ххх
Конечно же, конеееечно же, весь Бакусквад в сборе, почти весь Декусквад тоже, за исключением Очако и Цую, которые на задании в другом городе. Помимо них тут Момо и Фумикаге, которые в основном просто о чём-то говорят и пьют чай. И есть ещё Тоору, за которой Сол следит, даже если её не видно. Он просто слышит её шаги и запах, как бы она ни пыталась скрываться. Когда она наконец показывается, он предлагает ей свою рубашку. В целом даже их хватает, чтобы дом превратился в балаган. Тут шумно и немного даже тесно, хотя это далеко не весь состав. Тенья заново знакомится с пронырой, в этот раз видит его нормально, без костюма Деку. Сол с любопытством его осматривает, ведь теперь их не торопят битвы и постоянное ожидание беды. Тут, в общежитии, они расслаблены и не скрываются за масками. Так что всё идёт хорошо. Кацуки с Изуку сидят на диване ближе друг к другу, чем когда-либо. Денки что-то шумно рассказывает и жестикулирует руками, Изуку смеётся. Тепло и плотность его тела приятны и знакомы. Кацуки неосознанно расслабляется рядом с ним. Он думает о тех событиях, что случилось в Академии, и всех, что были после. О битвах, в которых они участвовали вместе, неизменно друг друга прикрывая. О разговорах, где кто-то кого-то поддерживал или выручал. О жестах, которые Кацуки не делит больше ни с кем, кроме Изуку. И понимает, что они близки, правда близки. Изуку настолько ему привычен и понятен, что он внезапно не представляет жизнь без него. Поэтому он позволяет себе навалиться на придурка чуть сильнее, а Изуку не комментирует это, только закидывает руку на спинку дивана и слабо сжимает обивку пальцами. Пускает Кацуки ближе. Он ведёт себя всё так же естественно и открыто, будто не его голос слегка меняется в интонации на чуть более высокий от волнения. Кацуки прикрывает глаза. Когда этот голос перестал его раздражать? Когда он начал улавливать запах молока с мёдом, искать его неосознанно? Он думает о том, реально ли испытывает что-то или оно навязанное. Но чтобы навязать, нужно повторить это несколько раз, разве нет? И единственный человек, который позволял себе вообще эту тему поднять, ограничился всего двумя разами, и те были ненавязчивыми. Просто констатация факта. Он находит ушастого непоседу глазами, а тот уже катается у Теньи на спине, пока бывший староста просто носится из угла в угол, тщательно за всеми наблюдая. Это смешно, но мелкий, походу, и правда веселится. Эйджиро записывает эти метания на камеру и хохочет. Жизнь чувствуется спокойной и размеренной. Все эти люди принимают его. Рикидо приходит позже, хотя, если честно, никто даже не знал, что он собирался. С порога он говорит: — Простите, задержали на работе, я не успел приготовить торт. Но я принёс все продукты. Сол склоняет голову к плечу. — По какому поводу торт? — Ой, ой, киса, ты что, не в курсе? — Денки закидывает руку ему на плечо и мягко треплет волосы, широкая улыбка грозится порвать лицо надвое. — Ты теперь почти герой! Это нужно отпраздновать! — С повышением! — гордо кивает Эйджиро. Мина достаёт откуда-то хлопушку и взрывает её. Мальчишка подпрыгивает и смеётся, а по напряжённым плечам видно, что и правда испугался. Тенья ставит веник с совком рядом с дверью. — Мусор за собой нужно будет убрать! Мина, я на тебя рассчитываю! Конечно же, хах, кто бы мог подумать, Мина дует губы. Но спорить не пытается. Сол обещает помочь. — Поэтому я предлагаю сделать торт всем вместе, — скромно заканчивает Рикидо. Кацуки ворчит на шум и мусор, хочет подняться, уже даже начинает, ведь кто-то должен присмотреть за кухней, чтобы никто не убился, никто не убил и никто не отравился. Но Сол поворачивается к нему через плечо, улыбается одними глазами и смотрит так, что точно понятно: он всё знает. Наверняка он с самого начала видел их с Изуку. Иначе почему-то выглядит таким довольным. — Мастер-класс! — Он вскидывает руку с кулаком и подталкивает всех на кухню. Эйджиро хохочет, Денки вместе с ним, а Мина выкрикивает что-то воодушевлённое. Шото идёт туда за ними, скорее всего, чтобы просто понаблюдать. Тенья, конечно же, тоже. Так что Кацуки остаётся на месте, но не один. Изуку остаётся тоже. Они так и сидят вдвоём в тишине, пока до них доносятся обрывки голосов и смеха. А затем Изуку склоняет голову и кладёт её Кацуки на макушку. И Кацуки не пытается его взорвать.ххх
В начале октября Сол неожиданно приходит к нему в комнату и выдвигает стул в середину комнаты, туда, где маленького пушистого коврика нет (до недавней поры самого коврика тоже не было, но никто об этом не думает даже). Вместо всяких слов он протягивает Кацуки нож и отворачивается. — И что мне с этим делать, придурок? — только и ворчит Кацуки. Нож лежит в руке удобно, но он понимает, что не под его руку сделан. Сталь кажется старой и добротной, сейчас такого уже не найти. Он видит почти стёртую гравировку на одной из сторон хорошо заточенного и обработанного лезвия. Сол берёт косу и перекидывает её через плечо. — У меня волосы отросли, — говорит беззаботно, кажется, только Кацуки слышит намного больше. Намёк на напряжение, звон в голосе, вот-вот и соскользнёт в рык. — Обычно их Никки состригает, но я не могу к нему сейчас слетать или съездить. Это ставит в тупик. Сам факт того, что он собирается отстричь волосы, длинные, ухоженные. Но ещё больше — он собирается оголить шею, к которой не позволяет прикасаться. Максимум его терпения хватает на то, чтобы тащить кого-то на себе или подставляться под поцелуи и укусы, но задняя сторона табу. это неизменно. Было. До этого момента. Кацуки касается его волос кончиками пальцев, слабо тянет конец косы, затем сильнее, пока пацан не запрокидывает голову. Так их взгляды наконец-то пересекаются, а там, в винных глазах, нет мрака. Только серьёзность. — По какому случаю? — Голос Кацуки хрипит. Во второй руке он по-прежнему сжимает нож. Как бы легко было сейчас вонзить его наглецу в горло, отделить голову от плеч. Но что-то подсказывает ему, что это пугает только его одного. Сол улыбается уголками рта и прячет ладони под разведёнными в стороны бёдрами. — Прятать их под костюмом не очень удобно, они липнут к коже. А если носить снаружи, это послужит злодеям мотивацией подкрасться ко мне поближе. Чтобы схватить, понимаешь? Так что просто срежь. Всё равно отрастут со временем. Кацуки хмыкает и ослабляет хватку, но не выпускает косу из пальцев. Накрученная на кулак, она легче ляжет под нож. — У меня ножницы есть, сволочь, — бурчит он и пихает мелкого в поясницу коленом, а тот сдавленно посмеивается в ответ и горбится. — Так будет быстрее. Он острый. Нож и правда оказывается острее, чем кажется. Кацуки хватает приставить лезвие к волосам снизу и приложить немного силы, чтобы отделить их практически одним махом. Тихий звон приятен. Больше не сдерживаемые, волосы рассыпаются по задней стороне шеи пацана, а когда Кацуки берётся их немного растрепать, перед ним открывается шея. Не прикрытая ничем, она выглядит слишком уязвимой. Слишком тонкая, мышцы натянуты, а между ними, чуть ниже, остро торчат позвонки, хотя за последнее время мяса в этом теле прибавилось. И — шрам… Кацуки поджимает губы, рассматривая его. грубый, выпуклый и неровный. Ему много лет, но даже залеченный он выглядит отвратительно и болезненно. Сол тихо выдыхает, однако, если посмотреть сбоку, видно, что улыбается. — Это подарочек от того человека, — поясняет он. — Я уже говорил, он обращается не ко мне. Моего имени никогда не произносил, а это повторяет постоянно. Он выжег его на мне, когда я отказался его принимать. Мне было тогда… лет 8, наверное? Или около того. Как только пламя начало меня слушаться, я его выжег. Но помимо ожога Кацуки видит грубые борозды от ногтей. Их несколько, и все они злые, видно, что нанесены в ненависти. Он едва ощутимо проводит по ним кончиками пальцев, впервые боится прикоснуться. Пацан приподнимает плечи и посмеивается. — Мне пришлось наложить швы и пить антибиотики, чтобы жар спал. Никки намаялся. Вот его жаль. Кацуки даёт ему слабую оплеуху и грубо обхватывает за плечи рукой. Аналог объятиям, практически. — Почему не пошёл к Деку? — Потому что он бы начал плакать. — Сол понижает голос и сжимает его запястье пальцами, но не в попытке оттолкнуть. Если его исключительное доверие выглядит вот так, Кацуки должен ощущать себя счастливчиком, даже если в этот конкретно момент он испытывает сомнения по поводу собственной готовности столкнуться с другими моментами из его жизни. — Ты вряд ли знаешь, но каждый раз, когда я что-то рассказываю, он пахнет болью. А ты — злостью. — Он запрокидывает голову, чтобы снова посмотреть Кацуки в глаза. Как только контакт устанавливается, он снова улыбается, шире, по-особенному. Это уверенная и немного злая улыбка. — Мне нравится знать, что я не один это чувствую. Кацуки треплет его волосы, изучает их новую длину. Её достаточно, чтобы прикрыть шрам, но они едва ли достигают линии плеч. Когда он заканчивает с ножом, они забавно торчат в стороны, Сол похож с ними на воронёнка. Но даже если так. Даже если так, Кацуки всё равно видит чёртов шрам, даже когда самого проныры тут уже нет. Шрам, 4 буквы из 5 в котором он ненавидит всем сердцем.ххх
Это всё ещё первые дни октября. Заморозки наступают раньше, чем в прошлом году. И всё равно Кацуки находит мелкого на тренировке. Бетонное поле идеальный выбор для всего, что он собирается попробовать. Когда Кацуки приходит, он оказывается удивлённым. Снова. Сол сидит на бетоне, а вокруг него бегают огненные мыши, над головой машут крыльями птицы. Он играет пальцами, будто переплетает всякие невидимые нити — мыши и птицы становятся котами. Их два, но они ведут себя вполне естественно. Потягиваются, умываются, медленно переставляют лапы. Можно рассмотреть абрис мышц под шкурками, перекат лопаток. Это красиво. Коты растут, огня становится больше. Вместо них появляются две крупные бойцовские собаки. Псы водят по воздуху носами, идут по следу, виляют хвостами, копают там что-то. Сол поднимает голову и смотрит Кацуки прямо в глаза, улыбка появляется на лице, растягивает губы. Он выглядит уставшим, даже когда псы растворяются. — Тебе стало настолько одиноко, что ли? — Кацуки фырчит, оставаясь на месте. Скрестив руки, облокачивается плечом на ствол дерева. Демон пожимает плечами. — Не то чтобы. Я захотел попробовать кое-что новенькое. Очень сложно, но мне жесть как понравилось. Не зря смотрел National Geographic столько часов. Он хихикает, а Кацуки коротко закатывает глаза. — И где ты это используешь? Всё нахрен сгорит. — Если я не позволю им всё поджигать, не сгорит. — Сол ухмыляется. — Я думаю, их можно использовать для окружения. Когда научусь делать больше, они станут действительно опасными. Пока мне не хватает мастерства. Но представь: опасные преступники засели в засаде, к ним не подойти. Мы можем поймать пулю, мы сто процентов её поймаем, а эти животные нет. Они смогут окружить злодеев, загнать в ловушку, а схватить их уже будет не сложно. — Если ты кого-то решишь сжечь, мы не узнаем, что это был именно ты, — замечает Кацуки. Под его тяжёлым взглядом демон разводит руками. — Тоже верно. Но такой вероятности я не рассматривал. Приберегу фокус для Шиньи. Кацуки хмыкает и поднимает голову. Небо сероватое, затянуто молоком, как будто бы. Не похоже, что будет дождь, хотя осадки обещали. Сол мычит, привлекая к себе его внимание. Так что Кацуки сдаётся и просто смотрит, а тот улыбается. — Эй, скажи. Если между нами будет десять шагов, но при этом я не буду в опасности, ты сделаешь ко мне хотя бы один? Кацуки выразительно приподнимает бровь. — Ты всегда в опасности. — Ну, допустим, что нет. Так что? Кацуки напряжённо выдыхает, щурит глаза. Причуда щекочется под кожей, когда он взывает к ней. Он использует взрыв, чтобы подлететь к пацану, и припирает его к бетонному настилу спиной, грубо давит в грудь раскрытой ладонью и нависает сверху. Оттуда же коротко скалится. — Я сделаю так. Сол хохочет, откинув голову. Кацуки убирает вторую руку с его затылка. Если так хочет удариться, на здоровье. Он мешать не будет. — Что ответил Деку? Красные глаза весело сверкают. Пальцы сжимаются у Кацуки на боках. — С чего ты решил, что я его спрашивал? — Ты всегда спрашиваешь. Сол ухмыляется. Ему, судя по всему, вполне комфортно валяться в грязи. Кто Кацуки такой, чтобы ему мешать. — Он сказал, что сначала спросит разрешения. А потом сделает все 10. Вполне в стиле Изуку.ххх
Изуку пропускает пальцы сквозь волосы Сола несколько раз, но сложно сказать, что из них наслаждается процессом больше. Приятное замечание: Кацуки больше не ревнует. Он не испытывает ревности и к одноклассникам, которые постоянно на пацане виснут, когда они где-то пересекаются или кто-то приходит в гости посреди ночи, например. Даже знание того, что он демон, никого из них не отталкивает. Кажется, только усиливает интерес. Все вместе, не сговариваясь, они решают держать это под строжайшим секретом. Кацуки не раз становился свидетелем тому, как Очако расчёсывала ему волосы, а Момо заплетала. Как Мина делала из них какие-то бешеные причёски. Только на афро-косы Сол сказал "нет", потому что усидеть на месте для него трудно. Эйджиро каждый раз приносит что-то полезное, вроде протеина или рыбы, ради которой в выходной встаёт пораньше, ведь в порту всё происходит быстро, а в магазине уже не то. Денки неизменно преследует пацана с камерой, будто пытается запечатлеть с ним абсолютно все моменты, что они проводят вместе. Даже Тенья без конца напоминает о том, что котам нельзя соль и сладкое, хотя кто его слушает — этот кот сам всё решает. Делиться с ними для Кацуки не то чтобы что-то особенное. Он понимает, что не владеет Солом, даже если он его надзиратель, если говорить грубо. Наставник за пределами Академии, а Сол — подопечный в её пределах. Да вообще постоянно. Хотя сложно сказать, присматривает ли теперь Кацуки за ним по-настоящему. И это пугает немного. Потому что ему нельзя верить. Доверить спину одно. В бою Сол хорош и как будто бы ненасытен, безжалостен, особенно когда-то кто-то оказывается слишком близко. Но чем он занимается, пока никто за ним не присматривает, нельзя сказать. Люди продолжают пропадать, в основном, как он и говорил, это дети. Но слишком легко оказывается предположить, что он намеренно говорил так, чтобы отвести от себя подозрения заранее. Так что Кацуки старается глаз не сводить и настаивает, чтобы Изуку тоже. Даже когда Изуку пытается спорить, Кацуки взывает к его разуму, напоминая, как всё начиналось. Они оба понимают, что расслабляться нельзя. Но прямо сейчас он наблюдает за тем, как Сол ластится к его широким ладоням, громко мурлыча, жмурится от удовольствия и льнёт ближе. А Изуку улыбается, как какой-то влюблённый идиот, и накручивает пушистые пряди на пальцы. — Как думаешь, ты теперь достаточно сильный, чтобы победить Шинью? — тихо спрашивает он. Сол открывает глаза, они моментально становятся трезвыми, хотя сам по себе он остаётся расслабленным и ленивым. — Мм, мне хочется в это верить, — с лёгкой иронией говорит в ответ. Кацуки цокает и подаётся вперёд, упираясь локтями в колени. — Мы все достаточно сильны, чтобы его уложить. Но Сол качает головой и отстраняется от Изуку. Не закрывается, но выдерживает дистанцию. Ему не хочется иметь ассоциаций с Шиньей хоть каких-то хороших, а нежные поглаживания наверняка будут такими. Он не сможет после позволять кому-то из них касаться себя так, если они продолжат говорить о Змее и нежить его в одно и то же время. — Мне жаль, мой герой, но… Даже ты не сможешь этого сделать. Кацуки рычит: — Чё?! — А сам думает о том, что это так неправильно — то, каким слабым выглядит этот пацан. Улыбка на его лице слишком блеклая, вообще не в сравнение с тем, что обычно он выдаёт. — Он не простой человек, ты знаешь. — Сол глубоко вздыхает и откидывается на спинку дивана, вытягивает ноги в коротких шортах и носках, которые Момо подарила ему на новый год. — Говоря так, я имею в виду, что он не человек в принципе. Ближе к Тояме и Хоккайдо легенды живее, чем тут. Демоны там реальны. — Хочешь сказать, он тоже демон? — Кацуки насмешливо фыркает, не скрывая презрения. Сол щурится, наконец подняв на него взгляд. Пытается прикрыться весельем, но напряжение в винных радужках слишком цепкое. Неуютно. — Не совсем. — Улыбка его превращается в ухмылку, отчего-то кособокую. Он поднимается с места и упирается ладонями Кацуки в бёдра, прежде чем на них свернуться. — Он всего лишь человек, — говорит Кацуки немного рассеянно, наблюдая и позволяя ему это, — а люди, какими бы изворотливыми ни были, смертны. Его можно убить. — Можно, но он не человек. Он что-то между. Его мать была демоном, а отец охотником на них, пусть всего лишь человеком. Это всё ещё взрывает мозг. Существование чего-то подобного. Сол улыбается иначе, не зажато, а глаза его прикрываются в знании, которого на свете быть не может. Потустороннее, жуткое. — Я пытался его убить, но мать у него была слишком сильной. Даже мне не тягаться с её силой. — Он тоже огненный? — подаёт голос Изуку, звучит тихо. Между бровей эта проклятая линия, которая появляется там, когда он добывает информацию и усиленно её анализирует. Сол качает головой снова. — У него вообще нет никаких стихий. Он больше… как Каа, знаешь? Может тебя загипнотизировать, как будто. Манипулирует сознанием и всё такое. И хера с два ты его убьёшь. Он живучий, как чёрт. Тогда, в тот день, Кацуки понимает: он как будто совершенно ничего не знает об этом пацане. Все знания, которые у него есть, ничто в сравнении с тем, о чём Сол молчит. Но какие-то паззлы встают на место всё равно. Под понимающим взглядом Изуку Сол сворачивается у него на коленях, пряча руки в кармане на животе. А Кацуки рассматривает сначала умиротворённое лицо, красные росчерки симметричных меток, а после шрам на задней стороне шеи.ххх
Поразительно то, как много из сказанного Солом действительно оказывается правдой. Вот в чём парадокс. Он из тех, кто прячет правду на самом видном месте, но нужно время, чтобы эту правду найти. Хотя это знание явно не то, которое Кацуки хотел бы принимать. Но оно случается. Всего через пару дней после разговоре о Шинье и невозможности его убить они оказываются втянутыми в конфликт двух кланов, заправляющих обширными территориями города. И Сол погибает. Изуку кричит от отчаяния, он в ярости, а Кацуки не может даже вдоха сделать. Весь в крови, он лежит на земле под обломками рухнувшего здания, всюду воняет гаревом и палёным мясом. Кто-то из стажёров и про серьёзно ранен, он и сам тоже не в состоянии сражаться: его бок проткнут ржавой арматурой, которая держит его пригвождённым к месту. В тот момент он об этом впервые даже не думает. Всё, на чём сконцентрирован его мозг, и всё, что для него имеет значение — бездыханное тело мальчишки, которому перерезали глотку. Широко раскрытые глаза, затопленные в черни алые радужки. Муть в них. Слегка приоткрытый, в красных брызгах рот с густой дорожкой крови, сбежавшей из уголка по щеке и запутавшейся во всклокоченных волосах. Весь в пыли, он лежит сломанной куклой, такой же серый, каким становится для Кацуки мир. Умер у всех на виду. Показательно и безжалостно. Вот так вот тупо. Вот так же вот ужасно, прямо у них с Изуку же на глазах, вопреки всему здравому, что ещё остаётся, Сол неожиданно делает судорожный вдох посреди ночи и хватает рукой пустоту, отбиваясь от ледяной темноты морга, в котором они с Деку сидят несмотря на правила и запреты. На тот момент пацан уже вписан в списки погибших, но возвращение с того света вычёркивает его из них. Они сбегают. Отвечать на вопросы нет сил, а задавать — времени. В комнате, в полумраке плотно зашторенных окон, Кацуки проводит подушечками дрожащих пальцев по чужому горлу в глубоком страхе перед тем, что сейчас под ними окажется открытая рана. Что он сумасшедший. Что он украл труп, совсем уже поехав, а Изуку — Изуку такой же, раз не остановил его. Перед глазами всё то же безжизненное серое лицо, выбеленное ещё сильнее лампами над столом для вскрытия, которого ещё не было. Всё та же грудная клетка, лишённая движения, и впалый живот. Бессильные руки, чёрные переломанные когти. И яркий, зловеще алый след от ножа там, где преступник перерезал ему артерии, трахею и жилы. В этот раз под пальцами у него пусть тонко, но затянуто кожей. Под ней, взамен увековеченной тишине, уверенно бьётся пульс. Никаких больше ран, он почти полностью исцелён за исключением тех шрамов, что были на нём к тому моменту, как смерть его настигла. Вот каково условие. Изуку выглядит разбитым и близким к сумасшествию, когда обвивает демона поперёк груди руками и тычется носом в макушку. Сол сжимает его увитые венами предплечья дрожащими пальцами, зарывается ладонью другой руки в его грязные волосы и мягко ворошит. Показывает, что он здесь. Сол улыбается — устало и бесцветно, но — живо. живой. Это, мать его… — …пиздец какой-то, — Кацуки шепчет. Демон подрагивает плечами в беззвучном смехе, так ему идущем. Глаза смотрят с иронией. — Чем же ты слушал, когда я говорил, что меня нельзя убить? — Да откуда я мог знать, что ты не гнал?! Ты же постоянно несёшь всякую пургу! — Кацунян! — Сол кажется обиженным, но понятно, что это не так. Его голос хрипит. — Я никогда не обманываю! — Ты слишком много балаболишь! — Ты что, совсем не рад тому, что я живой? Кацуки рычит почти по-животному дико и сгребает его к себе за затылок. Волосы под его пальцами снова длинные, и он сжимает их, накручивает на костяшки, сдерживая дрожь. Ловит напряжение чужого тела, но оно короткое, быстро проходит. Поцелуй имеет яркий вкус крови и вулканической пыли, и пусть Кацуки никогда прежде не был знаком с ней, он прекрасно знает, что это она. — Попробуй ещё хоть раз провернуть такое, ублюдок, — шипит он, крепко вжавшись в чужой лоб своим. — Я сам тебя угрохаю так, что не проснёшься. Кольцо рук Изуку вокруг груди демона сжимается крепче, ладонь замирает над местом, где бьётся сердце. Сол улыбается и закрывает глаза. А Кацуки старается не думать о том, сколько раз он уже умирал. Сколько раз кто-то вскрывал ему глотку или, может, отрывал голову. Старается игнорировать воспоминания разговоров об утоплении, пистолетах, отравлении… Старается, но не может.ххх
Долгий взгляд Изуку игнорировать не получается. Кацуки хватает надолго, он терпит, но, в конце концов, это сложно, когда вы сидите вместе в одном помещении. Поэтому Кацуки поворачивается к придурку и мрачно на него смотрит исподлобья. — Что. Изуку моргает и склоняет голову к плечу. Выглядит задумчивым и смущённым, но ещё больше — решительным. Отчего-то Кацуки уже знает, о чём пойдёт речь. — Вы вместе, Каччан? Кацуки хмурится сильнее, стискивает челюсти. Ногти оставляют на внутренних сторонах ладоней глубокие отпечатки, быстро наливающие красным, когда он разжимает пальцы. Был бы здесь Сол, пусть сам бы и отдувался, скотина. Но Кацуки против этого вопроса один. — Нет, — говорит он. Что является правдой, но лишь наполовину. Их общение с демоном больше похоже на дружбу с привилегиями или секс без обязательств, что угодно. Да и последнего не было уже давно. То времени не было, то настроения. В последнее время Сол и вовсе ходит напряжённый, будто чего-то ждёт. Даже сейчас, когда он должен быть здесь, с ними, он шароёбится в городе. Что-то вынюхивает, как будто. Что? Кацуки в душе не ебёт. Изуку склоняет голову сильнее и хмурится немного. — Прости, мне просто… Ты его поцеловал, разве нет? — А он ответил, — Кацуки хмыкает и откидывается на спинку дивана, — но мы не вместе. Он не хочет. — Почему? Кацуки вздыхает. Он правда хочет, чтобы Сол сам ответил ему на все эти вопросы, но сто процентов нормального ответа именно Деку не добьётся. Доканать мелкого у него не получится, а Кацуки просто знает, какой головной болью ему это грозит. Поэтому говорит: — Он хочет, чтобы я был с тобой. И если честно, он ждёт, что Изуку отшатнётся, как от прокажённого. Что закроет в ужасе рот, будто Кацуки уже тянется поцеловать его или ещё что сделать. Что распахнёт широко глаза, как часто делает это, когда удивлён особенно сильно. Но нет. Удивляет сам. Зубы вонзаются в нижнюю губу как-то особенно нервно, взгляд опускается и мечется в сторону — как будто зло. Кацуки озадаченно вскидывает брови и подаётся в этот раз вперёд, внимательно наблюдает. А Изуку смотрит исподлобья. — Он тебе сказал, да? — Голос его звучит сдавленно и напряжённо. Кацуки моргает. — О чём? — О моих чувствах к тебе. Он обещал, что не скажет. — И не говорил. — Кацуки хмурится сильнее. Он вообще ничего не понимает, совершенно. У него от этой тупой ситуации кружится голова, тело кажется тесным и чужим. Он в каком-то дурном сне, наверное. Самое время проснуться. — Хах. — Изуку облокачивается на колени локтями, складывает пальцы домиком между ними и задумчиво жуёт губы. — Значит, я сказал. Только что. Кацуки кидает в него тапок, потому что больше просто нечего. Подушки слишком удобно лежат под спиной, он не готов жертвовать уютом и комфортом. — Так ты в любви признаёшься, ублюдок? — Он скалится, но вряд ли Изуку верит, что всерьёз. Кацуки же просто смущён. Он не понимает, что ему делать, особенно с этой ситуацией. Всё своё смущение, то, что не скрыто за агрессией, он прячет за колкой усмешкой. — Неудивительно, что ты до сих пор тупой девственник. Изуку ворчит, но возвращать тапок не спешит. Так и держит в руке. — Я не думал, что мне вообще придётся это делать, Каччан, — признаётся он, глядя всё так же из-под чёлки. — Думал, что пройдёт, но… не проходит. Ты слишком восхитительный. — Собираешься обвинить в этом меня? В этот раз на губах Изуку появляется лёгкая улыбка, затрагивающая самые уголки его губ. Кацуки смотрит на это глупое выражение лица и не может найти в себе желания причинить боль его владельцу. Изуку слишком хорош для кого-то вроде него. Слишком чист. Слишком добр. Кацуки достаточно ему подговнил и без отношений. Он даже думать не хочет, каково будет с ним встречаться. — Прости, Каччан. Но да. В этом только твоя вина. И, ладно, Кацуки всё равно слетает с дивана и опрокидывает кресло с придурком на пол, седлая его. Не удариться о пол башкой Изуку не даёт только то, что его держат относительно на весу. Кацуки склоняется ближе, ухмыляясь ему в лицо. — Слюни подотри, собака. А Изуку сжимает его предплечье, мягко мажет подушечкой большого пальца по внутренней стороне запястья. Прикосновение ласковое, не болезненное, но оттого только сильнее задевает. Кацуки всё равно не спешит разжимать руку. — Я знаю, что ты к нему неравнодушен, — с лёгкой улыбкой говорит Изуку, и в этот раз ничто не скрывает любви, которая в нём живёт. К нему, к Кацуки. — И он к тебе, о, поверь, я знаю, о чём говорю. Но… Кацуки качает головой и склоняется ближе. Так, что они почти чувствуют дыхание друг друга, почти соприкасаются кончиками носов. — Ты к нему тоже, как и он к тебе. Вы просто не видите себя со стороны, двое тупоголовых фриков. Изуку едва слышно посмеивается и скользит кончиками пальцев по предплечью выше, до локтя, по плечу до акромиона. А оттуда касается уже скулы, зарывается в короткие волоски на виске. — Скажи, у меня есть хоть шанс? А Кацуки бы всё же стукнуть его. Всё же разжать бы для начала руки, чтобы не задавал тупых вопросов. В самом деле, будто Изуку можно вообще хотя бы в чём-то отказать, особенно когда просит вот так. Поэтому он кивает. Вот и всё.ххх
Про Зейлера ищут уже вместе. Рабочий принтер работает почти без передышек. По крупицам, они собирают информацию о мужике, которому продали Сола. Всего лишь одному из. Чудовищно. Изуку читает с серьёзным выражением лица. Пальцы сжимают нижнюю губу, между бровей несколько глубоких складок. Изредка он щурится, пробегает по одним и тем же строчкам несколько раз, прежде чем зачитать вслух. — Он был замешан в торговле людьми, — медленно, почти по слогам, произносит он. В этом размеренном тоне его злоба легко читается. Кацуки с ней знаком, и вовсе не потому, что в нём она тоже плещется. — На него есть досье в полиции за убийство жены. От его же сына. — Шпендель сказал, что знаком с пацаном. — Кацуки отклоняется назад, пока спинка кресла не пружинит легонько под его весом. — Познакомились в тюрьме. Пацан собирал информацию про… Солнышко. — Думаешь, по приказу отца? — Изуку поднимает взгляд и выглядит задумчивым. Складки разглаживаются, но Кацуки знает, что скоро они там снова появится. Стоит только уткнуться в бумаги снова. Он качает головой. — Мы не знаем наверняка, а шпендель ничего не говорил. Но если да, тогда ничего удивительного. — Он усмехается, всматривается в собственные заметки и фыркает. — Шпендель его поджарил. Сейчас ему достаточно было бы просто вздохнуть, чтобы спалить мудака в пепел. — Он бы наверняка так и сделал, — бубнит Изуку. Шелестят бумаги, которые он расписывает карандашом, помечая какие-то мелочи и записывая вопросы. Их он потом хочет задать Солу, чтобы ответов было больше. — Зейлер убил не только жену, — Кацуки просто рассуждает вслух, потому что думают они всё равно об одних и тех же вещах. — И нерождённую дочь. Сына забрал себе, но тот проживает не у него. Хотя их видят вместе, но не похоже, чтобы Дравигон был в восторге от общения с ним. — Я смотрю на отчёты, которые достали для нас Денки и Хитоши. Там говорится, что он в близких отношениях с… эээ… Ин… когнито, боже. Он владеет организацией, в которую принимают людей с мета-способностями и растят из них что-то вроде героев. — Изуку вздыхает, треплет волосы, превращая их в ещё более дикое гнездо, и смотрит на Кацуки. — Тут и правда говорится о мета. Я думал, Сора шутил. Кацуки хмыкает. Оттолкнувшись ногой от пола, крутится на месте в своём кресле и кладёт бумаги на край стола. — Подкуп властей, продажа и покупка людей, убийства других, насилие над сыном, разработка запрещённого оборудования, покупка его же у Змея… — Он замолкает, но тут и так понятно, что он имеет в виду. Изуку точно понимает. Он кивает. — Выглядит так, будто он везде имеет связи, и все они выгодные, иначе почему его покрывают. Кацуки кивает в ответ и подпирает голову рукой. Край карандаша постукивает по подбородку. — Интересно, что может дать им он, чего нет у других, — бормочет под нос и записывает вопрос в блокнот. — И торгует ли этот… Инкогнито людьми. Насколько я понимаю, они ищут в основном детей. Изуку тяжело выдыхает и прикрывает глаза ладонью. — Потому что дети легче поддаются, — он зеркалит слова, которые они уже слышали. Кацуки согласно мычит. — Они продают их, а потом… — Списывают со счетов, если что-то не так. Как с Дравигоном. — Его не списывают, хотя я вижу, что он достаточно крови пустил папуле. — Потому что им выгодно держать его поближе. Зейлер им владеет, но Инкогнито присматривает и отправляет копаться в дерьме. Это поддерживает доверительные отношения между организациями. Видел, как Зейлер свою назвал? — Кацуки ухмыляется, презрение буквально сочится из него. — Империя, блять, зла. В рот я это ебал. Изуку слабо посмеивается и пристраивается рядом, склоняется ближе, указывая в тексте место, которое нужно прочитать. — Больше всего меня поражает то, что, даже зная это всё, никто ничего не делает. А недавно Дравигон был в международном розыске. Его арестовали в чужой стране. Он помогал там, пока Зейлер не пустил какие-то слухи. Доказали, что это всё ложь, но Дравигону всё равно выписали запрет на въезд в несколько стран. За что он так с ним? Кацуки пожимает плечами. Чем больше они в этом дерьме копаются, тем больше хочется отмыться от него. С ума сойти, как много в мире людей, которые буквально требуют того, чтобы их стёрли с лица Земли. Есть такие, без кого воздух стал бы чище. ВЗО был таким. Зейлер тоже такой. И Шинья в их числе. Кацуки облокачивается на край стола локтями, подпирает голову и размышляет. Снова вслух, но замечает поздно. — Меня напрягает, что у него есть с Гадюкой дела. Что Зейлер владеет технологиями, которые даже шпенделю были не по боку, они на полном серьёзе блокировали его. Он сказал, что максимум мог только немного гореть — чтобы хватило на хвосты. — Чип, который вшивается в шею, — читает Изуку. Кацуки кивает. Изуку вздыхает. — Если эти технологии выйдут в продажу… — Они уже там. — Тогда нам нужно было заняться этим намного раньше. — Изуку кладёт руку на заднюю сторону шеи Кацуки и ненавязчиво её разминает. — Они наверняка успели за это время их улучшить. Кацуки опускает голову вперёд и неосознанно расслабляется. Изуку хмыкает, всё ещё исследуя текст. — Надо внести его в списки самых опасных преступников. Даже если у него нет причуды, он и Шинья должны быть там. Их должны знать все герои и уничтожить. Захват не поможет. Кацуки хрипло посмеивается и поворачивает голову, чтобы посмотреть из-под чёлки. — Похоже, ты провёл с нами слишком много времени. А Изуку смотрит на него в ответ и ухмыляется уголком губ. — Я ни капли об этом не жалею.ххх
— Сора, что ты можешь рассказать про Зейлера? Сол разворачивается к ним со смешно округлёнными щеками и такими же круглыми глазами. Изуку давит улыбку, но, даже если так, она сама быстро пропадает. Он снова предельно серьёзен, особенно когда достаёт блокнот из кармана костюма. — Мы решили насобирать про него информацию. На случай, если он тоже за тобой явится. — О, этот вряд ли явится сам. — Мелкий ухмыляется, утирая уголки рта подушечками пальцев. — Скорее, Дарование пошлёт. — Дарование? — Изуку склоняет голову к плечу, а Кацуки ограничивается более хмурым выражением лица и сложенными на груди руками. Насколько он знает, пацан даёт прозвища всем, кого хотя бы немного уважает. Сол улыбается, посмеивается беззвучно. — Его сына зовут Дравигон. Для всех он Дар, для меня Дарование. — Почему? — Кацуки просто интересно. Не ревнует он, честно. Просто хочет понять, что в этом Дравигоне такого. Типа, не прочувствовал ли Сол к нему тепло просто потому, что чем-то они похожи? Хотя он не особо сочувствующий тип. Он хорошо читает людей, даже если делает вид, что нифига их не понимает, но Кацуки знает, как это происходит на самом деле. — Потому что он очень способный. — Демон посмеивается громче, но затихает тоже быстро. Сглатывая ещё раз, разворачивается к ним лицом полностью и облокачивается на край стола лопатками. — Его отец серый кардинал города. Я имею в виду, у них есть мэр, так? Но по факту городом заправляет сам Ронг. У него обширная сеть борделей для госслужащих. Если кого-то списывают со счетов, их отдают туда. Ничто так не ломает волю, как чудесная игрушка Шиньи с подавлением причуд и толпа озабоченных мужиков, которые эти причуды имеют и имеют разрешение ими пользоваться. — Он правда… — Изуку нервно сглатывает и заламывает пальцы. Нервозность делает с ним вот такие вещи, да. Но он собирается и решительно встряхивает головой. — Он правда насилует его? — Да. Дарование сказал, что да. Я чувствовал их запахи, знаешь? И запах боли Дравигона, когда я об этом спросил, а он подтвердил. Не то чтобы это большой секрет, ага? Его папаша достаточно говорливый даже без выпивки. Этому человеку похвастаться больше нечем. — Что за мразь, — рычит Кацуки. Сол понимающе мычит и подходит к ним ближе, но остаётся стоять, вместо того чтобы сесть вместе с ними на диван или ещё куда. — Он сотрудничает с Инкогнито. Вы ведь читали про него, да? — Да, — Изуку вздыхает и проводит по волосам ладонью. — Но о нём очень мало всего. — Я тоже мало знаю, хотя виделся с ним. Воняет гнилью. — Пацан в отвращении фыркает и морщит нос. — Я просидел у них в клетке несколько дней, прежде чем Дарование меня выпустил. Им нужна была информация обо мне, так что мы решили, что я сам отвечу. Дарование помог мне оттуда свалить. Насколько я смог понять, просто слушая разговоры работников и служащих, настоящего имени Инкогнито никто не знает, как и того, как он выглядит. Также я смог узнать, что он отправляет ребят в миссии, где они порой буквально вынуждены собой торговать, чтобы добраться до кого-то, добыть информацию или просто выжить. Им, якобы, гарантируют защиту, но когда дело доходит до неё, никакой защиты нет. У него есть преемник, они все зовут его Би, но я подозреваю, это не настоящее имя. Инкогнито отдавал его Ронгу несколько раз. Просто потому, что Ронг так хотел. Скорее всего, чтобы насолить сынишке, потому что среди ребят из той организации у Дарования есть один друг точно. — Отказываюсь верить, что в нашем мире такое происходит, — произносит Изуку на выдохе. Выглядит он так же. Сол склоняет голову к плечу, немного сужая глаза. — В вашем нет, в моём да. В Японии хватает фриков, но за её пределами беззаконья больше. Как и в той тюрьме, где мы с Дарованием познакомились, правит иерархия. Если ты физически силён, ты будешь на вершине. Если у тебя есть деньги, ты будешь на вершине. Но если ты всего лишь кот, никто не воспримет тебя всерьёз, тебя будут пытаться затоптать. Ты всего лишь разменная монета. — Даже если ты демон? — То, что я демон, создаёт мне демонические проблемы. Об этом мало кто знает. Я не хочу, чтобы моя семья была под ударом. Охотники всё ещё существуют, и если лет 20 назад они были тупыми, сейчас они тоже приспособились. Шинья с ними сотрудничает. — Зачем Дравигон вообще его отцу нужен? — не выдерживает Кацуки. Сол пожимает плечами, и в этот раз выглядит правда неуверенно, тоже задумчиво. — Потешить эго, я думаю? У меня сложилось впечатление, что Ронг обиженный человек. А на ком ему ещё вымещать злобу, как не на отпрыске своей почившей жены. Он не самый адекватный человек. Сложно сказать, становится ли вопросов меньше. какие-то просто отсеиваются, но другие просто появляются на их месте. Кацуки понимает, что жизнь для его пацана сладкой не будет никогда, кроме того времени, что он проводит здесь. Здесь, где его не пытаются продать, убить, подложить под какого-то мужика или целую группу мужиков, использовать в своих целях и что там ещё есть в том бесконечном тёмном списке. — Много всего, — шепчет Изуку. Он выглядит сильно подавленным. Конечно же, как иначе. Наверняка даже сейчас стоит и думает о том, как бы хотел спасти их всех. Как ему хочется этого. Чтобы боли было меньше, чтобы дети не страдали. Кацуки его понимает. Когда он смотрит на мелкого, тот тоже не скрывает эмоций — их желание делится на троих и тремя приумножается. Кацуки легко пихает шпенделя в плечо своим. — Нашёл, что искал? Сол беззвучно вздыхает и склоняет голову, мягко потирается о его плечо виском и отрицательно мычит. — Нет. Меня не покидает плохое предчувствие. Изуку кладёт руку ему на плечо, а затем притягивает к себе ближе и мягко обнимает. Сол отвечает на эти объятия, находя в них покой. Изуку приходится потешно скрючиться, но он добивается цели — кладёт голову мелкому на макушку. Улыбка у него на лице бледная, но хотя бы настоящая. — Всё будет хорошо, Сора. Мы все стали сильнее. Сол тихонько посмеивается. Кацуки видит только через отражение, как крепко его пальцы вцепляются в футболку Изуку на спине. — Хочу в это верить.ххх
— Спасибо. — Изуку пытается сдержать смех, но у него не получается. Поперёк ребра ладони у него теперь два пластыря с Сейлор Мун. Кацуки дуется, он имеет на это право. — Почему у меня был Оптимус Прайм?! Сол смотрит на него с хитрым прищуром и такой же улыбкой, хотя кто-то назвал бы её сладкой, наверняка. Он достаёт несколько коробочек из поясной сумки и показывает их. — Видишь их, да? — А там, блять, там Вольтрон, дурацкие трансформеры, черепашки, нахрен, ниндзя, Кумамон и сраная Хеллоу Китти, но Кацуки-то, конечно, достался именно Прайм. Он рычит. Ушастый проныра улыбается шире. — Если ты ведёшь себя хорошо, я даю тебе любимых персонажей. Если плохо, как ты в прошлый раз, получаешь Прайма. Ненавижу его. Если вообще ужасно — сам обрабатываешь. — Ублюдок! Кацуки взрывается. Между ними завязывается частично всё же шуточная потасовка, а Изуку даже не думает их разнимать. Он слишком занят тем, что хохочет, свернувшись в крендель, и утирает слёзы из уголков глаз. Сол удирает тоже не совсем всерьёз, хотя ему вряд ли так уж прям легко это удаётся. Их пляски привлекают внимание, люди останавливаются посмотреть и поснимать на камеру, идиоты, будто им заняться больше нечем. Кацуки хватает мелкого за намордник и притягивает к себе, чтобы прорычать в лицо: — Попробуй повторить это в следующий раз! Но Сол только щурится сильнее, его глаза в свете октябрьского солнца светятся. Он даже не пытается удержать руку Кацуки от того, чтобы не порвал мягкие ремешки намордника, только разводит их обе. — Зависит от твоего поведения, мой герой. — Иди в задницу! — Тогда Изуку будет моим героем. — ВОТ ЕЩЁ!! Изуку всё ещё посмеивается, влезая между ними и отстраняя их друг от друга. Лицо светлое и румяное от того, что он, по видимому, чуть не скончался от хохочущего припадка. Придурок. Так ему и надо. — Ладно, ладно, я куплю тебе пластыри с Май Литл Пони. Хочешь? А Кацуки хватает за ворот теперь его и шипит ему в лицо: — Можешь вслед за ним в задницу сходить. Изуку поднимает ладони, широко улыбаясь. Сол за его спиной выглядит довольным, даже слишком. Кацуки отталкивает Деку прочь и ворчит под нос: — Хочу с Хэппи три френдс. В этот раз оба придурка смеются, наваливаясь друг на друга. Кацуки ухмыляется, наблюдая за ними. Изуку опять утирает слезинку и переводит дыхание. — Как пожелаешь, Каччан. По данго и домой? Или у вас ещё смена? — О да, данго! — Сол подпрыгивает на месте, мурлыча слишком уж радостно. — Горяченькие данго! Сладенькие! Изуку наблюдает за ним с нежной светлой улыбкой. Когда смотрит на Кацуки, тот качает головой. — Согласен только на кофе. У меня сегодня ночная. — Но ты мало спал сегодня. — Сол замирает на месте и дуется. Кацуки ухмыляется и щёлкает его по краю уха. — По чьей вине, придурок? — Да не виноват я, не я же сломал этот дурацкий миксер! — Если бы ты не шумел, я бы не проснулся. И мне не пришлось бы разбираться с этим посреди ночи. Нахрена он тебе вообще понадобился ночью?! — Я хотел сделать для вас вкусный завтрак! Тебе пришлось бы разбираться с этим с утра, и ты был бы оооооочень недовольным, — мелкий бурчит, затем ухмыляется. — Ладно, я останусь с тобой. Так тебе будет легче, а когда закончим, я… Он резко прерывается. Его глаза широко раскрываются. Изуку тоже напрягается всем телом. Кацуки наблюдает за ними двумя, внутренне подбираясь. Он уже знает, что означает такое поведение у Изуку, он не раз видел, как тот замирал, а потом срывался куда-то или о чём-то предупреждал. Изуку сглатывает, хватаясь за ткань на груди. — Я что-то… — Он не договаривает. Слова будто застревают в горле. Сол судорожно выдыхает, смотрит в том же направлении. Дыхание учащается, тело сжимается. Он вцепляется в собственные ладони когтями, пропарывая кожу. — Это он, — только и выдыхает. А Кацуки — у Кацуки нет предчувствия, нет какой-то нервущейся связи с психопатом, чтобы почувствовать его. Но он слишком умён, чтобы сразу понять, о ком речь.