***
Эльфелет — взрослая, серьёзная мелюзина-дворецкая в особняке Нёвиллета — встретила их важным глубоким поклоном, собственно, как и всегда. Из-за ее спины тут же выскочила садовница Меваль, стеснительная до жути, робеющая, но все же искренне радостная при виде уже двух господ. Нёвиллет присел на одно колено, ласково трепля по головам обоих. Эльфелет при этом изо всех сил старалась не опуститься до таких недостойных её положения вещей, как улыбка, хотя она и проглядывала на её мордочке, словно солнце сквозь листву. Они договорились жить в маленьком особняке Нёвиллета, потому как Ризли, что называется, обитал исключительно на работе, а подводная тюрьма мало напоминала уютный дом. Сразу по приезде обоих ждала стопка писем, некоторые — поздравительные, некоторые — деловые. Нёвиллет лениво перебрал их, затем взял в охапку и направился в свой домашний кабинет, вытирая за собой паркет длинным тяжёлым халатом из тёмной плотной материи. Они уже предупредили Фурину о положении верховного судьи, на что та ответила полным радости письмом («Я отсюда слышу ее восторженный визг» — вздохнул Нёвиллет) и уверениями, что тот может «нянчиться с детками» сколько пожелает, дела государства идут отлично под её неусыпным бдением. И все же у Нёвиллета осталась незаконченная работа, которую нужно было сделать, а времени оставалось немного. Ризли прекрасно видел, как тяжело Нёвиллету даётся удержание себя в человеческой форме. Дракон сидел за столом, уперев локти в какую-то официальную бумагу, а лоб — в запястья. Состояние его близилось к логической кондиции день ото дня, естественно, думать нормально было титаническим трудом. То накатывающая ежечасно сонливость сваливала его в кровать, то проклюнувшийся драконий голод гнал на кухню под озабоченным взглядом Эльфелет. — Что же ты с места в карьер, — Ризли покачал головой, когда Нёвиллет тюкнулся лбом в его бедро, стоило тюремщику оказаться по одну сторону стола с ним, — тебе вообще сейчас полагается отдыхать, слушать красивую музыку и уплетать рыбку. — Много ты понимаешь, — мрачно отозвался Верховный судья, не отнимая голову от бедра Ризли и одним незаслонённым глазом просматривая ранее упомянутый документ, — у меня осталось недели две, может — три. Нужно передать остатки дел Фурине, так как вернуться к посту я смогу разве что через полгода. — Стой-стой, какие нахрен полгода? Отпуск по уходу за ребёнком длится три по законодательству, — Ризли подозрительно размечал острым прищуром, как циркулем, макушку мужа. — Это человеческие дети так медленно растут, — Нёвиллет цыкнул, дойдя до какого-то не слишком удовлетворившего его места в письме, — а маленький дракон в полгода по развитию не уступает двухлетнему человеческому ребёнку. — Это как? — не понял Ризли. Нёвиллет наконец отложил ненавистный листок и посмотрел на него снизу вверх так, будто готовился объяснять в сотый раз элементарные вещи. — Опять же вопрос выживания. Изначально дети драконов очень быстро растут, но потом этот процесс замедляется, и уже в возрасте четырёх-пяти лет они соответствуют семилетним детям людей, где-то в десять сравниваются с двенадцатилетними, а в шестнадцать выглядят как шестнадцатилетние подростки. Даже время, которое мы носим дитя, намного короче, чем у людей. В среднем, три с половиной-четыре месяца. Последний месяц варьируется сильно, ведь дальше идёт процесс заботы о яйце, а там важны условия окружающей среды. — Я так и не понял, как ты будешь есть, если никому нельзя подходить к тебе? — Никак, — Нёвиллет закатил глаза на написавшийся на лице Ризли ужас, — я не буду ни есть, ни спать месяц. — Ты сейчас серьезно? Нет-нет-нет, так дело не пойдёт, я не дам этому спиногрызу угробить мать, фу, отца, даже не родившись, — Ризли для убедительности замахал ладоням перед лицом Верховного судьи, который уже даже не пытался вернуться к сути ранее изучаемого жутко важного документа. С каких это пор они так резко поменялись местами? Теперь это Нёвиллет сидит перед ним, с нескрываемым любопытством наблюдая за его реакцией, а Ризли тихонько паникует, стараясь уложить в голове новую информацию по полочкам. — Не волнуйся, это мне вполне по силам. Всё не так плохо, как ты думаешь. Тем более, что на отдыхе я достаточно отъелся. — Ты все равно постоянно ешь, — Ризли вздохнул, сдаваясь. Он положил руку на заметно округлившийся живот Нёвиллета, слегка подвинув пальцами края полурасстёгнутой всё той же белой рубашки. Тот, почувствовав заботу своей пары, слегка изогнулся в пояснице, позволяя Ризли касаться всего себя. Ризли, кстати, до этого момента не замечал недавно появившиеся намеки на сытые щёки у дракона. Узкое змеиное лицо не было пухлым, но приобрело здоровый розовый цвет и некую более приятную округлость. — Кстати, судя по моему аппетиту, могу сказать, что, возможно, ребёнок не один. И живот слишком большой. Как будто в подтверждение Нёвиллет отправил в рот кусочек любимого шоколадного печенья. В человеческом облике он уплетал сладкое, в драконьем — почти постоянно жевал рыбу. Ризли относился к ней неплохо (не к сырой, конечно же), но вскоре вовсе смотреть на нее не мог (даже на приготовленную), из-за постоянно зрелища сырых тушек, в ведёрке со льдом задвинутых на край маленького стола в кухне. На случай, если дракон решит кусочничать по ночам. — Стоп, что? — Я даже сейчас чувствую, что яйца будет два. Ризли тяжело опустился на стол Нёвиллета, тут же схлопотав укоризненный взгляд. Поразительно — только что дракон краснел как рак, рассказывая детали вынашивания детей у своего вида, а тут уже говорит шокирующие вещи вполне будничным тоном. — Двое… — нет, Ризли уже свыкся с мыслью, что у него будет малыш. Он достаточно навозился с детьми, чтобы знать кучу полезных тонкостей, но двое… Ризли даже не знал, на сколько сильно ему нужно беспокоиться. Наверное, в два раза сильнее текущего. Нужно же подарить любовь одновременно обоим, обоих же учить, заботиться в равной степени. А вдруг они не будут дружить друг с другом, ревновать к родителям и прочие вещи, встречающиеся даже у обычных братьев и сестёр? В довесок ко всему, вряд ли рождение двоих детей дастся Нёвиллету просто. Это очень напрягало. — Не беспокойся, всё будет хорошо. На самом деле, я бы больше волновался за мебель в доме, чем за детей, — успокаивающе улыбнулся Нёвиллет и снова взял в руки бумагу, — в маленьких драконах есть что-то от собак, например, они очень любят грызть деревянные вещи, когда у них режутся зубы. Ризли вздохнул и покачал головой. Ясно же было, что Нёвиллет пытается его успокоить, даже шутит по-своему, улыбается без натяжки, вполне искренне. Ризли был в равной степени озабочен ситуацией, и, одновременно радовался тому, что его муж наконец-то вылез из раковины самокопаний, связанных с собственным положением. Самого Ризли рабочие дела ждали уже давно. С неохотой он на следующее утро оставил Нёвиллета досыпать, а сам отправился в Меропид. Весь день у него было отвратительное настроение. Хандра из-за окончания отпуска сочеталась с постоянно существующей на периферии сознания мыслью о муже. Поел ли он? Как себя чувствует? Ничего ли не болит, не беспокоит? Обратно он примчался, едва сумел разгрести свалившуюся на голову месячную отчётность, и всё равно понял, что задержался до ночи уже на поверхности крепости Меропид. Дома он заглянул в спальню первым делом, услышав, как оттуда доносится голос что-то напевающего под нос Нёвиллета. Пользуясь тем, что его не заметили, Ризли замер в дверном проёме, любуясь на дракона. У того снова был виден хвост, рожки и плавники на голове. Широкий халат не мешал этим частям тела, Нёвиллет стоял к нему спиной, обнимая себя спереди и покачиваясь в падающем из-за портьер холодном лунном свете. Ризли сделал несколько шагов вперёд, заметив, как дёргается заострённое ушко в его сторону. Прекрасно, значит он не напугает. Подойдя, положил руки на живот, обнимая со спины и ласково целуя в щёку. — Tu sais, — голос Нёвиллета звучал задумчиво, он неотрывно смотрел на сияющее на безоблачном небе ночное светило, — если будет девочка, я бы хотел назвать ее Клэр. — А если будет две принцессы? — Ризли одобрительно хмыкнул. — Думаю, мы поймём, когда увидим их. Просто… Подумал, красивое имя — Клэр. — Мне тоже нравится. А если будут мальчики, назовём Ноктюрном и Лунаре. — «Ночной» и «Лунный»? Интересно, — Нёвиллет ласково несколько раз повторил предложенные имена, пробуя на вкус, — Ноктюрн… Нок-тюрн… Мне нравится… Когда Нёвиллет развернулся, Ризли понял, что тот походит на дракона даже больше обычного: волосы практически полностью скрылись под набегающим со лба шлемом из чешуйчатых пластин, плавники обрамляли уши, плечи сузились, лишь только ноги пока оставались человечьими, позволяя стоять на земле. Дракон заметил его взгляд и как будто поник, зажмурился в попытках вернуть себе человеческое обличье. Видя, как тяжело ему это даётся, Ризли сразу остановил его, положив ладони на плечи и покачав головой. — Je t'aime de toutes les manières, ma Mer. Всегда помни об этом.***
Ризли бы и рад двинуться с места, вернуться назад, но не может. Чувствует, что не имеет права, поэтому вместо позорного отступления делает шаг вперёд. Вода в гроте кажется едва ли чуть более теплой, чем температура человеческого тела. Ступени под ногами скользят, покрытые многолетним мхом, но вскоре вода доходит Ризли до пояса и начинает держать, позволяя более не полагаться на ненадёжную поверхность под собой. Он ступает уже не по каменным плитам, а по дну грота, немного неровному, покрытому слоем лёгкого вязкого песка. Сходящиеся над головой стены ловят каждый всплеск, если бы не несколько кронштейнов с латунными газовыми лампами, Ризли и вовсе бы пришлось двигаться наощупь. Вскоре и этот источник света остался позади. Несколько минут, казавшихся вечностью, он двигался в практически абсолютной тьме, пока вдалеке не забрезжил потусторонний призрачный свет. Поверхность воды сама светилась под ним, и свечение это как будто становилось ярче на гребне небольших волн, вызываемых движением его тела. Прищурившись, Ризли заметил блики от воды, падающие на груду чего-то огромного возле самой дальней стены. Он не успел и глазом моргнуть, не успел вскрикнуть. Его сшибла с ног мощная ударная волна. Уже под водой, распахнув широко глаза, несмотря на дикую резь в них, Ризли увидел свивающиеся вокруг него чешуйчатые кольца и шипастые гребни. Он пытался крикнуть, но лишь подавился хлынувшей в рот и лёгкие водой. Он пытался вырваться, вздохнуть, но его держали крепко и безжалостно. Если бы не благословение Фонтейна, тут бы и пришла смерть господина Первого тюремщика. Удушье однако было лишь одной из нескольких его проблем: грудину обвивало сильное, смертоносное тело, грозящее выдавить из него всю душу; на шее сомкнулись ряды бритвенно-острых зубов, уже проткнувших кожу и неумолимо сжимающиеся всё крепче и крепче. Из последних сил Ризли вскинул руку и теряя сознание нашарил голову морского змея. Он зарылся пальцами в длинную, шелковистую даже в толще воды, гриву и сжал ее как можно сильнее, почти вырывая волоски. Перед глазами уже начали взрываться фейерверки от удушья, когда вдруг почувствовал, как неведомая сила выносит его на поверхность. Ризли долго и мучительно откашливался, скрючившись. Смятая грудина ныла, прокушенная шея — тоже. Едва он начал воспринимать происходящее, как вдруг почувствовал тяжесть на своем плече. Обернувшись, он встретился взглядом с продолговатой бронированной мордой и суженными зрачками глаз. — Ну здравствуй, Нёви, — Ризли положил руку под вытянутое, узкое ухо, а второй огладил ниспадающие с головы перепончатые плавники. — Чего же ты так нервничаешь? Не признал? Во взгляде напротив сложно было различить эмоции. Водяной дракон обнюхал его, потом вдруг размашисто лизнул в щёку. — Постой! Но Нёвиллет с поразительной быстротой для такой тушки ретировался туда, где и лежал изначально. Ризли ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Представшее перед ним зрелище повергло его в шок. Он несколько мгновений стоял, наблюдая, как длинное чешуйчатое тело сворачивается по-змеиному вокруг сложенных грудой камней, накрытых водорослями и мхом, а на них… — Это что? — тупо спросил Ризли, хотя ответ был очевиден и уже давно ему известен. Дракон уложил голову рядом с парой пятнистых, гладких яиц размером с небольшую дыню каждый. Змеиный взгляд скользнул снизу вверх на лицо тюремщика, Нёвиллет моргнул, а Ризли завороженно переводил взгляд с его мелькнувших на секунду полупрозрачных век на яйца и обратно. Стоило ему сделать шаг и оказаться вплотную к гнезду, как змей предупреждающе зарычал, но тут же это рычание перешло на более высокие ноты, сорвалось на скулёж и стихло. Кончик шипастого хвоста с широким хвостовым плавником нервно гулял из стороны в сторону, вздымая краешком перепонки небольшие волны на поверхности воды. «Совсем как собака, не знающая, хочет ли подпустить любимого хозяина к новорожденным щенкам», — вертелось в голове у Ризли. Нёвиллет видимо разрывался между инстинктами и более человеческими эмоциями. Дракон излучал странную ауру, позволившую Ризли буквально чувствовать его настроение, повисшее в воздухе. — Я не буду трогать, Нёви, только посмотрю. Нёвиллет приподнял было верхнюю губу, оголяя частокол зубов, но почувствовав на своей голове руку Ризли, снова затих и спрятал их. Тюремщик сделал несколько шагов по подводному пригорку из камней. Теперь вода доходила ему до колен и он мог сесть возле возлюбленного и внимательнее рассмотреть полузатопленное гнёздышко из чешуйчатого тела и водорослей. Вода внутри светилась с удвоенной яркостью, свечение будто исходило от дракона, и там, где вода сияла до рези на сетчатке, рукам становилось почти что горячо. Чувствуя мягкие поглаживания по затылку, змей заурчал. Ризли не видел любимого всего каких-то четыре дня. Сложная обстановка в тюрьме заставила его снова поселиться на работе. Он был крайне раздражен, не имея возможности присутствовать рядом с Нёвиллетом в такой сложный период, ведь прекрасно знал, что времени оставалось очень мало, хотел обнять его и утешить в тот момент, когда это случится. И не смог. Письмо, криво накарябанное Эльфелет и состоящее всего из нескольких слов, Ризли получил уже спустя сутки после того, как дракон перебрался в грот, а едва получив его, сорвался из крепости, благо, все самые срочные дела уже успели разрешиться. С момента появления в доме двух ещё нерождённых детей, Ризли заходил к Нёвиллету так часто, как только мог. Каждый раз начинался одинаково — с глухого, предупреждающего рычания. Ризли, правда, клал большой и тяжёлый на инстинкты дракона. Он обещал, и сдержит слово, даже если придётся каждый раз задыхаться под водой и зажимать потом рану от зубов на шее. Это — его долг, самая первая ответственность за доверенные судьбой в его руки жизни. Он почти каждый день покидал Меропид раньше положенного и отправлялся навестить свою маленькую семью; сидел в полузатопленной пещере под особняком, наглаживая чешую. Пару раз ему даже удалось прикоснуться к поверхности яиц. Те были не такими ровными, какими казались на первый взгляд. Под пальцами скользили выступы рисунка из чешуек, всего на миллиметр выступающих над поверхностью. Скорлупа на ощупь напоминала жемчуг, да и по цвету, как думал Ризли, глядя на разводы разного оттенка серого, тоже отдавала перламутром. Как жаль, что он не мог видеть этой красоты.***
Звонок в дверь, Ризли встаёт из кресла. Он только что провел около двух часов в гроте Нёвиллета. Ноги беспощадно сводит от долгого пребывание в неудобной позе, но он уже успел размяться и отдохнуть лёжа в ванной настолько, насколько это в принципе было возможно после подобных посиделок и тяжёлого рабочего дня. Теперь Ризли хочет лишь одного — поскорее оказаться в кровати, в обнимку с подушкой, обернутой в рубашку мужа. Может он тоже становится драконом, раз у него настолько обострилось обоняние? Запах, по которому он так скучает, бьётся в нос каждую ночь, заставляя расслабляться, забывать о проблемах и острых приступах одиночества. Осталось немного. Может недельку, может — чуть больше, и он обнимет своего дракона и их новорожденных детей. Сердце трепетало где-то в горле, стоило ему представить, как они с Нёвиллетом лягут все вместе на одну кровать, сделав из своих тел надёжный бастион для малышей, закроют их от всего мира и окутают любовью и бесконечной нежностью. Кто же там будет? Не терпелось узнать, но любая комбинация полов была бы прекрасна. С этими мыслями, слегка улыбаясь под нос, Ризли вышел в прохладу ночи. На пороге перед чугунными прутьями низкой калитки стояла знакомая девушка-тюремщица. На лице у неё было написано беспокойство. Несмотря на поздний час, она облачилась в форму, только берет на макушке смотрел задом наперёд, выдавая поспешные сборы. — Лэм? Что случилось? — Мне передали телеграмму, Ваша светлость, в Меропид бунт. — Неужели наши не справятся? — Ризли нахмурился, забирая из её рук тонкую полоску бумаги с несколькими строками. — Вас просили прибыть, но с артериями земли весь день что-то неладно, придется успеть на последний аквабус, — она беспокойно отбивала каблуком мощёную плиткой дорожку перед калиткой особняка. Ризли вздохнул, накинул куртку и отправился вместе с коллегой к водному вокзалу Кур-де-Фонтейна. Эльфелет в забавной ночной шапочке махала беспалой ручкой на прощание, и Ризли кивнул ей, удаляясь по тропинке вниз, ко входу за высокую городскую стену.Нёвиллет.
Тепло. Спокойно. Дыхание дракона ровное, слегка колышет поверхность воды рядом с мордой. Присутствие пары успокоило, подавило инстинктивную тревожность, а он так давно полноценно не спал. Нет, нельзя. Он уже достаточно дремал сегодня на коленях своего человека. С ним надёжно, а в одиночестве спать нельзя. Но как же хочется. Этот двуногий так вкусно пахнет: рыбой, морозной свежестью, его собственным, драконьим запахом и какими-то цветами… что, кстати, это были за цветы? Никак не вспомнить, и все же просится в нос лёгкий аромат, сладковатый, почти терпкий. Это… лаванда? Откуда бы здесь быть лаванде? Нет, не ею пахнет его человек. Опасность! В груди зарождается рык. Он бы и хотел поднять голову с замшелого камня, да не может. Она настолько тяжёлая, что кажется, даже кусок свинца был бы легче. В уши лезут голоса. Незнакомые, низкие. Один, три, пять… Восемь… Смех. В груди уже не просто низкое ворчание, в нём хриплые гром и злоба, клокочущие, предупреждающие. Если бы не эта слабость в мышцах, он бы уже душил чужаков, осмелившихся ступить на его территорию, под водой и тяжестью собственного веса. Вместе с яростью за грудиной трепещет страх. Он не может пошевелить ни мускулом, но он обязан, должен защитить самое ценное, что у него есть. Лишь эта мысль помогает сфокусировать зрение, сдвинуться через силу на несколько сантиметров, закрывая ощетинившийся головой своих нерожденных детей. Что им нужно? Он так не поймёт. Нужно напрячься, разбудить в себе человека… Нёвиллета… Он же… Сможет понять… Их… Его, применяющего титанические усилия, резко отталкивают, отшвыривают трансформирующуюся голову к стене. Удар о камень. Боль. Не потерять бы сознание. Нёвиллет приподнимается на заново оформившихся человеческих локтях, моргает как в замедленной съемке. В свете факелов видит в руках двоих из восьмерых чужаков своих детей. Нет. Зачем? Протягивает руку, которую позорно отшвыривает. — Чего надо, шлюха? — Не трогай… — Ты не в зале суда, гадёныш. Это тебе больше не понадобится, а ты сам пойдешь с нами. Кое-кто хочет с тобой пообщаться. — Эй, босс, а может, они там живые? — А ты проверь. Внутренности все равно ни к чему. Нам обещали, что мы можем взять скорлупу за оплату. Нёвиллет чувствует, как изнутри у него разверзается пропасть размером с жерло вулкана, едва он видит острое долото, приставленные к перламутровому сокровищу. Он тянется снова, он чувствует, как губы его сами шепчут, путаются, безвольные и слабые: — Умоляю, не трогай. Я не знаю, кто ты, но забери у меня всё, что хочешь… если ты ищешь мести, убей лучше меня, — и поднимается на руках, выставляя обнаженную, беззащитную грудь из последних сил. Взгляд его прикован к молоту в руках одного из мерзавцев, шёпот прерывается рыданиями. — Ты боссу нужен живым, ублюдок, а нам нужны деньги. Валяй, развлекайся, — кивает главный человеку с молотом. Нёвиллет задыхается, тянется к занесенному орудию получеловеческой рукой с перепонкой, а между ними почти два метра расстояния, безнадёжные, чёртовы два метра между жизнью и смертью. Ужас рвёт его на части, но он не может сделать ни единого движения, кажется, потянись он ещё, и всё, он упадёт и больше не встанет. Оглушительный треск. На сердце — шрам, размером с бездну. Шок, тупая боль и безнадёжность. Мелкие осколки, словно радужные слёзы. Позорно вытряхнутое из перламутрового саркофага окровавленное тельце — металлический ржавый шип прошил его насквозь, раздробил его маленький домик на три части. Душевная боль, в миллиарды сильнее физической. Он не может дышать, не может отвести взгляд от плавающего на поверхности воды тела. Ему кажется, что он даже видит последнюю конвульсию своего ребёнка. Он не успевает поднять взгляд, не успевает вымолвить ни слова. И снова свист молота, и снова треск, и снова вода возле грязных сапог убийц окрашивается в алый. У него нет сил. Мир рухнул в одночасье, превращаясь в пепелище. Тело не слушается его, голова пуста, наполнена лишь белизной. Трясёт. Лишь боль в виске и внезапно изменившийся угол обзора говорят о том, что он всё же упал обратно на камни. А взгляд всё не хочет отрываться от двух тёмных комочков. Вот хвостики. Вот ручки. Вот плавники. Тёмные, едва обозначенные пушки на головках. В отца. В Ризли. — Скручивайте этого и пошли. — А мелких, босс? — Хрен с ними, ну скажем, что поторопились. Кто чего нам сделает? Всё равно, нам причитается. Из шока его выводит главарь. Он коленом отшвыривает малышей к стенке, чтобы не мешались собирать драгоценные осколки скорлупы. Как ненужную труху, мешающую разглядеть истинное сокровище. Как мусор. Отшвыривают позорно прочь весь его мир, всё его «до», без надежды на «после». Сердце разбито на осколки, которые не склеить. И всё же он собирает их в кучу, скрепляя слезами и яростью родителя, потерявшего своё дитя; озлобленностью абсолютной, мощной, раскалённой добела. Теперь его сердце — ворох ощетинившихся пиков. Жёсткое, острое, смертоносное. Он более не Нёвиллет, а мир вокруг — более не его родной. Его родной мир во тьме, в боли, под многотонным горем. В холоде. Заключён в одном лишь слове «смерть». И из этой бездны ужаса и отчаяния восстаёт чёрная, дикая, животная ненависть. Снизу на него направлены в панике восемь пар глаз. Кто-то что-то заорал, послышался плеск. Вот только бежать вам некуда.Ризли.
— У меня нет слов, — Ризли с размаху опускает кипу бумаг на стол, — я ради этого херачил сюда из самого Кур-де-Фонтейна? Несколько подчинённых, выстроившихся в шеренгу перед выходом из кабинета начальника тюрьмы, не смотрели на переполненное яростью лицо оного. Ризли выдохнул, стараясь успокоить дыхание и голос. Так дело не пойдёт, нужно прийти в себя. — Я посчитал, что вы достаточно компетентны, чтобы разобраться с этими отбросами. Я ехал сюда с мыслью, что Меропид, как минимум, захвачен изнутри, а здесь выясняется, что это шайка каких-то недомерков устроили погром в столовой. Где ваша выдержка, черти бы вас побрали? Свободны. Служащие покинули кабинет, потупив взоры и нервно шаркая. Ризли упал в кресло и сжал пальцы на висках. Не ситуация, а шутка. Раз уж он всё равно здесь, стоило, наверное, просмотреть некоторые бумаги, касаемые дел недавно поступивших заключённых. И попросить Сиджвин принести чай. Кстати, где она? — Мишель, — на его окрик в чёрном дверном проёме образовалась голова надзирателя, — не можешь позвать Сиджвин? Она уже спит? — Сию секунду, Ваша светлость, — голова исчезла. Ризли пытался безуспешно сосредоточиться на документах уже минут пятнадцать. Макушку болезненно припечатало тяжестью, глаза пекло, их будто нашпиговали чугунными шипами, каждое движение резало глазные яблоки. Неужели у него на фоне всех этих стрессов выработалась мигрень? Может, дело в атмосферном давлении? Наверное, стоит попросить Сиджвин притащить ему таблетки от спазмов. Чёрт, да где же она? Стоит самому сходить поискать. Изнутри него совершенно беспричинно поднимался абстрактный, животный страх. Он отбросил перо и поднялся в тот самый момент, как распахнулась тяжёлая обитая железом дверь. На пороге стоял Мишель, на нём практически висела маленькая бледная мелюзина. Ризли обмер, увидев её исказившуюся от мук мордочку. Он подскочил, почти проехавшись коленями по полу, взял её голову в ладони, поднял на себя, заглядывая в уже закатывающиеся глаза: — Сиджвин, малышка, архонтов ради, что случилось? — Он… он зовёт… Тебя… Девочка осела на холодный ржавый пол и схватилась за голову, воя от боли. Ризли не помня себя рванул по винтовой лестнице наверх. По вискам били огненные волны, ноги тряслись, но страх добавлял ему какой-то нечеловеческой выносливости, позволив не задохнуться даже преодолев пятнадцать лестничных пролётов. Уже на выходе он услышал, как беснуется снаружи озеро и воет ветер, однако порыв шторма едва не сбил его с ног. Ризли каким-то чудом не улетел спиной вниз обратно, на железную лестницу, за секунду до падения умудрившись вцепиться в край люка и содрав себе ногти в мясо. Рывком он оттолкнулся от скользящей железки под ногами и буквально вывалился на камни. Внутреннее озеро Фонтейна, плескавшееся всего в нескольких метрах от входа в подземно-подводную крепость напоминало вход в ад: чёрное, бурлящее, с чудовищными волнами, разбивающимися о побережье так, будто они желали стереть с лица земли всё, до чего могли дотянуться. Небо застилала стена дождя, грозившаяся размазать по земле любое живое существо, что рискнуло высунуться на улицу. Ризли смахнул с лица дождь, почти больно ударивший по щекам, но в текущей ситуации спрятаться от него было нереально. Артерии земли не отвечали, сколько бы он не пытался достучаться до них. Как добраться до города, он не представлял. Единственное, что ему оставалось — это идти пешком, морозя всё вокруг и закрываясь от стихии ледяным щитом, созданным глазом бога. Нет, слишком долго. Это целая вечность, а у него едва ли есть минут десять, перед тем как стихия сотрёт с лица земли если не весь Фонтейн целиком, то всю его надземную часть точно. У него осталась последняя надежда, он поднял голову и заорал в небо что есть мочи: — Фурина! — Да слышу я тебя, слышу, — раздалось в голове около истеричное. Голос девушки срывался, она тоже явно была напугана. — Какого хера происходит? — Да что ты меня спрашиваешь? Я-то откуда знаю? — взвизгнула она на высоких тонах. — Кажется, это ты должен мне сказать! — Мне нужно срочно к Нёвиллету, — он не слышал своего голоса, утонувшего в раскате грома. — Поняла уже, не тупая, — рявкнули у него в голове, — держись! Я тоже скоро буду. Он у себя? — Да, давай! Ризли вцепился в свои плечи, ощущая как сметает его мощный поток гидро энергии архонта. Он старался не думать. Не представлять. Иначе он рисковал сорваться в панику, а этого нельзя было допустить ни за что на свете. Когда тошнотворные всполохи всех оттенков серого перестали мелькать перед глазами, он осел под новым шквалом стихии, едва ли не врываясь в мягкую почву своими многострадальными ногтями. Внезапно давление шторма резко сошло на нет, он поднял голову, наблюдая за хрупкой расфуфыренной фигуркой в синем, стоящей перед ним с широко расставленными руками. Вода стекала по невидимому куполу, который она удерживала перед ними. Ризли не видел её лица. — Где он? — Я попробую его найти, — пролаял Ризли, оборачиваясь к запертым воротам особняка за своей спиной. Не видя ничего вокруг, он ломанулся прямо через забор, влетел в прихожую и резко повернул направо, буквально перепрыгнул лестницу, ведущую в грот под аккомпанемент расколовшего атмосферу грома и собственного ужаса, стучащего в мозгу набатом. Грудь сдавил приторный запах. Ризли уткнулся лицом в изгиб локтя, стараясь не дышать носом. Вокруг — темень, ни зги не видно. Тюремщик выкинул вперёд вторую руку, посылая в длинную кишку пещеры сорвавшегося с пальцев серебряного ледяного волка. Крио зверь невесомо прыгнул по воде, освещая всё вокруг. Ризли показалось, что его сейчас стошнит. В промёрзшей воде он видел тела… нет… то, что от них осталось. Куски плоти, бывшие когда-то частями рук, ног, внутренних органов. Горло сдавил спазм, Ризли сделал несколько бросков вперёд, через тяжёлую, доходящую до пояса воду, в самый конец, где застыл фантомный зверь, и вдруг почувствовал, как сердце его превращается в одно сплошное месиво из боли. Он видел разбитую скорлупу, видел два маленьких изуродованных тела, видел окровавленное орудие убийства. В глазах потемнело. Ризли отшатнулся, едва успев снова зажать нос рукавом. Шок продлился недолго, ровно до того момента, как от двери не послышался истошный вопль Фурины. Начальник тюрьмы не зря занимал свой пост. Ризли скомкал рвущееся наружу горе и отчаяние, смял в маленький, острый клубок и засунул в свои мысли как можно дальше. Он понимал, что это была жуткая осколочная бомба, таймер которой он не может остановить, разрежь он хоть все провода разом. В реальность его возвращал крик архонта и мысль, неоновой вспышкой горевшая во мраке всего этого безумия: «Где Нёвиллет?» Когда он буквально вывалился из дома, Фурина всё ещё стояла там же, где и была ранее. — Он там? — она слегка повернула голову. Лицо её было бледно, выражение ужаса на нём Ризли видел только благодаря свечению крио волка, идущего перед ним. Моральных сил хватило только покачать головой. Губы Фурины дрожали. Проследовав за её взглядом, Ризли снова пришлось подавить поднявшуюся тошноту. Холм вокруг их дома выглядел не многим лучше подземного грота, однако чётко выраженная кровавая полоса из обрывков чьей-то одежды и частей тел давала направление, так нужное им сейчас. — Пошли, — Ризли указал архонту на чернеющий вдали перелесок, скрытый пеленой дождя. Фурина кивнула. Ризли не смог подавить воспоминание, как ни пытался не допустить опасных мыслей в голове. Всего три месяца назад он подходил к этому перелеску практически с этой же стороны и слышал из чащи чарующую музыку рояля. Под умелыми пальцами инструмент пел, вызывая на его лице улыбку, рука сама собой сжимала в кармане выбранное с особой тщательностью помолвочное кольцо. Сейчас в ушах — лишь гром, а впереди — лишь реквием стонущих в шторме деревьев. Он отшвырнул с дороги чью-то оторванную руку, и она с противным хлюпаньем закатилась в канаву возле дорожки из гравия. Фурина впереди вздрогнула, но продолжила идти, перед ней двигался крио фантом Ризли, освещая всё вокруг. Они синхронно замерли. Девушка впереди задрожала, Ризли почувствовал, как дыхание спирает от кома в горле. Он слышал вой и громкий треск. Звук, сравнимый с рёвом боли попавшего в капкан медведя. Снова треск, глухой звук удара. Ризли сорвался с места и рванул в чащу, сдирая ладони в кровь, не обращая внимания на снова хлестнувший его по лицу дождь. Вот страшные звуки уже совсем рядом. Он выкинул вперёд руку, посылая вперёд волка и резко ударил ладонью в землю. От места прикосновения вверх рванул ледяной столб, раскрывшийся над его головой куполом диаметром метров в двадцать, принявший удар ливня и шквалистого ветра. В льдистом посеребрённом свечении над головой он чётко увидел раскинувшуюся перед ним поляну, в миг покрывшуюся белоснежной волной из инея — под ногами захрустели пики травинок, в воздухе закружились снежинки — всё как в замедленной съёмке. Сюрреалистическая снежная сказка. Это была та самая поляна, с шестиугольным павильоном. В который раз за вечер сердце его грозилось остановиться. По не заросшему ельником участку земли метался морской змей. Трава вокруг примята, покрылась уже не одним слоем крови. Здесь куски разбросанных человеческих тел валялись на каждом квадратном сантиметре, а где их не было — были тёмные, уже остывшие кровавые лужи. Дракон вряд ли осознавал, что делает и как двигается. Он изо всех сил врезался в надломленные двадцати, а то и пятидесятисантиметровые в диаметре деревья по краям поляны, ломая их до конца, раскраивая широкие чешуйчатые кольца своего тела в мясо. На ощетинившейся щепками коре на их изломах Ризли чётко видел выдранные с корнем костяные пластинки. На голове Нёвиллета уже не хватало одного из двух сияющих плавников, второй был надломлен и изрезан в лохмотья. Дракон взвыл, отшатнулся от очередной сломанной ели и ринулся на противоположную сторону. Тело его вилось в пугающем танце из напряжённых колец, ног не было, но двигался Нёвиллет по-змеиному, не менее быстро, как если бы имел все четыре конечности. Звук врезавшегося в очередное дерево тела вывел Ризли из ступора. — Нёвиллет! — в который раз за ночь срывал голос Ризли, всё же не решаясь сделать ни шагу вперёд. Дракон не слышал его. Он со всей возможной силой и скоростью рванул и врезался головой в стену павильона. Взревев, снова кинулся, снова удар, снова вой, но боли далеко не физической. Ризли осел на топкую землю, зарываясь пальцами в волосы. Где-то позади него тихонько плакала Фурина. Дождь разбивал ледяной купол, вместе с его осколками падая вниз. Он больше не мог топить в себе выворачивающие наизнанку рыдания. Из трёх раз в своей жизни он молился за сегодняшний вечер уже дважды. И дважды из трёх он обращался не к своему архонту. «Ризли,» — высокий детский голосок, источающий бесконечную печаль, — «это не выход…» «Умоляю… только сейчас,» — Ризли сжал зубы так крепко, что они скрипнули. Катящиеся по лицу слёзы попадали в рот, он задыхался от количества влаги вокруг, тонул в ней, хотел задохнуться, чтобы не чувствовать боли, раздирающей изнутри. Треск прекратился. Ризли вскинул голову, пьяно глядя прямо перед собой, потом, шатаясь, сделал десяток шагов и снова рухнул на колени, поднял и прижал к себе замершее изуродованное тело. Змей исчезал постепенно, мучительно, вместо него на руках тюремщика лежал человек со сбившимися, тусклыми волосами, весь в шрамах и синяках. Ризли прижался к нему плотно, желая поглотить сквозь собственную кожу, спрятать. По чужим щекам катились слёзы, грудь заходилась в беззвучных рыданиях. Взглянув в его потухшие глаза, Ризли заметил в них всполох яркого зелёного света. Цветная вспышка проникла в его чёрно-белый мир всего на долю секунды. Далее веки Нёвиллета закрылись, и он погрузился в глубокий, измученный сон. Где-то над их головами грянул гром. Молния ослепительной вспышкой разрезала небеса, осветив окружившее их место кровавой бойни, но Ризли не смотрел вокруг, только на измученное страданиями лицо Нёвиллета, умоляя, чтобы всё это было лишь страшным сном.