени они проводят в мокром и холодном лесу. Птицы поют вокруг, где-то в кустах пасутся олени и кабаны, снуют лисы. Кацуки любит природу, но в этот момент она его мало волнует. Он спешит, насколько это возможно, с той дурацкой хромотой, что заставляет левую ногу волочиться. Сквозь зубы, он рычит от накатывающего чувства безысходности. Посреди ёбанного нигде, ну серьёзно. Не повезло героям Аравии. — У меня есть несколько новостей, — шелестит Изуку над головой, звучит судорожно и тараторит. — Пилоты не выжили, но еду и одеяла удалось спасти. Можно сделать там лагерь. Я уже отправил сигнал о падении. Кацуки смотрит на него слишком напряжённо. Неутешительно, хотя иметь какой-то план хорошо. С этим они смогут справиться. — Мелкого нашёл? — ещё один рык. У него пот по вискам бежит, в груди тесно. Изуку качает головой и опускается на землю с ним рядом, поскальзывается на мокрых камнях и торопливо догоняет, когда Кацуки рывком отправляется дальше. — Рядом с самолётом его нет. Он может быть буквально… где угодно. Сам Изуку тоже выглядит не очень. Несмотря на способность летать он всё равно умудряется как-то получить раны, хотя они не такие серьёзные. В основном ушибы и синяки, в волосах, как обычно, кровь, она же бежит по углу его нижней челюсти. Кацуки останавливается. Не похоже, что прямо сейчас они могут сделать так уж много. Сначала нужно помочь себе, таковы правила. Он слабо кивает на кровь на чужом лице, указывая на собственное. — Тебе бы обработать. Изуку касается лица, смотрит на перчатку. Затем зарывается в волосы в попытке обнаружить рану. В перчатках это неудобно, он практически ничего не чувствует, а адреналин не даёт боли окутать его. Хорошо. Значит не такая она сильная. — А тебе руку перевязать. Давай наложу шину и пойдём дальше, хорошо? Сделаю всё быстро. Кацуки сам обламывает ветку покрепче, пока Изуку раскручивает белую нейлоновую верёвку, которую носит в поясной сумке. Совместными усилиями они фиксируют сломанную руку, фиксируют смещённые лучевые кости. Плащ Деку служит перевязью для неё, прижимает повреждённую конечность к груди крепко и плотно. Затем они продолжают. Блуждания по лесу, в котором темнеть начинает раньше, чем в городе, выматывает и треплет нервы ещё больше. У них не так много времени до вечера, несмотря на то, что сейчас ещё только день. Даже одно-единственное облако на небе может здорово им помешать, если перекроет солнце. А затем они слышат. Сквозь шелест ручья и шёпот листвы до них доносится прерывистое дыхание, слишком тяжёлое, чтобы не обратить внимание. Им не нужно переговариваться и прикидывать варианты. Мальчишка находится у одного из деревьев. Стоя на четвереньках, держится за живот, спина болезненно напряжена и изогнута, а пальцами второй руки он пропарывает корень дерева так, словно это бумага, а в ладони у него зажат нож. Прямо под рёбрами уже почти зажившая рана, костюм порван. Кацуки опускается рядом с ним на колени, Изуку накрывает место между лопаток Сола ладонью и растирает. — Ты весь замёрз, — шепчет содранно, — боже, Сора. — Я б-буду, — шелестит Сол в ответ, встряхивая головой и позволяя им двоим себя обнять, — в-в поряд-дке… — Усмешка на бледных губах появляется неожиданно, даже не выглядит вымученной. — М-маленькие… технические неп-поладки, д-да? — Придурок, — выдыхает Кацуки и прижимает его голову к своему плечу. Шпендель слабо посмеивается и вцепляется в их с Изуку ладони. Под грудью у него они оба видят входное отверстие раны, кровь, пропитавшую костюм. Прямо перед ними лежит обломанный кусок обшивки. Алый на нём мокро, зловеще сверкает в золотистых рассеянных лучах.ххх
— Нам придётся искать выход самим, — говорит неожиданно Изуку. Вокруг темень позднего вечера, ухают совы, шуршат мыши. Огонь отбрасывает на его лицо рыжие блики, отражается в глазах. — Завтра подам ещё один сигнал, но мы можем сколько угодно сидеть на месте, если тут нет связи. — Там встроены чипы, которые находят связь везде, — устало парирует Кацуки и перебирает поленья палкой. — Тем не менее… — Изуку жуёт губу, поворачивая голову в направлении едва слышного шороха. — Вы ранены. Мы можем оставить записку в кабине. Напишем, что отправились вдоль по ручью. Куда-то он нас выведет. Если они поделят команду на две, одна из них точно найдёт. — В лесу небезопасно, — голос раздаётся из темноты густых деревьев. Сол выходит с новой охапкой хвороста и опускает её рядом с костром. — Еда рано или поздно закончится, а на одних консервах и батончиках вы вряд ли будете в состоянии защититься, если вдруг нападут. И я не ранен. У меня всё зажило. Подумай лучше о собственных ранах. Я знаю, что ты чувствуешь себя неважно. Изуку устало откидывается на бревно и приподнимает край одеяла, в которое завёрнут. Сол мешкает, размышляя, кидает взгляд на Кацуки и принимает приглашение. Осторожно забирается к Изуку на колени, сворачивается там и прижимается к груди щекой. Изуку опускает одеяло вместе с рукой, которой обвивает его плечи. — Что-то нашёл? — напряжённо спрашивает Кацуки, понизив голос. — Кого-то? — Нет, но я знаю, что они тут есть, — Сол перемещается под одеялом, обвивает руками талию Изуку, но смотрит только на Кацуки. — Кто-то же нас подбил, верно? — Думаешь… — Изуку поджимает губу, так и не договорив. Да и нужно ли, когда понятно, что он имеет в виду? Пацан ухмыляется уголком рта. — Сомневаюсь, что двух ветеранов войны посадили бы на неисправный самолёт, — а затем затихает, задумываясь. Хмыкает в конце концов. — Или посадили, если их цель была уничтожить. — Это слабая попытка, — замечает Кацуки. Изуку кивает. Между его бровей сидит глубокая морщинка, а рядом с ней ещё несколько, поменьше. — Если это был саботаж, они постарались бы посадить с нами в кабину ассасинов или ещё кого. Или обрушить самолёт где угодно, но не в лесу. Над водой, например. Деку может лететь, но с нами на буксире вряд ли у него это получилось слишком долго. — Это так, — тихо отзывается Изуку. — Тогда никаких записок? Сол согласно мычит. Прямо сейчас он правда серьёзен, он действительно размышляет над тем, как им отсюда выбраться, прикидывает варианты. Никаких игр, и это так непривычно. Кацуки слишком часто видел его балующимся и шутящим, носящимся за голубями и охотящимся на пауков. Что делать с таким — да хер проссыт. — Не будем рисковать, — решает Сол. — Возьму охоту на себя, если вас устроят кролики и олени. Разделка мяса тоже не сложный момент для меня, но готовить его придётся вам. Я никогда этим не занимался. Хотя просто поджарить смогу. Не похоже, что у нас намечается ресторанный бизнес, да? — Двинемся вдоль ручья, — Кацуки указывает на Изуку, — как ты и сказал. Даже если тут нет никого, мы не можем быть беспечными. Будем спать по очереди. Мелкий издаёт какое-то неразборчивое ворчание и выпускает хвосты, которые забавно торчат теперь из-под одеяла. Даже не пытается улыбаться. Сейчас их задача без малого — выжить. Может, у Кацуки с Изуку достаточный опыт, но основан он в основном на специальных тренировках и войне. Они не имели так уж много дел с выживанием в лесах. — Ночью вы оба будете спать, — бормочет Сол, — а днём двигаться. Изуку хмурится сильнее. В неверных тенях костра он выглядит старше и грубее. — А ты? — Оставите меня где-нибудь, я вас быстро нагоню. — Так не пойдёт, — рычит Кацуки. Прочищает горло и морщится. Если он простынет тут, это будет вершина его рекордов. — Никто никого не оставит. Либо все идём, либо все сидим на жопах ровно, пока не сдохнем. — Каччан прав, — голос Изуку звучит мягко, когда он проводит по волосам Сола ушибленной и уже туго перемотанной ладонью. — Ну, кроме той части про "сдохнем". Тот только тяжело вздыхает в ответ, но к ладони льнёт. Этого недостаточно, чтобы он расслабился полностью. Глаза его остаются открытыми, и смотрит он на Изуку серьёзно. — Если вы будете меня на себе тащить, даже если я буду котом, у вас сил не останется, — тянет он. — И в случае чего так отбиваться будет трудно. А если что-то случится, я услышу это в любом случае и быстро найду. — Сволочь, — Кацуки подаётся вперёд, упирается в колени локтем. Под его тяжёлым взглядом мальчишка замолкает, встречаясь глазами. — У тебя со слухом плохо? Башкой ударился? Никто никого не оставит, ещё раз говорю. Надо будет тащить — потащим. Мы выйдем отсюда все вместе. Тот косо усмехается и поднимает ладони, показывая, что сдаётся. Кончики хвостов нервно подрагивают, но успокаиваются так же быстро, как он убирает руки обратно в тепло. — Головой и правда приложился, могу шишку показать. Но как скажешь, большой сильный парень. Только не бей. Кацуки фыркает и отклоняется обратно на бревно. Щурится, наблюдая сквозь ночь за тем, как Изуку расслабленно откидывает голову назад, как прикрываются его глаза. И как из-под ресниц они наблюдают за ним в ответ. Мальчишка засыпает, убаюканный теплом живого тела. Тихое мурлыканье сопровождает их. Ночь бережёт.ххх
Просыпаться тепло. Несмотря на твёрдую землю, устланную мхом и листьями, в этот момент он не чувствует жёсткой почвы под ноющими костями. Причина тихо мурлычет рядом, а едва Кацуки просыпается достаточно, мелкий проныра глухо хихикает. — Я знаю, что ты не спишь, — шепчет он и трётся о его плечо щекой. Там же лежит его голова. Кацуки сгибает руку и неаккуратно накрывает чужие волосы ладонью, притягивает к себе ближе, пока они не оказываются прижатыми друг к другу крепче, чем когда-либо до этого. Сол хрипло смеётся и сжимает его бок ладонью. — Воу-воу, крепыш, полегче. Нежности с утра — хорошо, но ты же меня так задушишь. Кацуки прижимает его ещё чуть ближе и ворчит в лохматую макушку: — Тёплый. Пацан глухо и вроде бы даже расслабленно посмеивается ему в шею, закидывает ногу ему на талию и обнимает крепче. Так становится ещё теплее. Тяжесть его тела не знакома в полной мере, но ощущается хорошо. — Я же Солнце. А ещё хищник. Нужно поохотиться, чтобы вам было, что есть. — Ласково поглаживая Кацуки по изгибу талии, Сол бодает его в подбородок. — Изуку тоже скоро проснётся. Присмотри пока за ним и за лагерем. Кацуки мычит, жмурится и наконец открывает глаза. Взгляд тут же цепляется за сощуренные красные глаза, блестящие, насыщенные. За расширенные зрачки. За росчерк узора во внешних уголках век, будто кто-то мазнул по ним пальцами. — Не указывай мне. И — только мышей не тащи. — Подрывник небрежно треплет чужие волосы и поднимается, подрагивая от подкрадывающегося холода. Изуку лежит чуть в стороне, ближе к огню, под двумя одеялами, свернувшись калачиком. И правда ещё спит. Кажется, ему даже что-то снится. Небольшой пятачок земли, который они занимают, залит пятнами холодного сентябрьского солнца. По внутренним ощущениям Кацуки, сейчас примерно часов 7 утра, вряд ли больше. Птицы поют высоко над головами и глубоко в лесу. Недалеко от них по траве кто-то быстро перемещается мимо лагеря. Воздух ощущается тяжёлым из-за влажности, оседает на коже. Сол хихикает и гибко потягивается. А затем расстёгивает молнию на комбинезоне до живота. — Притащу не только мышей. Оставлю костюм тут. — Как скажешь, супер-кот. Котяра смеётся, запрокинув голову, всё так же едва слышно. Когда смотрит на него, глаза весело сверкают. Он исчезает быстрее, чем Кацуки успевает ещё хотя бы что-то сказать. Шкет скрывается за деревом, а подрывник думает: что он там вообще прячет-то? Что с его телом не так? Он ведь уже всё видел. Так и почему тогда мелкий не показывает ничего из того, что скрывает под безразмерной одеждой в свободное от геройства время? По земле к нему подходит чёрный кот, в этот раз больше по размерам, чем городской, больше пума. Пригибает голову, будто настороженно. В зависимости от того, как выглядит, Сол ведёт себя по-разному, это просто не может не бросаться в глаза. Кацуки опускается на корточки перед ним и гладит по лбу, чешет под подбородком. — Не заставляй нас тебя искать, понял? — слабо сжимает загривок. Кот фырчит, щурится, бодает в скулу. Только после этого уходит, взмахивая напоследок хвостами. Кацуки провожает его взглядом.ххх
Изуку как раз возвращается к моменту, когда третья освежёванная кроличья тушка оказывается над костром. Задумчиво, он оглядывается по сторонам, прежде чем сесть. Кацуки слегка склоняет голову к плечу. — Чё с лицом? Изуку переводит взгляд на него и моргает раз, другой, затем слегка качает головой и смотрит выше, выше, выше, пока не достигает верхушек деревьев. — Просто задумался, — рассеянно бубнит он. — Не понимаю, кому нужно было нас сбивать. И если это было спланировано, то зачем? Мы тут уже второй день, дым от костра наверняка не раз нас выдал, но они всё ещё не пришли. — Кому угодно это надо, — ворчит Кацуки в ответ и поворачивает голову в сторону, куда мелкий ушёл переодеваться. Неважно, как бы тихо они ни говорили, он всё равно услышит. — Может, ждут, пока мы ослабеем. Ни ты, ни я не умеем по-настоящему охотиться. Даже если они не в курсе об этом, на сухпайках мы всё равно быстро начали бы сдавать. Там одно дерьмо. Изуку согласно гудит и подбирается к огню ближе, протягивает руки. Рассматривает тушки, всё ещё хмурый, слегка встревоженный. Дрожь проносится по его телу. Вздох срывается с его губ. — У Соры получилось бы пожарить их быстрее, — бормочет под нос. Кацуки цокает и пинает его в бедро, тычет в бок палкой и мстительно ухмыляется. Даже несмотря на то, что он согласен, а желудок крутит от голода, он не хочет, чтобы пацан тратил силы на что-то такое. Как бы ни было гадко ему это признавать, сам он слабее них сейчас. И лучше, если в случае засады отдуваться придётся не одному Деку. Пацан сам даёт о себе знать тихим смешком, выходя из-за дерева. Прямо на ходу, он застёгивает молнию, оставляет горловину раскрытой. Кацуки чисто на автомате отмечает это про себя. Сол не выносит, когда что-то касается его шеи. Он носит подвески на длинном шнурке, но не тугие воротники. Все его футболки и майки так или иначе открывают ключицы, и даже эскизы геройского костюма включают в себя широкий либо низкий ворот. Детали могут меняться, но только не эта. Он ярко реагирует, если тронуть его шею сзади: столбенеет, натягивается всем телом. Его дыхание прерывается, становится поверхностным. Так выглядит его ужас. То, что было после первого такого прикосновения, случившегося между ними, когда Кацуки лежал под ним, говорит о том, что Сол взял себя в руки только ради него. Чтобы довести его. Ловко скрыл последствия, с которыми остался один на один в тишине собственной комнаты. Сейчас, понимая это, Кацуки смущён — или очень близко к тому. Он не может винить себя за то, чего не знал. Сол не счёл нужным сказать ему об этом, хотя без перерыва трепал языком об особенностях тела в первый раз и о том, что есть некий "тот человек", который это сделал с ним. Он садится напротив них на корточки, подпирает голову руками, облокотившись на колени. Глаза забавно блестят, когда он говорит с улыбкой: — А я думал, у вас получится поверить, что вы просто в походе. Кацуки швыряет в него горсть листьев под жалостливое "Каччан, тут же мясо!" Изуку. Игнорируя второго, он шипит: — Мне бы хватило мозгов не идти в поход с поломанной, нахрен, рукой, шпендель, мать твою! Сол улыбается шире, глаза щурятся сильнее. — Но допустим, на вас напал медведь, а ты захотел побыть героем чуть больше. Защитил деву в беде и всё такое. — Я никогда не был девой в беде, — слабо звучит Изуку. А Кацуки это смешит, он фыркает. — Смотря как смотреть, — Сол ухмыляется, теперь прохладнее. Голос становится ниже. — Например, когда ты был виджиланте. Я в восторге от того твоего диковатого вида, тебе очень шло. Такой пугающий, решительный и сдержанный, точно знал, что делать, как будто. Но думаю, даже если у тебя всё было схвачено, тебе нужна была помощь. Что на самом деле так и есть, но они никогда об этом не говорили. Может, Очако когда-то заводила эту тему с Изуку тет-а-тет, может, Тенья тоже внёс лепту. Может, даже Бакусквад поучаствовал. В их классе нет ни одного равнодушного человека. И тогда, решительно его преследуя, все ребята как один думали о том, что в первую очередь нужно ему помочь, а потом только останавливать. Изуку сдавал, это видели все. Он был вымотан. Он допускал глупые ошибки, буквально валился с ног. Перестал есть, из-за чего Тошинори не мог найти себе места, хотя продолжал готовить ему с надеждой на лучшее. На проблески трезвого разума, видимо. В те дни у Изуку этого уже не было. Он был постоянно гоним собственными страхами и якобы благими намерениями. Наверное, Сол его понимает. Наверное, поэтому он говорит то, чего Кацуки никогда не говорил. Изуку это не нравится, однако он не спорит. Только уязвлённо хмурится и опускает взгляд, отблески пламени пляшут в них, спокойные и умеренные. Сол тихо хмыкает. — Как бы то ни было, я умею выживать в лесу, — мягче говорит он. — И я не дам никому из вас погибнуть тут. Вы проживёте ещё много лет, даже если вам так не кажется. Этот лес — не последняя ваша остановка. Он наклоняет голову и прикрывает глаза, взгляд становится холодным, как будто бы. Более жестоким, намного более твёрдым. Он больше ничего не говорит, но Кацуки слышит это не озвученное "я для этого всё сделаю". Мурашки он списывает на холод, да. В нём всё дело. В чём же ещё?ххх
С наступлением темноты они едят во второй раз. Сол сам разделывает оленя для них, ему для этого не нужен ни нож, ни топор. Только тогда они с Изуку впервые всерьёз задумываются о том, насколько когти у него острые и крепкие. Изуку подпирает голову рукой, наблюдая за его уверенными движениями. — Каково это, превращаться в кота? — спрашивает внезапно. Кацуки переводит на него взгляд. До этого он нет-нет да дремал, разморенный теплом одеяла, но сейчас уже, понятное дело, всецело тут. Сол поворачивает голову, коротко мажет взглядом по Кацуки, затем смотрит на Изуку. Выглядит таким задумчивым, почти трогательное зрелище. Забавно даже, как легко можно его выбить из колеи такими вот вопросами, в которых Деку, оказывается, тот ещё мастер. — О, это… не очень приятно. Сам подумай, кости и суставы должны перестроиться. Как перелом всего тела и мгновенная регенерация. Коты не ходят на задних лапах, люди не передвигаются ползком. И разное количество костей тоже даёт о себе знать, у котов их примерно на 44 штуки больше. Но при этом, например, ты знал, что у котов нет ключиц? Изуку подаётся вперёд, в глазах горит интерес, который ни с чем просто невозможно спутать. От него лицо становится сразу каким-то хищным, хотя казалось бы, да? Кацуки фыркает под нос. Такой отаку, серьёзно. Можно буквально видеть, как его чертоги пополняются новыми знаниями. — А ты можешь принимать какую-то другую форму? Вопрос легко читается в красных глазах. Теперь мелкий озадачен ещё больше. Руки замирают внутри сочащейся тушки, голова оленя повёрнута в другую сторону, чтобы никого не смущать. И это, конечно же, забота о людях, ведь Солу такое нормально. Для него это часть жизни. Что ж, теперь все эти вопросы тоже их часть. Изуку тоже видит его смятение. Тут же поясняет, ёрзая на месте, как дитя малое: — Ну, знаешь, как оборотни? Что-то между человеком и животным. — Я не оборотень, Изуку, — мальчишка смеётся, подрагивая плечами. — Никогда не пробовал. Может быть. Не думаю, что гулять так по городу блестящая идея. — Хм. — Изуку задумчиво хмурится, обхватывает пальцами подбородок и подбирается ближе. Понизив голос, он упирается на землю руками. — Тогда, если ты не оборотень… Ты демон? Догадка кажется абсурдной, но если честно… Кацуки даже не знает, почему сам об этом не думал. Точнее, ему тоже казалось, что дело в ликантропии или в чём там. Что пацан просто перекидывается, как оборотни, и это не удивило бы его. В их мире буквально возможно теперь что угодно, всё можно списать на причуды. Тем более после того, как на тебе ставят опыты. Даже если Сол на самом деле говорил, что всегда хорошо различал запахи, значит является котом ещё дольше и куда больше, чем человеком, вряд ли дело в этом? Но он также не знает, сколько ему лет. Его нашли уже плюс-минус шестилетним, безродным, не умеющим читать, писать и говорить, безымянным и диким. Вот что Кацуки хочет сказать: что, если его создали в лабораториях? И что, если он правда ному или что-то вроде того? Но пацан неожиданно широко улыбается, показывает зубы. В пламени костра он кажется ещё более потусторонним, улыбка — опасной, какой, правда, и является. — Точное попадание. Изуку замирает. Затем хмыкает, опускается в кучу листьев и ворошит волосы. Кацуки прочищает горло, но выбираться из тёплого кокона не хочет. — И что теперь? Ты каппа или чё? Сол смеётся. — Нет, я не высасываю никаких светящихся горошин из людей через задницы, — ирония ломает его голос под конец, — и не люблю воду. И вроде не зелёный, нет? Так, слегка сероватый. И красный. И питаюсь не душами, вроде бы. В основном мясом, сладким и кислым. — Разве котам вообще можно сладкое, — бурчит Кацуки в одеяло. Пацан ухмыляется. — Мне можно. Почти единственная радость в жизни и всё такое, сразу после вас. Плюс энергию даёт. — Иногда её чересчур. Очередной смешок срывается с чужих губ, а Сол возвращается к тушке, которую прожаривает в этот раз сам. Ноги, язык, красное мясо — он не жалеет ничего. Изуку сидит рядом с задумчивым выражением лица. Настолько тупым, что по нему хочется, вот честно, съездить кулаками пару раз. Кацуки стекает по стволу дерева ниже, принимая полулежащее положение, просто ждёт. Всё равно ничто не удержит задрота от теорий, их выстраивания и высказывания. Наверное, мир быстрее схлопнется, чем он перестанет думать обо всём в нём. — Мне кажется, я понимаю, — говорит наконец. — Люди, что живут дальше от городов, говорят об огненных кошках с двумя хвостами. Они знают много легенд, по которым не скажешь, что из них на самом деле реально. В столице йокаев уже не встретишь, даже храмы никто не оберегает, но чем ближе к окраинам, тем вера сильнее. Старики говорят, демоны там и живут, потому что их хорошо кормят, а они взамен берегут земли. — Он замечает взгляд Кацуки, что смотрит на него тяжелее некуда из-под светлой чёлки, и примирительно поднимает ладони. — Бакэнеко, Каччан. Я говорю о бакэнеко. Это… Это мстительный кошачий демон. Сол смеётся, расслабленный. глаза его прикрыты так же. — Я не это, — звучит насмешливо и легко, а в то же время довольно, будто бы даже сыто, — я некомата. Это немного другое, хотя тоже мстительное, пожалуй. Но вовсе не огненное. Вот так Кацуки и узнаёт больше. И теперь для него понятно почти всё.ххх
И снова: Кацуки думает о многом. Правда о многом. О пылающих хвостах, о пламени, просвечивающем сквозь рёбра во тьме. Он смотрит на это прямо сейчас. В дыре от ранения на костюме Сола хорошо видно, как он разогревается, хоть и недостаточно. Он думает о всех этих "меня невозможно убить" и регенерации — связано ли оно как-то? Одна ли у Сола жизнь или — или, точнее, есть ли она у него вообще? Он живой? Демоны живые или мёртвые? Как их вообще много ходит по земле, прячется среди людей? Есть ли охотники на них? Мелкий кивает. — Есть. — А затем добавляет: — Родители Шиньи были охотниками на нежить. Я слышал, что одна из некомат уничтожила его отца. — Он знает, что ты… — Изуку делает жест рукой. Для него тоже тяжело даётся эта информация, нужно время на осознание. Сол кивает, уже не так открыто. Зажимается, как и каждый раз, когда речь заходит за ублюдка Шинью. — Да. Он забрал меня в Тояме. Как раз после того, как я спустился с горы Некомата. — В Тояме нет горы с таким названием, — Кацуки хмурится. Мальчишка смотрит на него со спокойной ухмылкой. — Это ты так думаешь. О Некомата-яма либо никто не говорит, потому что там много народу погибло, не по нашей вине даже, она сама по себе очень трудна для восхода. Либо говорят, но шёпотом. О! Либо никто даже не знает о ней. Думаешь, люди в наше время там каждый день видят кошек? — Кошек — да. — Кацуки ухмыляется в ответ, подаётся вперёд. Даже так между ними остаётся достаточное расстояние, чтобы нельзя было коснуться, но он ощущает сквозь него жар чужого тела. — Двухвостых — нет. Но если увидели мы, кто-то ещё точно видел. Сол смеётся. — О да, половина Мусутафу точно видела достаточно. — Покажись там ещё пару раз вот так, и по твою голову придут охотники. — Уже приходили. Кацуки закатывает глаза и откидывается назад. Изуку принимает тяжесть его тела с тихим охающим звуком. Руки сцепляются вокруг ненавязчивым кольцом, не объятием даже. Для себя Кацуки объясняет это тем, что ему просто холодно. Изуку тёплый и большой, крупнее него самого. И щедрый, в отличие от него. Ему не жаль поделиться теплом. — Это удобно. — Изуку кивает на Сола, на его рёбра, скорее всего. — Ты можешь себя греть зимой. — Мне гораздо легче проводить зимы в тёплой, густой шкурке. — Сол вздыхает, раскрывает дыру сильнее. Кажется, будто это кожа, а не костюм. — Как раз проверю этой зимой, получится ли не коптить. — А если поддавать жару потихоньку постоянно? — Во сне я этого не могу. — Если тебя кинуть в костёр, ты сгоришь? — это уже Кацуки. Звучит ровно. Два взгляда устремляются на него. Только силой воли ему удаётся не пожать плечами, чтобы скинуть эту тяжесть. — Сгорю, — Сол усмехается уголком рта, — мы уже проверяли. Думаю, если я буду его сдерживать, мне удастся выбраться из него живым и невредимым. — Воду ты тоже поэтому боишься? — тихо спрашивает Изуку. Хватка его рук вокруг Кацуки становится чуть крепче. Он слабо наваливается на его спину, прижимается к ней грудью. Кацуки хочет отстраниться, но вместо этого давит сильнее, вынуждая его самого отодвинуться. — Я же кот, — мальчишка взмахивает хвостами. — Почти все коты боятся воды, даже если умеют плавать. Я люблю только в ванной. Его собственный страх обусловлен вряд ли этим — это они с Изуку понимают. Им хватает знаний о прошлом Сола и том, что именно Шинья с ним делал, чтобы иметь представление. Но об этом они не говорят — не вслух. Между собой вполголоса, да, бывало. — О, кстати. — Демон — с ума сойти, грёбанный демон — выпускает небольшую искру, она пляшет вокруг пальцев, а он ловит её ладонями, прячет между ними. Когда раскрывает, огонёк больше и машет крыльями, как мотылёк. Он широко улыбается. — Фокус! — Оо… — Изуку тянет руку. Бабочка летит к нему, роняя крошечные искорки по воздуху. Пламя касается кожи его пальцев, но, похоже, вовсе не жалит. — Почему не горячо? Сол смотрит на них с гордостью и удовольствием, даже не пытаясь сдержаться. — Потому что огонь в сердцевине холодный. И я подумал, что могу сдерживать его жар, если захочу. Вы подкинули мне хорошую идею. — Ты правда быстро учишься. — Судя по голосу, Изуку улыбается. Кацуки хмыкает и сползает ещё чуть ниже, устраиваясь в изгибе его руки удобнее. — Лес не сожги, — бурчит он. — Одного чокнутого поджигателя нам хватило. Сол фыркает и придвигается ближе. Мотылёк летит к нему обратно, кружит вокруг пальцев и исчезает, рассыпается искрами над костром. — Это тот, который был в Лиге? — Он хмыкает. — Если бы я его встретил сейчас, сжёг бы заживо. — Потому что он… — Изуку замолкает, ожидая, пока они додумают сами, наверное. Но затем всё равно заканчивает: — Потому что он похитил Каччана? — Он был не один, но этого хватило бы, чтобы я сжёг его изнутри, — говорит Сол без улыбки. В глазах его клубится тьма, которая появляется там каждый раз, когда речь заходит за опасность, угрожающую Кацуки, или что угодно ещё, делающее ему больно. — Этот урод сжёг лес. Синее пламя самое жестокое, очень злое. Красное жжёт тело, но синее — сразу душу. — Ты достаточно осведомлён. — Естественно. Я и есть огонь. Постарайтесь к этому привыкнуть.