Fata Morgana

      Ночь была беспокойна, нескончаема в своей тревожности. Никакие доводы здравого рассудка не помогали заглушить гложущие переживания.       Оценит ли Вселенная наши старания? Подарит ли нам право на жизнь, которой мы так отчаянно жаждем? Пощадит ли своих несовершенных созданий?       Было страшно, но что-либо изменить уже невозможно.       Тишину тёмной комнаты разбавлял тихий шёпот:       – Что бы нам завтра не довелось услышать, каким бы ни был её приговор, я буду держать твою руку в своей до последнего вдоха.       – Мы не умрём, мой свет. Даже думать об этом не смей.       – Даже если и умрём… Эта жизнь была прекрасной только потому, что подарила мне тебя.       – Моё бесценное сокровище… Никому и ничему на свете я не позволю отобрать тебя у меня.       Этой ночью мы не были физически близки в привычном понимании этого слова. Это была иная близость. Когда речь идёт не про секс, а про материи гораздо более тонкие. Про телесные контакты другого рода: просто пальцами по волосам, про ладонь в ладони, про поцелуи без огненной страсти, но с сокрушающей нежностью, и конечно же про руки, закольцованные вокруг любимого тела.       Полдень приближался быстро. Время, что тянулось до этого дня очень медленно, как бывает всякий раз, когда, затаив дыхание, чего-то ждёшь, вдруг ускорило свой бег. Точка отсчёта была достигнута, круговорот запущен.       Поскольку Эрагон оставался в Цитадели, лететь в Снежную Долину на встречу с Матерью выпало Дино, как представителю Небес, и мне, как правителю Ада. Уокер младшая отправилась с нами, на случай, если придётся сдерживать силу Всадников.       Мы отправились далеко на запад, где за высокими горами простирались снежные земли.       Из-за встречного ветра лететь было тяжело, и мы переживали, что опоздаем, как будто одна допущенная ошибка сулила нам смертный приговор. Начавшийся снег закрывал обзор, и последние несколько миль мы преодолели почти вслепую.       Морозный холод пронизывал всё тело, ветер путался в волосах, обжигал кожу ледяным огнём, обвивал всё сознание цепкими студёными объятиями.       Было ли это очередным испытанием Матери? Очевидно. Она явно наблюдала за нами, наслав беспросветную вьюгу. Мы старались регулировать температуру тела, хоть это и предельно выматывало, особенно, когда ты похож на снежный ком с налипшим слоем снега на неподъёмных крыльях.       Сквозь застилающий взор снегопад взлетевший навстречу силуэт был едва различим. И лишь когда он приблизился на достаточно близкое расстояние, мы узнали Голода.       Уокер среагировала моментально, уберегая нас с Дино от действия силы Всадника. Но усталость от тяжёлого полёта дала о себе знать, крылья не удержали её в воздухе, и она обессилено полетела вниз. Голод метнулся за ней стрелой, подхватил на руки, уберегая от падения, и бережно опустил на землю.       Мы последовали за ним. И стоило нам приземлиться, ветер стих, а снег уже спокойно ложился мягкими хлопьями, словно успокаивая, укрывая и заметая все лишние мысли.       Мы отряхнули крылья, чувствуя, как становится тепло где-то внутри от созидания этой великолепной, чистой белизны вокруг.       – Хорошо, что вы не опоздали. Матерь не любит ждать, – голос Всадника был привычно холодный, но безразличие на его лице в этот раз казалось напускным.       То, как он цеплялся взглядом за Уокер, как одёргивал себя от желания её коснуться, как нервно щёлкал зажигалкой и глубоко затягивался сигаретой, делало его живым и эмоциональным. Может даже слишком приземлённым для высшего создания, но вместе с тем настоящим.       – Дорога была не из лёгких. Эта метель её рук дело? Зачем она испытывает нас даже в такой момент?       – Проверяет вашу стойкость и выносливость, – Голод выпустил облачко дыма, шумно выдыхая.       Затянулся снова, долго удерживая в лёгких сигаретный дым, словно пытался оттянуть жуткий момент неизбежности. Уокер шагнула к нему ближе, невесомо коснулась руки:       – Ты знаешь её ответ? Скажи нам, прошу…       Всадник слабо улыбнулся, едва заметно шевельнул пальцами, сжимая чужую ладонь:       – Даже если бы и знал, это ничего не изменило бы. Пойдёмте, не стоит испытывать её терпение.       Он устремился вперёд к ледяному замку, чудом выросшем прямо посреди Снежной Долины. Создание чего-либо, материализация предметов и форм любой сложности для Матери Жизни было сущим пустяком.       Через несколько шагов Голод оглянулся, тихо бросив через плечо:       – Не вздумайте ей перечить. Она не меняет своих решений.       Снег скрипел под нашими ногами, белый и чистый, точно выстилающийся пушистый ковёр, приглашающий пройти по нему в обитель самой Вселенной.       Наши с Дино руки потянулись друг к другу одновременно, сплелись пальцами и крепко сжались с беззвучным: «я рядом».       Мы посмотрели друг другу в глаза, прежде чем переступить порог. Это был особенный взгляд, наполненный изобилием эмоций, отражающий весь спектр испытываемых друг к другу чувств.       В светлой лазури любимых глаз плескалось волнение, переживание и задушенный страх. Открытый, искренний взгляд, впускающий в душу, хранящую безмерную любовь, пылающую желанием защитить и оградить от всех бед и тревог.       Когда мы вошли в бездушный, ледяной дворец, стало понятно, почему Матерь Жизни выбрала именно Снежную Долину.       Это место так точно отражало её суть.       Место, где царила вечная зима.       Совершенство величественного белоснежного пейзажа и величия той, что восседала на троне, высеченном из льда, поражало своей простотой и завораживало великолепием.       Белый снег. Белый лёд с голубоватыми переливами… Эта безупречная белизна манила своей святой чистотой. Хотелось раствориться в её холодной превосходности, застыть подобно причудливым глыбам льда, или падающим на ледяной пол снежинкам в кружащемся танце.       Хотелось хоть немного приблизиться к её образцовому совершенству.       Матерь Жизни, Вселенная, породившая все миры. Уникальная, идеальная в своей божественной сути, притягательная, и такая холодная.       Голод низко поклонился ей, и встал справа от трона, ледяного, как и всё остальное в этом замке. По левую сторону с гадкой ухмылкой на лице стоял Всадник Смерти.       Мы сделали несколько шагов, не рискуя подходить слишком близко, и склонили колени в знак уважения.       – Встаньте, – глубокий голос прозвучал спокойно, но от силы и мощи, что он в себе таил, невольно пробирала дрожь.       Перед созданием такого уровня особенно ощутима была собственная ничтожность и уязвимость.       – Я приветствую вас. Надеюсь, дорога вас не сильно вымотала, и вы готовы услышать моё решение.       Дино почтенно склонил голову, произнёс ровным тоном:       – Конечно, Матерь. Для этого мы здесь.       Она одобряюще кивнула, задержав взгляд на каждом из нас поочерёдно.       Заговорила бесцветным тоном, без нот сожаления, или хотя бы малейшего сочувствия, без раздражения и злости. И её совершенное лицо, подобно мраморной статуи, не выражало никаких эмоций, словно они ей были чужды. Или для столь развитого существа чувства казались чем-то слишком низким, человечным, как пережиток прошлого?       – Я наблюдала за вами. Мне понравилось, как вы навели порядок на Небесах и в Аду. Похвально, что вы старались быть убедительными. Однако, ваш мир обречён на погибель. Вы все обречены.       Сердце оборвалось в груди, и рухнуло куда-то вниз. Разум отказывался верить в услышанное. Она снова испытывает нас на прочность, следит за реакцией?       Глаза вспыхнули, и пришлось зажмуриться, чтобы не показывать своё негодование, до которого ей нет никакого дела. Собственный голос показался неузнаваемым и чужим:       – Почему? За что вы хотите нас уничтожить?       – Не злись, демон, – в интонации чарующего голоса и окутывающем взгляде и в самом деле было что-то материнское, но такое далёкое, что уловить это исходящее тепло было невозможно. – Ваш мир нуждается в покровительстве двух богов. Бог света мёртв, и бога тьмы ожидает та же участь. Без баланса сил вы не сможете существовать.       Матерь Жизни умолкла, и взгляд её стал отсутствующим, погружённым в себя.       Дино глубоко выдохнул, чтобы совладать с собой, прежде чем обратиться к самой Вселенной:       – Матерь… Не сочтите за наглость напомнить, что мы живём без Шепфа уже десяток лет, с тех самых пор, как он запечатан тьмой. Без него несомненно тяжело, но… Но мы справляемся.       Я подхватил:       – С Шепфамалумом ничего не поменялось. Он по-прежнему заточен в темнице, и не имеет влияния на наш мир.       Уокер не осталась в стороне:       – После войны мы смогли восстановить все разрушения, добились равенства Небес и Ада. Разве мы не доказали, что имеем право жить?       Матерь Жизни моргнула, словно возвращаясь в реальность. Произнесла как-то раздраженно, окинув Уокер осуждающим взглядом:       – Тебя вообще не должно было существовать. Люди – это большая ошибка.       Уокер решилась на вопрос, неожиданно, но смело и спокойно:       – Так это всё из-за людей? Из-за их способности испытывать чувства?       – Чувства – это болезнь.       Знакомая песня. Они идеально сошлись бы во взглядах с моим отцом.       Я шагнул вперёд. Без тени страха, лишь с желанием посмотреть в эти бесчеловечные, бесчувственные глаза создательницы.       – Чувства делают нас слабыми и ничтожными. Меня учили этому с детства. Но видите ли, в чём дело? Это учение оказалось ложным.       Матерь Жизни молчала, наблюдая за мной нечитаемым взглядом.       Дино оказался рядом, едва слышно шепнув:       – Люцифер... Не надо…       Я взял его за руку, крепко сжимая ладонь, и продолжил:       – Неужели вы не видите, что есть в этом мире чувство, которое делает нас живыми? Чувство, которое заряжает энергией, дарит немыслимую силу, и без крыльев возносит до Небес? Чувство, ради которого хочется жить и за которое не страшно умереть? Неужели мы тому не пример? Разве мы выглядим больными, слабыми, или безвольными? Всё, чего я достиг в своей жизни, стало возможным лишь при поддержке любимого человека. Когда-то я бежал от любви, считая это чувство постыдным, но лишь познав её, понял, как же глубоко я заблуждался. Чувства формируют нашу уникальную личность, толкают на действия, помогают развиваться. Без них всё бессмысленно...       – Любовь не спасёт мир, Люцифер. Увы, в реальности всё не так, как на страницах книг.       – Вы хотите уничтожить наш мир, чтобы что? Создать другой?       – Конец – это всегда новое начало. И в этом нет ничего плохого, это всего лишь жизненный цикл, всё когда-нибудь заканчивается. И вашему миру пришло время кануть в небытиё... Да, я хочу создать иной мир. Более совершенный на этот раз.       – А если совершенство не удастся?       Матерь Жизни удивлённо выгнула бровь, едва заметно улыбнувшись:       – Ты сомневаешься в могуществе Вселенной?       – Однажды вы создавали Всадников. Но не все они вышли совершенны, как вы того хотели. Вы отреклись от Чумы, потому что она вас разочаровала, но чья же на самом деле вина в том, что она вышла с изъяном, не соответствующей вашим ожиданиям?       – У тебя хорошо подвешен язык, Люцифер, и я восхищена твоей смелостью... и наглостью, но тебе меня не убедить.       Заговорил Дино:       – Матерь, прошу, дайте нам ещё один шанс, ещё немного времени…       – Нет!       От громогласного восклика затряслись стены, по льду пошли трещины.       – Нечего оттягивать неизбежное. У вас есть неделя, чтобы попрощаться с близкими и принять свой конец. На этом всё. Ступайте.       Голод окинул нас невыносимо печальным взглядом, в котором читалось сожаление. Потянулся к сигаретам, но так и не достал с кармана пачку, лишь стиснул руки в кулаки.       Спорить дальше было бессмысленно. Что мы ещё могли сделать против самой Вселенной? Кричать, плакать, умолять о пощаде? Она ясно дала понять, что её не заботят наши чувства. Ей всё равно. Решение принято, и, как сказал Голод, она его не изменит.       Мы вышли на улицу на негнущихся ногах, всё ещё не веря в жуткую реальность.       Так отчаянно цепляться за искорку надежды, чтобы её в один миг растоптали…       Она решила всё уже давно, как только ступила в наш мир, зачем же тогда был дан этот призрачный шанс доказать, что мы чего-то стоим? Просто божественная насмешка, жестокое издевательство…       Потерянные и разбитые, мы не понимали, что дальше делать и куда идти. Уокер дрожала всем телом, смахивая слёзы:       – Хочу, чтобы эта бесчувственная тварь сдохла вместе с нами!       Дино часто моргал в попытке остановить подступающие слёзы. Я притянул его в объятия, и он не выдержал, задрожал, и позволил себе горько заплакать, уткнувшись в моё плечо. Мои руки гладили его спину, зарывались в крылья, стирали слёзы с любимого лица, пока губы усыпали поцелуями мокрые дорожки на щеках.       Столько раз мы договаривались принять достойно любое решение Матери, но смириться с собственной смертью не получалось. Мы так мало были вместе, так мало любили, так мало познали счастья.       Уокер тактично стояла в стороне, глотая слёзы. Заметив, как её трясёт, Дино подозвал:       – Иди сюда, Вики.       – Нет, нет, я…       – Не выделывайся, Уокер.       Я протянул руку, и она шагнула в наши объятия. До давней, забытой неприязни сейчас не было никакого дела.       Так мы и стояли втроём на краю Снежной Долины, укрываясь крыльями от падающего снега. Дрожащие от холода и ужаса, растоптаны и повержены, безжалостно приговоренные к смерти без малейшей надежды на спасение.       Я не помню, как мы с Дино оказались в комнате. Легли на кровать, даже не раздеваясь. От стресса внутри всё дрожало, словно от холода, спасало только тепло родных рук, не выпускающих из объятий.       Пальцы перебирали шёлк его волос. Губы замирали с поцелуями на виске, на лбу, на волосах. Тихими, нежными… едва не прощальными. Я вдыхал его запах, не веря, что ощущаю свежесть петрикора почти в последний раз.       – Мой свет… родной… любимый…       – Я не знаю, как бы жил без тебя, Люци. Чувства к тебе были такими невозможными, но оказались самыми правильными на свете. Никого и никогда я так не любил.       Я смотрел в его лазурные глаза, самые добрые на свете, понимая, что тону в этих чистых глубинах, обещающих вечный покой.       – Я тоже, моё счастье… Я не думал, что полюблю кого-то в своей жизни так искренне и так сильно, и не надеялся, что меня полюбят так же в ответ.       – Разве тебя можно не любить? Ты потрясающий. Сильный, стойкий, смелый, волевой. А в отношениях чуткий, внимательный, заботливый.       – Ты меня идеализируешь, мой свет. У меня куча недостатков.       – И я их все люблю...       – Чем я только заслужил тебя?.. Ты прекрасен, словно мечта, ставшая явью. Таких, как ты, больше нет. Ты – совершенство этого мира, Дино. Моё любимое совершенство.       Мы прижались друг к другу тесно и близко, ловя губами любимые губы.       Наслаждались трепетной близостью, пока нежность долгого и упоительного поцелуя стала самозабвенной, а тихая ласка – откровенной, нетерпеливой.       Одежда, ставшая лишней, в спешке полетела на пол.       Жар родного, любимого тела… Ласковые, страстные губы, дарящие блаженство… Нежность рук, сжимающих возбуждённую, твёрдую плоть. Быстрые, торопливые движения навстречу друг другу.       Нам хватило считанных минут, чтобы достичь невероятно яркой разрядки.       Никогда ещё удовольствие не ощущалось так остро, и никогда ещё не было почти болезненно невыносимым.       Нам в спину промозглым холодом дышала сама смерть, а мы всё ещё нагло бросали ей вызов, обманываясь вечным теплом родной души рядом.       Раздался тихий стук в дверь. Мы с Дино торопливо натянули одежду, узнав энергию нашей гостьи.       Стоило двери отвориться, мама без слов заключила нас в объятия. Она старалась держаться, но предательские слёзы блестели в её глубоких глазах.       – Мне очень жаль, мои родные… Простите, что я так ворвалась, просто, я подумала: может, проведём этот вечер вместе?       Мы ответили в один голос:       – Конечно.       Академия опустела, стоило всем услышать приговор Матери Жизни. Ангелы и демоны разбрелись по своим семьям, чтобы провести последние дни с родными и близкими.       Мы зашли в пустую гостиную. Зажгли свечи для освещения. Пока я разводил огонь в камине, Дино приготовил ароматный чай.       Очень скромный, тихий семейный ужин. Первый за мою сознательную жизнь. За окном стемнело, тихо потрескивали поленья, охваченные танцующим пламенем, даря иллюзию тепла, умиротворения и уюта. И, казалось, что на свете нет больше ничего и никого. Самые родные и любимые рядом – это ли не счастье?       Мама взяла меня за руку, заглянула в глаза:       – Не держи зла на отца, Люцифер. Я знаю, он причинил тебе много боли… Но у него были на это свои причины. Он воспитывал не просто ребёнка, а наследника Адского престола. Прости, что ищу ему оправдание, я просто не могу иначе.       – Всё в порядке. Мои обиды давно в прошлом. Мы не плохо расстались, и… я простил его.       – Он ведь был когда-то совсем другим. Любил меня, заботился, носил на руках и мечтал о сыне. Если бы только он не стал Сатаной, всё могло бы сложиться иначе…       Несмело отворилась дверь, привлекая внимание.       – Отец?       Фенцио прочистил горло, переступил с ноги на ногу, не решаясь сделать шаг.       – Я… не хотел мешать. Услышал голоса, проходя мимо…       – Бросьте, Фенцио. Пора нам уже с вами наконец познакомиться, как следует.       – Мы и так были знакомы заочно.       – Да, но не в качестве родителей половинок наших детей.       В иной ситуации в ответ несомненно прилетела бы какая-то колкость, но Фенцио лишь кивнул со скрытой улыбкой.       – Проходи, отец. – Дино склонился ко мне, шепнув на ухо, – ты не против?       – Конечно нет, – я сжал его ладонь в успокаивающем жесте.       Мама протянула руку, и Фенцио склонился в поклоне, оставив лёгкий поцелуй на тыльной стороне её ладони. Всё согласно этикету. В его глазах читалось некое восхищение.       Мама всегда умела расположить к себе. Она умела себя подать, как истинная королева. Безупречные манеры, умение завязать разговор, превращая его в светскую беседу, волшебная улыбка, её яркая красота, притягивающая взгляд, всё это скрасило возникшую неловкость. И я, кажется, впервые увидел, как Фенцио искренне улыбается.       Спустя какое-то время, он всё же решился обратиться ко мне:       – Люцифер, у нас были некоторые… разногласия. Ты знаешь, что я был против ваших с Дино отношений. Был против, потому что знал, чем эти отношения для вас грозят. Прочувствовал подобные последствия на своей шкуре.       – Отец…       – Дай я скажу, Дино, – он тяжело вздохнул, прежде, чем продолжить. – Когда-то я поддался запретным чувствам. Они манящие, как огонь, в котором летящий мотылёк непременно опалит крылья. Я жестоко поплатился за свою ошибку. Я потерял не только высокий ранг, статус и положение в обществе, я потерял себя. И с тех пор решил, что любовь – это самое большое на свете зло, которому нельзя поддаваться, иначе погибнешь. Но ваша любовь другая – не разрушающая, а исцеляющая. Вы дополняете друг друга, что ли, делаете лучше. Я боялся, что ты разобьёшь сердце моему мальчику, Люцифер. Боялся, что поиграешь и бросишь его страдать. Не верил, что ты в принципе способен на столь высокие чувства.       – Ну конечно, я же бесчувственная сволочь…       – Но когда я вижу, как ты смотришь на него, с каким трепетом ты держишь его руку, как бросаешься его защищать, я понимаю, что ошибался в своих мыслях. Нам поздно уже становиться друзьями, да и вряд ли мы бы ними когда-нибудь стали. Но я хочу, чтобы ты знал, я не против тебя. И я благодарен тебе за то, что делаешь Дино счастливым.       – И на этом моменте я должен бы расчувствоваться и пустить слезу… Но это неприсущие мне сантименты…       – Люци, – Дино шикнул, пихнув меня в бок.       Я поймал его ладонь, погладил пальцами, и поднёс к губам, оставляя поцелуй. Извиняющееся улыбнулся.       – Ладно, ладно… Давайте серьёзно. В давней неприязни, обидах и разногласиях больше нет никакого смысла, так ведь? И пусть я не тот идеальный вариант, который вы хотели бы видеть рядом с Дино, но будьте уверены, Фенцио, я люблю его так, как никто другой не сумел бы даже посметь.       Заговорила мама:       – Что бы там ни было, наши сыновья прекрасная, сильная пара. Разве можно их представить по отдельности, или рядом с кем-то другим? Нам, родителям, остаётся только радоваться за них, и гордиться ими.       Мы посидели ещё немного, говорили обо всём и ни о чём. У нас больше не было будущего, на которое можно было бы строить планы, оставались лишь считанные дни, в которые мы решили видеться чаще. И на душе становилось тепло от одной лишь мысли, что последние минуты жизни я проведу с тем, кого люблю всем сердцем и душой, и кто любит меня настоящей, чистой любовью.

Спустя пару дней

      Принятие скоропостижности собственной смерти так и не наступило, вместо этого пришло отрицание, и ожившее желание бороться.       Орден снова собрался в кабинете Дино. Он, так же как и я, не мог смириться с нашей участью, но воспринимал всё спокойнее, без яростной злости и протеста. А, может, просто больше был реалистом. Он не отказывался бороться, но будто заранее знал, что всё снова напрасно.       У меня же сдавали нервы, и под горячую руку снова попал Мальбонте.       – Ты обещал найти способ уничтожить Матерь Жизни! Осталось несколько дней до момента, когда она сотрёт нас в пепел, а от тебя ни одного дельного предложения!       – Я думаю над этим!       – Хреново думаешь! Ты победил самого Шепфа, чёрт тебя дери! А сейчас у тебя совсем нет идей?       – Шепфа был не властен над тьмой. А в Матери Жизни оба начала – светлое и тёмное, в равных мерах. Тьмой её не уничтожить.       – Должен же быть какой-то способ. Не может быть, чтобы не было… Если направить в неё одновременно светлую и тёмную энергию?       – Она её поглотит. И это её не убьёт.       – Она оставила метки на метисах, открывших печати, неспроста, – я обратился к Уокер, – ты чувствуешь какие-то изменения? Может, какую-то связь с ней?       Она покачала головой:       – Нет… Но перед походом в Снежную Долину, я будто проникла в её сознание.       – И ты промолчала об этом?       – Ничего интересного на самом деле. Это был сон, в котором я была ею. Слышала её мысли, её мечты об идеальном мире. Она считает нас несовершенными, недостойными существования. Считает нас больными чувствами, но на самом деле больна она. Своей безумной идеей создать высших существ.       – Может было что-то ещё? Кто-то что-то чувствовал? Ребекка, Мальбонте?       – Нет.       – Нет, ничего.       Геральд сообщил, что они с Мисселиной нашли интересные фолианты на Островах Памяти. Кажется, они были на языке тьмы, и Мальбонте отправился с ними, чтобы переводить информацию.       А мне нужно было спуститься в Ад.       Демоны находились в такой же истеричной панике, как и все остальные, и нуждались в поддержке своего правителя.       Ещё было не всё потеряно. В этом я был уверен.       Успокоить взвинченный народ едва ли удалось, но в сердцах снова затеплилась малая искорка надежды.       Я отправился на окраину столицы, где в одиноко разбросанных домах ютились любители уединения.       Пришло время козыря в рукаве.       Покровительство Сатаны стоит дорого, и я был намерен забрать плату по полной программе. Всадница должна заплатить должок нужной информацией.       Это были уже не катакомбы, а вполне приличное, обустроенное жилище. Вопросов никто не задавал, мои приказы выполняли молча и беспрекословно. Чума, конечно же, знала, что я пекусь об её безопасности не из-за доброты душевной, и знала, что однажды я выставлю ей счёт. Вот только просто так она бы говорить не стала, и мне пришлось идти ва-банк.       Всадница спустилась по лестнице со второго этажа в обставленную старинной мебелью гостиную, куда меня провела прислуга.       Красные глаза радостно сверкнули, она тепло улыбнулась, подходя ближе:       – Люцифер, рада видеть тебя.       – Я по делу.       – Понимаю, что не просто так. Выпьешь что-нибудь?       – Нет. Не до этого.       Мы сели за стол. По центру стояла ваза с букетом свежих цветов, явно недавно сорванных. Я невольно усмехнулся, отметив, что даже в такое время она следит за подобными мелочами. Ценительница прекрасного…       – Буду краток. Ты знаешь решение Матери Жизни. Но сдаваться мы не собираемся. Мы нашли способ её уничтожить, – я блефовал, но она внимала каждому моему слову.       Мне в голову пришла рискованная, полуумная идея, но если Всадница поведётся, мы выиграем эту войну.       – Метисы, открывшие печати, – её источники энергии, поддерживающие существование Матери в нашем мире. Если их перекрыть, её энергия иссякнет. Семь смертей – не такая уж и большая цена спасения мира.       Испуганный взгляд Чумы заметался со стороны в сторону. Губы задрожали в тихом:       – Нет…       – Будет лучше, если Кира об этом ничего не будет знать, и пойдёт со мной добровольно.       Красные глаза полыхнули огнём. Будь у неё прежняя сила, меня снесло бы ударной волной. Но она лишь вскочила с места, стукнув кулаками по столу. Прокричала:       – Нет! Не позволю!       – Не вынуждай меня применять силу.       Она наклонилась ко мне ближе. Прошипела в лицо:       – Я сказала: «нет». Кира не умрёт из-за вашего сумасшедшего эксперимента.       – Выбор не велик. Либо мы уничтожим Матерь, либо она нас. Мне почему-то совсем не хочется умирать, а тебе?       Чума запустила пальцы в волосы, начала мерить шагами комнату.       – Её решение было неизбежным. Я знала, что так будет. Матерь Жизни не милосердна, как и все созданные ею боги.       – И, тем не менее, её можно уничтожить, – я поднялся с места, подошёл к ней, схватил за руку, – где Кира?       – Я её не отдам!       – Придётся.       Энергия юной метиски ощущалась наверху. Отбросив от себя Чуму, что цеплялась мёртвой хваткой, я направился к ступенькам.       Она догнала меня. Обвила руку в попытке остановить, почти повиснув всем весом. Она была на грани истерики:       – Нет, Люцифер! Пожалуйста, нет! Не забирай её!       – Думаешь я в восторге от того, что приходится делать? Есть дети и помладше Киры, открывшие печать. И им тоже придётся умереть. Такова цена.       Чума поднялась на пару ступенек выше, преграждая мне путь:       – Подожди. Пожалуйста, подожди! Вы могли ошибиться…       – Это исключено. Дай пройти, не заставляй тебя калечить!       Ещё несколько шагов наверх. Всхлип Чумы за спиной.       Я уже начал жалеть, что всё это затеял, не представляя, что буду делать с ничего не понимающей Кирой, и как буду объяснять свою выходку Ордену.       Всадница побежала за мной, едва не падая на колени.       – Люцифер, постой! Я найду другой способ уничтожить Матерь Жизни! Дай мне немного времени, умоляю.       – Для чего?       – Она не посвящала Всадников в подобные секреты, но я догадываюсь. Мне просто нужно подумать, как это провернуть. Дай мне время хотя бы до завтрашнего утра.       – А если твой способ окажется недейственным?       – Если я не буду уверена, то ничего не предложу.       Я едва слышно выдохнул, довольный собственной победой.       – Не вздумай меня обмануть, или затеять свою игру. Иначе убью.       Она понимала, что я не вру. Тихо пообещала:       – Не стану. Клянусь.       Кто бы знал, что моё выдуманное предположение окажется правдой. Сам того не подозревая, я попал в самое яблочко.       Мальбонте перевёл с языка тьмы, что есть некая брешь, через которую Матерь Жизни питается силой своего мира. Семь метисов, открывших печати – её каналы, по которым поступает жизненная сила. И если их обрубить, тело Матери погибнет. А это значило, что и вправду семеро метисов обречены на смерть.       Был поздний вечер, уже переходящий в ночь, но в Академии никто не спал.       Принять решение было необходимо, но решиться на подобную жестокость не хватало сил.       Дино сидел за столом, запустив пальцы в волосы и сжимая виски. В лазурных глазах замерла столь болезненная безысходность, что смотреть на него такого ставало просто невыносимо.       Он вздрогнул, судорожно вздохнул, когда моя рука легла на его плечо.       Напряженную тишину в кабинете нарушил внезапный стук кулака по столу. Подсвечник зашатался, едва не опрокинулся, нервное пламя свечи стало прерывистым.       – Я категорически против! Это не решение проблемы!       – Это единственное решение, Дино. И тянуть нельзя, у нас нет времени, – всегда уверенная в себе Ребекка Уокер была бледной, как полотно. Её голос дрожал, а руки беспокойно комкали ткань одежды.       – Мы найдём другое решение. Я не позволю убивать детей! – Дино поднялся на ноги, снова стукнул по столу. – Это не выход!       Он был в яростном гневе, и злился он сам на себя. Злился, потому что не знал, как поступить, не понимал, как перехитрить Вселенную, и изменить ею предначертанное.       Дино всегда был противником жестокости. И пусть ангелы пропускают всё через себя, и со временем становятся чёрствыми и холодными, это точно не про моего ангела. Сострадания и сопереживания такого масштаба не вмещает в себе больше ни одна живая душа, кроме его.       Он оживлял увядшие цветы, если ненароком повреждал какой-то во время тренировок, а теперь должен принять решение об убийстве семерых душ, пусть и во спасение всего мира.       Это слишком тяжело даже для демона, не то что для него.       Голос подала Уокер младшая:       – Мы в любом случае должны были умереть. Ничего не изменилось. Разве что наша смерть обрела смысл, – она говорила спокойно и уверенно, словно мысленно уже приняла свою кончину.       – Лично я умирать не собираюсь, – Мальбонте, стоящий в стороне, привлёк к себе внимание. – Придётся хорошенько постараться, чтобы меня убить. Когда-то Шепфа пытался, но даже у него не вышло.       Распахнулась дверь. На пороге стоял Голод.       – Ты?       Он порывисто шагнул к Уокер младшей, заключая её в объятия. Она прильнула к нему, как к спасению, едва сдерживая рвущиеся рыдания.       Мальбонте покинул кабинет быстрым, нервозным шагом. Дверь с грохотом захлопнулась.       – Я не позволю тебе умереть, Вики. Не позволю, слышишь? Не бойся, – не выпуская дрожащую Уокер из объятий, Всадник поднял на меня глаза. – Мне нужно увидеться с сестрой.       Почему-то его заявление ничуть не удивило, и даже обрадовало.       – В таком случае, нам в Ад.