О чёрных котах

      Слишком много всего меняется в бешеном темпе. Всё вокруг совсем не такое, каким было раньше, и вряд ли дело в том, что больше они не в Японии. Больше не герои. Теперь они объявлены в международный розыск, а их делом занимаются лучшие адвокаты — хах, кто бы мог подумать — Башни. Которая и правда похожа на гигантский хер.       Пиздец случается всё так же регулярно, но с ним уже легче справляться.       Тот самый Дравигон оказывается грубым молчаливым мальчишкой с взглядом волка. У него нет правого глаза и руки, вместо них протезы, каких не делают в Мусутафу. Он не особо рвётся на контакт, держится обособленно и искоса поглядывает, изучая, присматриваясь. Что-то подсказывает, что раньше он был тем ещё сгустком агрессии.       Кацуки с ним не говорит, только тренируется, а вот Изуку находит общий язык, даже если при этом ему приходится хорошенько постараться. Судя по всему, он не дурак. Это хорошая новость. По крайней мере, мозги там варят, а таких людей Кацуки невольно всё же уважает.       Едва они прибывают, им приходится начать борьбу за своё место под здешним солнцем. Вереница сражений выходит на новый круг.       Здесь все владеют причудами, каждый человек, и все они смотрят на них с Изуку свысока. Больше смешно, чем раздражает, хотя последнего у Кацуки всегда в избытке. Он держится к своему пацану как можно ближе, почти прижимается к спине грудью (не то чтобы тому это нравится, но кто его спросит), не позволяя никому подойти ближе, чем это нужно для короткого разговора.       Не похоже, что с кем-то, кроме Дравигона, Сол тут общается. Есть пара человек, которых он знает, и один, на плечах у которого часто катается. И на этом всё. Остальные ему мало интересны, он только дразнится направо и налево и как обычно скрывается там, где теплее всего. Одиночество ему привычнее, и чаще оно не включает в себя ни Изуку, ни Кацуки. От них он скрывается тоже.       Изуку, что удивительно, не стремится заводить новых друзей. Бесконечно, он напряжён, пальцы стиснуты в кулаки, плечи приподняты. Он хорошо общается с ребятами с самого последнего этажа, неплохо ладит с несколькими с нижних, в основном с детьми, которым страшно. Ему нравится узнавать новое, но здесь он сдержан и переборчив.       Больше никто из них не живёт в сказке, в этом месте правда приходится за себя бороться.       Они справляются.       Прямо перед сражениями на Арене сокомандник Дравигона, Джерри, знакомит их с единственным человеком, который не владеет ничем, кроме мозга и острого языка. Пацан хилый, щуплый, у него белоснежные волосы, убранные в небрежный хвост, и глубокие тени под зелёными раскосыми глазами. В нём механики больше, чем плоти, кажется. У него нет ног и правой руки, он носит протезы. Не такие, как у Дравигона, но очевидно, что все они были созданы этим человеком, его руками.       Кацуки не стыдно признаться себе в том, что он правда заинтересован.       Пацана зовут Сойкой — имя, больше похожее на прозвище, но другого у него для них нет. Обитает он в основном в мастерской, где собирает мотоциклы, протезы, оружие и ещё кучу всего всякого, и в комнате, оборудованной больше под лабораторию злобного гения-хакера. Она обставлена столами, те — мониторами. Он пускает их туда без особого желания, и Кацуки улавливает краем глаза сложенное инвалидное кресло в углу. Как он передвигается в нём, когда весь пол затянут проводами, остаётся загадкой.       Сойка нужен им не для того, чтобы помочь с Ареной. По мнению Кацуки, он им вообще не нужен, но Джерри считает, что они должны знать в лицо каждого, кто занимается чем-то кроме патрулирования города и армрестлингом в перерывах между тренировками. К этому моменту они уже знакомы с медиками и поварами, так что неудивительно, что механик тоже удостаивается такой чести. К тому же, по его словам, именно Сойка занимается системой безопасности и самой безопасностью. Мощно.       Механик раздражённо закатывает глаза и ворчит под нос, угрожая убить Джерри отвёрткой. Забавный. И очевидно, что он не в восторге от просьбы Изуку помочь с устройствами, но уже через сутки новые перчатки и ботинки с металлическими вставками у Деку в руках, а Дравигон пожимает плечами с простым:       — Если сломаешь их, он тебе открутит голову накидным ключом.       Отчего-то никто не сомневается, что так и будет.       Итоги боёв на Арене позволяют им подняться на верхние этажи, хотя не избавляют от обучения азам всей этой около-геройской лабуды. Их отправляют на задание вместе с Дравигоном и Джерри, который занимает пост лидера отряда. Не припираться с ним сложно, но и Изуку, и Сол удерживают Кацуки от этого.       Джерри говорит:       — Я понимаю, что втроём вам привычно, у вас сбалансированная команда, но пока что без присмотра вас никто никуда не пустит. Сделайте так, чтобы вам поверили. Я не хочу вмешиваться в ваш тандем и мешать вам.       Кацуки невольно расслабляется, Изуку понимающе кивает. Сол закидывает руки за голову и хитро щурится.       — Тогда доверь следующее задание нам и просто наблюдай.       Джерри улыбается. Дравигон легко пожимает плечами. Следующее задание они выполняют почти без сучка, без задоринки, и то потому, что Сол отказывается слушать приказы, пакостит по мелочи. Его обида на них очевиднее некуда, но у них есть шансы с ней справиться. И постепенно, постепенно, они этого добиваются.       Дела становятся лучше, стоит сбавить обороты. Похищения, убийства, выслеживание преступников, работа под прикрытием, группировки — всё это становится частью жизни. Кацуки прикрывает глаза и позволяет течению унести его.       Их принимают. Закон работает в их сторону. Больше они не связаны с Мусутафу, как бы ни было горько это осознавать. Лишённый опоры под ногами, Кацуки чувствует себя так, будто ещё чуть-чуть, и его снесёт. Но Изуку берёт его за руку, Сол кладёт голову на колени. Втроём, они устраиваются на одной кровати и остаются так не на одну ночь. И он держится.       Очевиднее некуда то, что Изуку тоскует нещадно. Друзья остались там, а он не может с ними ни увидеться, ни толком созвониться. Они переписываются, пусть и кое-как, но это не то. Ему их не хватает, и он признаётся в этом, склонив голову. Кацуки скашивает взгляд на мелкого, а тот смотрит на них немного сверху, прикрыв глаза и поджав губы в ровную линию. Без слов, он говорит о том, что это был их выбор. Может, где-то внутри ему и жалко их, наверняка так и есть, но он не произносит ни слова. Его поддержка в этот момент заключается в присутствии и пальцах, перебирающих волосы Изуку, когда тот уязвимо сводит плечи вперёд и стискивает ладонь Кацуки в своей.       — Мы сможем увидеться с Денки, Хитоши и Миной? — тихо спрашивает он. Спрашивает без надежды. Сол неслышно выдыхает и опускается перед ним на корточки, заглядывая в лицо.       — Однажды да, — отвечает прохладно, голос похож на лезвие, — их делом занимаются. Джерри сказал, что, скорее всего, их распределят в ближайший филиал, тогда помочь будет легче. Если они будут под юрисдикцией Башни.       Кажется, именно это Изуку и хочет услышать. Плечи его расслабляются, хватка пальцев становится не такой крепкой. Он наконец-то позволяет себе улыбку. А Сол — он не сбегает. Остаётся тут. Пусть закрытый от них, главное, что не вычеркнувший.       Ещё один год пролетает незаметно, это кружит голову. За всеми этими привыканиями к новой жизни, заданиями, тренировками, Аренами, патрулями, обучениями он не отображает того, как становится частью нового мира. А он оказывается большим, холодным, не налаженным и жестоким, но хотя бы в их маленьком механизме наконец-то всё сдвигается с места и приходит в движение.       Изуку удаётся сблизиться с Дравигоном настолько, что тот говорит называть его просто Даром. Он признаётся, что Джерри его партнёр, они в отношениях уже много лет, хотя это и так очевидно. Просто додумывать Изуку не нравится, он хочет фактов. Дравигон впервые улыбается при них именно в разговоре с ним.       Сол начинает проводить больше времени в мастерской. Они узнают, что пацан с птичьим именем эксплуатирует его, и не то чтобы мелкий проныра против. Кажется, тестировать новые байки ему нравится больше всего на свете, а Кацуки, чего греха таить, пиздец нравится видеть его в седле. Только вот знать, что пару раз он уже разбился, не нравится совершенно, он в бешенстве каждый раз, когда придурок смеётся, говоря об этом.       И. У Кацуки самого внезапно, похоже, появляется друг. Или кто-то вроде.       Билл похож на Эйджиро, Рикидо и Тецутецу одновременно, только чуть более язвительный и злобный. Такой же гигантский, громкий и сильный. Чистая взаимовыручка и вынужденное сотрудничество постепенно сменяются скомканными "пойдём порубимся в приставку" и "хочу покопаться в тачке, ты идёшь?". Появляются вызывающие оскалы и "жахни посильнее, щенок!". Появляются "бро", пока односторонние, и грубые захваты рукой за шею, имитирующие объятия.       С ним оказывается легко, в какой-то степени даже весело. По крайней мере, они каким-то образом сходятся. Оба ебанутые. Про мелкого Билл говорит:       — Я его не выносил, он слишком любопытный. Но даже моргнуть не успел — и вот мы говорим по душам. Сучоныш знает, как пользоваться языком, а в тот момент мне, похоже, это и нужно было. Не могу назвать его другом, но тусить с ним хотя бы весело. Не то что с Даром.       Опять же, да? Что бы это ни значило.       В середине марта Дравигон, Изуку, Джерри и Билл отправляются в командировку в другой штат. Про Кацуки говорят: "Ты хорош, но со всеми пересрёшься", — обидно, но правда. Он показывает им всем средние пальцы и шлёт нахуй. Джерри кособоко ухмыляется, Изуку смеётся. Они обещают вернуться поскорее.       Поцелуй от Изуку обещает куда больше.       Итак. Кацуки остаётся в комнате один, пока мелкий достаёт кого-то там, снаружи. Возможно, опять огребает от пацана с птичьим именем. У подрывника есть время подумать, провести небольшой сеанс рефлексии.       Так, он с удивлением обнаруживает, что знаком с демоном уже чуть больше трёх лет. Припоминает это потому, что в первом году мальчишка сидел в лаборатории, на втором ходил к Хаку, а третий морозил их после… всех тех событий в Мусутафу. В этот раз всё иначе. В этот они свободны все вместе.       Сол оттаивает, хотя очевидно, что опасается всё ещё. Несмотря на это, находится рядом, немного тревожный и нервный, отзывчивый больше, чем обычно, но всё же тут. Прикосновения к нему и от него дают Кацуки ясно почувствовать: он дома. Всё стабильно. Он может тонуть, его всё равно не отпустят. И это даёт возможность им обоим расслабленно вздохнуть.       Одежда делает Солу больно. Он говорит, что кожа слишком чувствительная к любому прикосновению. Кацуки зачем-то прижимается к его плечу губами, кусает изгиб шеи. Демон дрожит всем телом и жмурится, с коротким рыком отталкивает его и идёт охотиться. Хвосты гневно покачиваются между его ног, а уши топорщатся. Кацуки провожает его с ухмылкой.       Вот что это значит.       Когда Кацуки снова остригает ему волосы, он позволяет себе лишнего. Склоняется и ведёт носом по задней стороне шеи, изучает неровности грубого шрама, в котором можно разгадать очертания букв. Все они уже знакомы, и он всё так же ненавидит почти все буквы в нём, кроме одной — С.       Сны всё ещё преследуют Сола по пятам, он всё ещё барахтается между реальностью и видениями, теряется иногда. В такие моменты его приходится вытягивать, но каждый оставляет след на нём. Он меняется. Снова. Но пока он тут, с этим можно что-то сделать.       От прикосновения к шраму Сол застывает, напрягается и пропускает выдох. От него пахнет сильнее, чем Кацуки помнит, чтобы было раньше. Он горячий, но причуда — нет никакой причуды, приходится напоминать себе — всё ещё под контролем. Сол упорно говорит об этом: "Я не управляю огнём, я и есть огонь", — и теперь Кацуки, да, наверное, и правда понимает. По-настоящему. Хотя тут, вдали от Японии, демонская часть мелкого как будто… просто исчезает. Он ощущается больше человеком, чем кем-то ещё.       Он мажет кончиками пальцев по чужой коже, щекочет открытые плечи. Под его ладонями тело Сола покрывается мурашками, напрягается и расслабляется, и он склоняет голову вперёд, обнажая самое уязвимое из всех своих мест.       Не сразу, но Кацуки касается шрама — очень аккуратно, будто всё ещё может сделать больно. А затем склоняется вперёд, прижимается к следу от пламени и когтей губами. Оставляет невидимую метку поверх.       Сол тихо выдыхает и заводит руку назад, цепляется пальцами за штанину Кацуки. Мелко подрагивает, но не пахнет страхом, не пытается остановить. Кацуки зарывается в чёрные волосы ладонью, давит на голову, склоняя вперёд сильнее, а второй рукой обнимает поперёк груди, удерживая. И накрывает метку открытым ртом. Под языком она на вкус как старая кровь, соль и ненависть, похожая на звёздную пыль.       Кацуки слышит, как сбивается дыхание мальчишки, как он тихо мычит. Короткие волосы мягкие и торчат во все стороны, щекотно касаются кончика носа; от тёплого дыхания, стелющегося по коже, Сол ведёт плечами и тянет к себе ближе. Теперь Кацуки ощущает грудью и животом плотность его спины и рёбер, острые грани лопаток.       Пальцами он начинает ненавязчиво водить по плечам, сведённым вперёд, и разминать между ними — так, как иногда делает сам Сол для него. Под давлением сильных ладоней тело того расслабляется, постепенно напряжение покидает мышцы, и он откидывается назад, вжимается в Кацуки и запрокидывает голову. Лицо у него выглядит усталым, и от тяжёлой тоски в прикрытых красных глазах подрывнику в горле туго.       Он помнит этого мальчишку тихим, но живым и страстным. Помнит его ленивым, но в то же время готовым взвиться в воздух, если будет нужно. Помнит шумным, словно заведённым, и ужасно, ужасно раздражающим. Видеть его сейчас таким уставшим и опустошённым, как будто полностью лишённым сил, странно. Что делать с ним таким, он не знает.       Наверное, Сол понимает это. Потому что его глаза открываются шире, взгляд поднимается вверх, пока не касается лица Кацуки. Он улыбается, и то, насколько эта улыбка получается блеклой, слегка изломанной в уголках рта, вызывает в Кацуки желание стереть её и нарисовать заново, вырезать на этом полотне сероватой кожи.       Сол накрывает его ладонь, мягко гладит костяшки кончиками сухих пальцев.       — Поцелуй меня? — просит.       Кацуки замирает, медленно выдыхает и наклоняется. Скользит ладонью ему под подбородок, снова касается фантомного следа от ножа и прижимается губами к его, наконец-то целуя. Чувствует, как рот Сола растягивается в более широкой и искренней улыбке, а затем открывается. И Кацуки спешит проскользнуть внутрь языком, нырнуть в тепло и влагу этого рта, оказаться встреченным на полпути чужим языком.       Целоваться с Солом вкусно. Когда поцелуи неспешные и вдумчивые, чувствуются совсем иначе. Медленно, но Кацуки загорается каждой клеточкой себя, тепло растекается у него под кожей. В голове пульсом бьёт: "Мне это можно". Он отмечает чужие пальцы у себя в волосах, лёгкую щекотку за ушами и на висках. Слабое давление на заднюю сторону шеи заставляет склониться ближе, и поцелуй становится глубже.       Сол сам тянется к нему, сам разворачивается в его руках и сам целует снова, а Кацуки наконец-то нормально обнимает его. Ему нравится, что можно сжимать это тело крепче; нравится, что можно стиснуть пальцами ставшие чуть более тощими бока. Шпендель отзывается коротким смешком и запускает пальцы в его волосы, путает их и треплет.       Кажется, что Сол играется с ним. И, может, это правда так, но затем он тянет его за собой, не отрываясь от губ. Кацуки складывает два и два сразу, как только его толкают на кровать, и утягивает следом. Кучей спутавшихся конечностей они заваливаются в чистое постельное бельё, и подрывник целует его в этот раз сразу глубоко и жадно. Чужой рот ему навстречу открывается с готовностью.       Когда Сол начинает расстёгивать пуговицы большой красно-чёрной рубашки, конечно же, тоже стащенной у Динамита (и купленной специально с этим расчётом), руки у него дрожат. Ладонь Кацуки ныряет ему под ворот, который и так не был до конца застёгнут, оглаживает ключицу и скользит по шее на заднюю сторону. Сол выгибает шею, как будто старается уйти от прикосновения, но только сильнее прижимается и позволяет трахать себя в рот с низкими звуками, рвущимися из горла.       Кацуки запускает руки под рубашку, трогает живот и бока, пятнает прикосновениями грудь и спину, пока не спускается до задницы. Её сжимает смачно, из-за чего демон вскидывает бёдра и зажимает его между ними, горячо выдыхая. На несколько томительных секунд поцелуй прекращается, взгляды пересекаются, а затем всё вспыхивает снова, с новой силой.       Сол первый избавляется от одежды, сам. Кацуки отстраняется, сидя между его ногами, наблюдает и гладит бёдра раскрытыми ладонями. Перед ним раскидывается красивое, хоть и ощутимо схуднувшее тело. Без длинных волос, раскиданных по подушкам, Сол кажется обнажённым даже больше.       Ощущая на себе его пристальный взгляд, котяра делает вид, что не смущён ни капли. Ухмыляется и тянет за низ футболки, и только по этой слегка дрожащей ухмылке Кацуки понимает, что мелкий немного не в себе.       Поэтому в этот раз он тот, кто останавливает. Сол выглядит напуганным. Кацуки сглатывает и рисует на тыльной стороне его кисти, прямо поверх тонких косточек и шрамов, круг подушечкой большого пальца.       — Я хочу тебя, — выдыхает он с надрывом, которого сам от себя не ожидает, — но не хочу, чтобы у тебя снова случилось… что это было в прошлый раз. Так что скажи мне, сучоныш, ты точно хочешь?       Сол смотрит на него широко раскрытыми глазами, большими для японца, но так похожими на кошачьи. Кругловатые, чуть раскосые, с пульсирующими чёрными зрачками внутри алого пламени. Тихо, он фыркает и откидывается на подушки, прикрывая томно веки. Взгляд из-под ресниц у него самый вкусный.       — Если прикоснёшься ко мне, получишь ответ на свой вопрос.       Кацуки скалится и стискивает его бёдра пальцами, наверняка оставляя синяки.       — Это не ответ на мой вопрос, чтоб тебя! — И резко выдыхает, потому что густой запах чужого возбуждения вбивается в нос новыми сладковатыми нотами. Мышцы под его пальцами расслаблены, и это вынуждает его расслабиться тоже. — Я не хочу, чтобы тебя снова накрыло.       Сол тихо урчит и приподнимается на локте, чтобы было удобнее дотянуться. Прижимает ладонь к груди Кацуки, скользит ею вверх, по плечу и за него, пока не цепляется за заднюю сторону шеи. Осторожно подтягивается и проводит другой рукой по его волосам, седлая бёдра.       Теперь они так близко, что его дыхание скользит у Кацуки по губам. Взгляд блуждает по лицу какое-то время, как будто мальчишка любуется картиной в музее. Но затем он склоняется, прижимается к уголку рта Кацуки губами, оставляя лёгкий поцелуй, и перемещается к уху, в которое выдыхает тихую усмешку.       — Если бы ты мог, наверняка забрался бы ко мне в голову, правда? — урчит низко, а у Кацуки мурашки от этого тона. Сол наверняка чувствует напряжение его тела и жмётся ближе, водя кончиками когтей по коже головы. — Прочитал бы все мысли, чтобы знать наверняка. Распутал бы их, да? — Он мычит, мягко потирается о щёку Кацуки своей и замирает так. — Не сомневаюсь, что именно это ты бы и сделал. Но тебе придётся довериться мне, Каааацуки. Поверить на слово. Сейчас я тебя зову, поэтому, пожалуйста, возьми меня и сделай так, чтобы в моей голове кроме тебя ничего не осталось.       Кацуки пробивает дрожь, и, с коротким рыком, он вонзается поцелуем в его губы, наконец-то затыкая. Сол гнётся в его руках, послушно открывает рот и раздвигает ноги шире, позволяя ему наконец-то дотронуться до места ниже поясницы.       Он мокрый. Когда Кацуки проводит там пальцами, его поражает то, насколько смазка горячая, как её много. Два пальца входят чуть туже, чем в прошлый раз, но Сол принимает их спокойно. Не отвлекаясь от поцелуя, сам опускается ниже. Кацуки хочется не этого.       Поэтому он толкает его в грудь, роняя на постель, в мягкие подушки и складки одеял. Трахая пальцами, он пытается найти ту точку, которая заставила его издавать вкусные звуки и которая заставляет его самого с ума сходить. А пока мышцы сжимаются вокруг костяшек с мокрыми звуками, он любуется покрасневшим лицом, к которому уже начинают липнуть прядки.       Раскинувшись, Сол выглядит расслабленным и непринуждённым. Кончики пальцев замирают где-то возле растянутых в лёгкой улыбке губ, и весь он какой-то трогательный, как будто трепетный. У Кацуки нет желания беречь его, но есть стремление, рвущееся откуда-то изнутри, из самых его глубин, древнейших и настоящих, стремление защищать.       Он хочет видеть его больше, хочет быть свидетелем тому, как Сол потеряется в удовольствии. Хочет запечатлеть момент, когда у него на лице появится особенное выражение. Демон зовёт его, просит поцелуй, и Кацуки склоняется, чтобы дать ему это. Третий палец внутрь погружается так же естественно, и мелкий низко стонет ему в рот, пропуская движение его языка.       Сейчас, когда его берут с двух сторон, он рассредоточен и податлив. С ним можно сделать всё, что захочется, и зачем-то Кацуки думает: а такой ли Сол с проклятым Змеем? Таким ли он был в постели у мужчин и женщин, пришедших к нему, ещё ребёнку или уже марионетке, за удовольствием?       Он не хочет знать. Он хочет быть тем, кто сделает ему хорошо — настолько, чтобы тот кричал его имя. Чтобы все, кто могут услышать это, непременно не смогли ослышаться.       Это побуждает действовать чуть грубее, но Солу нравится такое. Он стонет громче и раскрывается сильнее, выгибает шею, стоит наконец-то мазнуть по чёртовой простате. У него найти её сложнее. Глядя на то, как он извивается, цепляясь за бельё, Кацуки ловит себя на мысли, что сам Сол без труда находит уязвимые места у него самого.       Четвёртый палец принадлежит уже не ему. Когда Кацуки опускает взгляд, он видит, что Сол добавляет свой. В мокром отверстии тесно и пульсирует, смазка пачкает ягодицы, мошонку и пододеяльник, который придётся отправить в стирку. Сол отворачивается, затыкает себя костяшками, зажимает их между зубами до первой крови и пропускает выдох. Мышцы пресса красиво напрягаются под кожей.       — Блять, — Кацуки выдыхает так, как будто не верит в то, что видит. Смотрит жадно, водит по стенкам, давя подушечками пальцев, и безошибочно в этот раз находит простату. Сол коротко вскрикивает — звук резонирует внутри, заполняет голову. Красивый, сочный звук открытого удовольствия. — Блять, ты…       А Сол неожиданно хрипло и сдавленно смеётся, сверкая глазами. Мышцы его шеи натянуты, похожие на жгуты и тросы, такие красивые. Невозможно.       — Похоже, теперь я у тебя в голове. — Он хихикает, и Кацуки понимает: это ведь и правда демон. Мелкий улыбается шире. Медленно, острые зубы обнажаются как будто бы в угрозе. Под подрывником, раскинув ноги, лежит хищник. — Добро пожаловать.       Кацуки фыркает и вынимает пальцы. Всё его тело натягивается в ответ на мокрый звук, с которым растянутый вход выпускает их. Сол мягко выдыхает и — блять, это ужасно — разводит пальцами края дырки, предлагая себя столь откровенно.       Кацуки кажется, что он к чертям сгорит. Рыча, он впивается в его губы зубами и приставляет к раскрытому в приглашении отверстию уже твёрдо стоящий член, который держит дрожащей рукой. Пацан посмеивается ему в губы и перемещает вторую руку на его спину, тянет на себя, и Кацуки входит.       Сморгнув муть перед глазами, он видит чувственно приоткрытый рот и закрытые глаза. Чёрные ресницы дрожат, голова откинута, будто ничего приятнее Сол не ощущал прежде. Между бровями появляется тоненькая линия, но Кацуки не даёт ему времени выйти из этого странного состояния: толкает бёдра вперёд, входя до конца, и получает стон в ответ — низкий, протяжный.       Не встретив сопротивления или попыток остановить, Кацуки начинает двигаться. Ему удаётся украсть ещё два коротких поцелуя, прежде чем он решает, что ему так не очень удобно, и выпрямляется. Теперь он может отодвигать бёдра дальше и входить резче, и Сол встречает эту инициативу с одобрением.       То, какой он отзывчивый, приятно. Нет никакой дикости, пока Кацуки трахает его, постепенно набирая темп. Сол накрывает его руки у себя на тазовых косточках ладонями и смотрит из-под ресниц, расслабленный и мягкий. Брать его… Кацуки чувствует, что этот момент особенный. Не пропитанный страстью, как в прошлый раз, не вульгарный и не грязный. Это облачает его самого, но он впервые, наверное, не против перед кем-то предстать абсолютно уязвимым.       Сол мягко улыбается на выдохе. Кацуки толкается сильнее — демон стонет коротко, но громко, тут же прикусывает губу. Подрывник ухмыляется. Ему нравится слышать и видеть его таким, и теперь он начинает гонку за ещё большим количеством новых красивых видов и звуков.       И ему позволяют это. Когтистые пальцы вплетаются в складки постельного белья, а зубы терзают мякоть губ, делая их ещё более припухшими и сочными. Сол выгибает поясницу и запрокидывает голову, весь такой чувственный…       Они не занимаются сексом, внезапно доходит до Кацуки. Это что-то больше и глубже, чем секс. Не любовь, но что-то на пути.       Эта мысль как будто хватает его за шкирку и швыряет на ступень выше. Теперь он смотрит на мальчишку по-другому. Широко раскрыв глаза и наполняя его собой, смотрит на то, как этому демону хорошо от всего, что он делает.       Сол внезапно отталкивается от кровати и седлает его бёдра, обвивает руками шею и целует. Его тело такое красивое, и худоба не делает впечатление хуже, хотя касаться его в какой-то степени страшно — вдруг всё же не выдержит.       Кацуки целует в ответ с готовностью, контролирует глубину движений интуитивно, стискивая чужую задницу. Сол принимает на всю длину спокойно, это не пугает его и не причиняет ему боль. Он сам садится полностью, насколько это возможно в такой позиции, и ведёт задом по кругу, подрагивая, когда член давит куда нужно. Кацуки запоминает этот угол, потому что каждый раз эта дрожь вокруг него сводит с ума.       Сол заводит руку назад и хватает одну из подушек. Кацуки придерживает его и наблюдает, для этого приходится прервать поцелуй, но улыбка мальчишки стоит того. Она всё ещё мягкая, и, сколько бы Кацуки ни всматривался в неё, в этот раз в ней нет сожалений или вины. Сол демонстрирует зубы, забавно морщит нос и щурит глаза, когда ловит его взгляд.       — Ты ведь хочешь попасть по ней, да? По простате? — голос его звучит весело и легко, слегка с хрипотцой. Он посмеивается, оглаживая щёку Кацуки ладонью. — Используй подушку. Так будет легче.       — Тебе такое понравится?       Сол выдаёт тихий звук, похожий на те, которые он издаёт, когда видит что-то милое. От этого Кацуки вспыхивает, и только сейчас понимает, насколько его собственное лицо горячее. Он настолько весь был в наблюдении за этим парнем, что про себя забыл. Это обескураживает его.       Сол улыбается шире, алые глаза блестят. За чёрными зрачками краснота радужки видна только тонким-тонким ободком — и то потому, что Кацуки знает о ней.       — Когда ты будешь её постоянно касаться, я ни о чём другом не смогу думать. Хочешь посмотреть?       Кацуки фыркает и толкает его вперёд, склоняясь над ним, как хищники склоняются к жертвам.       — Ещё, блять, как.       Демон смеётся ему в рот над серией быстрых прицельных толчков, воодушевлённый попытками попасть в цель, но поцелуй так и не выходит. Спустя всего несколько толчков Кацуки попадает, куда надо, и красивый, низкий, бархатистый стон разливается у него по языку. Сол запрокидывает голову, а Кацуки прижимается к его горлу ртом, продолжая толкаться в этом направлении. Прямо у него под языком уязвимое горло вибрирует от стонов, которых Сол не сдерживает.       Когти скоблят у подрывника по плечам и лопаткам, но не ранят серьёзно. Как будто Сол всё ещё держит себя в руках, боится лишний раз навредить. Кацуки издаёт раздражённый короткий рык, кусает за ключицу и выпрямляется. Подхватив мальчишку под сочную задницу, приподнимает её ещё сильнее, держа на весу, и трахает теперь так.       И вот теперь-то Сол стонет действительно так, как он хочет. Красиво и громко, заглушая себя пальцами, закушенной губой и силой воли, которая заметно ослабевает под натиском упрямства и стараний Кацуки. На животе у него собирается небольшая лужица предэякулята, прозрачного, пустого, и стекает тугой каплей через бок.       Глаза Сола, когда он открывает их, вряд ли что-то видят. Он кажется настолько погрузившимся в удовольствие, что Кацуки самому становится ещё горячее. Невидящий и затягивающий взгляд направлен именно на него, и демон открывает рот, вываливая язык. На него Кацуки кладёт пальцы, и Сол стонет вокруг них, прежде чем обхватить и втянуть внутрь ещё дальше, по самые костяшки, так, что подушечки мажут по корню языка и проваливаются в глотку.       Мелкий тихо всхлипывает, толкаясь навстречу. Спина красиво выгибается, а сам он поднимает нижнюю часть тела, используя ноги как опору. По бедру одной из них Кацуки скользит второй рукой вверх, уделяет внимание животу, пока не достигает груди, которую сжимает. В то же время рычит от тугости, которая обхватывает его, и дрожи, передающейся ему через дикую пульсацию внутри Сола.       С пальцами во рту, тот всё равно снова стонет в голос и неожиданно хнычет, содрогается всем телом, как будто кончает. Но ничего не выходит. Только смазки становится больше.       Он медленно опускается обратно на подушки, расслабляясь, и Кацуки замедляет движения.       — Ты, — он переводит дыхание и облизывает пересохшие губы, не сводя с мальчишки взгляда, касается его лица и гладит по щеке, — кончил только что?       Подрагивая, Сол приоткрывает глаза и трётся о его ладонь мокрым лицом. Щёки у него настолько красные, что даже меток почти не видно. Дыхание его тяжёлое и глубокое, и он слабо сглатывает, но отстраниться не даёт. Давит ногой на поясницу, не разрешая выйти.       — Н-не совсем, — сдавленно говорит он, — это н-не… Боооже, Кацуки…       Он снова хнычет — звук тихий, едва уловимый ухом, — и это почему-то словно срывает Кацуки тормоза. Он тут же начинает толкаться снова, берёт жёстко, ощутимо жёстче, чем до этого, на всю длину, жадно глотая стоны и звуки шлепков. Сол не жалеет голоса и запрокидывает голову; его как будто ломает, но он наслаждается каждым мгновением этой ломки так откровенно.       Сам Кацуки кончает внутрь, войдя до конца, и Сол хрипит, принимая это. Прижимает ладонь к низу живота, давит, и, к удивлению Кацуки, он ощущает это давление. Разбито улыбаясь, Сол давит сильнее. Чёрт возьми.       — Чёртов… — Кацуки хрипит и утирает пот под подбородком тыльной стороной предплечья. — Демон.       Сол смеётся и сладко улыбается. Его взгляд снова интенсивный, не похож на взгляд того, кто только что занимался сексом.       — Хорошо, что ты это понимаешь, Кацуки.       — Не расслабляйся, сучоныш. — Кацуки стягивает футболку и упирается руками в кровать по обе стороны от лохматой башки. Ухмылка сама растягивает его губы, когда он видит, как Сол открывает глаза шире. — Сволочь, мы ещё не закончили.       — Нет?       — Разве ты кончил?       — Но я же гово- Ннгх!!       Это отличный способ его заткнуть — Кацуки запоминает.       Брать его на весу оказывается удобно. Сол не весит много, да и физическая подготовка Кацуки позволяет ему без труда удерживать какого-то тощего пацана-недоростка у стены на руках. Содрогаясь, демон пытается свести ноги интуитивно, но вместо этого только сильнее зажимает подрывника между ними. Это не может его остановить — он на самом деле и не пытается этого сделать.       Кажется, он готов этим вечером ко всему.       Голос его звучит высоко и хрипло, а сам он вплетает пальцы во влажные и лохматые светлые волосы. Забывшись полностью, неаккуратно тянет их, делает больно, но боль эта Кацуки по душе. Он принимает её, погружаясь в жар и томление с головой, и метит ключицы и плечи пацана зубами до неглубоких ран.       Солу это нравится. Он принимает каждую новую метку с готовностью, с благодарными стонами и судорожными вздохами. Кацуки опускает его на пол, придерживая, потому что ноги того не держат. С полусогнутыми коленями Сол выглядит, как новорождённый оленёнок на льду, и это умилительно.       Кацуки хочет его сожрать. Вонзить зубы ему в плоть, проткнуть её, ощутить вкус крови на языке. Сделать его своим.       Подставляясь ему, Сол как будто бы тоже этого хочет. Кацуки утыкает его в стену лицом и втрахивает в неё же, наслаждаясь тем, как туго мышцы стискиваются вокруг его члена. Сол дрожит, но не от страха. От его когтей на стене остаются борозды, и с каждым разом они становятся всё глубже. Кацуки хватает его за руки и заводит их назад, использует, чтобы натянуть мелкого сильнее — и у него получается. В этой позиции он может войти очень глубоко, действительно до упора.       Сол внезапно звонко вскрикивает и запрокидывает голову, и стонет без пауз. Чертыхаясь сквозь зубы, Кацуки замирает, чтобы не кончить тут же. Парад звёзд слишком яркий, но тухнет быстро. Как только это происходит, он толкает демона между лопаток — осторожно, чтобы не уронить:       — На кровать, мать твою, живо.       Сол посмеивается, опускаясь на четвереньки, но смех этот прерывается очередным вскриком, когда Кацуки врывается в него сразу до конца. Он к такому готов. Выгибаясь, он опускается грудью на постель, сильнее выставляет зад, а Кацуки снова тянет его за руки, не давая ему отстраниться, а то и вовсе сокращая расстояние по максимуму.       Мальчишка под ним стонет на одной ноте, а кажется, будто воет и скулит. Упиваясь звуками, которые он издаёт, Кацуки теряет голову. Ему так чертовски нравится, что не нужно плясать с бубном вокруг да около, и, может, это похоже на то, что он пользуется демоном… Но сам Сол толкается ему навстречу, весь мокрый и жаждущий, изнывающий от желания, которое заставляет его поджимать пальцы на ногах и умолять. Умолять дать ему ещё.       — Ты кончишь? — получается хрипло и резко, из-за чего Сол вздрагивает; мышцы стискивают член почти до боли, но лишь на мгновение, которого Кацуки хватает, чтобы зашипеть сквозь зубы и чуть не кончить самому.       — Д-добавь палец, — выдыхает демон. Всё его лицо мокрое от слёз, изо рта течёт слюна — он на грани, язык его едва слушается. — Лучше два.       — Что? — Кацуки замедляется, но входит до конца, давит сильнее и ёрзает, вырывая из горла мальчишки высокий вскрик. — Зачем?       — Я-я! Обычно… от уз-ухнн-узла…       Кацуки не хочет слышать ни про какие узлы, потому что мозг быстро сопоставляет уходы кошака на несколько дней и довольную рожу после, тяжёлый запах, не навязчивый, но ощутимый, тянущийся шлейфом за ним. Что-то злобное и темнее ночи поднимается в нём, что-то кровожадное и дикое. Кацуки заставляет это что-то лечь обратно и концентрируется на мальчишке, нуждающемся в нём.       Смазки достаточно, чтобы палец скользнул внутрь вместе с членом без особых преград. Сол тут же вскрикивает и выгибается немыслимо, всё его тело поёт от этого. Он издаёт звук, будто ему не хватает воздуха, и вцепляется одной рукой в постельное бельё, а другой в бедро подрывника, раня до крови.       — Ещё! — призыв, на который Кацуки боится, но хочет ответить.       Ему дурно. От тесноты жарко, в голове под завязку, и перед глазами плывёт какое-то мгновение. Он делает ещё несколько неспешных движений на всю длину вместе с пальцем, жадно смотря на то, как исчезает внутри и выходит, растягивая кольцо мышц, мокрое, скользкое. Второй палец идёт туже, и он хочет убрать его, но Сол не даёт.       Сол почти рыдает, содрогаясь. Мышцы спины натянуты, а дыхание напряжённое, шипящее. Из-за плеча, он наблюдает за подрывником одним туманным глазом, почти полностью чёрным, и старается расслабиться. Скользя пальцами внутрь, Кацуки склоняется вперёд и прижимается к его плечу открытым ртом, цепляет скользкую горячую кожу зубами. Несколько укусов падают между лопаток, как раз по напряжённым буграм мышц, и на изгиб шеи.       Сол всхлипывает, весь открытый настолько, насколько это только может быть.       Кацуки снова двигает бёдрами, выгибая поясницу. Двигается неспешно, от головки до самого основания загоняя член в тугое пульсирующее нутро. Ноги мальчишки разъезжаются, внутри становится ещё туже, и Кацуки сдавленно шипит сквозь зубы, жмурясь до разноцветных пятен. С резким вздохом, Сол неожиданно стискивается всем телом и на первый же более резкий толчок кончает.       Он воет, его всего выламывает, он рвёт постельное бельё когтями и плачет, стиснув челюсти так сильно, что Кацуки видно отсюда напряжённые желваки и оскаленные зубы. Из зажмуренных глаз слёзы бегут не прекращаясь, и Сол утыкается в подушку лбом, жадно хватая ртом воздух, когда всё заканчивается. Тугой спазм спадает, и ритмичный пульс заставляет Кацуки двигаться снова.       Он убирает пальцы и от души засаживает в сжавшееся отверстие, и Сол вскрикивает снова, громко и пронзительно, вскакивая. Его руки, когда он опирается на них, дрожат. Кацуки обхватывает его талию руками и натягивает на себя, теперь в погоне за собственным оргазмом, который вот-вот накроет его самого.       Сол не вырывается и не сопротивляется, наоборот поощряет. Подаётся назад, насаживаясь до конца с влажными звуками, всхлипывает и делает это ещё и ещё. Когда выпрямляется, прижимается к груди Кацуки спиной, и тот обнимает его поперёк груди, накрывает грудные мышцы ладонями и сжимает. Сол откидывает голову ему на плечо, задыхаясь, пока подрывник играет с его сосками, член течёт вязко прозрачными каплями и дрожит.       Кацуки целует его в угол рта, в раскрытые в стонах и попытках вдохнуть поглубже губы, мажет кончиком носа по мокрой щеке и щекочет висок. Обнимает крепче, туже обвивает обеими руками, вжимает в себя так сильно, что двигаться неудобно. Зато удобно наконец-то целоваться. Сол хнычет ему в рот, всхлипывает прерывисто и тихо мычит, мелко двигая бёдрами. В этой позиции член мажет как раз по простате, а накрыв низ его живота, Кацуки чувствует давление собственного члена изнутри.       Сумасшествие.       Чуть отстранившись, он резко ускоряется. Под крики и глубокие стоны демона порывисто подаётся вперёд, падает вместе с ним на кровать и вжимает в неё всем своим весом, лишая возможности двигаться. И до крови вонзается зубами в загривок, в шрам, от прикосновения к которому по телу Сола проносится электрический импульс.       Во втором оргазме он бьётся, как птица в путах, едва ли дышит. Кацуки проникает пальцами в его рот, чтобы не откусил язык. Дрожь по мышцам демона носится бешеная, он как будто и вовсе выпадает из реальности. Взгляд у него пустой, глаза стеклянные, а лицо бледное. Но под животом мокро, а внутри становится спокойно. Кацуки вжимается в лохматую чёрную макушку носом, трётся о затылок и целует шею и плечи, собирая языком багровые капли.       Пока водит руками по мелко подрагивающему телу, думает о том, что как будто собирает его заново. Постепенно, постепенно, тряска сходит на нет, и Сол выдыхает тише, наконец-то расслабляется. Его голова лежит у Кацуки на предплечье, и он мягко трётся о неё мокрым лбом, щекой и носом, прижимается зубами. А затем неожиданно вцепляется зубами, с низким рыком прокусывая до крови.       Кацуки шипит и дёргается, и Сол не сразу, но отпускает его. Оборачивается через плечо и смотрит дико.       — Ты меня пометил, — страшно хриплым и прекрасно глубоким голосом подводит черту факта, — я пометил тебя. Не делай мне таких страшных лиц.       — Сучооооныш. — Кацуки скалится, улыбаясь, и вжимает мальчишку в подушку лицом, как будто в самом деле пытается удушить. — Теперь оставайся со мной.       Шутливая возня Сола прекращается, как только эти слова доходят до него. Теперь он не шутит, когда без особых проблем выворачивается из захвата и смотрит кошмарно цепкими глазами, весь хищный. Его губы немного приоткрыты — хочется поцеловать.       Кацуки хмыкает. Он рассматривает раскрасневшиеся скулы, покусанные и распухшие губы демона, его опухшие от слёз глаза, такие чистые сейчас, не затуманенные поволокой желания. Он совсем не похож на демона, даже если брать во внимание уши и узоры на лице и теле. Он выглядит, как обычный пацан, выросший в дерьмовых условиях, но оставшийся добрым.       Он выглядит, как кто-то, кто, несмотря на всё то дерьмо, что с ним случилось, нашёл кого-то, кому может довериться.       Кацуки тихо выдыхает и подаётся вперёд, всё же коротко целует этот тупой рот и прижимается ко лбу Сола своим. В глаза не смотрит — пока не готов к такому. Но из себя всё равно выталкивает:       — Мне по силам сделать тебе хорошо. Ты кончил дважды. Не ходи больше никуда. У тебя есть мы.       Не сразу, но Сол начинает двигаться. Немного отстраняется, разворачивается и касается лица ладонями, немного неловко. Ему ещё тяжело двигаться, тело слушается плохо, но он не причиняет боли неосторожными прикосновениями. Кацуки открывает глаза, когда чувствует, как подушечки больших пальцев скользят у него над скулами.       Сразу после этого Сол улыбается.       — Ты же понимаешь, что я не владею соблазняющей магией? — Кацуки хмурится. Медленно, Сол улыбается ещё шире, глаза его становятся хитрыми и шкодливыми. Узоры исчезают с его лица, а среди растрёпанных волос появляются кошачьи уши. — Твои слова — это только твои слова. Никто не вынуждал тебя их произносить.       — Ну и что ты, мать твою, имеешь в виду? — Кацуки рычит. Его так ужасно бесит не понимать что-то. Ему кажется, что всё просто, но к чему все эти сложности — просто какая-то хренова загадка. Раздражённый, словно и не было никакой неги после секса, он хватает мелкого за лицо и притягивает к себе, скалясь. — Я сказал тебе: хорош ходить трахаться с кем попало. Ты мой. Наш.       Сол смеётся ему в ладонь, смех у него прохладный и низкий, а глаза внезапно принадлежат кому-то, кто вовсе не стонал несколько минут назад под Кацуки, не умолял его и не подставлялся ему так самозабвенно. Этот кто-то опасен и силён, но Кацуки не боится его. Знает, что ему не грозит никакой опасности.       Мягко, Сол убирает его руку от своего лица. Напоследок мажет по основанию большого пальца губами и прикрывает глаза, улыбаясь сладко, совсем по-демонски, склоняет голову к плечу.       — Разве ты не знаешь, что демоны могут зачаровать тебя, смертный? Заставить тебя сказать всё, что они хотят услышать, чтобы потешить самолюбие?       Кацуки делает резкое движение рукой, вырываясь из слабой хватки. Пальцами он зарывается в чёрные волосы, случайно натыкаясь на уши, и сгребает торчащие в стороны пряди в кулак. Опасно нависает над ним, склоняя назад и удерживая от падения — пусть в мягкие подушки, всё равно отпускать не хочется.       — Ты сказал, что эти слова были моими, разве не так? — тянет он, откровенно подыгрывая. Сол улыбается шире, демонстрирует острые зубы, но не угрожая. Забавляется. Ему нравится играть. Кацуки ухмыляется и тянет почти любовно: — Своолочь.       Мальчишка смеётся тихо, слабо подрагивая плечами, и лениво закидывает руки ему на шею.       — Просто к слову: некоматы не владеют такой магией, которая бы вынудила тебя сказать подобное. Я услышал тебя и принял твои слова, но твоим не буду. Коты не принадлежат никому. Ты — принадлежишь. Ты человек. — Он внезапно прекращает улыбаться и смотрит дико. По-кошачьи. Его зрачки становятся вертикальными, острыми. — Мой человек. Я выбрал тебя, я выбрал Изуку, вас двоих. Так что не вздумайте предать меня, блять, снова.       Кацуки медленно расслабляет давление пальцев на густые пряди и разглаживает их. Криво усмехнувшись, заваливает всё же пацана на кровать и падает рядом, заворачивает его в одеяло и обнимает это буррито небрежно, грубовато.       — Слишком много ты говоришь чепухи. Я не отношусь к тем говноедам, которые не могут определиться, чё им надо. Я всегда знаю, чего хочу. — Он замолкает, отводя взгляд. Слишком очевидна чужая боль, он хочет её стереть в порошок, вернуться во времени и надавать себе по морде, но может лишь исправлять эти ошибки. — Я заслужу твоё доверие снова, и Изуку тоже просто так не отступит, ты его знаешь. Но можешь посопротивляться для виду.       Буррито оказывает признаки сопротивления, пихаясь и заставляя рычать. Лохматая башка смотрит до тупого беззаботно. Так, как и должна, будучи на плечах у кого-то вроде Сола.       — Стой! Надо обработать твою рану!       — Ничего с ней не случится. Это даже раной не назвать. — Кацуки фыркает и скашивает взгляд на следы от укуса у себя на руке, и вообще-то, честно говоря, выглядит не очень. След чёткий и слегка рваный, сочится кровью прямо на постельное бельё. Зубы этого хищника действительно очень острые.       — Я могу чем-то тебя заразить. — Сол смотрит слишком серьёзно в этот раз. Вразрез собственным словам он проводит языком по зубам, слизывая остатки крови, и его зрачки — Кацуки готов поспорить — расширяются только сильнее. Воздух электризуется его жаждой.       Кацуки делает вид, что ничего не замечает. Небрежно давит ладонью на чужой лоб, прижимая затылок мальчишки к собственному плечу, на котором тот оказывается.       — Позже. Лежи. Своей тупостью ты меня и за десять лет не заразишь.       После недолгой возни Сол затихает и наконец-то прижимается доверчиво. Чёрные хвосты каким-то образом оказываются снаружи и щекотно касаются голых ног Кацуки, пока их обладатель прижимается щекой к груди, внутри которой бьётся сердце — живое, честное. Кацуки спокоен. Он знает, что никогда не врёт.       Он может запутаться, но лгать не будет.       Сол это тоже знает, поэтому спокоен — тоже.       Пока Кацуки думает про "десять лет", слетевшее с языка неосмотрительно, но соблазнительно, мальчишка внезапно начинает смеяться. Кацуки ворчит и пихается. Время уже давно за 8 вечера, пора спать. Сол смотрит из-под лохматой сбившейся чёлки хитро и ярко. Явно что-то придумал, гадёныш…       — Я подумал: а делает ли тебя зоофилом то, что ты только что сделал? Я же котик.       Рыча, Кацуки пытается удушить его рукой, затыкая лицо и смеющийся рот.       — Если бы все коты говорили, мир бы рехнулся!       — Но тебе же понравилось, как я с тобой говорил!       Они возятся снова: один в попытке убийства, второй — то ли спрятаться в коконе из одеяла, то ли выбраться из него. Заканчивается всё тем, что Кацуки обнимает дурно хихикающий рулет со спины, закрывая рукой его незакрывающийся, чрезмерно болтливый рот. Сол подрагивает в беззвучном смехе.       — Заткнись, блять, — бурчит Кацуки. — Замолчи или сдохни. Хватит бесить меня, хренов ному.       Сол смеётся снова и жмётся к нему ближе.       — Вам не нужно добиваться моего прощения, потому что я уже вас простил, — говорит внезапно, голос низкий. Кацуки напрягается, даже дыхание замедляется. Демон ухмыляется уголком рта и поднимает голову, смотрит этими своими хищными глазами, а в них и холод, и любовь, и это сбивает с толку. Он касается губ Кацуки кончиками пальцев и насмешливо фыркает. — Вы идиоты. Но я понимаю, почему вы так поступили. Ещё одного раза не будет, Кацуки.       — Не будет, — подрывник шумно выдыхает. Мальчишка улыбается мягче и гладит его щёку.       — Вот и договорились. — И подаётся ближе, чтобы прошептать напротив его губ: — Вам повезло, что я люблю вас, иначе ваша жизнь превратилась бы в ад.       Кацуки беззвучно фыркает, безотрывно смотря в алые глаза. Они улыбаются, но ему самому вообще ни капли не смешно. Он знает, что эти слова вовсе не шутка, Сол легко бы их уничтожил, если бы правда хотел.       Он хочет сказать много всего, что накопилось в нём за год без постоянных разговоров и откровений. Но узкая ладонь прижимается к его рту, Сол качает головой и кладёт голову ему на плечо.       — Мы немного задолжали Изуку душевного спокойствия, так что… Предлагаю дождаться его, закомфортить и, возможно, я смогу уболтать Дарование, чтобы он уболтал Джерри, чтобы тот уболтал… Не важно. Чтобы мы съездили ко мне домой.       — Никс? — голос Кацуки хрипит. Сол тихонько посмеивается и неосознанно, скорее всего, придвигается ближе, сжимается в уязвимый калачик.       — Никс-Никки-Сникерс.       Это, наверное, самый поднебесный уровень доверия, и Кацуки думает, что пока не заслуживает такого. Ни он, ни Изуку, никто из них. Они здорово налажали, но…       Он утыкается носом в лохматые чёрные волосы, вслушиваясь в тихое урчание. Сол как будто бы засыпает, и лучше не позволять ему делать это сейчас, нужно помыть сначала. Но Кацуки только сжимает его в руках крепче и шепчет:       — Мы поедем за тобой куда захочешь.       Сол смотрит на него широко раскрытыми глазами. А затем улыбается, и глаза улыбаются тоже. Он расслабляется окончательно.       И Кацуки чувствует.