Пристанище, где мы можем быть

            Он ей не нравился с первого мгновения, как они впервые встретились.             Гладкая смуглая кожа, вынуждено притягивающая взгляд, чёрные длинные волосы, собранные назад в незамысловатой причёске, так идеально вписывающейся под его строгий образ умелого работника казино, эксцентричные серьги и кольца, обрамляющие длинные пальцы, — всё это выводило её из ума. А Ева Скай всегда должна быть при уме.             Но как?             Но как, когда вблизи его злосчастный терпкий аромат, отдающий примесью горького шоколада и мускатного ореха? Как, когда его ярчайшие глаза, пронзающие насквозь, смотрят без тени сомнения, прерывая доступ к кислороду? Как, в конце концов, она должна держать себя в руках, быть неизменно хладнокровной шпионкой, когда Эллиа без единой капли на смущение вытягивает ей руку, пока заблудившаяся в ненавистных мыслях о нём девушка впечатывается лицом в белоснежный сугроб?             Она падает достаточно болезненно, чтобы ощутить, как неприятное скольжение одолевает сустав ноги. Достаточно, чтобы досадливо застонать, зная, что снежный покров скроет её эмоции, от абсурдности ситуации и стопроцентной гарантии того, что её яркий вызывающий макияж, нанесённый для кого угодно, но не для него, буквально отпечатывается на холодном снежном пригорке.             Ева предпринимает попытку привстать, опираясь руками, но те проваливаются глубже и мерзкий ненавистный снег впивается колючими ледяными иголками в рукава и за шиворот. Где-то там она слышит приглушённый смех, от которого хочет зарыться ещё глубже, даже если из-за этого ей придётся пожертвовать неприятными ощущениями.             Что-то аккуратно, но крепко обхватывает её талию, и спустя пару мгновений, показавшимися вечностью, отпечатанной сильными мужскими руками на её теле, Ева уже стоит, как неуклюжий снеговик, слепленный неумелыми детскими ручонками. Впрочем, её собственные руки весьма похожи на деревянные растопыренные палки, и Скай как никогда желает, чтобы она вся стала деревом.             Лишь бы он не смотрел на неё, как на что-то необычное.             Дерево ведь обычное, что проку на него глазеть?             Ева стоит, не шевелясь, лишь впивается с вызовом в его янтарные глаза в ответ, всех несуществующих богов просит, чтобы он отвернулся, а она победила в их игре в гляделки.             Когда она понимает, что больше не способна выдерживать напор его невероятных глаз и эту насмешливую улыбку, отворачивается и, не опуская рук, идёт походкой пингвина.             Ева всегда была чувствительна к морозу. Лавина снега за шиворотом наносит сильный дискомфорт, но это она может вытерпеть. Взгляд его дьявольски красивых глаз — нет.             Секунда, и его рука, такая тёплая по сравнению с её кожей, проникает за воротник ее пуховика и аккуратно, но смело вызволяет противный снег. Ева кичится гордостью, хочет отойти, но мужчина прижимает её к себе, ненавязчиво, осторожно, и доканчивает начатое. Скай почти кидает в дрожь от того, как она замёрзла, и от того, с какой трепетной нежностью глаза Эллиа осматривают её на объект повреждений.             «Только что смеялся, как лошадь, а теперь проявляет заботу? Ну уж нет! Хватит с меня!» — проносится в мыслях девушки, и она, взмахивая чёрными волосами своего каре, демонстративно шагает в сторону отеля, проклиная весь мир. Думает, что хуже её падения ничего быть уже не может, поэтому о том, что тушь на её ресницах наверняка уже потекла чёрными слезами по замершим щекам даже не заботится.             Шаг.             Ещё один.             Мгновенно проносящееся предчувствие, что он продолжает смотреть ей вслед, словно чего-то ожидает.             И ожидает это... с издевательской усмешкой на губах.             Но Ева не сдаётся, она почти у цели, всё ближе подходя ко входу. Она приподнимает ногу для очередного шага и... начинает верить в бредни старой бабки, наплетшей ей о несчастливой судьбе.             Её тело не успевает беспощадно столкнуться со снежной поверхностью дороги, вновь подхваченное большими руками. Она оказывается, словно тряпичная кукла, приподнятая в его руках и от того, как злобно Ева смотрит на Эллиа, перевернувшего её лицом к себе, тот начинает громко смеяться, искренне забавляясь. И издеваясь, видимо, тоже.             Перенял столь остроумный юмор у Александра?             Определённо.             Его смех бархатный, несколько грубый. И очень завораживающий. Ева все ещё висит в его руках, продолжает наблюдать за тем, как беззаботность разливается по его лицу, посылая жизненные сигналы. Ева смотрит и думает, что она тоже хочет так жить.             Когда Эллиа открывает глаза, он видит её переменившийся взгляд.             Скай больше не скалится, не кидается гордостью и бранными словами.             Скай, не утратившая ни толики красоты от потёкшего макияжа и растрепанного каре, завороженно глядит в его глаза, и мужчина видит, насколько та похожа на самое божественное из всего, что с ним случалось.             Эллиа думал, что таких женщин не бывает, но видя её перед собой лишь больше убеждается, как сильно был неправ.             Ева приподнимает бровь, и он аккуратно ставит её на ноги, всё ещё придерживая на возможный риск повторного, — нет, третьего, — падения. Девушка закатывает глаза, чувствует благодарность и ненависть к себе и к нему одновременно, отворачивается и вновь пытается вальяжно уйти, словно ничто в этой вселенной, кроме тщательно выполненной работы, её не заботит.             Они не друзья даже.             С чего он ведёт себя так, словно всё иначе?             Заходя в свою японо-отельную комнату, Ева ни разу не спотыкается. Вновь берёт себя в руки и настраивается на предстоящую работу. Понимая, что мысли заполнены чем-то другим, «чем-то», что выводит из себя, но в то же время отдаёт импульсом в сердце, принимается размышлять о горячей сауне и тёплом чае за ужином.             Спустя десять минут выходит из помещения, и впечатывается в мягкий свитер высокого мужчины. Поднимая взгляд, снова остро чувствует их значительную разницу в росте, запах горького шоколада, вперемешку с орехом. Они выглядят рядом с друг другом, как боевая кукла и рядом стоящий большой мишка. Правда лишь в том, что Ева в детстве всегда предпочитала больших плюшевых медведей.             — Как тебе идея прогуляться до озера? — его тихий, неспешный тембр голоса завораживал, словно гипноз. Янтарные глаза впивались в её расширенные зрачки, а теплота его свитера остро манила наткнуться на него ещё раз.             Он стоял на проходе, на достаточном от неё расстоянии, чтобы она не чувствовала угрозу его близости, но Ева почти физически ударила себя от мысли, что эта «угроза» нависает над ней лишь тогда, когда он так далеко. Она хочет подойти ближе, но заместо этого решительно произносит...             — Я не против, — может, это было слишком решительно. Но подлетевший пульс к чертям сбивал все привычные механизмы, Ева не могла держать себя в руках.             Но какова вероятность того, что та Ева, борющаяся за то, чтобы выбраться, которую она держала внутри под надежным замком, повешенным её бабушкой, была ею настоящей?