ххх
Шинья выбирает последние дни октября идеальным временем. Кацуки достаточно оказаться на улице, чтобы понять: всё застлано снегом, хах. — Ёбаный трус! — Рык разносится по округе, но ярость взрывов заглушает его, когда он подлетает к единственному мужчине, которого узнаёт, и палит ему в лицо. Шинья остаётся невредимым, вместо него на землю валится рядовой — мёртвым. А Шинья только ухмыляется. — Ааах, Динамит. Кацуки даже толком не приземляется, тут же нападает снова. Остальные уже тоже вступают в схватку. С Шиньей как будто целая японская армия — людей так много, и все они не просто так здесь. У них есть задание защищать и атаковать, это они и делают. Так что. Шинья оказывается одетым с иголочки высоким черноволосым мужчиной с лицом, усеянным шрамами. Один глаз затянут бельмом, пересечён шрамом от ожога — никаких сомнений в том, кто ему его оставил. Кацуки чувствует внутри себя такое нереальное удовольствие от этой мысли, что это придаёт ему бешенства. Он всегда был хорош в массивных атаках, и сейчас ему не нужно сдерживаться. Деку проносится мимо него почти стрелой, даже его молнии трещат особенно зло. В такие моменты он собран особенно, и смертоносен тоже. У него есть приказ убивать, а не просто атаковать. Впервые он не чувствует ни сомнений, ни угрызений совести. Есть зло, которое нельзя жалеть. Есть люди, кому вторые шансы не помогут. Жар пламени им слишком знаком. Шинья улыбается, длинные клыки увабами больше не скрываются за тонкими губами циника. — Свифт, — шипит он, а Кацуки бьёт его кулаком в челюсть, не жалея костяшек. Ему жаль, что он не попадает Змею в рот, чтобы разнести его тупую башку сразу всю, тот успевает закрыть пасть вовремя, но от взрыва укрыться у него не получается. Лицо идёт трещинами, он скидывает кожу и низко посмеивается. Когда он тянется к Кацуки, пламя вспыхивает у Шиньи прямо под кожей, она лопается сразу по всей длине руке, из ран хлещет кровь. Увабами шипит, в этот раз болезненно, а Сол стоит прямо напротив. В белой футболке и спортивных штанах, босиком, с развевающимися хвостами, он совсем не пытается прятаться ни за улыбками, ни за страхом. Он раскалён и закалён в равной степени, в этот раз даже снег ему не помеха. — Их ты не тронешь, — рычит сквозь зубы. Пламя в его руках настолько злое, что не коптит даже — мерцает голубыми искрами. Он нападает на Змея быстрее, чем Кацуки успевает вообще хотя бы что-то сказать. Приказать ему свалить или ещё что. Наёмники приходят в движение, стремясь защитить главного злодея, и его самого утягивает в гущу битвы. Он тут тоже чтобы защищать. Больше для разговоров нет места. Он даже не замечает, как взрывы ранят его самого. Только когда снег под ним становится красным, а ему слишком холодно, Изуку оттаскивает его к окраине поля, чтобы его подлатали хотя бы, сам возвращается обратно и легко теряется среди сражающихся тел. Старатель пикирует с неба, разнося вокруг себя столп пламени, но Кацуки знает просто по опыту: как бы ни был этот герой разъярён, поистине демон тут совсем не он. Ледяные стены Шото возникают тут и там, правда здорово помогают, обездвиживают и оттесняют солдат подальше от поля боя, где их легче перебить. Уравити сражается так, будто от этого зависит её собственная жизнь. Минору истекает кровью, но сдаваться не намерен. Момо остаётся в тылу, помогает оттуда, чем может — взявшиеся из ниоткуда студенты там с ней. Та девчонка в очках — оооо, она тоже здесь, сражается, маленький воин. Кацуки скалится. Едва его раны затягиваются, он срывает чеку с наруча и отправляет его в полёт, следом — себя самого. Срать ему, что с ним случится, понятно? Он не может допустить того, чтобы что-то случилось с теми двумя, которые в самом центре сражения. Туда он и летит. А когда долетает, его уже мало что сдерживает.ххх
Все они дерутся на пределе сил, но их девизом всегда, ещё до зачисления в Академию, было не сдаваться. Пределы? Пф, забудьте. Кацуки перешагнул их уже сотню раз, он делает это в сто первый без сожалений и раздумий. Ему без разницы, чем это аукнется ему в дальнейшем. Его цель ясна и понятна: уничтожить. Деку истекает кровью, когда поднимается с земли, но это объединяет и всех студентов Академии. Никто из них не привык сдаваться, даже если это означает смерть. В этом их преимущество перед теми, кого Шинья приводит с собой, несмотря на то, что часть из солдат тоже японцы. Все они всего лишь рядовые, вооружённые до зубов. У них какие-то причуды, много сильных, достаточно впечатляющих и действительно опасных, но все они ничто против небольшой армии разъярённых и решительно настроенных идти до конца про-героев и их протеже. Сол — он один из них, вот в чём штука. До этого Кацуки много раз видел, как он сражается, но настолько яростную и ожесточённую борьбу видит впервые, и его это пьянит. Все его умения оказываются полезны здесь, в этой битве, все его тренировки окупаются сполна, когда Шинья под натиском его решительного наступления отступает. На защиту увабами кидаются снова и снова, толпы мертвецов в ближайшей перспективе. Кацуки взрывает их всех, в этот момент его не волнует, какие травмы они могут получить и выживут ли вообще. Чёрт с ними. "Они, скорее всего, зачарованные", — так сказал котяра на днях. Да пофигу. Им нельзя расслабляться. Даже когда на небе загораются первые лучи утра, Сол сражается за них всех, а они все — за него. Он не позволяет Шинье притронуться ни к кому больше. Стоит Змею хотя бы просто взглянуть в сторону Изуку, Сол сжигает ему второй глаз. Вонючий увабами успевает прикрыться второй кожей, но это не спасает его, и он снова рычит от ярости и боли, а Сол плавит всё его тело изнутри, выжигает обе руки до костей, будто бы, нападая. Ему не нужна бита — всё его тело оружие. Если бы не чудовищная регенерация Змея, они давно бы победили. Кацуки использует гаубицу больше раз, чем может выдержать его тело. Изуку тоже едва ли справляется с дыханием, его тело дрожит. Но, перекинувшись взглядами через поле, они упрямо поднимаются и снова идут вперёд. Они обещали его сберечь. Они обещали ради него выжить. — Научился новым фокусам. — Шинья смеётся, запрокинув голову. Сол хватает его за шею и поджигает ему язык, пламя струится вниз по горлу, подсвечивает жилы и грани трахеи изнутри. Кацуки хрипло смеётся, наслаждаясь, и вновь вращается. Сол — тот, кто не отступает ни на шаг. Его собственные руки в крови почти по локоть, но боль вряд ли то, что сейчас способно его остановить. Скорее всего, она лишь дополнительно его мотивирует, напоминая обо всех тех разах, когда его самого пытали и подвергали ей различными способами. Только в этот момент он действительно олицетворение дикого, необузданного, первородного огня. Всё его тело оказывается объятым им, и он впервые использует своих зверей на поле боя. Впервые это видят и все остальные, кто оказываются достаточно рядом. Зажатый между рвущими его на куски животными, Шинья кричит и рычит, и даже петли Изуку не в состоянии справиться с яростью этого пламени. А потом Шинья делает что-то. Какой-то странный выпад рукой. Кацуки реагирует заторможенно, но Изуку — нет. Изуку хватает его за плечи и пытается отстранить, и не успевает. Наверное, он это понял ещё до того, как всё случилось. Потому что вот Кацуки шумно выдыхает. Вот Изуку кашляет, и из его рта бежит кровь. А вот Кацуки опускает взгляд и видит штык, торчащий у Изуку из груди. Штык, который протыкает его насквозь.ххх
— Извиниии, — голос Шиньи пропитан самодовольством, даже несмотря на то, что его горло находится в огненном кольце пальцев Сола, — я сломал твою игрушку. Это же ничего, да? У тебя вторая есть. Кацуки рычит, зажимая кровоточащую рану Деку и не позволяя тому вытащить штык. Шото появляется рядом, кивает ему, кидает взгляд на Шинью, подхватывает Изуку на руки и скрывается из виду на ледяной волне, но тут не видно, в каком направлении он исчезает. Бойцов становится меньше, вокруг столько разрушений, горящих деревьев и убитых построек. Так даже лучше. — Хватит чесать языком, — скалится Кацуки, взрывы искрят в ладонях. Перчатки уже в мясо, кожа под ними туда же, но ему плевать. Прямо сейчас боли он не особо чувствует. Прямо сейчас он хочет этими руками, голыми, окунуть в неё одного ублюдка. Шинья растягивает губы в ухмылке, а Сол швыряет его через себя и использует вращение, которое выплёвывает волны сжатого воздуха и наверняка ломают Шинье ноги. Проклятому увабами до этого дела нет, хотя так он, пусть временно, всё же обездвижен. Они используют это, чтобы нанести ему удар, но Змей укрывается за телами надрессированных на это шавок. Ещё несколько мёртвых, сожжённых дотла тел валятся к ногам. — Стой, — Шинья вытягивает руку, тормозя бой, и посмеивается, — у меня есть подарок для тебя. Разве ты не хочешь узнать, что это? — Твоя смерть, — шипит Сол в ответ. Притихший было огонь распаляется в его руках снова, жжённая кровь горчит в воздухе, забивается в нос. Сквозь пламя видно его скрюченные пальцы и изогнутые крепкие когти, которые уже не раз задели Шинью за живое. И это приносит плоды, как бы ни казалось их положение бедственным. Регенерация Змея начинает сдавать. Увабами задушенно смеётся и поднимается. Главной ошибкой было не атаковать его, пока он лежал. Один из подчинённых вкладывает ему в руку банку, а Сол замирает на месте. Шинья ликует, глаза щурятся. Так противно от того, что радужка уцелевшего тоже красная. — Ты ведь уже догадываешься, чьё это? Сол отшатывается. Его дыхание сбивается, огонь начинает коптить и дрожать, но он не выпускает контроль, даже если то, что он видит, располагает к этому. Кацуки видит только круглое с небольшой ниточкой, а потом до него тоже доходит. Это глаз. Шинья смеётся, низкий голос опускается ещё на несколько октав. Он прислоняет банку к лицу, к шраму, пересекающему его левую сторону. — Подарочек тебе. — Подавись ты своими подарками, мразь! — Кацуки нападает сам. Если банка не сдохла за столько времени ожесточённого боя, ничего не случится с ней и дальше. Шинья шипит, пытаясь от него увернуться, но Кацуки всё равно попадает. Ему тошно от того, что даже в таком состоянии убить гадкого увабами не получается. Что даже так он умудряется выжить, снова зарастить обнажённые рёбра, снова восстановить кожу. Сол так и стоит там, его лицо сложно прочитать. Всё, что Кацуки видит, это шок, это полнейшее неверие в происходящее. Это смерть, когда тело ещё живо, но душа уже всё. Это злит его ещё сильнее, и он кричит, надрывая связки рыком: — Хватит стоять там, сволочь! Смех Шиньи сливается с его голосом, и Кацуки бьёт ублюдка голыми кулаками, просто потому, что причуда уже не в состоянии отзываться. Полнейший пиздец. Ярость дёргает за ниточки, управляет его телом, как опытный кукловод. Даже в таком жалком состоянии Шинье хватает рывка, чтобы отшвырнуть его прочь. Кацуки вскидывает голову, чтобы посмотреть на Сола, а тот так и стоит на месте. Уроненная на землю банка — всё, что его волнует. И тогда Кацуки понимает. Сол всю жизнь ел людей, его не шокировать видом случайной части тела, отделённой от всего остального. Догадка подгоняет тошноту к горлу, делает руки неподъёмными. Это Никс, это его глаз. Вот почему Шинья припас это напоследок. Вот почему Сол так реагирует. Вот почему его состояние близко к панике. Потому что Никса берегла целая мафия. А раз до него всё же смогли добраться, значит мафия мертва. — Сол! — Кацуки кашляет, кровь вырывается из его горла, когда Шинья пинает его в рёбра со всей дури. Блять, ёбанный ублюдок. Кацуки хватает его за ногу и сворачивает нахрен ему лодыжку, хотя бы что-то пытается сделать. — Блять, шпендель! Ты тут нужен! — Свифт тебя не слышит, герой, — сладко улыбаясь, Шинья склоняется к нему. — Он только мой. Вы будете следующими. Сломанная ступня встаёт на место, её он ставит подрывнику на спину и давит. Кацуки рычит, скаля окровавленные зубы, а только собирается скинуть эту мразь с себя, пламя вспыхивает вверх по ноге увабами, вынуждая его отступить, но не раня самого героя. Сол медленно вдыхает и так же медленно выдыхает. Его глаза больше не наполнены жизнью. В них теперь место только желанию убивать. — Я говорил не называть меня так. — Голос его звучит низко и опасно, от него дрожит пространство. — Моё имя Соул. А к ним ты не прикоснёшься. Они мои. Кацуки задыхается от его первородной ярости, от жажды смерти. Шинья цокает и делает шаг назад, и в этот момент Деку появляется из ниоткуда, отшвыривая его прочь. Даже в воздухе слышно, как трещат кости, ломающиеся от силы его воздушного залпа. — Пора делать ноги, — панически шепчет он, хватая Кацуки под руку и закидывая себе на плечо. — Моё предчувствие зашкаливает. Сол провожает их взглядом, в глазах его мелькает сожаление — всего на мгновение перед тем, как он поворачивается к Шинье. И впервые, боже, очередное впервые, он успокаивается во время боя. И его пламя становится голубым.ххх
В финальной битве участвуют всего несколько героев, да и те не подходят близко, потому что новое пламя жжёт с большого расстояния. Крики Шиньи доносятся сквозь усеянное трупами поле, по-настоящему болезненные и отчаянные, и даже летающие слишком низко вертолёты не могут их заглушить. Даже слабые атаки Сола в таком режиме становятся смертоносными, разносят поле в пыль, а он снова наполнен силой. Горе и жажда защитить питают его. То, что раньше Кацуки издевательски называл позорными звуками пердежа, превращается в сносящие на своём пути всё взрывами. Обычная огненная волна рвёт тело увабами в клочья, отрывает куски плоти и конечности, а жар не позволяет ему регенерировать. Шинья пытается атаковать, и это даже похвально. Но Солу теперь не нужно пламя, чтобы парировать его удары. Он бьёт в уязвимые места, в суставы и сухожилия, избегая соприкосновения с когтями Змея, а когда Шинья пытается его укусить, бьёт лбом по носу, и ещё раз, просто потому, что все средства хороши. Кровь заливает всё вокруг них, целое море. Увабами тупит, взывая к Свифту. Но Свифта там нет. Есть только Сол, который от этого звереет сильнее. Ярость его выражается через пламя, которое снова вспыхивает, через меткие выпады и рискованные вращения. Внешне он смертельно спокоен, только узоры на лице разрастаются, затягивают шею и руки, стекают по груди, животу и бёдрам до самых ступень. Кацуки во все глаза смотрит на то, как Шинья замахивается, но демон посылает огонь прямо у него по органам, и мужчина скрючивается. Сол опять сжигает ему руки, затем ноги, а когда что-то регенерирует, делает это заново. Перехватив выкинутый в слепой атаке кулак, он резко дёргает увабами на себя, прислоняется к его спине своей в каком-то дьявольском подобии на танец, а затем делает подсечку. Змей валится на землю, а он садится на него сверху и выжигает позвоночник к чертям. Держа его за голову одной рукой, Сол выпускает столько пламени, сколько в нём на этот момент есть. Объятое им, тело Шиньи шипит, плавится и корчится, когти пропарывают бетон. Больно ему, наверное. Только едва ли кому-то действительно его жалко. Кацуки просто не может не болеть за своего пацана, чёрт побери. — Давай, сволочь, — шипит под нос, — не сдерживайся. Сол склоняет голову к плечу — тому, что ближе к нему. И без того было понятно, что бой предрешён. Но теперь Кацуки правда не сомневается. Он этого ждёт. Даже несмотря на слабое сопротивление Шиньи, в конце концов, Сол снова валит его на землю. Оседлав, он заносит объятые голубым пламенем пальцы и медленно погружает их в глазницы Змея, глубже и глубже. Кажется, даже с расстояния помимо душераздирающего вопля слышно, как хлюпает и шипит горящая плоть. Сол склоняется к нему так низко, что не разобрать, что говорит. Кацуки только видит, как шевелится его нижняя челюсть, как напрягается подъязычная мышца и горло и двигаются губы. Шинья рвётся схватить его скрюченными пальцами, а Сол даже не пытается обороняться. Просто смотрит на одну из рук, и её выкручивает, суставы вылетают с оглушительными щелчками. Вторую руку перехватывает Ястреб и ломает сам. Перья немного плавятся от жара уже затухающего пламени, но он показывает большой палец и сообщает в передатчик, что всё закончилось. — О боже, — шепчет Изуку. Он кидается туда, в раскуроченное месиво поля боя, и как раз вовремя. Ослабевший и полностью потухший, Сол падает ему прямо в руки, голова безвольно откидывается назад, но, когда они оказываются рядом с Кацуки, он в сознании. — Пиздец, — Кацуки выдыхает, хватая просто уничтоженную руку своей. Кровь Сола горячая, чертовски, буквально кипит на том, что когда-то можно было назвать кожей, сухожилиями и мышцами. — Блять, ты… Сол слабо цепляет его пальцами за пояс и дёргает к себе. А как только они оказываются достаточно близко, он устало утыкается ему в ключицу лбом и ломано выдыхает. — Снова его не убил, — только и выдавливает. Кацуки накрывает его затылок ладонью и прижимает к себе плотнее. Изуку вонзает зубы в нижнюю губу и крепче стискивает руки вокруг изувеченного тела демона. — Ты справился лучше любого из нас, — шепчет он. Сол едва ощутимо качает головой и прижимает неслушающиеся пальцы к его груди. "Не справился", — хочет сказать он, Кацуки почти это слышит. Он не позволяет. Накрывает его ладонь второй своей рукой и поднимает голову, выискивая медиков, а те уже бегут к ним. — Шпендель… — Он хочет сказать, что ему чертовски жаль насчёт Никса. Что, может, он жив. Что, может, ещё можно что-то сделать. Но тот снова качает головой и зарывается носом глубже. Его слёзы жгут сильнее, чем отказ от того, чтобы разделить этот момент с ними. Но они понимают.ххх
Последствия боя плачевны, даже несмотря на победу. Несколько героев оказываются мертвы, ещё сколько-то серьёзно ранены, но доставлены в госпиталь раньше, чем всё заканчивается. Снова приходится хоронить бывших однокурсников, бывших одноклассников. Это уже не вызывает боли. Территория Академии закрывается на какое-то время, уроки по-прежнему не ведутся. Требуется восстановление, с которым разбираются соответствующие структуры. Шинья, к великому сожалению большинства, выживает тоже. В тяжёлом и нестабильном состоянии, но отправляется в тюрьму. Там теперь используют его же наработки, вот ирония. Состояние здоровья Изуку подорвано, но, по словам врачей, он будет в порядке. Небольшие проблемы с одышкой, жидкость скопилась в недолеченном лёгком. В остальном справится. Состояние здоровья Кацуки утешительно меньше, но он уже ни на что хорошее и не рассчитывает. Он думает только о том, что, похоже, на этом для него всё. Как бы ни мечтал о карьере героя номер один, но теперь он вынужден признать, что ничего больше сделать не может. Его руки приводят в порядок, но порядок этот хрупкий и шаткий. И что самое странное, сказать по правде, в тот момент, как ему об этом говорят, он не жалеет. Если бы Шинья напал прямо сейчас, Кацуки сделал бы всё, чтобы не оставаться на задворках. Не потому, что кому-то досталось бы славы больше, а потому, что двое из тех, кто ему важны, будут под ударом. Вот и всё. Состояние здоровья Сола отвратительно, как обычно. Несколько суток он в себя не приходит вовсе. Капельницы, работа целителей, антибиотики, переливание крови — кажется, будто ничто из этого ему не помогает совершенно. У него фиксируется остановка сердца дважды, и дважды его запускают заново. Третьего раза не происходит. Но, когда просыпается, он не хочет ни с кем говорить. Очевиднее некуда, как он запирается в себе. Потеря целой семьи для него становится ударом, оно и не удивительно. Кацуки не хочет говорить ему о том, что он понимает. Изуку не хочет говорить ему о том, что ему жаль. И что он понимает тоже. Оба они сидят с ним молча, даже если Сол не хочет, чтобы они были тут. Он не говорит им об этом, но и с ними не говорит тоже. Только спустя время он всё равно сам сползает с кровати, чтобы дойди до них, сидящих почти плечом к плечу в изножье. Пытаясь скрыть боль, напряжённо опускается на пол и склоняет голову, кладёт её им на колени. Тихий дрожащий выдох срывается с его губ. — Хаку сказал, что Никс жив, — едва слышно говорит он. Голос хриплый и глухой, такой мёртвый, абсолютно бессильный. — За исключением глаза… В порядке. — Это хорошие новости, — слабо шепчет Изуку в ответ и накрывает его затылок ладонью. Сол сдавленно вздыхает и утыкается в колени носом, прячет лицо. — Это из-за меня. Если бы я не- — Это не из-за тебя, тупица, — прерывает Кацуки и сжимает заднюю сторону его шеи. В этот раз Сол почти не напрягается, а если и да, его отпускает быстро. Кацуки просто надеется, что победа над Шиньей придаст ему больше сил и уверенности, он больше не будет так бояться его. Неважно, что вбивал ему проклятый увабами всю жизнь, теперь это не имеет значения. Теперь, когда он сочится гноем в тюремной камере и питается объедками. Кацуки склоняется ниже и прислоняется к чужим лопаткам щекой. Неудобно, но потерпеть можно. — Это из-за психопата, который преследовал мальчишку. Мальчишка не виноват в том, что у психопата не все дома. А Никс знал, с чем имеет дело. Уверен, он не сидел сложа руки в ожидании, когда за ним придут. Он за тебя боролся, но этот выбор был только его. Даже если Солу есть, что сказать, он не говорит ничего. Он позволяет им затянуть его к ним на колени и жмётся сильнее. Кацуки просто знает, что теперь всё изменится. Пути назад нет. Пусть и впереди всё размыто. Он просто знает, что нужно идти.