Другие песни

— Думаешь, это правда? — Нотт приоткрывает глаза, щурясь солнцу. Его лучи запекаются на коже, горячие даже в начале весны. Тени снова сдвинулись, заползли под крышу беседки, оставив их с Алайей беззащитными против палящей жары. Нотт приподнимается с колен возлюбленной, и ягоды винограда скатываются с её груди. Вода бассейна приятно холодит ступни и щиколотки. В полдень на Мраморной террасе пустынно и тихо — остальные девочки прячутся от обжигающего солнца в садах и апартаментах, — и лишь слышно, как в музыкальной башне кто-то перебирает струны уда, лениво и вяло. Если бы два года назад Нотт сказали, что в гареме саарского принца она обретёт счастье… Поверила бы она? — Ты о пополнении? — Алайя наклоняет голову, и длинные тёмно-рыжие волосы мягкой волной стекают с её плеча. Нотт знает, что они пахнут мёдом, и грецким орехом, и аргановым маслом. Пахнут так же, как подушка Нотт, и как каждый её сон. — Как по мне, пустые сплетни. Сама подумай: зачем ахше ещё наложницы? Он и на нас-то не смотрит… — Потому и нужны, что в нас ему ничего не приглянулось, — Нотт зачерпывает воды из бассейна и поливает ею голени Алайи — та судорожно выдыхает от удовольствия, так и напрашивается на трепетный поцелуй над коленкой… — Тридцать семь девиц — и ни одной в его вкусе? — фыркает Алайя, чуть раздвигая бёдра. Её смуглая ладонь оглаживает грудь и ползёт вниз по животу к краю юбки. Но вместо того, чтобы ослабить пояс, Алайя поигрывает бровями и похлопывает себя между ног со смешливым: — Того, что могло бы ему, как ты сказала, приглянуться, здесь попросту нет. Нотт закатывает глаза. — Это совершенно неважно. Ты ведь знаешь это лучше меня, — она задумчиво болтает ногами в воде. — Даже если ему нравятся мужчины, он всё равно должен взять себе хотя бы одну жену. Он ведь ахшад. — Ахше, — поправляет Алайя, и Нотт отмахивается: даже спустя два года она путается в тонкостях саарского. В отличие от Алайи, которая родилась и выросла в Айе-Халиджи, Нотт попала в гарем не по воле знатного отца, желающего дочери лучшего будущего. Её купили и привезли из-за Сухого моря в подарок принцу: «Может, новая диковинная наложница приободрит ахше и развеет его хандру?» Глупости, конечно. Нового господина не завлекла тёмная кожа и пышные кудри Нотт, как не пленили его и плавные изгибы пышнотелой красавицы Алайи, как не обольстили его страстные танцы Сулейки и искусные руки Кадифь. Прекраснейшие из наложниц не интересовали младшего принца Сааре. Алайя говорила, что раньше он приглашал к себе в покои хорошеньких слуг и стражников, но то было до несчастья… Сама Нотт никогда не видела ни проблеска желания в глазах ахше, ни признаков возбуждения в его молодом теле. И если в первый год в шепотках, ходящих по гарему, сквозила жалость к потрясённому и тоскующему господину, то теперь по углам и коридорам ползли осторожные пока домыслы: а не повлияла ли болезнь на мужскую силу господина?.. Иногда в них слышалась насмешка, иногда сочувствие, но чаще всего разочарование. Как же стать женой ахше, если его не соблазнить? Как подарить ему ребёнка, если он не может его зачать? — Руми считает, что новенькие — это подарок Мераба-ахше, — добавляет Нотт. Алайя цыкает и морщится: Руми и её подругам давно никто не верит. С ними-то и поговорить нормально нельзя — всё с ног валятся или хихикают, как слабоумные. Надеются сблизиться с ахше, деля с ним его дурман. Идиотки. Он и имён их небось не помнит — всё утоплено в этом его «особом» молочном шербете. — Лучше бы Мераб-ахше подарил ему новый дворец, — вздыхает Алайя, капризно надувая губы. Нотт смеётся. — А этот чем тебе не угодил, шалле? — она щипает девушку за бок и игриво прикусывает плечо. Алайя в ответ брызгается водой, и они дурачатся и смеются, пока не выдыхаются. Взмокшие и уставшие от жары, они валятся без сил на разбросанные по мраморному полу подушки. — За год с тобой я так и не поняла, что значит «шалле». Ругательство? Ласка? — она изображает колеблющиеся чаши весов своими ладонями, и Нотт перехватывает ближайшее запястье и оставляет на влажной коже поцелуй. Голос Алайи наполняется сонным, блаженным теплом: — Иногда ты произносишь его, как если бы называла меня «засранкой», а иногда шепчешь, будто зовёшь «любимой»… — М-гм, — бездумно отзывается Нотт, покрывая поцелуями её локоть, плечо, ключицу… — Но больше всего я люблю, когда ты произносишь это, будто молитву, — она сглатывает, когда язык Нотт скользит вверх по её шее. — И когда же я так делаю?.. Алайя приподнимает отяжелевшие веки, и её густые пушистые ресницы подрагивают. В растёкшихся зрачках вспыхивает игривый огонёк: — О, я покажу. И она опрокидывает Нотт на спину, прижимаясь к её губам поцелуем.