Когда я начал приходить в себя, первое, что отчётливо почувствовал – тупая головная боль с противной пульсацией в висках, словно меня втемяшили в каменную стену с сотню раз.
Глаза открылись, но это не избавило меня от темноты вокруг. Моргнув несколько раз веками, я так и не смог ни черта разглядеть.
Попытка пошевелиться была провальной. Рассеянное сознание, путающиеся мысли, я даже тела своего не чувствовал. Мышцы затекли, конечности онемели. Видимо, меня заковали, лишив возможности двигаться, и я долго пробыл в отключке.
Мозг соображал крайне плохо. Понимание, что и почему со мной произошло, пришло не сразу.
Повороты головы со стороны в сторону принесли ещё большую боль внутри черепной коробки, но с этой болью вернулось ощущение целостности себя.
Едва слышно зазвенели цепи, принося понимание наличия тяжёлых кандалов на руках и ногах, крылья резануло жгучей болью от туго затянутых золотых нитей.
Я чувствовал себя полностью разбитым.
Это было похоже на очередной ночной кошмар, которыми меня любила изводить Всадница. Но я понимал, что это не сон.
Моё глубокое дыхание казалось слишком шумным на фоне тотальной тишины. Стук собственного сердца болью отдавался в висках.
Причина моего заточения всплыла в памяти болезненным воспоминанием. Бессознательное тело Дино с вывернутым в неестественной позе крылом, как сломанная кукла.
Чума не позволила мне долететь до него. Я помнил только оглушающий удар и вязкую темноту, которая до сих пор не выпускала меня из своих объятий.
В больной голове пульсировала лишь одна мысль, единственное, что меня волновало : «Что с Дино?».
Больше я ни о чём не успел подумать. С противным скрипом отворилась дверь, впуская полоску тусклого света и виновницу всех моих последних страданий.
Чума замерла в дверях, окидывая меня нечитаемым взглядом. Жалкая картина. Стоящий на коленях, с прикованными ногами к полу для невозможности подняться, руки в кандалах, подвешенные на цепях, перетянутые золотыми нитями крылья. Разве что пылающий взгляд выбивался из этого ничтожного вида подневольного, униженного раба.
Всадница сделала пару осторожных шагов навстречу и остановилась, словно боясь подойти ближе. Её шаги были непривычно бесшумными, точно она скользила по воздуху, а выражение лица каменным, безэмоциональным. Тихий голос прозвучал обречённо:
– Всё могло бы быть по другому… Но ты не оставил мне выбора.
Уголок её губ дёрнулся в кривой усмешке. Она приблизилась ещё на шаг, заглянув мне в глаза:
– Почему ты такой глупый, Люцифер? Заставляешь меня причинять тебе боль…
– Что ты сделала с Дино? – мой голос хрипел из-за долгого молчания и до боли пересохшего горла.
Всё, что можно было сделать в моём незавидном положении – прожигать её взглядом, полным ярости, ненависти и отчаяния. Я выдал свои чувства сполна, рванувшись к ангелу на стадионе, и сейчас уже было нечего терять. Она всё поняла.
Чума дёрнулась, как от удара хлыстом, отвернулась, скривившись от недовольства. Процедила сквозь зубы, глядя куда-то в сторону:
– Дино… Я знала, что это будет первое, о чём ты меня спросишь.
– Что ты с ним сделала?!
Она посмотрела мне в глаза с вызывающей насмешкой. Каждое слово резало сердце хуже заточенного лезвия. Её целью явно было причинить мне боль, заставить страдать.
– Я долго над ним издевалась, мучила его. Всё ждала, что он предаст тебя под пытками, а он даже не молил о пощаде.
Я подался к ней навстречу, сам не понимая, как моё онемевшее тело пришло в движение. Цепи зазвенели металлическим звоном, золотые нити впились в крылья раскалённым железом.
– Тварь! Я убью тебя!
– Это вряд ли.
Она стояла близко, но дотянуться до неё было невозможно. Меня била лютая агония. И будь на мне обычные кандалы, я бы сорвал их к чертям собачим, но этот особый сплав сдерживал силу, и каждым рывком я только ранил себя всё больше. С изувеченных запястий кровь стекала по рукам, перетянутые крылья кровоточили, а ещё больше истекало кровью сердце, загнанной птицей бьющееся о рёбра.
Чума смотрела на меня с непроницаемой маской на лице. Но когда заговорила, в её голосе была скрытая печаль:
– Знаешь, о чём я жалею? Что не убила твоего ангела в самом начале, и не стёрла тебе память о нём… Тогда бы всё сложилось иначе, с лучшим исходом для нас обоих… А теперь я не представляю, что мне с тобой делать.
Она резко развернулась, и быстро зашагала к выходу. Тяжёлая дверь захлопнулась, возвращая меня в темноту.
Я кричал, сразу беззвучно, а потом надрывно, срывая связки, зная, что меня никто не услышит. Горячие слёзы бесконтрольно катились по щекам, когда я представлял, что довелось пережить Дино перед… нет, не смертью. Нет, нет, нет…
Она же не сказала, что убила его. Не сказала, чтобы я сходил с ума от неведения, теша себя жалкими надеждами.
Было больно. Так невыносимо больно, словно внутренности выпотрошили, растоптали, присыпали солью и засунули обратно. Только по ощущениям, это сделали с душой. Так она болит? Убивающей, несравнимой ни с какой физической болью…
Я не знал, сколько времени прошло после идиотского турнира. Не знал даже, где она меня держит. Понимал, что в Ад она бы не стала меня тащить, а в академии я не помнил таких помещений. Там было сыро, темно и холодно. Кромешная темнота, без малейших проблесков света не позволяла отследить смену дня и ночи. Кандалы, сдерживающие силу – редкостная дрянь, они высасывают жизненную силу, ослабевая тело. Прикованные к полу лодыжки не позволяли подняться, руки затекли настолько, что совсем не чувствовались. От отсутствия движения и невозможности регулировать температуру тела меня бил озноб.
На фоне душевных терзаний жажда и голод стали лишь фоном, который я игнорировал, хоть желудок давно прилип к спине, а в горле пересохло до боли.
Течение времени не ощущалось. Может прошло пару дней, а может неделя.
Организм отключался против моей воли, видя единственную возможность восстановления толи во сне, толи в потери сознания.
Проваливаясь в невесомую темноту, на грани сознания, пересохшие губы шептали, как молитву: «Пожалуйста, будь жив, мой свет»…
Сознание возвращалось медленно, словно меня вырвали из глубокого сна. Я не чувствовал себя подвешенным на цепях, а опирался на что-то мягкое.
Чьи-то пальцы знакомыми движениями перебирали волосы, нежно коснулись щеки, и на секунду замерли у основания шеи, чтобы снова повторить эту тихую, молчаливую ласку. Тёплые, родные руки. Свежий запах петрикора на вдохе. Любимые губы, оставляющие невесомые поцелуи на лбу.
Все тревоги растворялись, оставляя только ощущение безопасности и покоя, с каждым новым вдохом, с каждым касанием его сильных, но неизменно нежных ко мне, рук.
Это сон…самый прекрасный сон за последнее время. И я ни за что на свете не проснусь, лишь бы только это длилось вечно, лишь бы чувствовать его рядом.
– Люцифер, родной мой, – даже имя моё звучало из его уст с особой нежностью и любовью. – Приходи в себя, ну же.
Его голос, взволнованный и такой реальный. Словно он и вправду здесь, держит меня на своих руках. Дрожащие веки открылись в страхе, что желанное видение сейчас исчезнет.
Моя голова лежала на ногах Дино. Наши глаза встретились, воздух из лёгких вмиг выбился, а сердце зашлось в бешенном ритме. Потрескавшиеся губы беззвучно зашевелились:
– Дино…
– Ну наконец-то. Нам нужно идти, Люци. Орден здесь, началась битва.
Он ещё что-то говорил, но я не слышал, всё ещё не веря своему счастью, кинувшись в ответные объятия, и сжимая его в своих руках, так крепко, на столько хватало сил, боясь, что если отпущу, он растворится как призрачный мираж.
– Я чуть умом не тронулся, пока тебя нашёл, – дрожащий шёпот в висок, горячие губы оставляющие трепетные поцелуи на моей коже.
– Ты жив… Я так боялся, что она…
– Всё в порядке…
– Что она делала с тобой? Издевалась? Пытала?
Он посмотрел на меня как-то испуганно, покачав головой:
– Нет. Только искала что-то в сознании, а когда не находила, злилась.
– Твои воспоминания…
Его руки невесомо обхватили моё лицо, светлая лазурь любимых глаз плескалась спокойными волнами:
– Я помню
тебя, это самое главное. Остальное неважно.
Я всё ещё думал, что брежу. Присутствие Дино казалось иллюзией, поражая сюрреалистичностью и ареальностью происходящего. Неужели Чума не тронула его? Неужели она не такое зло…
На задворках сознания всплыло воспоминание, едва уловимое, мутным образом вырисовываясь в памяти.
Видимо, меня держали взаперти достаточно долго, без воды, еды, отдыха и малейшей возможности восстановить силы. Я был в полусне-полусознании, когда тихо скрипнула дверь. Темнота не рассеялась, но я знал кто явился ко мне.
Она подошла, и без промедления, словно боясь передумать, сняла оковы.
От полного обессиления моё тело мешком повалилось на пол. Крылья почувствовали долгожданную свободу, и облегченно расправились за спиной, вольные от золотых нитей. Прохладные пальцы едва ощутимо коснулись щеки, руки приподняли голову, губы почувствовали влагу. Она осторожно поила меня, давая утолить мучившую жажду.
Чудовище, пришедшее на помощь, проявившее заботу…
Я помню тихий шёпот, прежде чем она ушла, а я неосознанно провалился в беспамятство.
– Прости меня… прости, что наказываю тебя за собственную слабость… Я отпущу тебя… Отпущу, потому что я не такое зло, каким ты меня считаешь…
И кто из нас сдался, Госпожа? Ты, или я?
Мы с Дино прошли по тёмным коридорам, поднялись по ступенькам, и вышли из подземелья башни, в котором не приходилось бывать доселе.
Академия была в огне. Орден Сопротивления, долго копивший свои силы, решился на вторжение в логово Всадников. Безумная, отчаянная затея.
Здесь были все знакомые лица: Винчесто, Элиза, Эрагон, конечно же Ребекка Уокер. Смелые и решительные, они бросали вызов судьбе, затеяв эту битву.
Геральд с Мисселиной выводили учеников из рушащегося на глазах здания. Дино храбро порывался на помощь, но я его остановил. Нам нужно было бежать, пока был шанс, пока
она позволяла.
Мысли лихорадочно метались в голове. Если я уйду, то погублю мать, а если останусь…
– Люци, ты чего? – Дино встряхнул меня, когда я на несколько минут завис, потупившись в одну точку. – Нам нужно спешить, пока…
– Нет…
тебе нужно спешить. Уходи, Дино. Уходи, пока есть возможность.
Лазурные глаза округлились в удивлении, смешанным с беспокойство и испугом.
– Нет. Ты идёшь со мной...
– У неё моя мать…
– Люцифер…
– Я не могу её бросить на растерзание. Я себе этого никогда не прощу, и ты это прекрасно знаешь.
Он понимал меня, как никто другой. И я знал, что поймёт и в этот раз, хоть и боялся идти на неоправданный риск:
– Это безумие. Думаешь, спасёшь её своим самопожертвованием?
– Я попытаюсь.
– Ты с ума сошёл…
Прогремел взрыв, напоминая о том, что мы на поле боя. Не было времени на пререкания. Я притянул своего ангела в объятия, крепко прижимая к себе.
Заговорил мягким, умоляющим тоном:
– Дино, я люблю тебя больше жизни. Поэтому, прошу, беги отсюда. Я не смогу тебя здесь защитить.
– Либо ты уходишь со мной, либо мы остаёмся.
Снова что-то взорвалось неподалёку, заставляя нас пригнуться, инстинктивно прикрываясь крыльями. Кто-то, резко спикировав, приземлился рядом. Мими была на нервах, выглядела испуганной. Крепко прижимала к себе маленький свёрток, из которого доносился детский плач.
– Почему вы ещё здесь? Нам нужно лететь…
– Мими, откуда у тебя ребёнок?
– Из башни. Долгая история, расскажу по пути…Вы летите, или нет?
Я шагнул вплотную к Дино, обхватил ладонями его лицо:
– Ради всего, что между нами было, есть и будет, улетай.
– Нет… – он прижал меня к себя мёртвой хваткой, отказываясь отпускать.
– Береги себя, и всегда помни, что я тебя люблю.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Люци.
Я коротко кивнул, слабо улыбнувшись, и потянулся к его губам.
Быстрый, торопливый поцелуй, пропитанный горечью разлуки и бесконечной любовью. Я видел, как тяжело давалось Дино это решение, но мы оба понимали, что оставаясь здесь, он обречёт себя на верную смерть.
Мы расставались со слезами на глазах, не зная, увидимся ли снова.
Расправив крылья, я бросился в самое пекло, лавируя между силовыми вспышками. Битва была в самом разгаре.
Чума, приняв вторую ипостась, стояла в стороне, и лишь удовлетворённо наблюдала, как её марионетки уничтожают нападавших.
Она не была похожа на дьяволицу в истинном облике, это было существо совсем иного уровня. Её тело багрового цвета будто не имело кожи, но не выглядело отталкивающе, сохраняя изящный стан и гордую осанку.
Этот облик не лишил её красоты, хоть и выглядел жутковато, но от того ещё более завораживающе.
Длинные пепельные волосы преобразовались в аккуратные витиеватые рога причудливой формы, а черты лица остались по-прежнему миловидными.
Она выглядела ещё более уверенной в себе. Её аура источала немыслимую силу, ужасая своей мощью.
Всадница заметила меня издалека. В алом взгляде мелькнуло удивление, тут же скрытое за напускным безразличием.
Когда я приземлился подле неё, она взмахнула рукой, и пространство вокруг нас схлопнулось, образовав защитный купол. Мы стали невидимы и недостижимы.
Она шагнула ко мне, с нескрываемой довольной улыбкой.
– Значит, ты решил остаться. По правде сказать, я удивлена, что ты выбрал мать.
– У нас уговор.
– Я помню. И держу своё слово.
– Разве ты отпустила бы меня так просто?
– Я дала тебе возможность уйти, дважды. Затеяв чёртов турнир, и освободив тебя в темнице. Но я рада, что ты остался… – она замерла, словно прислушиваясь к чему-то. Потянулась ко мне в желании взять за руку, но осеклась, и махнула рукой в воздухе, снося наш защитный купол.
Кивнула в сторону, указывая следовать за ней:
– Пойдём, посмотрим на кое-что интересное.
Я не видел всей битвы, но уверен, всё до этого было ничто, по сравнению с моментом кульминации.
Возможно ли убить Всадника? Этот вопрос читался в глазах каждого, кто видел меч, уткнувшийся острием в его грудь.
Их взгляды сомкнулись, ведя немой диалог.
До смешного неравные соперники. Война, второй Всадник Апокалипсиса и бывшая непризнанная, когда-то человек, ныне порабощенная демоница Вики Уокер.
– Какого чёрта ты медлишь, Вики? – Ребекку рвало на части в нетерпении. По всей видимости, убийство Всадника было главной задачей затеянной битвы.
– Прости меня, – голос Уокер дрогнул, как и рука, сжимающая рукоять меча. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, глаза полыхнули, и остриё металла одним движением вошло в тело Войны, пронзая его сердце.
Глаза Всадника чуть расширились в удивлении, губы дрогнули в улыбке, навечно замершей на окаменелом лице.
Сколько времени достаточно, чтобы полюбить? Сколько взглядов, разговоров, касаний хватило Всаднику, никогда не знавшему любви? И была ли это любовь?
Искаженной формы этого высокого чувства оказалось достаточно, чтобы убить. Очень просто, и от того сложно в своей простоте.
Чума облегчённо выдохнула, глядя на бездыханное тело брата с победной улыбкой. Состоявшее из хаоса, оно рассыпалось в прах через долю секунды.
– А ты не промах, птенчик. Даже без силы убила Всадника, – в звонком голосе восторг смешался с иронией. По сути это она убила брата чужими руками, не запятнав себя его кровью.
– Он был твоим братом. Тебе всё равно? – Уокер трясло, но голос был ровным.
Взгляд Чумы стал задумчивым, будто она пыталась понять, какие чувства испытывает от гибели брата.
– Не всё по своей сути есть тем, чем называется. И мне не всё равно. Я счастлива, что его больше нет.
Она взяла в руки меч, провела кончиками пальцев по острию, на котором осталась чёрная кровь Войны, прикрыла глаза. Лезвие порезало кожу, но она не обратила на это внимание.
– Прощай…
Тихий шёпот Всадницы сменился криком ворона над головой. Птица, как по команде, выпустила из лап кинжал прямо в руки своего хозяина – Эрагона. Он в долю секунды оказался возле Чумы. Стоило ей обернуться, и Эрагон вонзил лезвие клинка в её живот.
Ребекка схватила дочь за руку, и они взмыли в небо.
На мгновение показалось, что Ордену удалось уничтожить обоих Всадников. Но призрачная надежда развеялась с сумасшедшим хохотом Чумы, прокатившимся пугающим эхом в замершей тишине. Она вытащила кинжал со своего тела, и брезгливо отбросила в сторону. Рана на животе тут же затянулась.
– А со мной не всё так просто, птенчик! – её голос прозвучал насмешливо вдогонку удаляющемуся Ордену.
Мальбонте ринулся в желании догнать Уокер, но Чума его остановила.
– Не стоит. Пусть летят. Почувствовав свободу перед смертью, умирать куда больнее… Я вдоволь напьюсь их отчаянием.
Спустя два месяца
После смерти Войны Чума вновь чувствовала себя полноправной, единственной хозяйкой. Она вжилась в роль Госпожи, держа власть в своих руках.
Конечно, ей было известно, что я состою в Ордене, но она тактично не задавала вопросов. Упорно делала вид, что ей всё равно, пока я выполняю её приказы.
Попытки провального флирта прекратились. Она не заставляла находиться рядом, сопровождать её или коротать вместе вечера за бокалом глифта.
Не позволяла себе прежних вольностей в виде многозначительных взглядов или наглых прикосновений. А кокетливая улыбка на её лице всё чаще стала походить на непроницаемую маску, излучающую чуждое ей спокойствие и некую надменность.
Она изменилась. Вспыльчивость и импульсивность сменилась отстранённостью, холодом, и всё чаще безразличием.
Разговоры только по делу, чёткие, короткие приказы и сухое исправление об их выполнении.
Дни моего существования в стенах академии были однотипными, сливающимися в серое, затянутое безвременье.
Как-то раз после очередного визита в Ад я пришёл к ней с отчётом. Был поздний вечер, и в кабинете Чумы не оказалось.
Проклиная всё на свете, я направился в её покои. В полумраке роскошного интерьера царил неизменный запах цветов.
Дверь в комнату была приоткрыта, скорее намеренно, чем по неосторожности.
По крайней мере я принял это за уловку, за очередную её бесполезную попытку подпустить меня запретно близко с невозможностью обратного пути.
Но понял, что ошибся, когда сквозь узкий просвет увидел Всадницу. Она стояла за спиной Киры, сплетая её длинные волосы в косу. Тонкие пальцы аккуратно перебирали пряди.
– Готово, – я не видел лица Чумы, но по голосу было понятно, что она улыбается.
Кира обернулась с благодарной улыбкой:
– Спасибо, – и заключила её в объятия.
– Моя красавица, – притянув девчонку к себе, Чума оставила поцелуй на её волосах.
Не размыкая объятий, тихо проговорила:
– Времени всё меньше. Я чувствую, что скоро придут мои братья.
Юная метиска прижалась к ней ещё сильнее, испуганно прошептав:
– Они были к тебе так же жестоки, как и Война?
Неровно выдохнув, Чума едва заметно вздрогнула:
– Даже больше. Но их жестокость была в другом. Поразительно, что душевная боль порой невыносимее, чем физическая.
– Я не хочу, чтобы тебе было больно.
– Не будет, если ты останешься со мной.
Кира подняла на неё взгляд, и уверенно произнесла:
– Я останусь. С тобой.
– Ты единственная не считаешь меня злом.
Взгляд больших детских глаз обрёл глубокую осознанность:
– Зло не умеет любить. А ты умеешь.
– Только любовь моя никому не нужна, – тихий голос дрогнул, и казалось, что по её лицу покатилась слеза.
– Кроме меня.
– Кроме тебя, моя золотая девочка.
Приоткрытая дверь захлопнулась прямо перед моим носом, словно от сквозняка, хоть потока ветра совсем не было.
Это был знак уходить.
Она чувствовала меня, даже когда я скрывал энергию. Стало не по себе от нахождения здесь.
На подкорке сознания бушевала какая-то странная смешанная эмоция от внезапно услышанных откровений.
Сколько раз я был свидетелем её слабости, её поразительной способности проявлять чувства. Как искусно она прятала свою израненную, уязвимую душу за безумными масками жестокости, озлобленности на весь мир.
В её желании быть повелительницей крылось желание добиться признания и преданности.
Хоть как-то, хоть принудительно, хоть через силу, она стремилась к принятию. Ей хотелось, чтобы её любили.
Каковой была её жизнь в родном мире? Сколько боли ей причинили? Что такого ей пришлось пережить, чтобы порой балансировать на грани безумия?
Что если ей противна собственная суть? Она ведь не выбирала, какой рождаться. Её создали с определённой целью для выполнения предназначенной миссии, не спросив о том, хочет ли этого она.
Я злился на себя за собственные мысли.
Ну, давай, придурок, ещё пожалей её.
Что бы там не творилось в душе Всадницы, это не отменяет того факта, что она разрушила сотни жизней, исковеркав мою собственную, даже если ей пришлось это сделать не по своему желанию.
Уже перевалило за полночь, а сомкнуть глаза так и не выходило. Бездумное вглядывание в темноту комнаты не навеивало сон.
Я щёлкнул пальцами, вызывая огонь и поднося ко рту найденную наощупь сигару. Глубокая затяжка наполнила лёгкие тёрпким дымом. Медленный выдох, затем вдох с новой порцией крепкого вкуса табака.
Дверь бесшумно открылась. В спокойной темноте неожиданно обрисовалась знакомая фигура. Он шагал совсем беззвучно, направляясь ко мне.
– Я делаю это только ради Дино. Он там с ума сходит, хоть я и уверял его, что с тобой всё в порядке, – тихий голос Фенцио прозвучал словно в оправдание собственных действий. И оправдывался он скорее перед собой, чем передо мной. В протянутой руке был аккуратно сложенный конверт. – Ответ передашь через меня.
Он развернулся, и исчез так же быстро, как и появился.
В гладкой бумаге ощущалась родная энергия, точно Дино вложил туда частичку себя. Раскрыв конверт, я нашёл письмо и пуховое перо с ангельского крыла, невесомо опустившееся на мою ладонь. Белоснежное, шелковистое, хранящее его неповторимый запах.
– Ненормальный…
Вдохнув любимый петрикор, невольно вспомнил, как часто мы писали друг другу письма, когда были завалены делами по горло, и встретиться просто не было возможности. Сердце всегда пропускало удар, когда мой канцеляр сообщал, что мне письмо из Цитадели.
Я бережно хранил все его письма, по ночам доставал из тайника, и по несколько раз перечитывал. Выведенные чернилами слова звучали в голове его мягким голосом, особенно чувственно произносящим святое «люблю».
Стараясь унять подступающую дрожь в пальцах, я развернул письмо, в тусклом свете свечи вглядываясь в красивый ровный почерк, чуть размашистый от волнения:
« Любимый мой, каждый день без тебя сродни пытке. Нет такой минуты ни днём, ни ночью чтобы я не думал о тебе.
Сердце рвётся на части с пониманием, какой опасности ты себя подвергаешь.
Я сгораю в огне ревности, представляя, как она смотрит на тебя, касается, душит своим присутствием.
Люцифер, родной мой, я приму любое твоё решение, но молю тебя – беги к нам, перестань так глупо рисковать собой.
Отец поможет, в знак своего искупления передо мной.
Здесь мы будем в безопасности, а главное – вместе.
Я очень тебя жду. Люблю безмерно.
Навеки твой Д. »
Бумага рассыпалась пеплом в моих руках, как всегда было с посланиями от Ордена.
Маленькое перо, зажатое между пальцев, излучало тепло, даруя иллюзию его присутствия рядом.
– Прости меня, мой свет…
Водоворот мыслей не складывался в звучные слова. Я что-то выводил на бумаге, рвал её на части, сжигал в огне, пока бушующие внутри эмоции не вылились в нечто более-менее связное.
« Дино, радость моя единственная.
Сколько боли я тебе причиняю… недостойный твоей чистой любви.
Сердце рвётся к тебе ежедневно, пока я склоняю голову перед проклятой Всадницей, скрипя зубами выполняя её безумные приказы.
Единственное утешение нахожу в мысли, что ты в относительной безопасности.
Знаю, что ты никогда не станешь, но всё равно, прошу, не осуждай меня за стремление сохранить жизнь матери.
Береги себя, мой свет, не беспокойся обо мне. Помни, что я всегда рядом, сердцем, мыслями, душой. И я обещаю беречь себя во имя нашей любви, во имя нас.
Бесконечно люблю. Скучаю очень. Целую нежно и обнимаю крепко.
Всецело твой Л.»
Ответное письмо сложилось в запечатанный конверт с моим пером в придачу.
Никогда не думал, что исписанный родной рукой клочок бумаги может так греть душу.
Его светлый образ, отпечатанный на самом сердце, ни на миг не покидал моего сознания. Как путеводный маяк, направлял, не давая потеряться во тьме.
Долгожданный сон незаметно сморил меня прямо за письменным столом. Свеча давно погасла, а ладонь так и не раскрылась с крепко зажатым сомкнутыми пальцами ангельским пером.
