Fata Morgana

      Темнота не хотела выпускать меня из цепкого плена, обволакивая плотной пеленой. Спиной я чувствовал твёрдую поверхность земли, слегка отдающую приятным холодом. Было тихо, беззвучно.       И тишина эта была тотальной, безжизненной, абсолютно неправильной для живого мира. Вот только миг вокруг вряд ли можно было назвать живым.       Несколько минут я лежал без движения, слушая своё глубокое дыхание, и упрямо не открывая глаза. От безмерной усталости хотелось притвориться мёртвым, зависнуть в этой вязкой, беспроглядной тьме и раствориться в гробовой тишине. Но я не имел на это право.       Где-то там остался мой ангел… Глаза распахнулись с очередным беспокойным вдохом. Уставившись в хмурое небо над головой, я едва не заорал в голос неведомому началу всех начал, великой Вселенной, приказавшей уничтожить творения собственных детей: «Тебе нравится, Матерь, как погибает этот мир?!».       Насколько же бездушным и циничным было это высшее существо, некогда породившее всё живое? Всадники называли её Матерью, но ничего материнского в ней отнюдь не было.       Игнорируя ломоту в теле, я поднялся на ноги, и взмыл в небо, стараясь не обращать внимание на выжженную землю вокруг. Лететь до того зловещего места, где укрывался Орден, пришлось дольше, чем мне представлялось.       Но восхищение собственной силой оборвалось на полумысли, стоило мне увидеть пустой, почти разрушенный дом.       Знакомые энергии не ощущались. Здесь либо никого не было, либо Всадники всех перебили. Меня передёрнуло от этой ужасающей мысли.       Даже видя перед собой руины, моё сознание отказывалось верить, что никто не выбрался отсюда живым.       Воздух качнулся за спиной, и послышался мощный взмах крыльев. Обернувшись, я увидел Мальбонте.       Сделав неспешный шаг на встречу, он безразлично посмотрел куда-то вдаль, и как-то отрешённо произнес:       − Чума послала за тобой.       − Что здесь произошло? – мой голос был почти неузнаваемый, хриплый, и слегка дрожащий от волнения.       Я боялся услышать ответ, но вопрос всё же слетел с уст:       − Где Орден?       – Не знаю, – в чёрных глазах Мальбонте было едва заметно какое-то болезненное сожаление.       Что-то терзало его душу, не давая покоя, но он всеми силами старался удержать на лице эту каменную маску жестокого безразличия.       – Что значит «не знаю»? Ты же оставался здесь! Они сбежали, или…?       Он оборвал меня на полуслове:       – Не думаю, что кого-то убили. По крайней мере пока, – это было сомнительное утешение, но давящий камень тревожности чуть ослабил натиск, позволив вдохнуть малую каплю надежды.       – Тогда где они?       – Всадники не отчитывались мне об этом, – он как-то насмешливо взглянул на меня, чуть скривив губы в улыбке, – но ты можешь попытать удачу. Чума же к тебе благосклонна, может, и расскажет, если попросишь хорошо.       От его фривольного тона стало тошно. Негодование подкатило к горлу противным комом, вырываясь наружу яростью. Мой кулак с размаха влетел в его челюсть раньше, чем я успел подумать о своих намерениях, а он среагировать на удар.       Мальбонте, стиснув зубы, небрежно вытер кровь из разбитой губы рукавом. Рана тут же затянулась.       Мои глаза пылали убийственным пламенем, его же не выражали ничего, кроме наглой усмешки.       – Мы могли бы с тобой подраться, но на это нет времени, – раскрыв крылья, он в несколько взмахов оказался в небе.       И мне ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру.

Следующим днём

      Чума зашла ко мне, держа за руку Киру.       Юная метиска крепко сжимала ладонь Всадницы, с глазами, полными доверия и нежеланием отпускать. Чума же выглядела встревоженной, хоть и старалась не лишиться напускной уверенности. Лишь глаза её выдавали бушующие внутри эмоции, которые я научился распознавать.       – Я к тебе с поручением, Люцифер, – её голос звучал мягким тоном со скрытой мольбой.       – С каким?       Она кивнула на Киру. А потом подошла ко мне, и сняв с шеи амулет, протянула в руке:       – Возьми, пожалуйста.       – Что это?       – Поможет отследить мою энергию, – она вложила камень мне в ладонь, накрывая своими пальцами.       И продолжила говорить быстро, не сводя с меня глаз:       – Кира сегодня откроет печать. Доставишь её в место, где всё случится. Полетите за мной с братьями, вместе с Мальбонте… Я могла бы взять её с собой, но не хочу, чтобы она видела то, что её взволнует.       – Шестая печать?       Она кивнула, прикрывая глаза, и добавила нехотя, словно каждое слово причиняло ей боль:       – Сегодня должна открыться и седьмая, – в красных глазах, вернувших мне взгляд, плескалось сожаление и непроглядная печаль.       Тонкие пальцы сжали мою руку в чувственном порыве. Простой жест был напрасной попыткой утешить, успокоить, хоть это и было бессмысленно.       – Больше тянуть нельзя, – казалось, она проникала в мои мысли, оценивая реакцию на услышанное.       А потом произнесла тихо, чтобы услышал только я:       – Даже не вздумай сбежать, или сделать что-то Кире. Это ничего не изменит. Будет только хуже.       Всё внутри противилось её словам, но в глубине сознания я понимал, что она права.       Всадница подошла к девчушке, которая, сцепив перед собой руки, потупила взгляд в пол. Обняла её с такой поразительной нежностью, будто и не была Всадницей вовсе. Пригладила её длинные волосы, и поцеловала в лоб:       – Всё будет хорошо. Ничего не бойся.       – Я не боюсь… Просто не хочу, чтобы ты уходила.       Было видно, как тяжело Чуме давалось это прощание. Она не скрывала эмоций, трепета, которым был пропитан каждый её жест, каждое движение. Видимо только мне она могла позволить видеть себя такой.       – Обещай мне быть сильной.       – Обещаю.       Последний раз прижав в себе метиску, она поспешно направилась к выходу. Кира – её слабое место, и нужно было бить именно туда, пока не поздно.       Я догнал её у двери, схватив за запястье:       – Так не пойдёт, Госпожа! Твоё поручение я выполню только если скажешь, где моя мать. Времени же больше не осталось, верно?       Она моргнула несколько раз, пытаясь смахнуть выступившие слёзы. Взглянула из-под полуопущенных ресниц:       – Я помню о твоей матери, Люцифер.       – Где она?!       – Ты же сразу бросишься к ней, если скажу. Поверь, Лилит там в гораздо большей безопасности, чем будет здесь.       – Мне надоели эти чёртовы манипуляции! Почему я должен тебе верить?       Чума улыбнулась одними уголками губ. Но в улыбке её не было надменности и превосходства, которые она любила демонстрировать другим. Ответила очень спокойно и убедительно, так, что и возразить было нечем:       – Хотя бы потому, что все, кто тебе дороги, до сих пор живы.       Мы отправились в назначенное место в самый разгар дня.       Амулет, отданный мне Чумой, был заряжен её энергией, и безошибочно указывал нам путь.       Чем выше мы поднимались в небо, тем становилось темнее. Казалось, день забыл о своём существовании, и начал внезапно сменяться ночью, утопая в густых сумерках. Тучи, заволокшие небо, плыли грязно-серыми разорванными клочьями.       Мрачные и холодные, они закрывали обзор, будто желали, чтобы мы потерялись во мгле.       Одинокий остров, затерянный среди облаков, был совсем неприметным.       Амулет упорно тянул нас туда.       Начали обрисовываться очертания старых руин – осколков истории. Посреди острова ровно очерченным кругом были выложены камни, образуя неизвестный ритуальный узор.       Это место излучало странную, неприятную энергетику. Кира, по всей видимости, испугалась, и замешкалась, зависнув в воздухе на несколько минут. Но потом, увидев там Чуму, облегчённо выдохнула, и сама полетела навстречу.       Всадница держала за горло Ребекку, но словно что-то почуяв, небрежно отбросила от себя, вмиг утратив интерес.       Голод стоял вдали ото всех. Уокер подавляла его пагубное воздействие, и Орден оставался в сознании, не ощущая истощения.       Смерть приземлился одновременно с нами на противоположной части острова.       Громко цокая тростью, он тяжёлой поступью спустился по полуразрушенным ступенькам, направляясь к Чуме:       – Хватит тянуть время! Матерь слишком долго ждала. Незачем испытывать её терпение! Где чёртова девчонка?! – одержимый призывом Матери, он словно не видел ничего вокруг.       – По-моему, терпения не хватает тебе, братец… Она здесь, – недовольно зыркнув на брата, Чума направилась к приземлившейся в стороне метиске.       Я старался не думать о том, что сейчас произойдёт. Единственное, что было важно – найти любимые глаза. Но Дино заметил меня раньше, и пока я выискивал его среди неразберихи вокруг, его взгляд привычно окутывал меня незримой тёплой пеленой.       Хотелось броситься к нему, сгрести в охапку, открыть портал, и исчезнуть куда подальше отсюда. Но каждое наше движение было под контролем Всадников. И всё, что оставалось, утешать друг друга взглядом, говорящим такое нужное: «я рядом».       Чума взяла Киру за руку, и подвела в центр круга. Присела перед ней на корточки, и взяв обе её руки в свои, подбадривающе улыбнулась.       – Это твоё предназначение, Кира. Помнишь, о чём я тебе говорила?       – Да.       – Не волнуйся. Ты справишься, – Всадница коснулась щеки метиски с материнской нежностью, пригладила волосы. Каждым своим движением, тёплым взглядом она хотела её успокоить.       Смерть нетерпеливо шагнул навстречу, прорычав на взводе:       – Хватит с ней панькаться!       Чума обернулась на брата с такой ненавистью в глазах, точно была готова выцарапать ему глаза за то, что вмешивается.       – Она ребёнок! Не пугай её!       Протянув Кире Книгу Жизни, ласково накрыла её руку своей. Шепнула тихо, с доброй улыбкой:       – Всё будет хорошо. Я буду рядом.       Девчонка кивнула, дрожащими руками прижимая к себе древнюю реликвию.       Всадница медленно шагнула назад, встав возле ритуальной чаши у края круга.       Смерть и Голод подошли, и заняли свои места.       Кира прикрыла глаза, и положив руку на печать, закричала не своим голосом, словно её пронзила адская боль, заставившая рухнуть на колени.       Костровые чаши вспыхнули белым огнём. Разгораясь, языки пламени багровели, перетекая в мистический фиолетовый, и смешиваясь с глубоким чёрным цветом.       Чума дёрнулась навстречу к Кире, но остановила себя. Осталась стоять, сцепив зубы, и лишь красные глаза выдавали её переживание.       Из глаз метиски полились слёзы, детский голос охрип от крика.       Всадница сжимала кулаки, до крови впиваясь острыми ногтями в кожу:       – Кира, девочка моя, потерпи ещё немного… – её взгляд был таким сочувствующим, а эмоции искренними, словно она забыла, что находится у всех на виду.       В центре ритуального круга начал образовываться вихрь, закручиваясь в мощную воронку с невообразимой силой.       Расширяясь, он грозился поднять в небо всех и всё на этом острове.       Воздух стал влажным и тяжёлым.       Остервенелый вой ветра заглушил крики Киры.       А потом бешенный вихревой столб серого, грозового воздуха устремился ввысь, исчезая за облаками.       Тучи начали рассеиваться. Небосвод вспыхнул кровавым закатом.       А на фоне жутко красного неба виднелись стремительно приближающиеся к нам чёрные точки.       Когда стало возможно рассмотреть очертания подлетающих силуэтов, мы увидели семерых метисов с горнами в руках. Трясущихся от страха, измождённых, и закованных в кандалы, их сопровождал мой отец.       Чума подбежала к почти бессознательной Кире, подхватывая её на руки. Унесла подальше от ритуального круга, и усадила на землю, уперев спиной в полуразрушенную каменную стену.       Бережно убирала прилипшие волосы с её побледневшего лица, что-то обеспокоенно шептала, оставляя поцелуи на лбу.       Спустя несколько минут, метиска открыла глаза, слабо улыбнувшись. Чума порывисто прижала её к себе. Гладила крылья, качая в объятиях. Шепнула что-то на ухо, оставила поцелуй на лбу, и нехотя отстранилась.       Направляемые отцом, метисы приземлились подле Смерти, покорно склонив головы, точно готовы были умереть в следующий миг.       Стало понятно, к чему всё идёт. Вряд ли можно было изменить предначертанное, но так хотелось перехитрить судьбу.       Бездействие казалось недопустимым, и началась тщетная суета.       Мамон принял демонический облик, готовый в любую секунду броситься в схватку.       В небе раздался крик трёхглазого ворона, и, раскинув руки в стороны, Эрагон взлетел к нему. Глаза верховного Советника вспыхнули ярким светом. Энергия начала меняться, темнея, и становясь разрушительной.       Смерть понял, что затевается битва. Его наполовину изуродованное лицо стало ещё суровее, чем обычно.       – Как же вы мне надоели! Вы живы до сих пор лишь потому, что так отчаянно цепляетесь за жизнь. И это было бы достойно уважения, если бы попытки ваши не были бессмысленными. Вы жалки и смешны, – он шевельнул пальцами, посылая импульсы смертоносной энергии, но Уокер тут же подавила его воздействие.       Это лишь сильнее раззадорило Всадника. Он громко рассмеялся гнусным, жутким смехом, леденящим душу.       В два шага оказался рядом с ней, и проревел прямо в лицо:       – Думаешь сможешь мне противостоять, смертная?       Пока старший брат был отвлечён, Чума бесшумно возникла за моей спиной, едва ощутимо сжав ладонь холодными пальцами. Шепнула тихо:       – Снежная Долина, Люцифер. Лети за матерью.       Я обернулся в удивлении, но сказать ничего не успел.       – Сейчас же! Лети, ну же…       Это была дурацкая, рискованная затея. Но желание спасти мать затмило здравый рассудок.       Крылья распахнулись за спиной, и в пару взмахов я оказался уже на приличной высоте, наблюдая, как Смерть, играючи, издевается с Уокер.       Мне почти удалось поверить в свой незамеченный побег. Но в следующий миг я ощутил такой энергетический удар, что мысленно попрощался с жизнью.       Лететь вниз было не страшно. Пугающе кошмарной становилась мысль – что произойдёт дальше?..       Я приземлился возле Чумы. Всадник в мгновение появился рядом, точно вырос из-под земли. Нечеловеческие глаза пылали, грубый голос был насквозь пропитан раздражением:       – Думаешь я позволю ему уйти?!..Этот демон не питает к тебе и капли тех чувств, которые ты отчаянно искала. На кой чёрт ты пытаешься его спасти?!       Чума выплюнула ответ, чеканя каждое слово:       – Не твоё собачье дело.       Было слышно, как скрипнули зубы Всадника. Его ярость, бурлящая через край, была почти осязаемой. Он протянул медленно, от чего угроза в его тоне чувствовалась ещё отчётливее:       – Ах ты мелкая дрянь! Ты ответишь за это.       Чума лишь безразлично усмехнулась.       – Но сначала разберёмся с теми, к кому ты прониклась ненужными чувствами. Выбирай, кого прикончить первым – Люцифера, или Киру?       – Не смей! – Чума сменила облик в долю секунды. В её руках пламенели красные энергетические сферы, пронизанные чёрными прожилками, готовые в любой миг полететь во Всадника.       Тонкие губы Смерти скривились в насмешливой ухмылке. Он приподнял бровь, окинув скептическим взглядом её боевой облик, и холодно произнёс:       – Это тебе не поможет.       – Посмотрим, – Чума молниеносно атаковала брата, но он легко отбился.       Для старшего Всадника это сражение было не более, чем развлечение. Он знал, что Чуме его не одолеть.       Но она была настроена решительно. И если большинство нанесённых ею ударов не достигли цели, или же были справно отражены, то один таки попал в противника, прожигая руку до кости.       – Глупая, мелкая дрянь!       Одним взмахом руки Смерть отбросил сестру, и пока она поднималась, потянулся за мечом:       – Значит демона прикончу первым…       Но его намерениям снести мне голову было не суждено свершиться. Отец возник между нами раньше, чем Всадник успел замахнуться.       – Мир очевидно спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно, – голос его был ровным и спокойным.       Как всегда бесстрашный и уверенный в себе, он выглядел хозяином этого мира, властным и непреклонным.       – Не мешайся, Самаэль! Или тебе не терпится умереть?       Отец окинул Всадника нечитаемым взглядом с вызывающей ухмылкой на лице. Задумался на минуту, устремив взгляд в сторону, и твёрдо ответил:       – Страшно было бы умереть напрасной смертью, так ни во что и не воплотившись. Но не в моём случае…       Отец быстро шагнул ко мне, порывисто заключая в жёсткие, но крепкие объятия.       Это было до того неожиданно, что я не понимал, как реагировать. Никогда не знавший отцовской любви и поддержки, презираемый и ненавистный, я вдруг оказался в его грубых руках, и мои непроизвольно сами сомкнулись за его спиной. Я чувствовал биение его сердца, его могущественную, родную энергию, что текла и в моих жилах.       – Отец…       – Лети к матери, сын. Я задержу Всадника, – это обращение, единственное за всю жизнь, выбило почву у меня из-под ног.       Его слова означали: «я умру за вас», и не смотря на проявленное прежде безразличие, мне не хотелось бросать его на погибель.       – Отец…Ты уверен?..       – Лети! – голос звучал приказным тоном, но взгляд его был непривычно тёплым.       Он притянул меня к себе в последний раз, судорожно втянув воздух. Прижался своим лбом к моему, и прикрыв глаза, произнёс то, о чём я всю жизнь мечтал, но уже и не надеялся услышать:       – Я воспитал достойного наследника, пусть и методы мои были жестоки…       Его руки, одарив внезапной, но такой долгожданной лаской, грубо оттолкнули меня, чтобы я не задерживался.       Прежде чем раскрыть крылья, я отыскал лазурные глаза, смотревшие на меня с печальной радостью.       Когда между Всадниками началась перепалка, Дино подлетел на опасно близкое расстояние, точно был готовый кинуться в бой.       Он произнёс одними губами: «Лети», и без раздумий, оттолкнувшись от земли, быстрыми взмахами крыльев я поднялся в небо, скрывшись в густых облаках.       Всё произошло очень быстро, но я знал, что буду помнить каждую миллисекунду, чтобы потом прокручивать в памяти, спрашивая себя: «что я мог изменить?».       Я кричал в пустом небе, зная, что никто меня не услышит. Кричал от ничтожности своего жалкого положения, от раздирающего чувства безысходности, накрывающего меня лавиной каторжной боли.       Кричал от пожирающего душу отчаяния, оцепившего и сознание, и жизнь неразрывным железным кольцом, обещающим быть вечным.       Сердце рвалось к отцу, добровольно оставшемуся на растерзание Всадников, к Дино, без которого моё существование теряло всякий смысл, но я следовал своему долгу. Оставить мать на погибель одну – было жестоким преступлением, и эту вину я бы точно никогда не искупил перед самим собой.       Снежная Долина – колыбель вечного снега и льда – находилась на немыслимом расстоянии от того острова, где остался Орден в ловушке Всадников.       И если бы не откликнувшийся на мой зов дракон, то даже совершенно развитые навыки быстрого полёта не позволили бы мне добраться туда максимально быстро.       Да и лавировать в порывах сильного, холодного ветра, пронизывающего до костей, было бы сложно и энергозатратно.       Из-за лютого холода и суровых погодных условий в Снежной Долине почти никто не жил. Отдалённая, безлюдная и неприветливая, она встретила меня безжалостным морозом и бушующей зимней вьюгой.       Кулон матери, зажатый в ладони, был единственным моим путеводителем. В далёком детстве мама сказала, что он будет связывать наши души, и сейчас я свято в это верил, чувствуя родную энергию в отвесной скале.       Чума всё продумала, выбрав непримечательный грот, скрытый от посторонних глаз.       Замок в потайной каменной двери мог активировать только мой кулон. Нажимная пластина сверкнула красным, и каменная глыба, загораживающая вход, со скрежетом подалась в сторону, впуская меня в потаенный подземный мир.       Здесь было гораздо теплее, чем снаружи. На стенах красовались светящиеся символы и изображения, в которых узнавались защитные руны, закрывающие энергию пространства.       Свет исходил от гигантских синих кристаллов, висящих вдоль потолка, излучающих зелено-голубое свечение, и озаряющих пещеру мириадами огней.       Среди созданной иллюзии звездного неба, отражающегося в кристально-чистом подземном озере, тёмный силуэт мамы казался иллюзорным дополнением представшей взору мистической красоты.       Я ожидал увидеть её закованной в цепи, измождённой, со связанными крыльями, однако она выглядела свободной и бодрой, словно находилась здесь по собственной воле.       Чума сделала так, что течение времени в этом месте не ощущалось, и для мамы прошло не более суток, когда за пределами грота миновали месяцы.       Всадница не мучила её, не пытала, просто держала заложницей без возможности сбежать из закрытого пространства. И это приносило облегчение.       Времени было мало. Я спешил вернуться туда, где с минуты на минуту должна была решиться дальнейшая судьба нашего мира.       Дракон летел что есть мочи, поднимаясь всё выше, петляя в воздухе с такой скоростью, что мы с мамой едва удерживались на его спине, сносимые потоком ветра.       Мама порывалась пойти со мной, но об этом не могло быть и речи. Я направил дракона к академии, и распрощавшись в небе, скрылся за облаками.       Подлетая к острову, я ощутил мощный энергетический толчок. Стало понятно – срывается последняя печать.       Ребекка Уокер с дочерью стояли на коленях в центре ритуального круга, держа в руках Книгу Жизни. Они кричали, срывая голос. То, что им приходилось делать, приносило страдания и доставляло мучительную боль. Крылья за их спинами меняли цвет из белого в чёрный, красный, золотой, и так по кругу, пока не вернулись в первоначальный вид.       Всадники стояли по кругу на своих местах. Огонь, пылающий в каменных чашах, стремился ввысь языками фиолетово-чёрного пламени.       Меня сковывала неодолимая слабость. Уокер не могла больше сдерживать силу Голода, и она вырвалась наружу со всей свой разрушительной мощью.       Крылья перестали держать тело в воздухе, и я рухнул с высоты на твёрдую поверхность земли, на минуту лишаясь сознания от силы удара.       Сердце заколотилось в бешенном темпе, когда лёгкие наполнились запахом петрикора. Дино подполз ко мне, уложил мою голову себе на колени. Дрожащие пальцы касались моего лица.       – Мой свет…– с трудом поднявшись, я заключил его в объятия, прижимая к себе так крепко, на сколько хватало сил. – С тобой всё в порядке? Ты не ранен?       – Нет. Я цел и невредим, но… Мы проиграли, Люци. Ничего не вышло…Это конец...       – Тише… Я рядом, ничего не бойся. Чёрта с два это конец, – руки невесомо обхватили любимое лицо, поглаживая скулы большими пальцами.       Мы пытались улыбнуться друг другу в знак поддержки, хоть это и выглядело вымученно, с болезненными слезами в глазах и застрявшим комом в горле.       Но страха не было. Мы готовы были кануть в небытиё, чувствуя тепло родных рук. Пожалуй, это была бы не худшая смерть.       Уокер с матерью рухнули на землю, лишённые сил.       Семеро метисов тут же затрубили в горны. По бледным юным лицам стекали слёзы отчаяния. Они не хотели этого, но были безвольны. Трубный звук фальшиво тянулся похоронным маршем, словно мы все уже были мертвы, и нам воспевали фиктивный реквием по нашему миру.       Стоило горнам умолкнуть, повисла неестественная тишина, подобна той, что десяток лет назад накрыла поле поя перед пришествием Мальбонте.       На горизонте взошла луна. Пространство укрылось тёмным покрывалом беззвёздной ночи.       Но в считанные минуты ночное светило запульсировало, увеличиваясь в размерах, и окрашиваясь в неправильный, кроваво-красный цвет.       Земля задрожала. От вибрации пошли трещины, разверзаясь в пропасти под ногами.       Поднялась паника. Кто-то пытался бежать, или лететь, кого-то утянуло в бездонную бездну.       Мы с Дино держались друг за друга мёртвой хваткой. Я бы не отпустил его, даже если бы сердце перестало биться, и знал, что низачто на свете он не отпустит меня.       Бежать было некуда. Больше некуда...       Раскатистым грохотом прогремел гром, заглушая все звуки вокруг. Небосвод пронзила красная молния. И с финальным треском небо раскололось напополам, ослепляя вырвавшимся из разлома красным светом.       В наш мир ворвалась инородная, непостижимой силы энергия, готова снести всё живое ударной волной.       И волна эта была такой мощи, что сердце отказывалось биться. Воздух застревал в горле, внутренности сокращались в болезненном спазме.       Казалось, мы все умрём, не выдержав нещадного натиска.       Из раздвоившегося неба вышла та, что породила этот мир, и явилась для его уничтожения.       Матерь Жизни, сама Вселенная, ступала медленно и важно, точно прима, под овации выплывающая на сцену театра.       Но оваций не было. Был замерший на лицах ужас, и безысходность в пустых глазах.       Смерть шагнул навстречу, и, раскинув руки в приветствии, прокричал:       – Добро пожаловать, Матерь!       Голод и Чума шагнули следом, и опустились на одно колено, склоняя головы:       – Добро пожаловать, Матерь!       Она шагала по воздуху, опускаясь всё ниже. Её точёный силуэт излучал свет, исходящий изнутри этого совершенного божества.       Абсолютно нагая, она была естественной и безупречной, лишённой вульгарной пошлости.       Стоило ей коснуться ногами земли, воздух сгустился вокруг стройной, высокой фигуры, облачая её в странную, ни на что не похожую одежду.       Внутреннее свечение погасло. Матерь Жизни предстала пред нами в человеческом облике.       Ветер развивал её длинные платиновые волосы, струящиеся шёлком по спине и плечам.       Когда взору стало доступно её лицо, внешнее сходство с Чумой поразило неожиданной идентичностью. Всадница выглядела миниатюрной копией Матери, более изящной и утончённой, но сохранившей все её черты.       Медленный сканирующий взгляд прошёлся по всем, кто остался на острове. Матери Жизни было достаточно лишь взглянуть, чтобы понять кто есть кто. Она видела каждого насквозь, в этом не было сомнений.       Когда глаза её остановились в центре круга, где до сих пор оставалась Уокер с матерью, она протянула руку, и все метисы, открывшие печати, вымученно закричали, словно их накрыла предсмертная агония.       Думалось, Матерь Жизни хочет их убить. Но прошла минута, и крики стихли, а на руках у семерых «избранных» появилось выжженное золотом клеймо.       Её намерения были никому не известны, но очевидно, зачем-то ей было это нужно.       Матерь Жизни молчала, продолжая осматривать всё вокруг. Одно её присутствие наполняло пространство неведанной ранее энергией, заставляя всё внутри трепетать от масштаба этой мощи.       Чума и Голод так и не сдвинулись с места, оставшись стоять, преклонив колено.       Смерть сделал шаг ближе, и, положа руку на сердце, сделал то же самое, подавая голос:       – Рады служить, Матерь.       Она перевела взгляд на своих детей, едва заметно кивнув:       – Встаньте, – прозвучавший голос был красивым и мелодичным, но настолько властным, что по телу неосознанно пробежали мурашки.       Матерь Жизни взмахнула руками, и сделала несколько шагов к Всадникам. И пока она шла, с одной стороны зеленела трава, распускались красочные бутоны цветов. Всё было таким ярким и живым, в то время, когда по другую руку завертелся смертоносный смерч, земля дрожала и покрывалась трещинами, а всё живое превращалось в пепел.       Мы смотрели на эту неподвластную силу с ужасом и немым благоговением.       – Дети мои… – в её обращении к Всадникам не было и капли материнского тепла, только несокрушимая мощь, ощущаемая на физическом уровне. – Один из вас мёртв…       Смерть склонил голову в знак почтения и памяти брата:       – Война пал.       Лицо Матери Жизни оставалось безэмоциональным, когда она сухо обратилась к Чуме:       – Подойди.       Всадница на минуту прикрыла глаза, видимо пытаясь совладать с собой. Шагнула навстречу медленно, но уверенно.       Склонила голову:       – Я рада твоему приходу, Матерь.       Резким движением Матерь Жизни схватила Чуму за горло, заставив запрокинуть голову, чтобы посмотреть в глаза:       – Не смей прятать взгляд! Твои руки в крови моих детей! Как ты посмела?! – от её громогласного голоса по воздуху прошла вибрация.       Недавно распустившиеся цветы завяли, трава почернела.       Чума зажмурилась, и казалось перестала дышать. Крепкая рука с раздражённым вздохом разжалась на её тонкой шее.       – Отвечай, – тон был спокойный, но приказной.       Всадница явно не хотела оправдываться, но перечить не смела:       – Шепфа был заточён в статую, его запечатали тьмой десяток лет назад. Он был уже мёртв.       – Это не так. Он не был мёртв, пока ты его не уничтожила…Этот мир нуждался в двух богах для равновесия света и тьмы. А ты обрекла его на погибель.       Чума как-то грустно улыбнулась, отведя взгляд в сторону. А потом тихо произнесла:       – Не мне решать судьбу этого мира на Судном дне. Всё в твоих руках, Матерь.       Матерь Жизни повела бровью, явно не ожидая подобной наглости вместо раскаяния.       – Одной смерти тебе было мало. Ты пошла дальше, лишив и Войну жизни.       Красные глаза Чумы вспыхнули отражением давней боли и затаённой обиды. Она ответила резко и нежданно дерзко, с отчаянным укором:       – Разве ты не понимала, что рано или поздно я это сделаю? Ты знала, что он делал со мной! Знала, и жестоко молчала, а теперь смеешь винить меня в его смерти? Всему виной твоё безразличие!       Эмоциональный голос Всадницы сменился странной тишиной. Матерь Жизни застыла безмолвной статуей с нечитаемым выражением лица и отсутствующим взглядом.       Смерть едва сдерживался в порыве броситься на Всадницу, а Голод явно обалдел, так и не успев подкурить очередную сигарету, и лишь тихо присвистнул, услышав вопиющую речь сестры.       Воздух разрезал звук удара. От хлесткой пощёчины Чума рухнула на землю.       Кира с невероятной скоростью устремилась к ней, но Смерть схватил её в воздухе за крыло. Девчонка плакала, кричала и вырывалась, но хватка Всадника была стальной.       – Отпусти её! – Чума не скрывала эмоций. В красном взгляде читалась ненависть в брату и безграничная любовь к этой маленькой метиске.       Матерь Жизни тяжело вздохнула, глядя на дочь:       – Ты моё разочарование…       А тем временем, перестав кричать, Кира закрыла глаза. А когда открыла, они светились жёлтым светом. Словив взгляд Смерти, она что-то прошептала, и руки Всадника тут же разжались, освобождая её. Он растерянно моргнул пару раз, и схватился за голову, словно потерявшись в пространстве, а она рванула к Чуме.       Всадница заключила Киру в объятия, прижимая к себе.       Из красных глаз покатились слёзы отчаяния. Ей было невыносимо чувствовать себя такой униженной. Против Матери она была бессильна, в прочем как и перед братьями.       – Что мне с тобой делать, дочь?..       – Если ждёшь моего раскаяния, то его не будет. И пощады я просить не стану... Делай, что считаешь нужным.       Смерть тряхнул головой, смахивая заполонившее его наваждение. Обнажил меч, и шагнул вперёд:       – Позволь мне это сделать, Матерь.       Кира укрыла Всадницу крыльями. Она дрожала и плакала, и лишь тихо повторяла:       – Нет…нет…нет…       Матерь Жизни замерла в раздумье на несколько минут, словно взвешивая все за и против. А потом снисходительно улыбнулась, вынеся вердикт:       – Я ещё не решила, что делать с этим миром. Поэтому дарую тебе жизнь, Чума. Пока… Но ты должна понести наказание. Я лишу тебя силы и перестану звать своей дочерью.       Решительным шагом она подошла к Всаднице. Заставила Киру отойти, и приложила ладонь ко лбу Чумы. Сначала ничего не происходило, но вскоре лицо Всадницы исказила жуткая гримаса боли, из груди вырвался душераздирающий крик. Красная нить с чёрными прожилками потянулась за рукой Матери, вытягивающей некогда подаренную силу.       Чума билась в мучительной агонии, словно из неё живьём вытаскивали внутренности, сматывая в живой, кровоточащий клубок, а когда всё закончилось, рухнула на землю без сознания.       Голод смотрел на неё с неким подобием сочувствия на апатическом лице. Щёлкнул зажигалкой, и быстро затянулся сигаретой. Этот жест был каким-то человечным и приземлённым. Так делают люди в попытке успокоить нервы.       Всадник хоть и выглядел пугающе холодным и безразличным, но душа его откликалась на эмоции.       Стоило Матери Жизни опалить дыханием жуткий, пульсирующий комок в своей ладони, сила Чумы разлетелась красным пеплом по ветру, будто и не существовала вовсе.       Смерть брезгливо окинул бессознательное тело сестры, с отвращением произнеся:       – Её убьют чувства, которые она испытывает.       – Ты прав. Но это будет потом. А пока… – Матерь Жизни повернулась к нам.       И её громкий властный голос заполонил собой всё пространство. Он был вездесущим, проникал в сознание каждого живого существа, звучал мыслями в голове, заставляя внимать каждому слову:       – Я могу подарить жизнь, и могу забрать. От вас зависит ваше будущее. Докажите, что вы достойны жить, и продолжать свой род. Я потеряла двоих детей…докажите, что ваш мир стоит этой жертвы!       Эрагон, набравшись смелости, подал оживлённый голос:       – Как именно нам это сделать?       Матерь Жизни улыбнулась лёгкой, чарующей улыбкой:       – А это уже вам решать. Я понаблюдаю за вашими стараниями до Судного дня, – обведя взглядом обессиленных бессмертных, добавила, – отныне мои дети вас больше не тронут. Те, кто выжил, доказали, что способны бороться. Но битва ещё не окончена. Жизнь – очень дорогой и щедрый подарок. И если хотите жить, придётся доказать, что вы достойны моей щедрости.       Медленно раскинув руки в стороны, Вселенная, паря в воздухе, поднялась ввысь.       Смерть тут же последовал за ней.       Голод помедлил, задержал взгляд на Чуме. Она пришла в сознание, но голова её безвольно лежала на коленях Киры. Метиска гладила её волосы, и вытирала одинокие слёзы, время от времени срывающиеся с глаз.       Выбросив истлевшую сигарету, Всадник шагнул ближе, протягивая руку сестре. Она поджала губы, отрицательно покачав головой. Отвернулась, и уткнувшись Кире в живот, задрожала мелкой дрожью.       Голод взмыл в небо, освобождая нас от воздействия своей силы.       А мы остались на полуразрушенном острове, обескураженные, едва живые, рядом со Всадницей Апокалипсиса, отвергнутой Матерью и лишённой сил.