ххх
В тишине колумбария прохладно и пахнет горячим пеплом. Хотя, может, это только кажется, потому что Кацуки просто знает этот запах. Вряд ли у него получится его забыть. Он стоит здесь, посреди узкого прохода, по обе стороны от него бесконечные таблички. Сол стоит рядом, чуть позади, такой же молчаливый и не прячущийся за улыбками. Тоже прощается, а может, выказывает уважение, а может, даёт обещания. Кацуки не спрашивает. На выходе их ждут журналисты, как обычно, какие-то неравнодушные. Только пришли они сюда не для того, чтобы поддержать, а для того, чтобы в чём-то обвинить. Кацуки на них плевать. Он несёт созданный для всех образ несокрушимого и безбашенного героя впереди, как щит. И смешно, что даже раздражения не чувствует. Прямо сейчас ему всё равно запредельно, просто невозможно. Если бы чужое мнение всё ещё было для Кацуки приоритетным, он бы собой не был. Сол сжимает его ладонь крепче. Его поддержка и молчаливое участие куда более ценны, чем пустые слова о сожалении. Кацуки чувствует шершавые бинты, окутывающие его пальцы. Никто из них ни разу не оборачивается. Только в тишине квартиры, принадлежащей Кацуки, они скидывают наконец одежду и маски. Подрывник падает на большую постель, большую для одного, но в самый раз для двоих, и тянет мелкого с собой. Они обнимаются, и, находясь в объятиях крепких рук, Кацуки просто понимает это. Что нуждается в ком-то таком же сильном, как он сам. В ком-то, кто не помрёт завтра от сердечного приступа или от того, что не смог удержать здание. Он должен быть рад тому, что и Изуку, и Сол — оба подходят под это описание. Несмотря на то, что первый пытался сотворить невозможное, и у него, как обычно, получилось. При свете осеннего холодного солнца они не говорят. Кацуки думает о своём, а Сол рассеянно перебирает его волосы. Ничего не происходит, жизнь просто идёт, даже если они не чувствуют себя её частью. Изуку тут очень не хватает, но он занят снаружи. Чем-то. С наступлением сумерек Кацуки говорит: — Она не была замечательной матерью, но и плохой не была. Я всё равно её любил. — Тебе грустно, — замечает Сол тихо, и подрывник поднимает голову с его груди, чтобы посмотреть в глаза. Какое-то время они молчат опять, Кацуки рассматривает его лицо, затем кладёт голову обратно. — Я… чувствую себя странно. Как будто освободился. Не понимаю. Сол хмыкает беззвучно. Наверное, понимает, о чём речь. Кацуки был по себе всю жизнь, но по-настоящему освобождается вот сейчас. Действительно странное чувство. Он не знает, чувствует ли такое освобождение Сол. А если нет, то что должно случиться, чтобы почувствовал. Потому что почти смерть Шиньи ему его не даёт. Сол обнимает Кацуки крепче и зарывается носом в волосы, замирая вот так. Секундные стрелки продолжают отбивать такт на кухне. В тишине квартиры он звучит оглушительно. Так их и застаёт Изуку, лицо которого уже мокрое от слёз в тот момент, когда он открывает дверь в спальню. Один, он плачет за всех троих, хотя его и не слышно. Кацуки ворчит, но всё равно ерошит непослушную зелень его волос. Сол молчаливо наблюдает за ними и притягивает Изуку ближе, вжимается носом в висок. Больше кровать не кажется такой большой. Когда умирает мама Изуку, они плачут все вместе.ххх
Декабрь ещё толком не начинается, ещё слишком рано, но Сол всё равно снимает бинты, хотя ему ещё нельзя. В рассеянном холодном свете он вытягивает руки и рассматривает их. Кацуки наблюдает за ним с дивана, неудобно вывернув шею. Молчание затягивается. Он хлопает себя по коленям, привлекая внимание. — Иди сюда. Пацан поворачивается к нему и поджимает губы. В таком освещении не очень хорошо видно лицо, но Кацуки улавливает его нерешительность. О закрытости молчит вовсе, она ему понятна. Пусть он не мастер читать людей и разбираться с их дерьмом, ему самому было бы намного легче, если бы этого всего не было. Если бы мелкий просто словами сказал, что его тревожит, чтобы им с Изуку не приходилось делить между собой долгие встревоженные взгляды. Кацуки фыркает, откидываясь на подушку, которая прикрывает его спину от подлокотника. — Дважды повторять не буду. — Не думаю, что мне стоит, — неожиданный ответ. Кацуки хмурится. — Это ещё почему? — Ты знаешь. — Нет, блять. Ответь нормально. Я нихрена не понимаю, что в твоей башке творится. Сол тихо выдыхает, нервно откидывает волосы за спину и садится напротив. Кацуки напряжённо смотрит ему в глаза, и только сейчас видит такой океан вины, которого быть там не должно. Должен ли он удивляться этому? Вообще-то чёрт его знает, но он удивлён. Он не думал, что мальчишка возьмёт это дурацкое чувство за все беды, что обрушились на Мусутафу. Прошло уже прилично времени. — Если собираешься заливать мне про то, что из-за тебя всё это случилось, даже не начинай, понял? — Он резко бросается вперёд, хватает мелкого за ворот и тянет на себя, пока не ложится снова. Сол оказывается на нём, одна рука упирается в сиденье, вторая держится за спинку дивана. Кацуки не разжимает пальцев и смотрит только в глаза. — Это не твоя вина, придурок. Дерьмо происходит постоянно. Сол мягко качает головой и пытается отцепить его руку от себя, но Кацуки сжимает кулак крепче, так, что трещит ткань. Тогда мальчишка фыркает и забивает. — Я должен был покинуть Японию сразу же, как впервые вылез из лаборатории, — выплёвывает он неожиданно злобно, — но остался. Возвращался туда, потому что так у меня была возможность познакомиться с вами, узнать вас и выбрать не то, что я должен был выбрать. И теперь этот… Шинья убил нескольких хороших героев, нескольких ещё совсем молодых выпускников и ваших с Изуку родителей. Из-за меня. Если бы я- — Завали! — Кацуки резко дёргает его к себе ближе, и теперь они оба чувствуют жар дыхания друг друга у себя на лице. Кацуки скалится, стискивая зубы до боли, и выкручивает кулак. — Хватит брать на себя вину за поступки других идиотов, понятно?! По твоей логике мы все виноваты. Ты сделал достаточно, чтобы- — Я сделал не всё. Кацуки яростно ревёт, выкидывая придурка на пол и слетая туда следом. Борьба вряд ли настоящая, но всё равно болезненная, и Кацуки выигрывает. Чужие руки, прижатые им к полу, дрожат, они слишком холодные. Кацуки склоняется к чужому лицу и шипит в него: — Если бы не ты, этот ебучий аспид перерезал бы всех нас. Ты победил его, ты. — Если бы не я, он бы даже не пришёл, — неожиданно шёпотом отвечает Сол. Кацуки хмыкает, внезапно для себя успокаиваясь. — Это он тебя сюда засунул. Он бы в любом случае добрался до нас. Мы сильные и умные, он бы этим воспользовался. С тобой нам безопаснее. Мы многое узнали о нём благодаря тебе и были готовы к его приходу. А те, что умерли, сделали это, потому что для каждого из нас это правильно. Они бились не с жалким отродьем, погибли с честью. Как и подобает героям. — А ваши родители… — Как и твои близкие. — Он склоняется вниз и прижимается ко лбу пацана, прикрывает устало глаза. — Сол, услышь меня. Я знаю, что тебе больно. Нам тоже больно. Но ты сам говорил, что реинкарнация существует, разве нет? Сол мягко кивает. Кацуки больше не удерживает его руки, и он использует их, чтобы обнять лицо, чтобы погладить щёки и пробежаться подушечками больших пальцев по ресницам, когда Кацуки закрывает глаза, доверяясь ему. Сол упрямо поджимает губы. Что-то отражается в его глазах, что-то помимо огня в камине и тумана. — Я найду их для вас, — шепчет он решительно, сквозь боль, сковавшую горло. — Когда они переродятся, я найду их. Кацуки ухмыляется и трётся о его руки лицом. — Изуку с ума сойдёт от счастья.ххх
Руки Сола выглядят дерьмово. Ну, не прям уж так, конечно. Но раскрытые вверх ладони оказываются обожжёнными, кожа медленно нарастает обратно. Изуку тяжело выдыхает, рассматривая их, боится прикоснуться, хотя и так держит. — Тебе нужно к врачу, — звучит тревожно. Сол неловко посмеивается. Хочет освободиться, но не делает этого. Терпит. Почему он терпит? Разве прикосновения Изуку были когда-то ему неприятны? — Я слегка перестарался, — всё так же с улыбкой говорит он, веки изогнуты лунками. — Это пламя непослушное, мне приходилось его удерживать. Думал, что умру. Кацуки кидает взгляд на свои ладони, хотя знает, что там увидит. Много новых шрамов, дрожащие пальцы. Он бился во всю мощь, не жалея ни врагов, ни построек, и всё равно чувствует, что постарался недостаточно. Это изнутри душит. — Ты умер, — хрипит он, вновь подняв взгляд. Сол поворачивает к нему голову, а Изуку склоняет свою ниже, рассматривает ожоги ближе. — Дважды, технически. Демон мычит и тоже смотрит на руки. Сгибает и разгибает пальцы, которые Изуку начинает обрабатывать одной из лучших целительных мазей в их общей аптечке. — Значит, повреждения сильнее, чем я думал, раз даже... две смерти не смогли их залечить. — Как это работает? — Изуку вздыхает. Сол улыбается широко, эта территория ему известна. Он расслабляется настолько, что позволяет себе едва заметный смех. И начинает тараторить, балабол: — Да просто. Допустим, я получил серьёзное ранение. Переломал все конечности, например. Я не буду ждать, пока они срастутся, у меня просто нет на это времени. Я могу откусить себе язык и истечь кровью до смерти, а когда проснусь, свежие раны будут залечены. Обычно это работает так, но в этот, — он пожимает плечами, — почему-то не очень. Я говорил, синее пламя уничтожает душу. — И что, в тебе теперь души меньше стало или чё? — Кацуки фыркает, подпирая голову. Шпендель низко посмеивается. — У меня её никогда и не было. Видимо, я в отрицательном значении по показателям души. — А когда ты ешь, ну, — Изуку делает жест рукой, который, как и всегда, должен всё за него объяснить, похоже, — ты видишь воспоминания тех, кого ешь? Сол склоняет голову к плечу, наблюдая за работой его рук. За тем, как мазь покрывает кожу, а потом поверх неё Изуку накладывает бинты. — Нет. Для меня это просто еда, нужная, чтобы восполнить ресурсы после смерти или перед ней. Я могу не есть долгое время, но буду становиться нервным и злым, пока не поем. Это не как у вас, мне хватает обычной пищи. Но я знаю, что рано или поздно мне понадобится уснуть и проснуться. Типа. В мирное время всё хорошо, можно повременить. Но я жил в условиях, в которых смерть могла настигнуть меня в любой момент. Теперь мне некомфортно, когда я не имею сил на восстановление. Чем больше съем, тем быстрее вернусь. Я могу быть не голодным, но моя паранойя будет. — А если ты будешь, ну, скажем, пуст, да? Что тогда? — У меня нет выбора между "проснуться" и "не проснуться", я сделаю это в любом случае. Конкретно в этом я просто потрачу больше времени, намного больше. И мне всё равно придётся есть после. Потому что в таком случае это как если бы вы переваривали сами себя. Никто не хочет себе язву размером с арбуз, нет ведь? — То есть. — Кацуки постукивает подушечками пальцев по скуле, задумчиво переводя взгляд с одного на другого. — Если ты сейчас поешь, ты сможешь восстановиться быстрее? Сол пожимает плечами. — Не знаю. Я никогда не восстанавливался после таких ожогов. Голубое пламя и всё такое… Плюс я давно не слышу о ному. А вы? Изуку поджимает губы, хмурится и сжимает подбородок. Аптечка так и стоит открытая и переворошённая. Кацуки очень интересно, приберёт ли он за собой без напоминания. — Я тоже. Думаешь, производство прекратили? — Вряд ли. — Сол облокачивается на край стола поясницей. — Скорее, замедлили. Они делали это и без Шиньи, так ведь? Он их финансировал и поставлял материалы. А теперь они должны справляться сами, но я почти уверен, что найдутся умники, которые захотят себе парочку почти бессмертных солдат. — Например… Зейлер? — О, к слову о нём. Да, он вполне может заказать сколько-то. Хотя я слышал, он уже занимается подобными экспериментами. Он продаёт органы и людей, а взамен требует только суперсолдат. Не уверен, для чего они ему. Спрошу при случае. Изуку замирает. Медленно убирает руку от лица, поднимает голову. Глаза широко раскрыты, он смотрит только на демона, а тот задумчиво теребит край повязки. Кацуки протягивает руку и шлёпает его по ладоням, чтобы перестал. — Ты собираешься уезжать? — всё же спрашивает Изуку. Мелкий смотрит на него в ответ. Только удивлённым не выглядит. Выглядит спокойным. — Однажды, да. Сейчас нет. — У тебя есть тут какие-то дела? — Кацуки склоняет голову вперёд, а Сол отвечает на его взгляд так же спокойно, неожиданно уверенно. Уголок губ приподнимается в едва заметной улыбке. — Да. Вы.ххх
Одним из дней Изуку предлагает съездить на природу. Проводить рождественские праздники им всем больше не с кем, но если подумать, они и прошлый год провели их вместе. А все эти рождественские фестивали… Не до них им. Чёрт с ними. Так что — да, едут. Это должна быть ночь в лесу. Они планируют взять с собой палатку на троих, розжиг для костра, полностью заправить внедорожник, который Изуку арендует на двое суток — на всякий случай. Возьмут еды и воды, посуду и тёплую одежду. Но Сол ехать отказывается. озадаченный, Изуку склоняет голову вбок, а Кацуки хмурится. — Это почему? Из-за- — Я кот. — Сол смотрит ему прямо в глаза, будто это должно быть ответом. Но это не ответ. Поэтому ему приходится пояснить, терпеливо разжёвывая почти каждое слово. — Котов укачивает в дороге. Я не люблю машины, меня тошнит. Тем более на ухабистых местностях. И — ладно, кто осудит Кацуки за то, что смеётся. Кто осудит за то, что до икоты. Мальчишка ворчит что-то, но он его не слушает, ему уже без разницы. Изуку тоже улыбается, хотя пытается не. Дурак. — Мы можем остаться все вместе тут, — предлагает он. — Поставим ёлку, украсим. Ты же не будешь её сносить? — Не могу обещать, — всё ещё ворчит Сол, но улыбка прорывается наружу, лёгкая, не широкая. Усталая немного. Изуку обнимает его, треплет по волосам и внезапно щёлкает пальцами. — А если на синкасэне? Нам не обязательно ехать далеко. — Ты чё, там же холодно. — Кацуки ухмыляется, фривольно опершись рукой в бедро. На мелкого смотрит сверху, насмешливо, но без злобы. — Его там нахрен сдует. Винные глаза медленно сужаются. Сол выпрямляется, принимая вызов, и хмыкает. — Ладно, поехали. Изуку осуждающе смотрит на Кацуки, но кому вообще какая разница, если провокация работает, как и всегда. Кацуки усмехается. — Нам не обязательно… — пытается Изуку, но Сол качает головой. — Нет, почему. Поехали. Нам всё равно придётся помочь ему дотащить вещи. Он один не справится. Кацуки скалится, опасно наклоняясь к нему. Сол улыбается сладко, в глазах плещется что-то хитрое. Черти пляшут — это точно про него. Кацуки упирается рукой в стену рядом с его головой, понижая голос. — Ты снова это делаешь, ублюдок. А мальчишка кладёт руку ему на щёку, нежно ведёт сверху вниз и мурлычет: — Но ведь это ты играешь с огнём, Кацунян, — и улыбается шире, притягивая к себе за заднюю сторону шеи. — Будь готов к тому, что огонь тебя укусит. Изуку посмеивается, стоя рядом, а потом смеётся в полный голос. Лоб его легонько бьётся о плечо Сола, а тот зарывается в его волосы и нежно их ворошит. Рука больше не удерживает Кацуки, но он никуда не уходит уже сам. Так и стоит там, рассматривая чужое лицо. Только не Сол первый, кто отводит глаза. Короче. Они едут. И не нужна Кацуки помощь. Он всё сказал.ххх
Плевать уже на то, что бо́льшую часть вещей всё равно тащит Изуку, потому что может себе это позволить. Шагая до синкансэна, он выглядит особенно бодрым. Кацуки понимает, что он просто скрывает всё, что в нём есть, за этим жизнерадостным поведением. Сам делает так же. Привычное поведение помогает погрузиться в иллюзию о том, что ничего не случилось. Но Сол смотрит на них со знанием, и от него никуда не деться. От взгляда, то есть. Сам-то мелкий прячется за высоким воротом до нелепого объёмного пуховика, который Кацуки носил на третьем курсе Академии. Ему он достигает колен. Кацуки низко посмеивается и закидывает придурка на плечо. Слышать сдавленное рычание ему нравится так же, как всё остальное. Разобрались. Синкансэн высаживает их в Хакодатэ, на юге Хоккайдо. До окраины города им всё равно приходится брать такси, но потерпеть несколько минут на колёсах для Сола оказывается не проблемой. Терпит он и правда хорошо, правда, закутан весь, как какой-то птенчик, а не кот. Такой смешной, Кацуки не может перестать прыскать каждый раз, когда его видит таким. Изуку то и дело пихает его в бок, а сам улыбается. Это уже попахивает лицемерием. Так что придурок получает по башке быстрее, чем Кацуки успевает даже просто об этом задуматься, но тут же сжимает его плечо, как бы прося прощение. От этого улыбка Изуку только шире. Красные глаза позабавлено блестят из недр глубокого тёплого капюшона. А вот в лесу они уже выдыхают. Стоит деревьям закрыть обзор на город, Сол стягивает капюшон чуть назад, высовывает наружу нос и ведёт их вперёд. Конечно, Кацуки ворчит, ведь ему выпадает доля тащить часть пожитков, но, конечно же, он всё равно это делает. Палатку они с Изуку разбивают сами, пока Сол колдует над костром. Даже маленькую искру ему выбить неприятно, но если огонь не контактирует с кожей, он даже не думает скулить. К моменту, когда палатка стоит, а одеяло закинуто внутрь вместе с подушками, костёр уже достаточно разгорается. Изуку берёт топор и бодренько шагает в лес, чтобы собрать им немного хвороста. Как раз чтобы хватило на остаток дня, ночь и начало следующего дня. Кацуки занимается тем, что перебирает продукты, решая, что приготовить на ужин, когда замечает, что мелкий проныра так и стоит у костра. Тело повёрнуто к палатке, но голова обращена в сторону, куда ушёл Изуку. Оттуда доносится едва слышный музыкальный свист, и даже так Сол выглядит достаточно хищным и напряжённым. Кацуки кидает в его направлении маленький комок снега. — Если не хотел ехать, зачем согласился? Сол поворачивается к нему, смотрит озадаченно. Хоть какие-то признаки жизни, ну слава всесильным. Кацуки тошно от его ложных улыбок и преувеличенно бодрого тона. Сол моргает. — Ты попросил. — Не просил! — Кацуки скалится и лепит снежок побольше. — Ты согласился слишком легко. Демон насмешливо щурит глаза, плечи едва заметно подрагивают в том нелепом подобии смеха, которого Кацуки ни у кого больше не видел. — Уже поздно о чём-то сожалеть, разве нет? — Но ты сожалеешь. — Кацуки опускает руку со снежком. Хрен с ним, и так холодно. Пацан прячет нос за воротом и пожимает плечами. — Как и все мы. — А затем обходит костёр и садится напротив Кацуки на корточки. Подаётся ближе, и теперь видно всё его лицо. Он прикрывает глаза. — Вы хорошо смотритесь вместе. Я рад видеть, что ты ему раскрываешься. Кацуки хватает его за лицо и сначала отстраняет от себя, а затем притягивает обратно, передумав. Шипит ему в губы, не убрав ладони от глаз. — Не думай, что я прикидываюсь, чтобы тебя трахнуть, усёк? Чужие губы растягиваются в широкой улыбке, демонстрирующей зубы. Всё такие же острые, хищные и опасные. Всё такие же способные рвать плоть в клочья. Опять вспоминается видео, в котором он вырвал санитару глотку. — Если бы ты лгал, я бы почувствовал, — мурлычет Сол, но убрать его руку тоже не спешит. Свои держит в карманах, где потеплее. — Поэтому и радуюсь. — Придурок, — только и выплёвывает Кацуки, всё же отталкивая его. Хрен бы с ним. Он возвращается к продуктам. — Не надейся, что тебе удастся избежать того, что ты там наобещал, ясно? В ответ ему звучит молчание. А когда он поднимает глаза, сталкивается взглядом с чужим и замолкает сам. Сол мягко улыбается снова, прежде чем протянуть руку и коснуться его под подбородком. — Я тобой горжусь, — говорит он неожиданно. И имеет в виду именно это. Кацуки ошарашенно на него пялится, не в состоянии оттолкнуть снова. Сол улыбается чуточку шире и подаётся вперёд, чтобы прижаться губами ко лбу. — Ты будешь с ним счастлив. — А с тобой нет? На это Сол не отвечает. Всё так же мягко, он убирает руку и неспешно поднимается. Кацуки не знает, что это означает. Не знает, чем пацан занимается там. Прикосновение горит на коже — холодом.ххх
Кацуки возвращается из-за кустов как раз вовремя, чтобы услышать негромкий голос Изуку: — Каччан говорил мне о вашей договорённости, — и замирает. Он знает, что мелкий по-любому слышит его шаги, дыхание, сердце. Да что угодно. Но Изуку нет. Изуку продолжает: — И я, мне кажется, понимаю, почему ты выставил такое условие. Ты хочешь, чтобы мы остались друг у друга, когда ты уйдёшь, верно? Кацуки сжимает пальцы в кулак, шелестит по коре ногтями. Вот же ублюдок. Он даже не думал об этом в таком ключе. Идиот. К его удивлению, Сол издаёт тихий звук, похожий на низкое мычание, и отвечает. Что означает, что он не скрывает от Кацуки правды, даже если она всплывает вот так. — Да. Потому что я не тот, с кем стоит быть вообще хотя бы кому-то из вас. И вы… многое испытываете друг к другу. Теперь вам нет нужды скрывать этого. Это же здорово. Я буду счастлив, просто зная, что вы- — Нет, — рычит Кацуки, выходя наконец в пятачок, залитый рыжим светом костра. Изуку оборачивается к нему, Сол просто поднимает голову. Выглядит зажатым, а Кацуки смотрит на него и повторяет по буквам: — Нет. Не будет такого. Сол вздыхает, в этот раз раздражённо. В его руках плашка с рыбьим супом, к которому он, похоже, так и не притронулся. Просто держит, чтобы — что? Слить его потом обратно или кому-то из них сбагрить? За что он себя наказывает так? Её он в конце концов просто ставит рядом с собой. — Вы должны быть вместе. Разве не понятно, что со мной вы просто не выживете? — Сол взмахивает рукой в неопределённом направлении. — Однажды он выйдет и найдёт меня снова. Он не оставит меня в покое, а если вы будете со мной, вас тоже. — Он понижает голос и смотрит холодно. — Я просто убью вас. Голос Изуку звучит непривычно твёрдо, когда он говорит: — Мы будем вместе, Сора. Если ты будешь с нами. Это уже не только твоё решение. — Вы меня не слушаете! Кацуки фыркает и садится напротив них, упирается в колени локтями и свешивает ладони между. Смотрит не исподлобья, но всё равно тяжело. Больше всего на свете ему хочется надавать идиотскому котяре по морде за то, что решает за них. Но всё, что он говорит сейчас, это только: — Потому что ты несёшь хуйню. Сол откидывается назад с раздражением, которое даже не пытается скрыть. А там, под ним, глубоко, но уже не так, как прежде, его коренной страх, вбитый в самую суть костей. Даже огонь не сможет вычистить их, чтобы освободить его. И это бесит Кацуки ещё сильнее. — Вы совсем не понимаете, что творите, да? — Он говорит это с такой злобной насмешкой, а звучит бессильно. И всё равно продолжает борьбу, хотя знает, что ему не выиграть. Кацуки ухмыляется, не скрывая злости. — Ага, да. Мы не сдаёмся. Выбор за тобой. — Это грёбанный шантаж. — Как хочешь. — Я не могу позволить, чтобы… — Сол прикусывает губу, резко отворачивается, выдыхает в сторону и снова смотрит на него. Глаза сощурены, но брови изогнуты в страдании. — Один раз он чуть не… Изуку кладёт руку ему на бедро и наклоняется ближе к лицу. Сол переводит взгляд на него, бегает по лицу, выискивая что-то, поддержку, может. На глазах останавливается, но именно того, что ищет, не находит, судя по всему. Изуку сжимает пальцы крепче. — Больше этого не повторится, — говорит он мягко, в то же время твёрдо. Уверенность в его голосе такая же, какую должен ощущать Кацуки, но не ощущает. Ещё одну такую битву он не перенесёт. — В следующий раз он не сможет к нам подобраться. Сол смотрит на него ещё какое-то время, затем на руку у себя на бедре. В конце концов он опускает голову, капитулируя. Изуку слабо улыбается уголками рта. — Не говорите, что я вас не предупреждал. — Ты это уже говорил. В тот раз не сработало. — Кацуки насмешливо фыркает, тоже выходя из обороны и откидываясь немного назад. — С чего решил, что сработает в этот? Мелкий смотрит из-под чёлки. Глаза у него злые, но уже не настолько. Никакой угрозы, он просто недоволен. А с его недовольством можно как-то жить. — Понадеялся на вашу разумность. Кацуки ликующе скалится в улыбке. Изуку наблюдает за ним с тёплым взглядом, с гордостью. С уверенностью. — Её отбило, когда мы решили тебя вытащить. Так что завали ебало, усёк? Ты наш. Сол фыркает и принимает плашку из рук Изуку обратно. Кацуки не просит, но ему тоже наливают горячего супа. В этот момент он просто рад тому, что они наконец-то этот момент прояснили. Хотя теперь у него есть вопрос к Изуку. Но с ним он решает повременить.ххх
Как они к этому приходят, он не знает. Но вот он лежит в палатке на спине, рука с красными кольцами у него между ног, и ему жарко. Изуку тянется к нему, чтобы поцеловать в висок, и утыкается в него же лбом. — Ты такой красивый, боже мой, — шепчет задушено, как будто это он задыхается тут. А Кацуки не понимает, почему дышать не может сам. Это всего лишь рука, которую он знает. Всего лишь Сол, который уже много как его касался. Сол, которого он и сам уже касался много как. Сол ухмыляется, глядя на них сверху, но не подавляя. Просто наблюдает, мучительно медленно выкручивая запястье. Кацуки от этого всего трясёт, он выгибает шею, к которой Изуку прижимается ртом, опаляя влажную кожу горячим выдохом. В неё же тихонько стонет и целует снова. — Изуку, — зовёт Сол, указывая на его пах, — ты не против, если я… А Изуку на это едва слышно смеётся и качает головой. — Поверить не могу, — шепчет он, — ты так быстро понял, что я испытываю к Каччану, но совсем упустил, что испытываю к тебе то же самое? Проныра и правда выглядит смущённым, сконфуженным неожиданным признанием. Кацуки смеётся, но смех быстро прерывается стоном, который он просто не успевает сдержать. Тут же вцепляется в губу зубами, вонзается пальцами в складки одеяла и толкает бёдра вверх, в тугой кулак, уже мокро хлюпающий вокруг головки его члена. Сол усмехается на это и запускает руку в штаны Изуку. И вот оно. Изуку тоже стонет. Тоже раздвигает перед Солом ноги, а демон только плотоядно облизывается кончиком языка и начинает двигать обеими руками, распаляя их сильнее. Под его голодным взглядом становится ещё более жарко, дышать буквально нечем, хотя снаружи холодная зимняя ночь. Где-то в городе пускают фейерверки и идут в храмы, а они тут, в палатке, и Сол доводит их до безумства просто движениями рук. Не похоже, что он играется или спешит за удовольствием. Как только он чувствует, что кто-то из них близко к концу, он замедляется, растягивает сладкую пытку. Изуку стонет Кацуки в шею, а Кацуки выгибается, ощущая на внутренней стороне бедра его шершавую ладонь. Медленно, она скользит вверх-вниз, сжимает мякоть бедра. Затем выше, по животу и груди. Пальцы стискивают сосок, и Кацуки не сдерживает голоса, вскрикивая от гиперстимуляции. Для него этого много. Но боже, как же ему хорошо. Всё его тело пульсирует, но оргазм не наступает. Раздосадованный, он пихает мальчишку в бедро пяткой, а тот посмеивается и наклоняется, чтобы прикусить кожу у него на ключице. Изуку целует Кацуки в край скулы, его ладонь уже у него на другой щеке. И Кацуки поворачивается к нему, встречает горячий, тёмный взгляд его прикрытых глаз. Изуку тянется к нему, и Кацуки открывает для него рот, наконец-то отвечая на поцелуй. Язык Изуку внутри ощущается хорошо и плотно. Ненавязчиво и будто бы лениво, он исследует. Кацуки прикусывает его с низким рыком, а затем обхватывает губами и втягивает, посасывая. Изуку стонет слишком разбито, содрогается всем телом и вскидывает бёдра. — Вот так, — мурлычет Сол, — вот так. Вы такие молодцы. Такие красивые. Кацуки стонет Изуку в рот, вцепляется в его бедро пальцами и немного царапает влажную кожу. Изуку шумно выдыхает, прерывается для короткого вздоха, а затем целует снова, глубже и жаднее, и теперь Кацуки вообще крышу сносит. Он сам обнимает лицо Изуку ладонями, тянет его к себе ближе, целуя неистово. Звуки их поцелуя заполняют палатку вместе с мокрыми звуками снизу, и это вообще край. На нём он и балансирует. Он отстраняется, выкидывает руку вперёд слепо, но то, что попал, понимает по сдавленному оханью сверху. Он притягивает мальчишку к себе и вцепляется в его губы, а Сол отвечает ему тут же. Губами Кацуки чувствует, что Сол улыбается, что улыбка эта сытая и довольная, и кусает мстительно, вроде бы даже пускает кровь, но его это не волнует. Они целуются так же, как всегда, а Изуку выцеловывает Кацуки шею и плечо. Стоит Солу оторваться, Изуку притягивает его к себе и улыбается ему в губы, трётся о кончик носа своим. И затем целует. Кацуки видит, что глаза демона лишь прикрыты, он наблюдает, он любуется всем, что видит. Вот так, не прикрытый собственными масками, вот так, откровенный и открытый, он красив невообразимо. Кацуки кончает с этой мыслью, капли попадают даже на подбородок. Изуку протяжно стонет, жадно глотает виды чёрными-чёрными глазами, а потом следует за черту за ним. Кончая, он откидывает голову, и в этот раз Кацуки тот, кто подаётся к нему, чтобы поцеловать в адамово яблоко. Изуку стонет выше, вплетает пальцы в его волосы и срывает ещё один поцелуй. И на этом всё заканчивается. Сол сидит у них в ногах с нежной улыбкой и протягивает им салфетки. Изуку приподнимается на локте, со смущённым видом вытираясь. Но даже так он выглядит выебанным. Кацуки чертовски нравится этот вид. А о своём он старается не думать вовсе. — А ты? — шепчет Изуку, но Сол только качает головой и убирает салфетки под матрас, на котором они спят. После ложится к ним, между ними, и мурлычет. — Я в порядке, — с довольной улыбкой урчит он. — Это было для вас. — Ты говоришь так каждый раз, — бурчит Кацуки, утыкаясь ему в макушку носом и обвивая руками поперёк живота. В этот раз он сзади, но даже так он легко может нащупать напряжение у него между ног. Сол сжимает его запястье с тихим смехом. — Я буду говорить так столько, пока не буду готов. Пока я не готов. — Всё хорошо, — всё так же шепчет Изуку, убирает длинную прядь Солу за ухо и обнимает лицо ладонью. — Это было очень приятно. Спасибо, что позаботился о нас. Сол мурлычет громче, сам подаётся вперёд и коротко целует его. А потом пихает Кацуки в бок локтем и смотрит через плечо. — Бери с него пример. Можно просто сказать "спасибо", но ладно, всегда пожалуйста. — Ублюдок. — Кацуки скалится, сжимает кольцо рук крепче и резко наваливается на него, чтобы поцеловать тоже. Сол смеётся, едва его губы оказываются освобождёнными. — Я говорил не про поцелуи. Кацуки хватает его за затылок и утыкает лицом Изуку в шею. — Спи, блять. Что за чучело. Шпендель смеётся. Рука скользит Изуку по груди на бок, там и остаётся в лёгком объятии. Изуку хватает сил, чтобы дотянуться до одеяла и укрыть их. Кацуки ловит его взгляд, беззвучно хмыкает и закрывает глаза. Ладно, думает он. Вопросов больше нет. Утром первое, что видит — птица на подушке. Мёртвая. Имя придурка из него выходит злобным рыком. А снаружи ему звучит смех в ответ. Вот же ублюдок.ххх
Едва они возвращаются в общежитие, Сол спрашивает: — Нам нужно об этом поговорить? Кацуки даже не оборачивается к нему, слишком занятый тем, чтобы не швырять вещи, а класть их. Оборудование дорогое всё-таки, они не миллионеры. Но всё равно отвечает: — Только если ты собираешься снова ебать мозги по поводу- — Значит нет, — Сол перебивает его и хихикает, — тогда я пошёл. Пока! Хлопает дверь. Кацуки застывает посреди гостиной, поражённый тем, что пацан просто сбежал. Куда, блять? Он пишет Изуку, только пальцы слушаются плохо. Постоянно мажут. Ему удаётся накатать целое "Придурок сбежал. Проследи", — потому что с мелкого станется просто свинтить из города такими темпами. Сам он немного тревожно занимается распаковкой вещей и готовкой, то и время кидая взгляд на телефон. Экран вспыхивает всего пару раз, а когда Кацуки открывает мессенджер, там только: "Не знаешь, куда он?" — затем: "Нашёл, всё хорошо", — а сразу после: "Хм. Похоже, он просто бегает". Очень информативно. Спасибо, Изуку. По-хорошему, в декабре мелкий должен спать, много, упрямо. Его должны будить взрывы фейерверков или сам Кацуки, который будет тащить его вниз, чтобы поел. Должен дремать, клевать носом, спать с открытыми глазами — да что угодно, но здесь. После поимки Шиньи, Кацуки думал, он угомонится. Расслабится наконец-то, ведь больше ничто не будет звать его в город, кроме, может, голода и вызовов по геройским делам. На допросы, возможно. На беседы с психологом, чтобы он сменил их несколько, потому что каждого доведёт до ручки в два счёта. Но Сола тут нет, он носится по городу. И Кацуки очень хочет знать, что ему там нужно и почему он пошёл один, когда у него есть целых два практически телохранителя. И тут же он думает: нет, бойфренда. И эта мысль почему-то что-то задевает у него внутри. Ту часть, которая получает то, чего хочет. И ту, что должна в муках корчиться, потому что пацан не только его, и сказанное в гневе "наш" больше не только гневное. Изуку — тот, с кем он готов его делить. Изуку — тот, кто готов с ним делиться. Изуку — тот, с кем Кацуки хочет разделить всё, и это откровение гонит его самого прятаться, но он его перебарывает. Он считает себя взрослым не просто так, и терапию проходил тоже не напрасно. Домой Изуку возвращается первым. Кацуки вопросительно на него смотрит, а тот только разводит руками. С задумчивым видом, он хмурится, дует губы. — Мне кажется, как будто он что-то ищет. — Что, блять? — Кацуки фыркает и складывает руки на груди. — Подарки на рождество? — Я не знаю. Он не заходил в магазины или лавки, просто… ходил. — А ты почему вернулся? — Он тоже уже на пути к дому. Ястреб его остановил. И вот они озадачены вместе. Сидят рядом друг с другом, плечо Изуку прижимается к его собственному, и это не дискомфортно. Кацуки позволяет этому чувству уюта распространиться в нём, расслабляется, хоть и не до конца. Потому что понятное волнение не даёт ему такой блажи. Мелкий возвращается ещё через несколько минут и замирает, глядя на них. Склоняет голову к плечу, медленно стягивая ботинки, и вешает пуховик на крючок. — У нас серьёзный разговор после родительского собрания или что-то такое? Будете меня ругать? — Он поднимает руки в шутливом жесте. — Я сделал все уроки, честно-пречестно. — Где ты был? — Кацуки взрыкивает. Сол моргает снова, опускает руки и проходит на кухню, встаёт напротив них всё такой же озадаченный. — Ээ, в городе? Изуку меня видел. Изуку смущённо опускает голову, а Кацуки всё равно щипает его под столом. Мальчишка легко улыбается, находя это забавным, хотя под столом ему ничего не видно. Может, на этот момент он знает их достаточно, чтобы ему не нужно было смотреть. — Что ты там делал? — пробует Кацуки снова, устало на этот раз. Волнение смолкает, а шкет огибает стол, чтобы встать у них с Изуку за спинами, и трётся об их плечи по очереди. На плече Деку задерживается, просто кладёт туда голову, пока сам Изуку ласково чешет ему затылок. — Ммм, искал. — Что ты искал, сволочь? Я сейчас клещи достану, клянусь тебе. Но Сол только хитро на него смотрит. Эта игра Кацуки уже знакома. Как знаком и итог: можно его пытать, но ответ он даст только тогда, когда посчитает нужным.ххх
В основном Сол проводит время в городе и разъездах по небольшим, буквально одно-двухдневным командировкам вместе с кем-то из Баку- или Декусквада. Но в первый же день, когда он обнаруживается дома, Кацуки хочет поговорить с ним о по-настоящему важных вещах. А решается только на второй, и плевать, что между ними их проходит ещё несколько. Так или иначе, он подлавливает момент и спрашивает: — Ты когда-нибудь вылезал из-под земли? Сол медленно переводит на него взгляд. Горячий шоколад, который он пьёт, так и остаётся во рту, щёки смешно надуты. Затем он проталкивает его в горло, хотя Кацуки уже успевает подумать о том, что наверняка чувствует себя лучше, чем мелкий. Даже несмотря на новый страх, что поселился в нём самом после того раза, он справляется лучше. Некоторое время Сол молчит. Даже будучи взрослым, Кацуки не сильно терпелив, и уже через пару минут выходит из себя, вскакивает с места и угрожающе нависает. — Сволочь, так сложно ответить?! — Нет, нет, постой. — Демон сжимает руку, что ложится ему на плечо, и хмурится. От этого Кацуки тоже хмурится, ещё сильнее, чем до этого. — Я пытаюсь вспомнить… Хватка на плече слабеет, но рука никуда не девается, поэтому они продолжают держать друг друга вот так. Кацуки не знает, делают ли разговоры о смерти мелкому больно, хоть и видит, что вспоминать каждую из них ему не очень приятно. Сколько, чёрт возьми, их уже было? Мысли не дают покоя. — Ты же не пытаешься мне сказать, что умирал настолько часто, что уже и не вспомнишь? — Кацуки скалится, но в глазах у него ужас. Вместо ответа Сол молчит, и это гораздо более красноречиво. Кацуки шумно выдыхает и отстраняется. Тепло чужой ладони с его запястья пропадает, становится холодно. Сол опускает голову и смотрит в кружку, которую снова обнимает обеими ладонями. — Твой вопрос можно трактовать по-разному, — осторожно и медленно, он звучит не громко, но достаточно, чтобы в абсолютной тишине его было нормально слышно. — Имел ли ты в виду, что меня хоронили заживо? Нет, хотя грозились. Хоронили ли вообще? Нет, я… обычно умираю там, где никто не видит, и просыпаюсь раньше, чем кто-то успеет увидеть. Выбирался ли я из-под земли, допустим, из канализации? Такое случалось в Нью-Йорке, когда я прятался от крыс Шиньи. — И затем поднимает взгляд, чтобы увидеть лицо Кацуки. Тот смотрит внимательно, хмурый и сдержанный, только кулаки сжаты крепко. — Я… ответил на твой вопрос? Когда Кацуки открывает рот, его голос звучит хрипло: — Сколько раз это случалось? — И прежде, чем Сол снова попытается отъехать от темы, уточняет, отрезая ему пути отступления: — Умирание. Сколько раз ты умирал? Почему-то, пусть Кацуки не знает причины, тело пацана прошибает едва заметной дрожью. Он поджимает губы и горбится. Кацуки медленно опускается на корточки между его коленей и кладёт руки на бёдра. В молчаливой поддержке гораздо больше, чем он позволял себе раньше. Он знает, что мелкий это ценит. — В самом деле… больше, чем смогу вспомнить, — честно говорит Сол. Яснее, чем день, понятно, что ему не нравится чувствовать себя таким. Всякие такие темы разоблачают его, особенно разговоры о смерти, чего с ними раньше никогда не случалось. Кацуки думает, что, должно быть, ни с кем до этого Сол об этом и вовсе не говорил — тоже никогда. Руки Кацуки медленно следуют по его бёдрам вверх, по бокам, перетекают на плечи и обнимают шею. В этот раз Сол не напрягается. К прикосновениям именно этих рук он уже привычен. У него даже получается расслабиться, лишь слегка. Больше напряжения остаётся внутри, что только усиливает догадки Кацуки о подводных камнях. Наконец, Сол смотрит ему в глаза, но как-то странно. Как будто что-то ищет в них. Осуждение или, может, разочарование. А там этого нет, потому что. Кацуки зол, но не на него. Не на правду, которую Сол ему рассказывает. Не на слабость, о которой без слов говорит. Кацуки ловит его взгляд и перестаёт хмуриться. Его руки всё так же лежат у мелкого на шее, давят на плечи. Он не пытается беречь. Он защищает. — Я тебя понял. — Он хмыкает, а затем его губы растягиваются в ухмылке, а в глазах блестит колючая насмешка. — Не думай, что я тебе позволю ещё хотя бы раз сдохнуть, понял? Дурной шпендель. Или учись выбираться из-под земли, потому что я тебе организую такие грандиозные похороны… Улыбка на чужих губах получается слабая. Сол позволяет забрать кружку без всяких попыток пресечь непрошенную заботу. Кацуки ставит её на край стола не глядя, всё это время его глаза не отрываясь смотрят только на демона. А когда руки освобождаются, он поднимается вместе с ним, держа его под зад на весу и прижимая к себе. — Это очень мило с твоей стороны. — Сол посмеивается, хотя не похоже, что ему весело. Звучит задавлено. Кацуки цыкает. — Залью тебя цементом. — Пожалуйста, не надо. Кацуки однозначно не из тех, кто копаются у других в головах и выводят на чистую воду. Ему этого не надо. Но когда вопросы душат, он добывает ответы или добивается их, всегда по-разному. Он думает о том, какие мысли могут быть у мелкого в голове, но спросить о них почему-то не может себя заставить. Как будто он и так превысил какой-то лимит. Что такое Сол? Если подумать, все они живут, но он — нет. При этом и не мёртв. получается, для него всё это как зацикленный сюжет. Этакая временная петля, в которой он погибает разными способами, но, так или иначе, несмотря на сложности, всё равно просыпается. Так и в чём его предназначение? Страдать до скончания времён? Умрёт ли он когда-то по-настоящему? И где-то под этим всем он сам догоняет и хватает за хвост одну горькую мысль. Когда Кацуки умрёт, он не откроет больше глаз. Когда умрёт Изуку, он тоже больше не встанет, ни через день, ни через год. Когда Никс и прочие умрут — это будет конец для них, последний мирный сон, за которым не последует пробуждение. И это правильно, из этого и состоит жизнь. Рождение-умирание, одно за другим в тугой неизменной связке, одно без другого никак. Но он? Сол? Вне этой системы. Вот почему он говорит об одиночестве. Вот почему, даже с ними, он его чувствует. Оно всегда будет с ним, что бы он ни делал. Обвивая ногами талию подрывника, Сол утыкается ему в шею носом и обнимает крепче. Прячется. Кацуки отвечает ему тем же. Прячет и бережёт уязвимые открытые места. — Почему вы все ведёте себя со мной так, будто я маленький? — Пацан ворчит. Не по-настоящему всё равно. Кацуки точно это знает. Насмешливо, он фыркает и топает босыми ступнями в гостиную, где опускается на диван, осторожно устраивает демона у себя на коленях и хмыкает. — Потому что ты тупой ребёнок. — Я старше тебя. — И что, мне тебя теперь папочкой звать? — Кацуки ухмыляется. — Может, лучше дедушкой? Сол стонет ему в шею, содрогаясь, позорно хнычет в отвращении. — Не надо, умоляю… — Неправильно ты умоляешь, сволочь. — Как угодно, только никаких там папочек и дедушек. Сволочь и шпендель лучше. — Твоё желание для меня закон. — Кацуки смеётся, звук низкий, пропитанный хрипотцой. А Сол прижимается к его груди ближе и затихает. — Эй, шкет. — больше Кацуки не смеётся. Мальчишка поднимает голову, но встречается только со спокойствием в его глазах. — Когда я умру… Не знаю, будешь ли ты всё ещё тут. Похорони меня. Сол поджимает губы. Кацуки на такие темы не шутит, а это значит, что точно знает, чего хочет. И он знает, что мелкий это понимает. Он ухмыляется уголком рта, расслабленный, и откидывается на спинку дивана. Горячие ладони обнимают его талию. — Это случится не скоро, — хрипло отвечает Сол и кладёт ладонь ему на щёку. Когда подрывник склоняет голову и прикрывает глаза, они оба этим наслаждаются. Этим видом близости и искренности. — Но когда случится… Если по какой-то причине я не буду рядом, тогда найду тебя и сделаю так, как ты хочешь. — Сожжёшь меня? — Собственными руками. — Не синим пламенем, я надеюсь? — Пусть Кацуки и ухмыляется, в нём всё равно расцветает боль. От мысли о том, что это правда произойдёт. Можно воспользоваться сотнями услуг всяких запрещённых причуд, но по сути это ничего не даст. У любого тела есть лимит. Его боль отражается в винных глазах напротив. Сол поджимает губы и гладит его щёку, мягко зарывается в волосы на виске. Затем скользит на затылок и притягивает к себе, бережно обнимает заднюю сторону его шеи ладонью и накрывает затылок, позволяя спрятать лицо у себя в перекате плеча. Руки подрывника снова обнимают его. Правда обнимают. С каждым разом это даётся ему всё легче. Это приятно. Быть ценным. Сол склоняет голову и прижимается к его виску своим. Он такой тёплый. — Для тебя только красное. А Кацуки не видит его лица. Но всё равно слышит, что Сол улыбается.