ххх
За это время они встречают нескольких животных, которых до этого Кацуки видел только в зоопарках, в учебниках, издалека и в интернете. И это правда интересно, наблюдать за ними вот так, в естественной для них среде. Так, они беззвучно сидят в кустах с ягодами, когда неподалёку проходит семейство кабанов. Мать оборачивается на них, но не нападает. Очевидно, потому, что они пока не представляют угрозы и не на их территории. Или, может, потому, что чует хищника. Ещё чуть-чуть дальше, стоит отойти от лагеря вглубь леса, ближе к более открытой местности, чтобы хотя бы косточки размять, Сол показывает им кроличий городок. Несколько крольчат и взрослых особей резвятся на лужайке и жуют траву. Кацуки легко пихает Изуку в бок локтем и ухмыляется, кивая на них. — Не сдерживайся, придурок. Присоединяйся. Изуку тянет его с собой. Вот же ж. Они натыкаются на маленький ручей, рядом с которым отдыхает енотовидная собака. К вечеру ближе мимо лагеря крадётся лисица, которой Сол кидает небольшой кусок ещё горячего мяса. Схватив его, рыжая удирает прочь. Над головами у них ухают филины, хлопают крыльями летучие мыши. Это всё очень интересно, хотя ночами напрягает. Но каждый раз, когда он просыпается от какого-то звука, Сол тоже не спит. Вглядывается в темноту хищными глазами, когти глубоко в земле. Он готов сорваться в любой момент, и один раз ему приходится начать рычать. Волк забирается на территорию лагеря, освещённого костром, обходит его по кругу несколько раз. Подбирается слишком близко — к Изуку. Тот уже напряжённо наблюдает, не подавая признаков бодрствования. Сол рычит громче, это действительно опасный звук, действительно звериный. Волк смотрит на него, начинает скалиться. Пацан тоже обнажает зубы и издаёт шипящий звук. Зрачки у него тонкие-тонкие. Волк уходит. Но уснуть уже не получается. Конечно, под защитой — демона тем более — им спокойнее, это нельзя отрицать. Он хорошо знает лес, он хорошо понимает животных, владеет слухом и повадками, способными спасти жизни. Но по факту ничего серьёзного с ними не случается после крушения, так что немного расслабиться не помешает. Помощи всё ещё нет, и становится очевидно, что пора выдвигаться. Хотя бы что-то сделать. Они собирают лагерь, когда к ним выходит оленёнок. Изуку замирает, удивлённый. А Сол садится на землю, скрещивает ноги и приманивает малыша к себе. С опаской, тот принюхивается, пригибает голову. И подходит. Видеть, как кто-то гладит оленёнка, так странно. Он маленький и пушистый, у него большие уши и хвост торчком. Ноги едва его держат, он, кажется, не так давно родился. Сол чешет ему макушку и от носа ко лбу. — Принцесса, тц. От него теперь мамка откажется, — ворчит Кацуки, перенеся вес на опорную ногу и склонив голову к плечу. — Воняет человеком. Сол качает головой и подставляет кулак, который оленёнок бодает. Мягко посмеиваясь, он трёт животному лоб костяшками. — Я не пахну, как человек. Так что всё будет хорошо. — Ты читер. Мальчишка смеётся и чешет оленёнка под подбородком, мягко ворошит шёрстку на спине и шее. А затем манит их к себе рукой. — Идите сюда. Только не спугните его. Оленёнок оказывается мягче, чем кажется. Шёрстка у него усыпана пятнышками по спине, но на морде чуть жёстче. На затылке смешно топорщится. Кацуки касается его осторожно, а животное бодает его в ладонь. Подрывник ухмыляется, подставляя кулак. — Пацан бойкий растёт. Изуку мягко чешет малышу нос. — Точно… — и поворачивается к Солу, наблюдающему за ними с всё той же тёплой улыбкой. — Не сиди на земле, Сора. Простынешь же. По телу его несётся странная дрожь, он замирает. Проныра хихикает и поднимается, отряхивает задницу и подходит чуть ближе, чтобы потереться о плечо Изуку щекой. — Ты прав. Во второй раз вы такое не вынесете. Напоследок, прежде чем отпустить оленёнка, он гладит его снова — сам. Чтобы перебить их запахи.ххх
Они решают, что пора. Ждать больше некуда. Несмотря на то, что Кацуки лихорадит, он наотрез отказывается оставаться тут хотя бы минутой дольше. Изуку вытряхивает из поясной сумки несколько таблеток жаропонижающего, Сол нагревает воду до тёплой (гадость какая, шпендель, фу). Так что, да, наконец-то, они выдвигаются. Им приходится вернуться к самолёту, чтобы проверить, есть ли хоть какой-то ответ. Ответа нет. Как нет и части вещей, оставленных тут за ненадобностью — очевидно, кто-то тут всё же был, пока не было их. Изуку пишет записку и прячет её в самое неочевидное место, то самое, о котором знаешь, только если сам являешься частью геройского сообщества. Пока он там занят своими школьными приколами, Кацуки обходит кабину. Пилоты не смогли бы выжить в любом случае, их смачно расплющило. Лица их обглоданы до костей, но когда он смотрит на пацана, тот небрежно пожимает плечами. "Я не ем мертвечину", — звучит голос в ушах. В боку бесхвостого самолёта и правда пробоина, которой неоткуда взяться просто так. Если только не воздействовать извне. Он не видит нигде никаких снарядов, разве что дыру, покорёженный металл. — Похоже, у них есть кто-то со стреляющей причудой, — бормочет Изуку. Кацуки согласно мычит и разворачивается на пятках, уходя прочь. Они идут через лес. Сол впереди, Изуку позади, замыкая цепочку, в которой Кацуки опять среднее звено. Слабое звено. Его это бесит, но он понимает, что отбиваться больной рукой ему не удастся. Даже если пару взрывов она выдаст, он может остаться без неё. Отдача просто раздробит ему кости, осколки не смогут собрать. Так что неудивительно, что он чувствует себя уязвимо и унизительно. Но и винить в этом некого, по сути. Кроме тех, кто их подбил. Более чем очевидно, что в лесу подбивший их урод не один. Но и сколько их там, даже по следам на влажной земле, сложно сказать наверняка. Сол морщит нос и недовольно ворчит, что не может сказать. Говорит, что запахи пытались замаскировать, это сбивает с толку, даже когда он проводит время, пытаясь разобрать каждый. Никто его не торопит, он быстро бросает затею сам. Им остаётся только быть готовыми ко всему. Глупо полагать, что они выйдут отсюда без боя. Они довольно долго просидели на одном месте в ожидании хоть каких-то изменений. Даже если сигнал проходил, его могли заблокировать. Это объясняет и то, почему не работают коммуникаторы, которые мало того, что хер разобьёшь, так ещё и не утопишь. А тут они просто бесконечно сбоят. — Ёбанный заколдованный лес, — выплёвывает Кацуки и со зла пинает камень. Сол оборачивается к нему через плечо. Без большого капюшона за спиной, не спрятанной объёмной ветровкой, он кажется как будто обнажённым. Так странно видеть очертания его тела, не скраденные тенью или одеждой не по размеру, а наоборот, подчёрнутые. — Лес нормальный, хороший, — замечает он. Вытянув руку, придерживает ветку, под которой Кацуки, так и быть, проходит, чуть пригнувшись, всё равно пихая мелкого в бок. — Он не виноват в том, что в нём прячутся какие-то трусы. — У меня такое чувство, будто мы идём в ловушку, — бормочет Изуку позади. — Там обрыв, — Сол указывает рукой направление, о котором говорит, затем другое, противоположное, — а там река с очень сильным течением, сильно шумит. Ты можешь перелететь, но за ней тоже что-то есть. Да и вряд ли нам дадут выбраться так легко. Если они сбили самолёт, только чтобы достать вас, они сделают всё, чтобы не дать вам сбежать без боя. Если мы будем лететь, и нас собьют, мы просто утонем. — Ёбанная полоса ебучих препятствий, — шипит Кацуки сквозь зубы. Ладонь Изуку на его плече ощущается тяжёлой и горячей. Её Кацуки скидывает резким движением, опасно рыча. — Всё будет хорошо, — убеждённо говорит Изуку и смотрит ему прямо в глаза. — Тебе придётся- — Я не буду стоять в стороне и прятаться, как они! — взрывается Кацуки. Искры щекочут кожу раненой руки — Изуку сжимает его ладонь, заставляя их потухнуть. — Тогда высок шанс, что они тебя схватят. — Я не какой-то слабак! — гнусавый голос Кацуки срывается. Сол мажет по его плечу скулой. — Я защищу. — Он вздыхает и прикусывает нижнюю губу. Взгляд встревоженный тоже, становится чуть больше виноватым и тёмным, когда он смотрит на Изуку. — Но тебе придётся держать в поле зрения нас обоих. Я сожгу лес, если буду неаккуратным. Изуку кивает. — Я смогу это сделать. Демон слабо улыбается в ответ. — А я постараюсь всё же как-то помочь. Хорошо, что моя малышка уцелела. — Улыбка становится шире, когда вес биты привычно ложится ему в руку. Кацуки пихает его коленом в зад. — Двигайся. Давайте уже поскорее закончим со всем этим дерьмом. Меня из себя выводит, что мы у них как на ладони. Красные глаза смотрят лукаво. — Хочешь сразу к ним выйти? — Лучше мы нападём, чем на нас. Изуку мычит. Это имеет смысл, да? Мелкий насмешливо фыркает. — Знал, что вы так скажете. Мы уже близко.ххх
Несмотря на слова, Сол — первый, кто наносит удар. Огонь ему не нужен, он отлично справляется битой. Но к пламени взывает. Залпы не жгут деревьев и травы, зато злобно обжигают человеческие тела. Изуку врывается в бой сразу же следом, буквально неудержимым смерчем. Неуловимым. Кацуки приходится обходиться единственной уцелевшей рукой и ногами, маленькими взрывами и слепящими вспышками. В коротком всполохе огненных хвостов он видит благодарный взгляд Сола. Его он игнорирует и бьёт какому-то мудиле в нос кулаком, разбивая костяшки. Их что-то около дюжины, всего пара человек из них владеют действительно сильными причудами. Кацуки постоянно держит в голове информацию о стрелке, ищет его судорожно, но найти не может. Ублюдок может быть среди уже поверженных, а может где-то прятаться. И это нервирует сильнее. Он чувствует себя унизительно беспомощным без второй руки и без мощи ядерной боеголовки, которую просто не может высвободить, чтобы его самого потом пустили на кебаб. Дерьмо. Сол сражается за них двоих, в основном всё же тоже без причуды. Изредка его хвосты вспыхивают, тухнут ещё быстрее. Он использует когти и биту без особой жалости, бьёт по болезненным местам и не оборачивается. Кацуки успевает в самый последний момент среагировать и пальнуть в какого-то идиота, который поднимается с земли и нападает на мальчишку со спины. — Какого хрена?! — Он рычит, дышит загнанно. В голове у него шумно из-за температуры и темпа битвы. — Я думал, ты их убиваешь! — Я бью не насмерть! — Голос Сола звучит напряжённо, звонко, слегка рычит на некоторых звуках. Он уходит в заднее сальто, а оттуда падает на спину, поднимается на руках и раскручивается, сбивая сразу двоих каким-то бешеным вращением. Вскочив через прогиб, кидается вперёд, на третьего подобравшегося к нему самоубийцу, оплетает его шею ногами и роняет на спину. Ударом затылком по земле отправляет придурка в нокаут. Увлечённый его танцем, Кацуки слышит хлопок, но не успевает среагировать. Пулю останавливает только барьер, о котором он даже не знал. Сол утирает подбородок тыльной стороной ладони, выпрямляется и тут же разворачивается снова, а через мгновение отражает атаку. Чем вообще занят Деку?! Откуда их так много?! Кацуки позволяет себе небольшие взрывы, но самое дебильное: он даже очередь сделать не может. У него нет второй руки, чтобы создать кольцо, и это заставляет его звереть сильнее. Он бьётся ожесточённо, в этот момент отдаваясь своей ярости с головой. Главное отличие от того времени, когда он был на первом курсе и раньше — он соображает, чётко всё понимает. Реагирует на окружение и, кажется, видит противников насквозь. Изуку появляется из ниоткуда. Кацуки успевает только увидеть его широко раскрытые глаза и стиснутые оскаленные зубы, прежде чем тот хватает его поперёк груди и резко кидается в сторону, где цепляет Сола. Все вместе они летят в кусты, сшибают пару деревьев и валятся на землю. Кацуки отплёвывается от крови, которая заливает ему горло. Сол напряжённо выдыхает, сжимает рёбра ладонью и стискивает биту во второй. — А вот и наш стрелок. Кидаясь в бой, Изуку рычит ничуть не хуже них двоих.ххх
Стрелком оказывается какой-то бугай, которого было практически невозможно так просто заметить. Накидка на его плечах и замаскированный запах говорят о том, что он хорошо подготовлен. Плюс он прячется довольно далеко в кронах деревьев, так что немудрено, что они его упускают. Дуло вырастает у него прямо из глаза. Кацуки обламывает его, пусть ему даже приходится для этого использовать взрыв. — Сукин сын, — Сол седлает мудаку спину, вцепляется в отросшие волосы рукой и держит голову над землёй, опасно выгибая шею, но не давая стрелку прицелиться и пальнуть куда-то ещё. — Мы в Хоккайдо, в курсе? Ты поджёг мой лес. Его голос быстро срывается в рычание. Удар рожей о землю выходит смачный, вырывает из горла мудилы крик, но даже Изуку не двигается с места. Просто позволяет всему этому происходить, а сам смотрит, хмурый, напряжённый, ожидает чего-то ещё. — Кто тебя подослал? — звучит холодно и дико, опасно. С таким Изуку Кацуки работать не приходилось, но он находит это зрелище горячим, ладно, ладно. По спине у него бегут мурашки. Он предоставляет право допроса ему. — Зачем ты на нас напал? Стрелок пытается стиснуть зубы — Сол ныряет в его рот когтистыми пальцами и раскрывает его, фиксируя челюсти открытыми, чтобы не откусил себе язык. Он не выглядит злым, но по его позе и малословью видно, что он в бешенстве. — Отвечай, пока я не выдрал тебе твой вонючий язык с корнем. Мужчина дёргается на земле, и это так смешно. То, как этот огромный мудак не в состоянии скинуть с себя хилого мальчишку, который ниже даже самого Кацуки почти на целую голову. А затем Сол внезапно ухмыляется и расслабленно прикрывает глаза, немного отклоняется назад. Будто сидит на любовнике, а не на враге. — Не хочешь говорить так просто, да? Тебе, наверное, мнооого заплатили… Как жаль, что я здесь. — И даже раньше, чем он начинает, Кацуки уже знает, что будет. Сначала стрелок замирает на месте — чувствует растущее в нём тепло, переходящее в покалывание. Кончики его пальцев краснеют, затем синеют — под кожей растут гематомы лопающихся сосудов. кровь начинает бурлить. Кацуки не знает, каково это, вариться заживо, однако видит, как пот катится по лицу стрелка, как оно краснеет, как он стискивает пальцы Сола зубами крепче, пуская кровь, а тот даже не морщится. Красные глаза демона прикованы к макушке, злые, сияющие, потусторонние. Зрачки вертикальные, а в них зло древнейших, тех, кто должны спать, но не спят. Это чертовски красивое зрелище. Даже когда мужик кричит от боли и дёргается ещё сильнее, Сол не прекращает. Жар постепенно переходит выше, пожирает руки, пока те не чернеют по самые локти. Кожа лопается, из неё сочится кровь и что-то ещё, вываренное мясо выворачивается наружу. Пахнет отвратительно. Сол низко посмеивается. — О, я могу продолжать так очень долго, — мурлычет он. — В конце концов, я же Солнце. Ему достаточно просто захотеть, и вот маленькие огоньки вспыхивают на раскрытых ранах, жрут кожу. Стрелок воет, выгибаясь, бьётся лбом о землю. Внушительный клок волос остаётся у демона в руке. Огонь обгладывает мудаку пальцы до костей, когда он сдаётся. Сол снова поднимает его голову. Убирает пальцы изо рта, но держит близко к лицу, когти опасно зависают напротив глаза. — Хочешь, повторим? У тебя ещё много есть, что можно сжечь. — Нам пришла ориентировка! — Голос стрелка выше, чем Кацуки ожидает. Боль делает такие штуки даже с самыми сильными, он знает. — Назвали время, когда над лесом будет лететь самолёт! Нам сказали… Нам сказали, там будет Динамит и Деку! Мы должны были вас сбить, но не убить! Наш… Наш заказчик хотел вас целыми! Сол склоняется к нему, встряхивает его голову резко и без жалости. Ладонь вспыхивает пламенем и тут же тухнет. — Кто? — Змей! О-он т-так сказал! Кацуки сам отправляет мужика в отруб пинком по виску носком ботинка. Голова безвольно откидывается в сторону. Сол выжигает человеку глаза, чтобы больше не мог воспользоваться причудой. Это излишне жестоко, но Изуку ничего не говорит по этому поводу, даже если хочет. Его лицо мрачное, точно не от действий Сола. — Больше никого нет, — шепчет он. Не доверяет голосу, понимает Кацуки. — Нам нужно идти. Сол поднимается и качает головой. Глаза прикованы к столбу огня, к чёрному дыму, едва ли видному на фоне ночного неба. — Сначала нужно потушить. — Звучит странно. Как будто между страхом и злостью, глухо, как натянутая струна. Изуку вскидывает брови. — Даже если будем таскать воду от реки, он распространяется слишком быстро. Мы не успеем даже траншеи выкопать. — Они и не понадобятся. И он начинает идти навстречу пламени. Всего несколько мгновений напряжённой тишины нужно им, чтобы осознать, в каком направлении движутся его мысли. Изуку сглатывает, догоняя и неуверенно касаясь чужого плеча. — Ты это уже делал? Хоть раз? Это же… — Нет. Но сейчас самое время. Если я могу создавать огонь, я должен уметь его убивать. — Сол выскальзывает из слабой хватки и уверенно шагает к пожару, растущему и воющему, как дикий зверь. — Я и есть огонь. Он обязан меня послушаться. Изуку и Кацуки кидаются за ним, но он скрывается в темноте быстрее.ххх
Пламя жжёт даже на большом расстоянии. Им приходится остановиться раньше, чем они понимают: едва ли у них получится подойти к Солу достаточно близко. Они так и застывают на какой-то невидимой границе, оттесняемыми бурным течением огня назад. Изуку прикрывает лицо рукой, неохотно делая шаг за шагом. Кацуки смотрит на то, как стоящий к ним спиной мальчишка исчезает за стеной огненного марева. Смотрит с ужасом. — Сора! — Голос Изуку срывается и хрипит, он кашляет. — Уходи оттуда! Ответа нет. Огонь заслоняет котяру от них, становится будто плотнее. Горящие ветки падают с деревьев с шипящими искрами, метящими в глаза. От одной такой Кацуки успевает Изуку спасти, и, вместе, они валятся в корни. Боль в сломанной руке отрезвляет, вырывает из сжавшегося для кашля горла вскрик. — Вставай, вставай, — шепчет Изуку, судорожно поднимая его на ноги. Кацуки даже не успевает принять устойчивое положение, как они взлетают, стремительно набирая высоту. И оттуда им видно больше, чем с земли, но всё ещё недостаточно. Демона не видно, но зато они отлично видят, как в сердце пожара зарождается вихрь. — Блять, — хрипит Кацуки. Он хочет вырваться и сдетонировать, ворваться туда, схватить мелкого идиота и мотануть с ним прочь. Но даже он понимает, что это бесполезно. Не потому, что Сол упрям, как он сам, а потому, что Кацуки поджарится раньше, чем доберётся до него. Даже если доберётся, они не смогут выбраться. — Блять! Хватка Изуку вокруг его груди и бёдер становится крепче, в глазах отражается рыжий жар, дикий демон, с которым сражается другой. Языки пламени склоняются, колышутся на ветру и тянутся туда, в центр, все до единого нападают. А потом они понимают, что — нет. Не нападают. Склоняют головы. Вихрь закручивается вокруг одного места, становится сильнее, становится туже. Ревущее пламя гудит и крепчает, заворачивается, голодное, злобное. И неожиданно — неожиданно, становится меньше. Втягивается, как будто. Тогда и появляется Сол. В центре этого безумства он правит всем, огонь формируется в что-то вроде шара между его широко расставленными руками, будто он пытается его обнять. От костюма остаются какие-то обрывки, рукавов теперь точно нет. Отсюда сложно разглядеть подробнее, но Кацуки почти уверен, что там будут ожоги. — У него получается, — шепчет Изуку, взволнованно взлетая чуть выше, затем опускаясь ниже. — Поверить не могу… — Не недооценивай его, — едва слышно отзывается Кацуки сквозь панический спазм в горле. Всё его внимание там, на выжженной земле, которую Сол спасает прямо сейчас. Ему стыдно, что он тоже недооценивал. Шар становится меньше, а из него к его ладоням тянутся паутинами пламенные нити, которые он впитывает. Пожар затихает, мельчает, пока наконец не затухает полностью. Кацуки хлопает Изуку по бицепсу. — Снижайся. — Это может быть опасно, — протестует Изуку, упрямо оставаясь на месте. — Я не уверен, что не рванёт. Кацуки резко поворачивается к нему и смотрит дико, совсем не прячет ярости, отражающейся в глазах. За грудки хватает только одной рукой, но даже этого хватает, чтобы Изуку сдавленно охнул, горячо выдыхая где-то напротив его губ. — Мне насрать, щас рванёшь ты, усёк? Изуку прижимает его к себе ближе и медленно спускается. Так, чтобы они могли видеть лучше, чтобы Сол чувствовал их, но чтобы они успели удрать, если будет нужно. Но ничего не происходит. Когда они спускаются на землю, Кацуки вырывается из держащих его рук и первым ступает на пепелище. Искры летят из-под ботинок, растворяются раньше, чем долетают до пепла выжженных растений. Сол опускается на колени. Его дыхание звучит тяжело и надреснуто, спина выгибается колесом. Он запускает пальцы глубоко в землю, встряхивает головой и медленно расслабляется. Между рёбер у него тоже всё пылает, и Кацуки понимает: он переполнен пламенем. — Эй, — тихо зовёт он, — ты жив? Мелкий мычит в ответ и поворачивается к нему, не поднимая головы, только смотрит из-за плеча. Метки на лице разрастаются сильнее, а Кацуки даже не знал, что такое возможно. Он похож на тигра, съевшего охотника на священной горе, как в одной из тех песен, которые он часто мурлыкал. Кацуки шагает ближе ещё на несколько шагов, и там его догоняет Изуку. Смотрит встревоженно, линия плеч напряжённая. Но демон не гонит их, а вокруг всё затихает, слышно только треск сгоревших деревьев и падающие ветки. — Сгорели животные, — глухо говорит Сол, руки всё ещё в земле, а узоры становятся меньше. — И лес… Всесильные, как же больно. — Что ты делаешь? — Изуку присаживается перед ним на колено и несмело протягивает руку, ладонь зависает над плечом. Не встретив сопротивления, он опускает её и сжимает плоть. — Мы можем чем-то помочь? — Мне нужно остудить руки. — Сол устало опускает голову. Теперь видно, как подрагивает его тело, как мелкая дрожь перетекает в крупную. Изуку подхватывает его на руки и оборачивается. — Каччан, ты помнишь, где тут река? Я ничего не слышу. Кацуки кивает и ведёт их сквозь темноту. Раньше казалось, что пожар был огромным, но теперь он понимает, что это было из-за пламени, забравшегося почти на самые верхушки вековых деревьев. Даже так масштабы работы впечатляют. У реки Сол уже едва ли соображает хотя бы что-то сам. Его глаза зажмурены, между бровей глубокие складки, а зубы стиснуты и слегка оскалены. Он впивается в нижнюю губу, пытаясь отвлечься на другую боль, но основная, видимо, намного сильнее. Это оказывается бесполезным. Изуку опускает его на берегу, около самой кромки журчащей ледяной воды. В неё Сол опускается с головой сразу, а Изуку отряхивает руки и стягивает оплавившиеся перчатки. Под ними ладони у него в волдырях, которые скоро лопнут и будут несколько дней сочиться, если ничего с этим не сделать. Кацуки даёт ему подзатыльник и пинает к реке ближе. — Промой, блять, — рычит сквозь зубы, — идиот. Изуку опускает руки в воду и выдыхает. Сол выбирается на берег чуть в стороне от них, весь мокрый, всё ещё дрожащий. Кацуки прижимает его, бессильного, к себе. Пытается согреть хотя бы немного, но тот справляется с этим сам. Огонь распаляется на концах хвостов, тухнет, распаляется снова и снова тухнет. Тихо рыкнув, Сол жмётся Кацуки в плечо лбом и напрягается, шипит что-то неразборчивое, напоминающее японский, но как будто не на японском вовсе. Медленно, огонь всё же разгорается. Несколько искр повисают над ним блуждающими огоньками, призрачными фантомами. Жар распаляется под кожей, просвечивает сквозь рёбра там, где это видно в дырах костюма. Костюма, который сделали специально так, чтобы его нельзя было сжечь. — Пиздец, — выдыхает Кацуки, прижимаясь к его макушке щекой. Изуку прислоняется к его плечу своим с другой стороны, уставший, но держащийся. — То, что ты сделал… Сол поворачивает немного голову, наблюдает за огнями. Медленно, он согревается, жар начинает испаряться с его кожи. — Ну, — слабо бормочет он, — теперь я знаю, что могу. Изуку зарывается в его волосы пальцами, мягко их ворошит. Наконец-то позволяет себе блеклую улыбку, а сам выглядит перепуганным, таким же бледным. — Ты и правда герой, Сора… Жаль, что с лесом так. Сол качает головой и откидывается Кацуки на плечо без сил. — С ним всё будет хорошо. Я отдал всё земле. Скоро вырастет новый. — Ты сможешь идти? — Взгляд Изуку скользит по его телу. Кацуки тоже видит их, но не удивляется. Ожоги покрывают подрагивающие руки мальчишки, кончики пальцев у него обуглены. Он стискивает их в кулаки и снова качает головой. — Нет. Я могу разжечь вам костёр. — В этом нет необходимости. — Изуку просовывает руки ему под плечи и колени. Перехватив взгляд Кацуки, спрашивает его, будто бы. Кацуки разжимает объятия, и они поднимаются на ноги. — Ты вымотаешься, — слабо протестует Сол. В противовес этому голова его опускается Изуку на плечо бессильно, почти безвольно. Прикрытые глаза всё ещё смотрят на огоньки. — Я удержал целое здание, — Изуку ухмыляется и перехватывает его удобнее. — Ты легче, чем всё, что в нём было. В ответ им раздаётся бесформенное мычание, скомканное, сдавленное. Они начинают идти вдоль по реке. Взгляды прикипают к месту, где всё выжжено. За линией деревьев начинает медленно подниматься солнце, но отсюда плохо видно. Кацуки вспоминает войну, в которой был мёртв, вспоминает то, что было после неё. Но именно эта ночь ощущается вот так. Неверием. Огоньки сопровождают их, превратившись в стрекоз. А потом исчезают.ххх
Стоит добраться до деревни, за ними прилетают. Несмотря на собственные раны, Кацуки рычит, чтобы в первую очередь проверили двоих остальных. Он буквально готов обороняться, если будет нужно. Изуку идёт на мировую первым, быстро уступает место мелкому. При свете дня его руки выглядят ужасно, почти так же, какими были руки Изуку на первом семестре, только открытых ран намного больше. Он ворчит, что не любит все эти штуки с исцеляющими причудами. Ощущаются странно, типа. И сам же сидит и с интересом смотрит за работой медиков, с трудом позволяет им прикосновения, но здравый смысл пострадал в нём меньше, чем конечности, это уж точно. От инъекции он отказывается наотрез. Когда его не хотят слушать и вроде как пытаются удержать — плохая, плохая идея, — он плавит нахрен иглу и скалится, а Изуку неловко улыбается и уводит его. Кацуки слышит только краем уха обрывок их диалога, в котором Изуку уговаривает: "…это поможет сбросить жар", — а Сол отвечает: "Не поможет, они только зря потратят ресурсы и выбесят меня". Не хочет, чтобы кто-то пострадал, понимает Кацуки, и с видом великомученика садится на свободное место. — Что там вообще случилось, — бормочет один из двух медиков под нос. Он у подрывника за спиной, где проводит над узлом повязки, фиксирующей руку, махинации, пытаясь развязать. Кацуки ухмыляется уголком рта, хотя его, несомненно, жесть как нервирует присутствие кого-то вообще позади. Кого-то, кто не Изуку и не шпендель. Последний разворачивается, едва улавливает перемены в запахе. Их взгляды пересекаются. Что-то опасное вспыхивает в чужих глазах, и Кацуки слышит это у себя в голове. Что-то о "я защищу тебя". Он верит. Сол держит дистанцию, но остаётся рядом. Изуку — тоже. Так что Кацуки расслабляется и откидывается на спинку зайсу, немного вызывающе откидывая руку назад. — Нас пытались убить. — Он фыркает и пожимает здоровым плечом. — Ничего необычного. Медики переглядываются и принимаются за дело без лишних вопросов. Кости встают на место, снова ворошат начавшие было регенерировать ткани. Как только восстанавливается кровоток, Кацуки чувствует покалывание в кончиках пальцах. Ему всех внутренних сил стоит просто не согнуть их, не стиснуть кулак. Не мешать. Краем глаза он наблюдает за тем, как Изуку поднимается с места и выходит из небольшой лачуги, которую освободили специально для них. Старики снаружи, заглядывают время от времени. Их встревоженные лица и близко не похожи на лица тех, кто знают о героях, которым помогают. Но всё же они делают это. Эйджиро разревелся бы от их мужественности. Сол остаётся внутри. Сторожит вход, сидя возле дверного проёма. Ветер перебирает ловец ветра у него над головой, а он только дважды реагирует на звук, но в целом всё его внимание полностью приковано к Кацуки. Динамит ему ухмыляется, просто потому, что может. Проныра даже не моргает в ответ, хотя спокойствие в запахе успокаивает и его самого. Недостаточно для того, чтобы он перестал ждать беды. — Нам передали одежду. — Изуку протягивает Солу стопку чистых вещей, сделанных из льна. — Те добрые люди сказали, что она принадлежит их сыну. — Он немного мешкает, жуёт губу, пока мальчишка смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Возможно, она будет тебе велика… Кацуки фыркает. — Он всё равно не умеет нормально носить одежду. Из всего сделает косплей на бомжа. Сол посмеивается и выглядывает из проёма, кланяется старикам, всё так же сидя, и распахивает рубаху. — Мне срочно будет вас обнять, — доносится до Кацуки его ворчливый голос. Ему становится смешно. Изуку ворошит его волосы несколькими нервными движениями и понимающе улыбается. — Всё, что угодно. Ох, и, — он переводит взгляд на Кацуки, — у нас спросили, способны ли мы продолжать миссию после… — Конечно, мы можем. — Кацуки откидывает голову назад. — Поедим нормально и выдвинемся в город. — Ты уверен? — Ещё как, блять, я уверен! — Тогда они вышлют за нами вертолёт. Прости, Сора. — Он снова смотрит на мелкого, а тот уже занят тем, что вынюхивает что-то в ткани. — Будет громко. Сол вздыхает и покачивает головой, опуская плечи. В раскрытой ладони у него мотылёк. живой, не огненный. Пробежавшись по пальцам, он раскрывает крылья и улетает. — И высоко. Но это ничего. Скоро мы закончим. Кацуки молчит о том, что ему не обязательно лететь с ними. Или что им всем не обязательно, они могут сесть на какой-нибудь транспорт или воспользоваться дорого оплачиваемыми услугами телепортеров. Что-то подсказывает ему, что даже Деку на такое не пойдёт.ххх
Они остаются ждать транспорт, который отвезёт их в город, к вертолёту. С позволения хозяев дома, устраиваются на веранде. В обычной гражданской одежде привычно, но в такой, старой, чистой, совсем не похожей на городскую, по-странному приятно. Кацуки находит комфорт в просторе, особенно когда солнце распаляется, а в тени дует прохладный ветер. — Последние тёплые дни, — с лёгкой печалью замечает Изуку. Сидит так близко, что можно почувствовать тепло его тела. Кацуки расслабленно мычит, однако отрицать того, как прислушивается к звукам, не может. Даже среди деревенских могут быть предатели. Он просто надеется, что успеет среагировать вовремя. — И что? — Он склоняет голову к плечу, лениво переводя взгляд на Изуку. Тот улыбается. Ветер мягко ворошит его чистые волосы, он снова кажется таким молодым, каким и должен быть. — Просто радуюсь. Хорошо провести их на природе с вами. Они поворачивают головы, синхронно подставляют лица ветру. Издалека, он доносит до них запахи осени и первых заморозков, вот-вот грядущих. Точно какие-то близнецы-болванчики, они оборачиваются на звук раздвигающихся сёдзи. Старушка выходит к ним, в руках у неё поднос с нарезанным арбузом. Так же тихо, она закрывает за собой дом и опускается перед героями на старые доски. — Вы помогли деревне избавиться от чужаков, — доброжелательно говорит она, легонько придвигая к ним поднос ближе. — Пожалуйста, угощайтесь. Мы мало чем можем вам отплатить, но всё же примите нашу благодарность. Изуку складывает ладони и кланяется. — Спасибо за угощение! — и тянется за первым куском. Кацуки запрокидывает голову. Там, над ними, старый скрипящий потолок, а ещё выше покатая крыша. Демонюга наверняка дремлет в лучах солнца, впитывая последнее тепло уходящего года. Стоит ли его позвать? Он качает головой и тянется за куском. Если бы мелкий хотел, он бы спустился сам. — Бабушка, — Изуку понижает голос, подставляя ладонь под арбуз, — а вы слышали что-нибудь про демонских кошек? Женщина замирает, затем мягко качает головой и тихо посмеивается. — В больших городах о таком не говорят, да? В деревнях не любят упоминать йокаев, но мы знаем, что они берегут нас. Последние несколько лет наши земли были достаточно плодородными. Про огненных кошек больше знают в Тояме. У меня там доживает последние дни сестра. Уверена, она сможет рассказать вам больше, но, — она придвигается ещё чуть ближе и приставляет ладонь ко рту, будто доверяет секрет, — я слышала, что это коты, настолько старые, что превращаются в демонов. В древних книгах говорится, что кошки эти могут менять облик, принимают лик старушки и приносят неудачу всюду, куда приходят. В других — что они могут становиться прекрасными женщинами, заманивать людей в ущелье и там съедать. Изуку глотает, хотя рот его пуст. Он палится, тоже вскидывая взгляд к потолку, но мастерски делает вид, что просто думает. Бабушка отодвигается с милой улыбкой. Изуку тянется за ней, глаза заинтересованно блестят. — А их можно как-то задобрить? Или они будут убивать, пока не убьют их? Их как-то можно остановить? — Боюсь, ответа на этот вопрос я не знаю. А что? Тебя интересуют легенды, юный герой? — О, не то чтобы. — Изуку неловко смеётся и чешет затылок. Кацуки слабо морщится. грязными руками в чистые волосы, каков молодец. — Я просто… собираю материал для статьи, да! Хочу начать вести блог о культуре страны. Очень интересно. Я уже написал про капп и… — Он кидает на Кацуки короткий взгляд. — Увабами. — Это похвально, сейчас мало кто таким интересуется. — Вот и я о том! У нас ведь такая богатая мифология! Они разговаривают ещё, темы становятся отвлечёнными. В основном старушка спрашивает про жизнь в городе и рассказывает о том, как мечтала в юношестве побывать в Токио, посмотреть на знаменитую башню. Но сначала родился один сын, потом второй, который умер, не дожив до трёх лет. Потом третий. Первый имел причуду, подходящую для города больше, чем для жизни в глухой дали. У младшего причуды не было, но он хотел быть полезным и отправился вслед за старшим, где его и убили на войне. Он не успел ничего сделать. Она говорит об этом с сожалением, с лёгкой грустью. Изуку рассказывает о том, что жизнь на геройском факультете была сложной, но безумно интересной. Он не говорит о том, что тоже не имел причуды до конца средней школы, это и не нужно никому знать. Но бабуля слушает его с интересом и смеётся над глупыми рассказами, над какими-то нелепыми приключениями и неудачными тренировками. Кацуки получает сообщение о том, что машина будет только завтра. Он откидывается на стену спиной и вздыхает.ххх
— Зачем меня останавливать? Изуку вскакивает, хватается за сердце и деревянно разворачивается. Башка мелкого свисает с края крыши, забавно покачивается из стороны в сторону, будто он не может определиться, под каким углом на них смотреть. Глаза щурятся, насмешливые. — Я не хочу тебя останавливать, Сора. — Изуку выдыхает и растирает место в груди, где, видимо, застрял кусок арбуза, который он как раз глотал. — Но ты кажешься иногда таким разрозненным. Я подумал… может… тебе нужно что-то, что заземляло бы тебя. Демон — чертовски непривычно — хихикает, исчезает из поля зрения и приземляется почти беззвучно. В лучах закатного солнца он скользит на веранду босыми ступнями и устраивается рядом с Изуку, прижимается к его плечу своим и скрещивает ноги. — Раньше кошек заводили, чтобы стерегли храмы. Там хранили шелка, а мыши их ели. Чтобы защитить дорогие ткани и нити, в страну начали завозить кошек, тогда они стали священными животными. Но с внедрением прогресса потребность в них отпала, и коты были забыты. Сейчас, чтобы успокоить некомату, достаточно подарить ей что-то шёлковое. — Он перекидывает через плечо длинную небрежно сплетённую косу и распускает шнурок, который держал её. — Здесь есть тонкие нити шёлка. Кацуки принимает шнурок, который Сол ему протягивает, потому что видит этот взгляд. Он не хочет думать о том, как выглядит. Рассматривает верёвочку впервые настолько близко. Вообще в принципе впервые, а раньше даже внимания не обращал. В алых лучах золотистые всполохи шёлковых паутин похожи на искры. Сол мягко улыбается, выглядит умиротворённым. К плечу Изуку сильнее приваливается так же, расслабленный и спокойный. — По одной из легенд, вы наверняка её слышали, всё, чему исполняется сто лет, становится одержимым. Не уверен, откуда берутся некоматы, но говорят, что по достижении сотни лет они получают возможность обращаться. Кацуки хмыкает. Накручивает шнурок на костяшки, сжимает кулак, медленно разжимает и протягивает вещь обратно. Пальцы Сола, когда их руки соприкасаются, прохладные, почти ледяные. — Ты не похож на старушку или горячую цыпу. — Потому что я ни то, ни другое. Очевидно же. — Да что ты. Мелкий улыбается, показывая зубы. Глаза вспыхивают в сгущающихся сумерках, когда он обматывает шнурок вокруг переплетённых прядей. Кацуки цокает. — Иди сюда, заплету тебя нормально, безрукое ты недоразумение. — Ты умеешь? Искры вспыхивают у Кацуки в руках. Он скалится. — Ещё раз меня недооценишь, чучело! Сол смеётся, Изуку слабо обнимает его за плечи рукой и неожиданно целует в макушку, прежде чем отпустить. Касаться длинных чёрных волос вот так непривычно, но Кацуки нравится ощущение тёплых прохладных прядей, вес их в руке и плотность, которую он чувствует, просто сжав кулак. Он начинает плетение абсолютно заново, уверенно двигаясь вниз, и вплетает шнурок внутрь косы, чтобы потом было удобнее её зафиксировать. Удовлетворённый результатом, Сол оставляет косу лежать на груди, а сам откидывается на Кацуки и вздыхает. — Эти люди кажутся добрыми, да? — Кажутся? — Кацуки тихо хмыкает, понижая голос. Мальчишка пожимает плечом. — Думаю, не без подводных камней. Но верить в их доброту хочется. — Но ты не веришь, — замечает Изуку. В ответ ему мелкий качает головой. — Люди редко добры без причины к незнакомцам. Даже если причина есть, если ты, допустим, спас их семью или скот, или вообще весь мир, они найдут способ выкрутиться. Если бы они узнали, что с вами в их дом пришла некомата, я уверен, они попытались бы нас всех убить. Изуку охает. — Так вот почему ты оставался на крыше. Ты прятался. Я думал, ты не ешь арбузы или, может, хотел поспать. — Ты правда не любишь людей, ха? — Кацуки легко пихает мелкого в спину. Тот запрокидывает голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Мрачная ухмылка касается губ. — А за что мне их любить? Из сотни убитых кошек одна точно станет демоном. Я таким рождён. Ненавидеть их и убивать. Подрывник насмешливо фыркает, опирается рукой в пол и склоняет к её плечу голову. — Даже не попытаешься притвориться хорошеньким? — А зачем? Действительно. Притворством вряд ли решить все проблемы, которые у этого пацана есть. Оно может сыграть на руку, но прикидываться постоянно не получится. В излишней жестокости и отсутствии сожалений за смерти его отношение читается слишком хорошо. — Ты правда приносишь несчастья? — тихо спрашивает Изуку. Сол поворачивает голову к нему. — А вы чувствуете себя проклятыми? — Он улыбается, и это слышно. Но отчего-то Кацуки уверен, что улыбка эта не трогает алых глаз. Это один из тех вопросов, на которые он затрудняется ответить. Почему-то. Поэтому молчит. Сол, похоже, и так знает ответы, потому что жмётся ближе. — Во что ты веришь, то с тобой и случится, — только и говорит он. — И демоны к ним рано или поздно всё равно придут. Они их ждут.ххх
Аравия утопает в трупах. Даже не метафора. Один из злодеев — единственный оставшийся — владеет причудой некроманта, без шуток. Хоть он и тратит много сил, но убить трупы не получается, они не становятся слабее. Кацуки палит по ним, а понимает, что надо сразу в очаг. До него добраться не может. Даже когда Изуку собирает окруживший их жужжащий склеп плетями, а Сол сжигает всё, не оставляя костей, появляются новые. Не бой, а день сурка. Это чертовски бесит. Кацуки окунается в свою злость, как в воду, надевает её, как кожу, и бьётся от всей души. В пылу схватки он замечает, что пламя Сола злее, чем обычно, его больше. Песок под ногами становится стеклом, а взрывы дробят пластинки в мельчайшие осколки. Изуку взмывает вверх, поднимая столп пыли. Кацуки рычит: — Попадись ты мне, я тебя заживо закопаю! — прямо в микрофон. Сбоку от него Сол сносит битой трупу башку, другого взрывает изнутри. Кацуки воет, но избежать прилипшей к костюму гнилой плоти не удаётся. — Вы, двое мудней! — Надо что-то придумать! — напряжённо выдыхает Изуку в наушник, а через мгновение появляется рядом, используя Сола как снаряд, чтобы усилить атаку. — Нам нужен элемент неожиданности. Закрыть ему обзор. Давайте я собью их в кучу! — Ты уже это делал! Я просто пальну гаубицей, и все дела! — Кацуки выпускает залп такой силы, что его самого слегка протаскивает по песку. Бесит, блять, как же бесит. Никакой устойчивой земли под ногами, так ещё и оттуда его хватают за щиколотки костистые пальцы. Он вырывается из хватки, взлетая, и проносится между рядами трупов, снося их нахрен. — Нет! — Изуку прикрывает его воздушными снарядами, а Сол использует вращение, которое Кацуки не может запретить ему делать. Но в его защиту стоит отметить: он видит его впервые с момента, как тот его освоил и показал. — Я соберу, а Сора подожжёт! — Огонь поднимет пыль и превратит песок в стекло, — напряжённо отзывается Сол, — если удастся их вплавить, это поможет задержать. Изуку, постарайся поднять побольше пыли, чтобы дать нам возможность напасть откуда угодно. — Тогда ты, Каччан, нападёшь! — Умники хреновы, — Кацуки отплёвывается и сносит черепушку очередному мертвецу голыми руками, — я ничего не увижу! Он нервно оборачивается, искры шипят в обнажённых ладонях. Лоскуты перчаток — печальное зрелище, полнейший пиздец. Он готовится нападать снова, ни в коем случае не защищаться, не слабак же он, как окружившие его трупы воспламеняются изнутри один за другим, падают на колени и растворяются пеплом. Ещё один фокус. Огненные мотыльки разлетаются дальше. — Если Декиру поднимется сразу вверх, он сможет подсказать направление, — заканчивает Сол задушено, он уже близко к своему пределу. Он уже его перешагнул. Чёрт побери. Это и раны, которые они получают, и бесконечная орда мертвецов, которым нипочём атаки Динамита, даже самые массивные, доканывают его в край. Он взрывается, срывается в очередное вращение, рыча почти оглушительно. Больно, мать их, как же больно! — Почему ты просто, нахрен, его не поджаришь?! — Потому что вы запретили мне убивать! Видимо, демона некромант тоже настолько бесит, что он боится не сдержаться. Или не боится, но опасается. Не хочет. Так что Кацуки соглашается на план и выдаёт серию взрывов, нужную, чтобы поднять немного шумихи. Им лучше поскорее заканчивать, они тоже уже вот-вот. Изуку тут же выпускает плети и пикирует вниз, проносясь мимо на сверхскорости. Огонь, кажется, захватывает небо, накрывает ревущим куполом. Земля под ногами плавится, Кацуки подпрыгивает — Изуку хватает его за руки и взлетает с ним, проносит его прямо сквозь огненную стену, прежде чем, раскрутившись, выпустить снарядом. Взрывы шумные, только среагировать у злодея уже нет никакого времени. Кацуки скалится ему в лицо за мгновение до того, как хватает за голову и старую пыльную накидку, использует инерцию полёта и от всей души перекидывает мудака через себя. Чёрные хомуты трещат в воздухе, а вместо них остаются подавляющие причуду наручи. Груда костей больше не поднимается. Сол подходит к ним с битой на плече, расслабленный внешне. Глаза цепко следят за злодеем, который остаётся лежать на земле — ботинок Динамита прижимает его лицо к песку. — Я сообщу, что мы закончили, — устало выдыхает Изуку. Один его глаз закрыт, залитый кровью, рукава изодраны, но он не позволяет им остановить его. Не то чтобы кто-то пытается, хотя вид его крови не нравится никому. Сол облокачивается на биту и склоняется к злодею, хмыкая. — За то, что ты его ранил, я бы переломал тебе руки и ноги, — говорит низко, голос спокойный, а потому отлично слышно, как звенит от ненависти. Кацуки незаметно ведёт плечами. — Но он не будет этому рад. Не хочу его злить, он лапочка. — Тыыы! — шипяще выдыхает злодей на ломанном английском и поворачивает голову. Кацуки давит ботинком сильнее, но ебучий, мать его, песок, а. Толку никакого. — Забудь о месте в рейтинге! Я не буду о таком молчать! Сол низко посмеивается и взмахивает хвостами. Со скучающим видом, он отводит взгляд вверх и в сторону, расслабленная улыбка появляется на его губах. — О, я и забыл про то, что такие штуки существуют. Я стал героем не для этого. Так что насочиняй чего-нибудь поинтереснее. Могу подкинуть пару идей, как тебе? Хочу потом почитать сказочку перед сном. А Кацуки… Он внезапно понимает, что рейтинг вообще вылетел у него из головы со всеми этими событиями. Но даже осознав это, он не думает, что теперь оно его волнует. Достаточно того, что Изуку держит планку, пусть ему приходится для этого разрываться. Они справляются. Это главное.