Другие песни

Принц своё слово держит: на следующее утро он приходит на пробежку с рассветом. Вид у него удручающий. Покрасневшие от недосыпа глаза, тени под которыми отливают бронзой, удешевляя его золотую царственность. Волосы расчёсаны, но не украшены привычно вплетёнными драгоценностями. Длинный белоснежный камзол, вышитый шёлковыми цветами, распахнут, и под ним видна нижняя рубашка, небрежно заправленная в широкие штаны. Ни верхнего кафтана, ни кушака. Он трёт правую руку на стыке с протезом, и Йорген думает, что это, должно быть, больно — всё время носить его, но гордость, похоже, щемит больнее. Ахше прихрамывает, раздражённо морщась при каждом шаге. — Что? — огрызается он в ответ на молчаливый взгляд Йоргена. — Я проснулся и решил сегодня выглядеть ужасно. Это был мой выбор. Порыв вдохновения, — саркастично цыкает он, взмахивая рукой. Опять не в духе. Но это даже хорошо — значит, не пил. Молочный шербет делает его расслабленным, мечтательно-игривым, а от вина он нарочито задорный, восторженный. Йоргену интересно узнать, каков он без хмеля и дурмана, но чтобы вся угрюмость и горечь, таящаяся на дне чаши, покинула тело, потребуется время. Йорген терпелив. — Здесь ты должен сказать: «Ахше, ну что вы, вы вовсе не выглядите ужасно: вы прекрасны, как едва распустившийся цветок!» — …слегка потоптанный мулом, — добавляет Йорген, но Шемер не смеётся над его шуткой, как смеётся обычно, лишь морщится сильнее, кутаясь в свой камзол. — Поверить не могу, что поднялся в такую рань, чтобы выслушивать твои колкости, — ворчит он. Но разве ж это колкость?.. Йорген никогда не считал себя остроумным: в его словах нет ничего «острого», они просты. В них нет ни игольной прицельности, ни заточенной резкости. Лишь рубящая прямота. Он ничего не отвечает: если принц не настроен на разговоры, Йорген совсем не прочь помолчать. В конце концов, это у него всегда получалось лучше, чем светские беседы. Они огибают южный фонтан и выходят к садовой беседке: здесь Йорген всегда начинает свою пробежку. Он разминается под недовольным взглядом ахше, который, хмуро поскучав минуту-другую, всё же присоединяется к нему. У него гибкое, стройное тело, но в движениях чувствуется некая заржавелость: так катит телега, колёса которой давно не смазывали. Солнце, едва проснувшись, уже начинает припекать, и, размявшись, Йорген склоняется над бассейном с золотыми рыбёшками, спрыскивая пока ещё прохладной водой лицо. — Готовы? — уточняет он. — Бегать я не буду, — предупреждает ахше с опасным прищуром. Из-за густых ресниц его глаза кажутся подведёнными — а может, он действительно пользуется углём, как Мино или Кадифь. Йорген кивает: ну, он-то не собирается сбавлять темп из-за капризов принца, а потому срывается с места со своей обычной скоростью. Бегать ему нравится. Ветер выдувает из головы всё лишнее, а чёткий, размеренный стук сердца, вторящий едва касающимся земли стопам, разгоняет кровь, раскрывает лёгкие, даря приятную свободу, которую чувствуешь лишь в гармонии со своим телом. Пробежав круг, он нагоняет неторопливо ковыляющего принца и хлопает его по плечу, будто осаливая. — Эй! Йорген оборачивается на бегу, продолжая двигаться спиной вперёд, и салютует ахше по-риеттски: кулак к сердцу, стукнуть два раза. — Что это за шуточки? Я не буду тебя догонять! — кричит ему вслед Шемер, и Йорген пожимает плечами, мол, как знаете. Но на втором круге он снова заносит руку, чтобы хлопнуть ахше, но тот ловко подныривает под неё и возвращает «салку»: его пальцы касаются плеча Йоргена смазанным, ласковым жестом — почти погладил. — Ха! — он, довольный, улыбается и, подмигнув, пародирует салют на саарский манер: рука касается центра груди и взмывает вверх. — Левой честь не отдают! — кричит ему Йорген, убегая вперёд, вслед ему несётся что-то саарское и креплёное: такому раёше его не учил. Не проходит и секунды, как в спину прилетает глухой удар: Йорген круто разворачивается, инстинктивно готовясь отражать атаку, но лишь видит металлический отблеск и слышит глухой стук о землю. Отскочив от его тела, в траву летит золотая рука ахше. — Ну, принимай тогда правой, — мурлычет он, проходя мимо. Рукав его камзола, неестественно пустой, свисает у бока. Принц направляется подобрать свой снаряд, но Йорген оказывается быстрее: хватает золотую руку и подбавляет прыти. — Караул, держите вора? — со смешливым вопросом в голосе отзывается ахше. — Может, мне отрубить тебе руку за воровство? — Тогда я точно не отдам вам это — пригодится, — Йорген машет ему золотой фальшивкой и убегает вперёд. На третьем — последнем — кругу Йорген собирается её вернуть, вот только… Где же ахше? Сошёл с дистанции? Йорген замедляется, внимательно оглядываясь по сторонам, но того нигде нет. Он переходит на шаг, заглядывает в хаммам неподалёку — пусто. Идёт по саду, ища среди зелени белый камзол, когда у уха вдруг что-то свистит — если бы не отменная реакция, попало бы в голову. Тело движется быстрее, чем мысль — и Йорген падает на землю, перекатываясь к ближайшему дереву: в укрытие, в укрытие… Откуда-то сверху доносится смех, шелестит в листьях, цветёт, как груша по весне. Йорген поднимается с земли, отряхивая штаны. Вскидывает взгляд. Принц сидит на дереве, раскидистом, пышном, плотно обняв ногами крепкую ветку, и надкусывает абрикос, игриво вздымая бровь. — Вы сегодня удивительно… метки, — выдыхает Йорген, подходя ближе. Шемер пожимает плечами и вдруг кренится влево — медленно и лениво, и Йорген резко срывается с места, делает интуитивный шаг вперёд, готовясь ловить принца. Но тот лишь снова смеётся, повиснув ногами вверх. Его волосы растрёпываются, подол камзола едва ли не подметает землю, а шёлковая рубашка задирается, оголяя живот: мышцы очерчены напряжением, капелька пота ползёт по загорелой коже… — Ловко я? Для калеки, — улыбается принц, собирая языком сок с надкушенного плода. — Ловко, — охотно признаёт Йорген с невесть откуда взявшейся в голосе хрипотцой. Ахше без усилий подтягивается, хватает левой рукой ветку и опускает ноги — через мгновение он уже стоит на земле, одёргивая одежду. От утренней угрюмости не осталось и следа, щёки раскраснелись, в глазах — солнце, на губах — солнце. Всё в нём жарко, и всё в нём — лето. Он делает шаг к Йоргену — уверенный и чёткий, но, проследив его метнувшийся вниз взгляд, принц неуютно ёжится, встряхивает головой. Когда они идут к фонтану, хромота снова разбивает его поступь. — Теперь моя очередь глумиться над тобой, — заговорщицки шепчет ахше, кивая в сторону библиотеки. — Сначала завтрак, — Йорген трёт живот, по которому уже расползается колючий голод. Конечно же, принцу есть со слугами не престало, так что им накрывают в беседке: расстилают ковёр, заставляют его подносами с хрустящим свежим хлебом, аппетитно подтаявшим маслом, поджаренной сочной олениной, вяленой бараниной, сладостями да фруктами… Чего там только нет. Йорген, иногда довольно мыча, набивает рот, пока ахше, посмеиваясь, неторопливо накладывает на лепёшку пряные томаты, орехи и по саарскому обычаю зажаренные яйца с тягучими желтками, дрожащими в гнёздах румяного белка, вздувшегося, как пышное облако. Сверху Шемер посыпает всё это перцем и кунжутом, и Йорген восхищённо думает: до чего же красиво он ест. — Расскажи, как готовят у вас на Севере, — просит принц, и Йорген поднимает вверх руку, мол, дай прожевать. — По-саарски, разумеется, — с какой-то слишком уж злорадной и мстительной для учителя улыбкой добавляет Шемер. Йорген с надеждой косится на библиотеку, но, похоже, принц не видит смысла откладывать урок. Приходится отравлять чудесную еду знаниями. — Мясо, — коротко отвечает Йорген. — Хлеб. Он знает по-саарски и другие названия блюд, но все они восточные, фруктовые и сладкие, всем им не место в рассказах о Севере. И всё же принц продолжает вытягивать из него слова, поправляет терпеливо, без снисходительности подсказывает нужные. Говоря о северной кухне, нельзя промолчать об охоте, и беседа уходит в сторону лесов, заячьих троп, брусники во мхе, но ахше не разворачивает разговор обратно, как делал Илхам-раёше, а непринуждённо поддерживает заданную Йоргеном дорогу, рассказывает о зверях, что водятся в Сааре — медленно, простыми словами, забавно изображая то кроликов, то львов, то оленей. Все они получаются у него одноухими: он так и не надел свой протез. От новых слов и постоянной необходимости обдумывать сказанное у Йоргена начинает гудеть голова, и ахше, чутко заметив его обострившееся косноязычие, милостиво переключается на риеттский. — Твой мальчишка проснулся, — он указывает куда-то за спину Йоргена, и тот оборачивается, молчаливым кивком приветствуя Эмеля, стоящего поодаль и старательно держащего лук на вытянутой руке. Тот вздрагивает, улыбается коротко, невольно, но тут же пугливо отводит взгляд, смутившись внимания принца. — Всё поглядывает на нас, тебя ждёт. Ты, никак, готовишь его в солдаты? — В пираты, — хмыкает Йорген, жестом поправляя Эмеля: ровнее. — Вот уж воистину доблестное занятие для такого скромного юноши! — смеётся ахше. — Хотя, зная его учителя, мне, пожалуй, впору готовить флот к новому рассвету пиратства, — в его голосе что-то томно нежится, при этом щекотно оцарапывая сердце — так играются разлёгшиеся на коленях кошки, то выпуская когти, то невесомо касаясь мягкими лапами. — Вы тоже могли бы дать ему пару уроков, — говорит Йорген, прокашлявшись. Ловит на себе вопросительный взгляд принца и поднимает руку, изображая пальцем крюк, произносит ровно, серьёзно глядя в ореховые глаза: — Аргх. Принц возмущённо вскидывается, но порыв его теряется в удивлённом смехе, и он качает головой. — Ты невозможен! — вздыхает он, и вздох его той же природы, что душистый, лёгкий пар хаммама, дуновение пропитанного персиками и морской солью бриза. — И как мне это вынести, м, эйфедже?.. «Если бы я знал…» — думает Йорген, но ничего не отвечает. Они ещё недолго сидят в беседке, и ахше тоже почему-то молчит, развалившись на подушках, подперев рукой голову. Смотрит на него с неясным каким-то выражением, вроде бы рассеянно, а вроде и внимательно. Не понять его. — Пойду я, — говорит наконец Йорген, поднимаясь. Эмель и впрямь его заждался. — Иди, — с лёгкой улыбкой кивает ахше, наливая себе вина — кажется, впервые со вчерашнего. — Хотя постой… Всё ещё не надумал меня целовать? Йорген замирает, не замечая, как инстинктивно расправляются плечи, напрягаются мышцы спины, будто готовясь к атаке. В третий раз за сегодня принц доказывает свою меткость, попадая точно в цель. Йорген пропустил первый раз, увернулся от второго… Ему бы отразить третий, но он принимает его грудью, смиренно позволяя какой-то доброй, тёплой боли разлиться по рёбрам. — Всё ещё не приказываете? — возвращает он вопрос. — Если я прикажу, ты поцелуешь меня как солдат? Или как наложник? — принц улыбается, и его улыбка похожа на слишком рано сорванный плод: обманчиво румяный, но кислый внутри. — Не отвечай. Пожалуй, я подожду, пока ты поцелуешь меня просто как Йорген. Йорген-из-Риетта. Или, быть может, мне повезёт, и ты сделаешь это как Йорген-с-Севера… Йорген не знает, что это значит. Но, возможно, он просто позабыл тайный язык поцелуев, и для него он теперь столь же чужд, как саарский… Или как язык нордов — не забытый, но запрятанный вглубь. Туда, куда он давно не заглядывал, боясь, что трепетно сложенная на дно сундука ткань его памяти окажется проеденной молью, поблекшей от пыли, не впору ему, не к лицу… Что, коснувшись свежего воздуха и солнечных лучей, она рассыпется прахом в его руках. Что родные слова горьким пеплом осядут на губах. Слова его матери, растаявшие в годах, как звуки колыбельных, — узнает ли он их? Слова его отца, похороненные под слоем мёрзлой земли, — не искорёжит ли их риеттский акцент? Слова его брата, украденные у него вместе с именем. Слова его младшеньких — он не помнит, как звучали их голоса. Слова его дома, его страны, его Севера — захваченные, израненные сталью, пропитанные кровью… Нет, Йорген не будет думать о них, как не будет думать о поцелуях ахше. Он будет делать что должен. И помнить, где север. И он вернётся домой. Он вернётся домой, даже если с каждым днём слово «дом» всё больше и больше кажется ему незнакомым.