Fata Morgana

      Если бы третьего Всадника Апокалипсиса можно было охарактеризовать одним словом, это было бы безразличие. Голод. Абсолютно равнодушный ко всему вокруг, равнодушный к Чуме, и, казалось, даже к своему призванию, к своей роли в грядущем конце света.       Отчуждённый и апатический, он выглядел холодным снаружи и давно мёртвым изнутри. Так выглядят ангелы и демоны на склоне своих лет, измученные вечным существованием.       Находиться рядом с ним на близком расстоянии было невозможно, если конечно не хочешь моментально лишиться сил. Его влияние было колоссальным, он таил в себе силу истощения, и одного присутствия Всадника в стенах Академии хватало, чтобы ощутить неконтролируемую слабость.       Даже Чума едва выносила его общество. Их общение было нечастым и вынужденным. После недолгих встреч с братом Всадница выглядела подавленной и обозлённой.       Казалось, ему было плевать на весь мир, а она не могла смириться со своей незначимостью и презирала его за беспечность.       Голод не кичился могуществом и не получал никакого удовольствия от демонстрации собственной силы, будто превосходство это ему осточертело. Во всех мирах не было ничего, что нашло бы в нём отклик. И за это Чума ненавидела его ещё больше.       С приходом очередного Всадника напряжение набирало обороты. Мы чувствовали себя уязвимими. Бессилие, подпитанное страхом, загоняло в угол отчаяния всё больше и прочнее.       Чума прислала за мной с самого утра. У порога её кабинета я столкнулся с Мальбонте. Окинув нечитаемым взглядом, он пропустил меня вперёд. Тенью зашёл следом и замер у самой двери.       Всадница вальяжно раскинулась в кресле, постукивая острыми ногтями по подлокотникам. Задумчивость в красных глазах сменилась натянутой улыбкой, когда она перевела на нас взгляд.       Приняв более сдержанную позу, заговорила, обращаясь ко мне:       – Люцифер, сегодня ты отправишься на землю, – выдержала паузу, и, отвечая на мой немой вопрос, продолжила, – один из горнов в мире людей, твоё задание – доставить его мне.       Согласно легенде, после открытия печатей, Всадникам нужно будет протрубить в семь горнов. Так они призовут Матерь Жизни.       На данный момент у Ордена было два горна, как козырь в рукаве, и вместе с тем весомая причина для гонения. Мы не знали, сколькими горнами владеют Всадники, так же как и не имели понятия, где искать остальные.       И кому бы, как не мне, досталось задание с подвохом…       Чума поднялась, сделала несколько грациозных шагов, и остановилась прямо передо мной, снова решив подразнить своей близостью.       Медленно втянула воздух, вкушая мой запах. Потянулась руками к плечам, но не позволила себе прикосновения. Тонкие пальцы замерли в нескольких миллиметрах, и опустились, превозмогая желание коснуться, когда её глаза встретились с моими. Она смотрела открыто, без тени смущения, без вызова, без приказа. На пухлых губах замерла улыбка, пока красный взгляд скользил по моему лицу. От колких глаз к сомкнутым губам, и обратно. Она словно искала ответ на терзающий душу вопрос. Искала отчаянно, но не находила.       – Я знаю, что ты справишься, – тихий голос прозвучал будто в обещание самой себе.       Было видно, каких усилий ей стоило отстраниться, но она опустила глаза, и шагнула назад. Сказала так же тихо и непривычно спокойно:       – Иди, Люцифер. Мне нужно кое-что обсудить с Мальбонте.       Водоворот выбросил меня на странной территории. Мир людей потерпел изменения, но, не смотря на происходящие катаклизмы, смертные пытались выжить. В прочем, как и мы.       Полуразрушенное здание было некогда каким-то промышленным предприятием, а теперь превратилось в военную базу. Люди в камуфляже и с автоматами сновали туда-сюда.       В отворившиеся с противным скрипом ворота заехала машина, и пока несколько человек были заняты осмотром содержимого багажника, я смог незаметно проникнуть в здание.       Сканирование пространства позволило определить знакомые энергии. Орден пришёл за горном вместе со мной, как я и предполагал.       Забирать добычу у них из-под носа я не планировал, но пока не представлял, как буду выкручиваться перед Всадницей.       За приоткрытой дверью послышались голоса. Приближаясь бесшумными шагами, я узнал женский голос. Ну кто бы здесь был, как не Уокер? Лишение силы не лишило её уникальной способности находиться в гуще проблем, попутно их создавая.       Разговор шёл на повышенных тонах, судя по всему с главарем этой странной группировки людей.       – Зачем вы убиваете нас? Что вы такое? Отвечай!       Раздался внезапный, почти оглушающий звук, похожий на рёв заводящегося мотора.       – Только попробуй, урод! Я лично поразвлекусь с тобой в адской пыточной! И, поверь, не остановлюсь, когда ты будешь молить меня о пощаде, – кричащие угрозы Мими сопровождались нецензурной бранью Ади.       Заглянув вовнутрь, сомнений не было, что явился я вовремя. Ади и Мими сидели на полу, связанные золотыми нитями.       Уокер же удерживал рослый здоровяк, приставив к виску какое-то странное оружие, заряженное до боли знакомым на вид веществом. Второй, тот, что был за главного, приближал к её лицу заведённый механизм, который люди называют, кажется, бензопилой.       – Не хочешь по хорошему, будет по плохому. Держи её крепче, Эрик. Подпортим этой богине красивое личико.       Напуганная Уокер завизжала и зажмурилась. Мими и Ади не сразу поняли, что произошло, когда «командир» завалился на пол с прожженной в груди дырой, а Эрик сполз по стене, оставив после себя мокрый кровавый след.       – Люцифер… – Мими прошептала моё имя с такой радостью, словно я восстал из мёртвых.       – Люцифер?.. Что ты здесь делаешь? – Уокер открыла глаза в удивлении и неподдельном шоке.       – Вероятно, то же, что и ты, – она смерила меня почти презрительным взглядом, понимая, что пришёл я по приказу Всадницы, но мне было плевать, что она там себе думала, – и чем быстрее ты заберёшь горн и свалишь отсюда, тем будет лучше для нас обоих.       – Даже не думай, – голос Мальбонте, прозвучавший за спиной был обращён ко мне, а взгляд намертво прикован к Уокер. – Чума убьет тебя, если ты вернёшься с пустыми руками.       – Нет, она убьёт тебя, если ты это допустишь.       – Ошибаешься. Меня она не тронет, по крайней мере пока.       Уокер шагнула к нему, словно в желании что-то сказать, но не успела.       Потянуло морозным холодом, по телу прошла неприятная дрожь. Мы с Мальбонте успели только переглянуться, прежде чем силы начали покидать нас.       Голод вошёл не спеша, скучающе обвёл взглядом помещение, остановив взгляд на Уокер. Затянулся тлеющей между пальцами сигаретой, и медленно выпустил облако дыма, придавая ему форму черепа. Задумчиво протянул:       – Интересно…       И только сейчас я осознал, что было не так. Уокер стояла прямо перед ним, как ни в чём не бывало. Она выглядела недоуменной, точно сама не понимала, почему сила Всадника на неё не подействовала. Не понимал это и Голод, с загадочной улыбкой рассматривавший её.       – Вики, уходи, – Мальбонте произнёс это одними губами, но она услышала.       Всадник стоял на месте, не преграждая ей путь. Только изучал взглядом бывшую смертную как диковинную зверушку.       Бросив на Мальбонте неожиданно тёплый прощальный взгляд, Уокер активировала камень, подошла к Мими и Ади. Не знаю, откуда у неё было столько сил, но она буквально втолкнула их в открывшийся портал и скрылась следом.       Голод сделал пару неспешных затяжек.       Впервые на его лице проявились эмоции, а в пустых глазах заиграла жизнь.       Громкий стук каблуков явил недовольную Всадницу.       – Зачем ты сюда пришёл?.. Ты всё испортил! – её рычащий голос никак на него не подействовал.       Он даже не окинул её взглядом:       – Я так не думаю.       Чума подошла ближе, раздражёно смахивая клубящийся дым от сигареты:       – Что за дрянь ты куришь?       – Единственное, что мне понравилось среди изобретений смертных, – он ответил бесцветно, но в следующий момент голос его окрасился загорающимся интересом, – здесь была одна бессмертная… Я хочу её себе.       Мальбонте был обессиленным, но только слепой бы не заметил, как заволоклись тьмой его глаза при этой фразе Всадника.       – Понравилась? – Чума игриво улыбнулась, забыв о бушующем минутой ранее недовольстве.       Голод лишь ухмыльнулся, ещё раз медленно повторив:       – Я хочу её себе…

Спустя несколько дней

      Не было ничего удивительного в том, что Чума решила устроить очередной бал. Ей понравились подобные развлечения.       В этот раз был объявлен маскарад. Не известно, где Всадница черпала идеи для организации праздников, но её полёту фантазии стоило отдать должное.       Бальный зал сиял блестящим золотом. Маскарадные костюмы поражали воображение роскошью и разнообразием.       Казалось, все были рады затеряться в шумной, наигранно ликующей толпе, подчиняясь желанию стать кем-то другим, выдуманным персонажем феерического действия, которое нелепо разыгрывалось на пороге конца света.       Чума явилась в сопровождении Мальбонте. На его фоне она выглядела ещё более миниатюрной, стройной и изящной. Чёрный был определённо её цветом, благородно отличающий тонкую красоту форм, подчёркивающий изысканность каждого движения.       Она приковывала к себе восхищённые взгляды, лёгкая и грациозная, прекрасное украшение вечера. Но все знали, какой жестокой и безжалостной может быть эта неземная красота.       Её боялись до дрожи в теле, пока она приветливо улыбалась, пряча глаза за позолоченной маской.       Торжественно поднимались бокалы за найденный горн, велись бессмысленные разговоры обо всём и ни о чём, лишь бы заполнить разверзшуюся бездну внутри.       Все здесь были призраками, воспевающими свою скорую кончину.       Пропитавший воздух страх, выливался в немое отчаяние, проявляющееся в каждом неровном вздохе, в испуганных взглядах, в каждом нервном па очередного вальса.       Всё изменилось в момент, когда я почувствовал на себе знакомый взгляд, изученный за годы. Меня обдало жаром, и тут же бросило в холод.       Исчезло всё вокруг: лишнее чужое присутствие кого-то рядом, посторонние запахи и звуки. Весь мир сузился до осязаемого взгляда лазурных глаз.       Первая мысль, что я просто свихнулся. Он необходим мне настолько, что уже мерещится. Но иллюзия становится реальной, когда по одним лишь глазам на скрытом маской лице я узнаю Дино.       Единственное, что осталось узнаваемым в незнакомом облике. С ним постарались на славу. Чарами можно изменить внешность, вплоть до цвета крыльев, и только глаза – зеркала души – всегда остаются неизменными.       Захлестнувшая с головой радость через минуту сменяется щемящим волнением, невольно перетекающим в страх. Страх за него.       Одним взглядом я молю его уходить.       Всадница стоит спиной, и у него есть пара минут, чтобы прочитать кричащую просьбу в моих глазах, и покинуть зал.       Музыка звучит всё громче, и я мысленно благодарю Мальбонте за то, что он тянет Чуму на танцпол. Она довольна, смеётся весело. Красные глаза уже затуманены. И когда он успел её так споить? Но, главное, она отвлечена.       И я рискую. Стараясь затеряться между танцующих пар, незаметно приближаюсь к выходу. Мальбонте, словно специально, кружит Всадницу быстрее, при этом умудряется заговаривать так, что выглядит она искренне увлечённой.       Я выскальзываю с бального зала в пустой коридор. Почти бегом миную пару десятков метров. Не чувствую энергии Дино, и во второй раз допускаю мысль о своём не вполне здоровом рассудке.       Сердце заполошно колотится о рёбра, и пропускает удар, когда из-за массивной колонны я вижу белые крылья. Отгоняю закрадывающуюся мысль, что это может быть ловушка.       Злюсь на него за неосмотрительность, но понимаю, что он ждал меня, поэтому себя выдал. На негнущихся ногах делаю шаги навстречу. Мне хочется отчитать его за безрассудство, но я забываю все слова, когда наши глаза сцепляются взглядом.       Мы молчим, не позволяем себе коснуться друг друга, всё ещё принимая любимый образ за мираж. И только в глазах напротив плещется то, что никогда не выразить словами. Его лицо скрыто маской, но я знаю, что на губах расцвела любимая улыбка.       – Иди за мной.       Дино повинуется тихой просьбе и следует по пятам до порога моей комнаты.       Это не самое безопасносное место, но я принимаю решение спрятаться на виду.       Отворив дверь, пропускаю его вперёд.       Стираю наши энергетические следы, и закрываю энергию пространства. Выведенные на эмоциях руны трещат, искря в воздухе. Я на взводе абсолютно противоречивых эмоций. Хочется одновременно сгрести Дино в охапку, зацеловывая до потери пульса, и метать громы и молнии за недалёкое решение появиться здесь.       – А теперь объясни мне, как ты здесь оказался! А, главное, на кой чёрт? – срывая маску с лица, я почти срываюсь на крик. – Почему прислали тебя? В этом Ордене у всех мозги отшибленные? Ты хоть думал, чем это может обернуться?       Я киплю, а он привычно спокоен. В глаза смотрит, такой открытый… Медленно снимает маску, и распущенные волосы как нарочно рассыпаются по плечам шёлковыми волнами. Воздух застряёт в горле от одного этого вида. Он до того красивый и близкий, что вместо бушевавшей злости накатывает неконтролируемое возбуждение.       – Столько лет прошло, а ты всё так же скрываешь свои переживания за гневом…       Когда он шагает на встречу, я перестаю дышать, а когда расстояние между нами сокращается до жалких сантиметров, понимаю, что глаза мои горят совсем не гневным блеском. Он говорит спокойным тоном, но от того сердце сильнее учащает пульс:       – Сюда отправили Эрагона и Вики. Они должны забрать горны. Я напросился в последний момент, потому что не мог упустить шанс увидеть тебя…       От последних слов кричать от счастья хочется, но скрывать истинные чувства настолько вошло в привычку, что я несу какой-то бред:       – А Уокер времени зря не теряет. Неужели и Эрагону в штаны залезла?       Дино хотел рассмеяться, но вернул лицу серьёзность и взглянул с некой обидой:       – С каких пор тебя начала интересовать интимная жизнь Вики? – даже голос его прозвучал с ревностным укором.       – Меня не интересует ничья жизнь, кроме твоей. И то, что ты решил ею так глупо рисковать, приводит меня в бешенство!       – А ты своей не рискуешь, находясь здесь? – сжимает руки на моих плечах почти до боли, ловя в капкан мой взгляд.       Озёра глаз его лазурные, такие глубокие. Прямо в душу смотрящие. Столько в них чувств, что смотреть невыносимо, и взгляд отвести нету сил.       Слов не нахожу, только руки смыкаются на любимом теле, крепко и намертво, когда проговариваю сбитым шёпотом почти в самые губы:       – К чёрту всё. Я так соскучился…Иди ко мне.       Хватаемся друг за друга, как безумные, томимые болью долгой разлукой.       И поцелуй наш бешенный, как противостояние, в попытке доказать кто кого сильнее любит. И оба знаем, что потерпим поражение в напрасной битве, где силы равны.       Каким же страстным он может быть. Как целовать умеет жадно, бесцеремонно проникая в рот, сплетаясь с языком, развязно, мокро. Как будто и не ангел вовсе, а воплощение порока. И только с виду ведь как сталь холодный, внутри горящая лава. Опаляет диким жаром, заставляет задыхаться.       Мне нужно бы отправить его в Орден, и самому вернуться в зал, но оторваться от ненасытных губ за гранью возможного. И сил хватает только шагнуть вперёд, направляя его. Послушно опускается на кровать, и тянет меня за собой, не оставляя пути отступления. И оба понимаем, что уже не остановимся, даже если мир напополам треснет.       Это не накатившая страсть, это вселенско-масштабное чувство, которое едва ли можно описать громким словом «любовь».       Мои руки вплетаются в его волосы, пока губы пытаются утолить жажду в поцелуе. Бёдра подаются вниз и двигаются вверх, вжимаясь в его пах. Почти рычу, кусаю губы приоткрытые, чувствуя, что он хочет меня так же неистово, как и я его. А он мечется руками по моему телу, с желанием прижаться ещё ближе, как будто бы остаться даже на расстоянии миллиметра было бы личным предательством.       Лихорадочными движениями срывается одежда, и я снова сверху, в родных объятиях, наконец-то кожа к коже.       – Окрой энергию, невыносимо тебя не чувствовать… – эгоистично толкаю его на риск, но мне сейчас необходим он весь.       Глаза любимые, потемневшие от желания, смотрят с таким обожанием, что по краю сердца проходит леденящий страх от понимания, что он на всё готов ради меня.       Губы увлекают в пьянящий поцелуй, и воздух разрезает запах петрикора. Его запах, которым я дышу полжизни, и надышаться никогда не смогу.       Он откликается на каждое движение, ловит торопливые ласки, дрожит от моего напора, пока я прохожусь губами по горячему телу, ставя метки на светлой коже.       Хочу впитать его в себя, забрать всего без остатка, хоть и верно знаю, что он только мой.       Так сладко стонет, когда мои губы смыкаются на головке, когда язык гуляет по длине. Воздухом давится и кажется вовсе дышать перестаёт, когда я впускаю его в самое горло. Шипит, пока довожу до грани, параллельно лаская пальцами упругое кольцо мышц, едва ощутимо надавливая, и выпускаю член со рта, слыша разочарованный вздох.       Руки вскидывают его бёдра выше, и губы перемещаются ко входу, тугому и сжатому, совсем не готовому. Я знаю, что он примет меня и через боль, и у нас нет нисколько времени на подготовку. Но всё же пытаюсь расслабить сжатые мышцы, толкаясь языком вовнутрь, пока его сдерживаемые стоны становятся совершенно нетерпеливыми. Ввожу пальцы, глажу его изнутри, растягиваю, а он навстречу подаётся, призывно двигая бёдрами, давая понять что уже можно.       Нависаю над ним, целую раскрытые губы. Направляю рукой член и вставляю медленно настолько, насколько позволяет самообладание. Он вздрагивает, пальцами впивается мне в спину, когда я осторожно продвигаюсь внутрь.       Поцелуй на любимых губах становится успокоением, немой мольбой простить за причиняемую боль. Это острее, чем когда-либо, болезненно, почти как в первый раз, но так желанно и крайне нужно. Я замираю в нём, пока он стискивает меня до темноты перед глазами, пока губы не отвечают прощением, а желанное тело постепенно расслабляется, позволяя продолжить движения.       Дино запрокидывает голову назад, открывая мне мощную шею с невероятно нежной кожей. Набирая темп, присасываюсь губами, помечая его перед всем грёбаным миром. Он мой. Мой.       Покрывается мурашками, когда засосы сменяются нежными поцелуями на чувствительной коже, и шёпотом у самого уха:       – Я люблю тебя…       До боли сжимает пальцы в моих волосах, ища губы для поцелуя.       Пропускаю руки под его лопатками, задеваю основание крыльев, чтобы усилить удовольствие. Обнимаю его, прижимая, чтобы ещё ближе.       Разгоняюсь, вхожу глубоко, затыкая стоны поцелуями. Вбиваюсь, как сумасшедший, не отрываясь от губ, не давая возможности вдохнуть. Беру его так жадно, словно в последний раз, и проклинаю себя за эти страшные мысли.       Дышит тяжело, глаза открывает, и я чуть не кончаю от этого взгляда. Его зрачки расширены так сильно, что почти не видно радужки. Боюсь представить, как сейчас выглядят мои.       Мы сдвинуты друг на друге одинаково, заражены взаимным помешательством, проникшим под кожу и заставляющим биться сердце. Если не ради него, то ради кого продолжать жить? А если не с ним, тогда совсем незачем…       Замедляюсь, не отрывая взгляда, приподнимаюсь, обхватываю рукой его член, двигая в такт толчков своих бёдер.       – Я люблю тебя…       Он сжимает свою руку поверх моей, увеличивая амплитуду движений. Дыхание сбивается наглухо, его глаза закрываются, и он кончает с безудержным стоном.       Не дав опомниться, ложусь сверху, шире разводя его ноги. Обхватываю его голову руками, утыкаюсь лбом в его лоб, продолжая вбиваться короткими, рваными толчками.       Приподнимаюсь на локти, когда он возвращает мне взгляд. Его глаза блестят.       Двигаюсь в нём на последнем пределе, не давая прервать зрительный контакт. Что бы ни случилось дальше, запомни меня таким. Он ловит ход моих мыслей, и в расширенных зрачках напротив я вижу своё отражение. Он не забудет, даже если я навечно кану в небытиё.       – Я люблю тебя…       Он прижимает меня сильнее, хотя куда уже ближе. Падаю в изгиб его шеи, пару раз двигаю бёдрами, входя особо глубоко, и изливаюсь в него, глуша стон.       Чувствую, как дрожащие губы оставляют поцелуи на моих волосах:       – Я люблю тебя, Люци…Так сильно люблю…       Пальцы чувствуют влагу на его щеке. Губы собирают непрошенные, горькие слёзы.       – Мой свет…       Целую его мягко и чувственно. И слёзы катятся с любимых глаз, пока он отвечает с такой нежностью, что я сам едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться.       Мы оба знаем, что этот раз может оказаться последним. От этого невыносимо больно и очень страшно.       Хуже, чем было во времена закона о неприкосновении, когда мы ходили по краю, ещё не представляя, что впутываемся в чувства, которые прорастут корнями в вечность.       Сколько времени нам было отмеряно? Если это конец, то будь проклята такая судьба.       – Помнишь наш остров, – он улыбается сквозь слёзы моему шёпоту, – тайные встречи в башне, украденные амулеты, и специально проваленные задания? Как мы забыли о времени на земле, и чуть не угодили к моему отцу?       Молчу о том, что он избил меня тогда до полусмерти, а Дино полночи передавал свою энергию, чтобы я быстрее восстановился. Он помнит всё, так же, как и я…помнит сколько раз я отключался от боли, и приходил в себя в его руках.       Его пальцы перебирают мои волосы:       – Я помню каждый день с тобой, каждую минуту. Наш первый поцелуй, и первое «люблю».       Помню, как самому себе боялся признаться в этих чувствах, списывая всё на временное увлечение, а услышав его признание, тихо промямлил на радостях: «я тебя тоже», надеясь, что он не услышит.       А потом Дино научил меня не только любить, но и открыто говорить об этом, не боясь, что он сочтёт меня слабым и ничтожным. Эта любовь сделала меня сильнее, чем всевозможные практики по развитию силы и изнуряющие тренировки.       До него я был пустым, замкнутым и чёрствым, с бесконтрольной агрессией в виде защитной реакции. Дино напитал меня собой, излечил израненную душу, собрал по кусочкам мою сломанную личность, вылепил из меня того Сатану, которым без него я бы никогда не стал.       – У нас будут сотни тысяч дней, в каждом из которых я буду тебя любить, – обещание, которое предназначалось ему, лишь ему.       Потому, что сейчас ничто другое не имело для меня значения.       Обещание, которое я вовек не посмею нарушить, потому что каждый мой вдох для него.       Неожиданно потянуло холодом, словно в запертую комнату ворвался морозный ветер. Тело сковала слабость, точно силы в один момент покинули.       Дино ещё не ощущал на себе влияния Голода, и выглядел недоуменно напуганным:       – Что это такое?       – Голод в академии. Тебе нужно убираться отсюда. И очень быстро.       Как оказалось позже, Голод прибыл на бал не случайно. В этом мире появилось нечто, нашедшее отклик в мрачной душе третьего Всадника Апокалипсиса, и он пришёл за тем, чтобы забрать желаемое.