Другие песни

Йорген не знает, что именно приглушило беспокойные мысли: возвращение к оружию или треск, с которым надломился его лёд в оружейной, — но так или иначе после того дня сон возвращается к нему. Может, дело и впрямь в знакомой рутине тренировок, в спокойствии, что дарит меч, приставленный к изголовью кровати, в принятом решении: что бы ни случилось, он не станет использовать этот клинок, чтобы навредить Шемеру. Он прибыл в Сааре риеттским солдатом, но больше не чувствует себя им. Не хочет. Он пока не разобрался, что делать с северным мальчишкой, вспомнившим себя, и как носить новое звание наложника гарема ахше, но помнит наставление матери: «Делай что должен. Помни, где Север. Возвращайся домой». Ни в первой, ни во второй, ни в третьей частях он не слышит зова Империи. Дни снова выравниваются, больше не тянутся размытой чередой, теперь они даже проходят быстрее, подгоняемые нарастающим темпом тренировок. Эмелю нужно освоить многое за короткий срок, и всю первую половину дня Йорген теперь проводит на площадке за оружейной в компании ахше и мальчишки. Нет нужды в пробежке и разминке — они выкладываются по полной, практикуясь в сражении. Уроки саарского тоже переносятся из библиотеки и беседок в тень у фонтана на площадке: ахше велит слугам приносить туда завтрак, и не меньше часа они разговаривают лишь на его родном языке. Шемер упрямо противится вызову, что молча бросает ему Йорген каждый день, но в его глазах всякий раз загорается огонь, когда он слышит звон металла, когда Эме непреклонно встаёт после каждого падения, поднимает саблю и с новыми силами бросается в наивную, неловкую атаку. У него неплохо выходит для того, кто впервые взял в руки клинок едва ли месяц назад. И сегодняшний день, пожалуй, ничем не отличается от предыдущих, разве что ахше чересчур усердно налегает на вино, а Йорген за завтраком решает поднять вопрос о помолвке Хадена и Сулейки — он бы сделал это и раньше, но Нотт настояла на том, чтобы дать им хотя бы месяц: «Первая любовь, — сказала она, — бывает недолговечной: вспыхнет искрой и тут же потухнет. Обождём немного, Йорген. Сулейка ещё молода и не понимает, что жизнь здесь, в гареме Шемера-ахше — возможно, лучший жребий из возможных. Оставшиеся семь лет сейчас кажутся ей вечностью, но по истечении этого срока она получит щедрое приданное и знатного мужа. Хаден — бывший кюэрский раб, пленённый в Риетте мальчишкой, у него ни гроша за душой, ни профессии… Что они будут делать после свадьбы?» Но отмеренный месяц подходит к концу, и Йоргену приходится выполнить данное обещание. Жуя кумкват и наблюдая за тем, как ахше своей саблей нарезает дыню — только на фруктах он её и использует, — Йорген подбирает саарские слова: правила есть правила. За завтраком они не пользуются риеттским. — Ахше, я хочу просить о руке Сулейки от лица Хадена, — не ходя вокруг да около, говорит он. Сабля Шемера соскальзывает — и кривоватый ломоть дыни отскакивает от бортика фонтана, плюхаясь в воду. Эмель давится кофе, который начал пить из-за ахше, и Йоргену приходится хлопнуть его по спине. — Откуда такая кровожадность с утра пораньше, эйфедже? — посмеивается Шемер. — Неужто оружие в руках пробудило в тебе эту затаённую жестокость? Чёртов саарский… Что он сказал не так? — Йорген, — шепчет Эмель, прикусывая улыбку — ещё одна паскудная привычка, которой он вместе с распитием горькой гадости научился у своего принца. — Ты сказал, что хочешь отнять руку у Сулейки и лицо у Хадена, — переводит он. — Свадьба, — осторожничая со сложными фразами, поясняет Йорген. — Любовь. — Ты надумал жениться? — издевается Шемер, проводя языком по лезвию клинка, слизывая сладкий дынный сок. Он делает это нарочно. Глядит на Йоргена из-под своих густых ресниц, моргает медленно, томно. — Не я. Хаден. — Ах, вот в чём дело… Что ж ты сразу не сказал? Пугаешь меня так, совсем не жалеешь. Йорген решает не думать о том, почему же перспектива его женитьбы «пугает» ахше. Эти мысли отправятся туда же, куда и образ его языка, скользящего по кромке сабли. В чулан. — Я и сказал. Просить руки. От лица Хадена. — На саарском мы не говорим «от лица», мы говорим «по воле». А ещё мы не «просим руки». У нас руки не имеют ничего общего с любовью, эйфедже, — смеётся ахше, крутя своим протезом. — Свадебные кольца, браслеты — что там ещё?.. Мне всегда казалось дикостью подобное клеймение своей избранницы. Или избранника, — подмигнув, добавляет он. Уж больно он сегодня игривый, и Йорген отставляет кувшин с вином подальше. — В Сааре мы не помечаем любовь оковами. А когда делаем предложение, говорим так: позволь мне поселиться в твоём животе, — ахше не отрывает от него взгляда, легонько касаясь своего солнечного сплетения, — за твоей спиной, — рука его перемещается к плечам, — и в твоих мыслях, — он касается лба, а затем губ. Взгляд Йоргена невольно задерживается на них, и он резко выдыхает, вдруг понимая, что всё это время его лёгкие держали воздух в плену. — Почему? — не дав себе шанса передумать, спрашивает он. В Риетте просят руки для кольца и сердца — для всего остального. Но в саарских клятвах о втором ни слова. Ахше, кажется, улавливает его замешательство. — В мыслях — понятно. За спиной — тоже. Защита, — кивает он. — И крылья, — добавляет Эмель смущённо. — Но почему живот? — хмурится Йорген. Не про еду же они, в самом деле. Ахше улыбается тихой, тайной своей улыбкой и говорит: — Потому что всё, что связано с любовью, всегда происходит в животе, ты не замечал? — он снова кладёт ладонь чуть ниже своих рёбер, над пупком. — Трепет и волнение, когда видишь его. То, как всё сжимается там и переворачивается от поцелуев. Как обжигает страсть и распаляется возбуждение. И, разумеется, всякая жизнь — плод любви — рождается в утробе. — Гм, — прочищая горло, хмыкает Йорген. — Понимаю. И он действительно понимает. И трепет, и волнение, и как сжимается, как переворачивается, как жжёт и пылает, как… Как светит солнце — всегда там, никогда в сердце. — А как на Севере предлагают любовь до смерти? — спрашивает ахше, и Йоргену приходится собрать свои мысли воедино, а то рассыпались, как та мудрёная шкатулка-апельсин. Он вспоминает мать и отца, вспоминает свадьбу дяди: венки и ленты, костёр до небес, силуэты вдали — клятвы на Севере даются в море, и только волнам дозволено их слышать. Еловые веточки за ушами. Переломленная стрела и звон кружек. И слова сами всплывают в его памяти, хотя он, конечно, никогда не произносил их и не слышал в свой адрес. Когда на Севере зовут замуж, говорят… — Будь моим. — Хорошо, — просто отвечает ахше. Их взгляды сплетаются, и Йорген думает: «В животе. Да, там». Как же он не думал об этом раньше?.. А потом Шемер смеётся мёдом и золотом, поглядывает на него лукаво: спланировал, значит. Расставил силки и ждал, пока Йорген в них ступит. — Ну, полно лениться, — хлопнув себя по коленям, он поднимается. Эмель торопливо запихивает в рот слоёное пирожное с лимонным кремом и вскакивает следом, вытирая руки о штаны — а вот это у него явно не от ахше. — В стойку, Эме. Йорген подбирает меч и плашмя хлопает им по голеням мальчишки, поправляя положение ног. Весь этот месяц они работали над простейшими вещами, которым Йорген и не думал, что придётся учить: как стоять, как держать оружие, как замахиваться и принимать удар. То, что кажется ему естественным после детского дурачества во дворе с братьями, Эмелю в новинку. Но сегодня, пожалуй, можно переходить к действительно важным урокам. — Научу тебя тому, о чём в академии вашей говорить не станут, — объявляет Йорген. — Так-так, — заинтересованно тянет ахше, подливая себе вина. Он, как обычно, наблюдает за ними из тени, откинувшись на бортик фонтана. Сабля небрежно валяется на подносе, будто кухонный нож. Не обращая на него внимания, Йорген продолжает: — Будут говорить о честных поединках — не слушай. В настоящем бою чести нет. — Моего бедного раёше сейчас бы удар хватил, — Шемер драматично прижимает руку к груди. — Он любил поговаривать, что главное в сражении — это уважать своего противника и не терять человечности. — Вздор, — отсекает Йорген. — Человечность — это для песен, турниров и принцев. Не уважай противника, а добивай. — Пни старика, ударь женщину, толкни ребёнка, — смеётся ахше, взмахивая рукой. — Если у старика в руке нож — пинай. Женщин не недооценивай. Детей не жалей — и сам ещё ребёнок. — Я не… — обиженно вскидывается Эмель, но Йорген останавливает его строгим жестом. — Ребёнок, ребёнок, — говорит он. — Запомни, что удар ниже пояса — это не позор, а хороший приём. Что стрела в спину — это не подлость, а предупреждение опасности. В бою «низость» — это когда ты внизу, лежишь на земле и не можешь встать, а не все эти сказки из трактатов о морали, понял? Эмель неуверенно кивает. — И что мы делаем, когда лежим на земле? — Встаём, — твёрдо выдыхает он, перехватывая саблю покрепче. — Нет, мы бьём по ногам со всей силы. — Ты учишь его быть разбойником, — Шемер фыркает смехом и закатывает глаза. — Я учу его выживать, — спокойно отвечает Йорген. — Вы были на войне, ахше? — Был, — он кривится, машет рукой. — Посидел месяц в шатре над картами, покрасовался в парадном доспехе. Йорген кивает. Ахше любит прихвастнуть, но только если повод и впрямь имеется. Додумывать себе подвиги никогда не станет. И Йорген уважает его за это, но морочить Эмелю голову не даст. — Вот и пейте себе своё вино с миром, — говорит он. Шемер удивлённо смеётся, тянет с истомой: — Такой властный, эйфедже… — Оценивай противника, Эме. Ищи его слабости. Попробуй, — приободряет он, поднимая свой меч. — На тебе? — мальчишка поджимает губы, окидывая Йоргена с ног до головы. — Можешь на ахше, с ним полегче будет. — Эй! — А что, не прав? Без руки, пьяный, сноровку растерял, хромым прикидывается… В Йоргена метко летит кумкват, но он легко отбивает его мечом. — Какие у меня слабости, ну? — наседает Йорген, отступая от неловкого выпада Эмеля и шлёпая его плашмя по тощему заду. Мальчишка ойкает, разворачивается, пытается поднырнуть ему под руку, но Йорген отводит его клинок своим, выбивает из рук — Эмель наклоняется поднять и снова получает по попе. — Эме! — Не знаю! — пыхтит он. — Ты меня больше и сильнее! У тебя нет слабостей. Йорген нападает не в половину силы, даже не в четверть, и Эмель выставляет саблю, пытаясь отразить удар. — Не принимай, а перенаправляй, — говорит Йорген. — Сабля тонкая, настоящего удара не выдержит. Ты должен отводить мой меч, а не встречаться с ним. Не заноси высоко, открываешь живот. Быстрее! Секи, а не коли. Резче! — командует он, заставляя мальчишку скакать по всей площадке, нанося всё новые удары, тесня его к краю и отступая, чтобы дать возможность атаковать. — Слабости, Эме! — Да не знаю я! Ты больше и… — повторяется он. В глазах мелькает догадка. — И поэтому медленнее? — Да чёрта с два! — фыркает Йорген. Он, может, и мощно сложен, но в скорости недостатка никогда не испытывал. Короткий выпад — и Эмель катится кубарем, снова роняя саблю. — Не выпускай оружие из рук. Никогда. Ну, слабости? — давит он. — Я не знаю! — Можно я? Можно я? — ахше нетерпеливо тянет руку, придуриваясь. — Шем, — кивает Йорген со вздохом, разрешая ему ответить. Взгляд ахше вспыхивает теплом от ёмкого прозвища. — Его слабость — это ты, кифэли, — ласково подсказывает он. — Йорген бьёт легонько, не желая тебе навредить. Что бы ты ни делал, он не ударит тебя острым краем. Пользуйся этим. — О, — растерянно моргает Эмель. Его губы сжимаются в тонкую линию, понимание проскальзывает тенью по решительному лицу. — Хорошо. Мальчишка снова бросается в атаку, на этот раз смелее, резвее, теперь он не растрачивает силы на бесполезную защиту, стойко принимает поучительные удары Йоргена то бедром, то локтем — больно, да, но не смертельно, а значит, не стоит тратить на них время. Выигранные секунды он использует для нападения, наконец-то вспоминает, что кроме сабли у него есть и ноги, даже пытается пнуть в пах — похвально, запомнил. Череда неудачных атак сыплется на Йоргена одна за другой, и всякий раз он наказывает мальчишку за них шлепком по рукам, рёбрам, коленям, и наконец, когда он стукает Эмеля по плечу — удар был бы последним в настоящей битве, — тому удаётся замахнуться и наотмашь рубануть Йорген по боку. Он, конечно, успевает отвести саблю рукой, избегая ранения, и повалить мальчишку на землю быстрой подсечкой, но маленькая победа очевидна для всех троих. Ахше радостно вскидывает руки, выкрикивая: «Умница, Эме! Вперёд!» — и тот расплывается в смущённой, но гордой улыбке, потирая ушибленное плечо и поднимаясь на ноги. — Молодец, — соглашается Йорген, вытирая ладонь о штаны. — Ой, — Эмель бледнеет, роняет саблю и испуганно бросается к нему. — У тебя кровь! — Конечно, — удивлённо хмыкает Йорген, показывая ему порез на ребре ладони. — А ты думал, из противника нектар абрикосовый хлынет? — Но я не… Я не хотел… — А надо хотеть, — обрубает он. Но губы Эме предательски кривятся, а брови вздрагивают в тревоге. Йорген смягчает тон. — Это царапина. И это твоя победа, так что не раскисай. Теперь буду воспринимать тебя на каплю серьёзней, — утешает он мальчишку, — и больше такого не допущу. — Да?.. — Честно-честно, — серьёзно кивает он. — Давай, не робей. Повторяем. Они продолжают тренировку, пока Эмель не начинает путаться в своих же ногах, а удары его становятся не сильнее нападок котёнка, и когда Йорген в последний раз опрокидывает его на землю, тот так и остаётся лежать в траве, тяжело дыша и устало глядя в беспощадно ясное небо; жар солнца жжёт кожу даже сквозь рябящую тень листвы, и рубашки обоих можно выжимать от пота. — Отдыхай, — говорит Йорген, вытирая мокрый лоб запястьем. Помогает Эмелю подняться, и мальчишка на ватных ногах плетётся к фонтану, чтобы умыть лицо и глотнуть воды. Ахше заботливо очищает для него апельсин, подавая дольку, наколов её на кончик сабли — ну что за безобразное использование такого клинка?.. — Урок ещё не закончен, — Йорген подходит к ним, плещет в лицо неприятно тёплой водой, мечом хлопает ахше по пальцам, расслабленно придерживающим чашу с вином. — Вставайте, Ваше Высочество. Важная часть обучения — это наблюдение. — Я больше не фехтую, эйфедже, — напоминает Шемер, капризно стряхивая с пальцев расплескавшееся вино. — Позови стражника для своей невинной забавы. — Так ведь мы сегодня о слабостях говорим, а не о равных боях, — отзывается Йорген, стойко выдерживая раздражённый прищур принца. — Поднимайтесь, поднимайтесь. Штаны будете просиживать в военных походах за картами. — Неохота мне, — прохладно тянет ахше, и Йорген невольно вспоминает их первую встречу в хаммаме. Он так же ответил Шемеру, когда тот попросил о… Хм. — Победите меня хоть раз — поцелую. Эмель от неожиданности замирает, набив рот апельсином, и переводит олений свой взгляд с ахше на Йоргена. — Не хочу я таких поцелуев, — фыркает Шемер с досадой, лицо его красивое портит злая гримаса. Впрочем, не так уж и портит… — Каких таких? Выигранных? — Милостивых, — кривится он. — Из жалости. По сделке. — Да где ж тут жалость, если он вам с победой достанется? — удивляется Йорген. — Но не хотите — настаивать не стану. Другой трофей выберите. Ахше надувает щёки, уже собираясь отвергнуть его предложения, но вдруг задумывается, рассеянно поглаживая рукоять сабли. — Выиграю — станцуешь мне. По саарским обычаям, — добавляет он с бесовщиной в глазах, но Йорген не ведётся: пожимает плечами, соглашаясь. — Выиграйте сначала, — говорит он, отступая к центру площадки. Эмель скрещивает ноги, выпрямляет плечи, взбудораженный предстоящим зрелищем. Ахше встаёт, подбирая саблю, взвешивает рукоять в левой руке — непривычно ему, чуждо. Ведущей явно была правая, но Йорген собственную руку готов дать на отсечение: быть такого не может, чтобы первый фехтовальщик Сааре не мог управляться с саблей обеими руками. Значит, нарочно разыгрывает перед ним спектакль, снова расставляет ловушки, хитрит. Славно. — Бой был бы честнее, переложи и ты меч в левую руку и заложи правую за спину, эйфедже, — мурлычет он, подходя ближе. Неторопливо идёт, поза расслаблена. — Честнее не поддаваться, Ваше Высочество. Шемер улыбается, разминая шею: медленный наклон вправо, влево… А через мгновение он без предупреждения делает резкий выпад — звенят, столкнувшись, клинки, и ахше исчезает за его спиной. Йорген оборачивается, отводя его удар, бьёт с силой в ответ, но принц держит клинок крепко — не выбить. Подныривает под его руку, отскакивает назад. И снова расслаблен, спокоен, будто и не было ничего. Йорген атакует на пробу раз, другой, третий — ахше даже сабли не поднимает, уворачивается от его нападок, легко перескакивая с одной ноги на другую. Йорген никогда не видел, чтобы кто-то так двигался: ступни Шемера почти не касаются земли, он бесшумно вспархивает с носка на носок, будто… танцует. Плавно, невесомо, без лишних движений. Естественно, как полёт для птицы. — Это всё, эйфедже? А разговоров-то… — он прокручивает в ладони саблю — красуется. Бесполезный трюк, но у Эмеля вызывает восхищённое оханье. Верно говорят, что опыт не пропьёшь, как ни старайся. Что ж. Значит, волноваться не о чем. Йорген отбрасывает в сторону все мысли, полностью погружаясь в бой. Нападает быстро, сильно, безжалостно, заставляя Шемера отступать. Сабля слаба в защите, и Йорген не даёт ему и шанса напасть, кружась по площадке и не прекращая атаку. Ахше тоже сосредотачивается, тратя все силы на то, чтобы увернуться, обойти, проскользнуть, отвести удар неуловимым взмахом клинка — он быстрый, чёрт возьми. Если бы не выхлебал перед этим кувшин вина, Йорген не смог бы тягаться с ним в скорости. Ловкий, проворный, идеально знает своё тело. Вот только… не все его части. Йорген смещает атаку на правую сторону, вынуждая Шема бесконечно уходить от ударов, тесниться к краю. Он явно не знает, что делать со своей правой рукой, заклеймив её бесполезной, пока левая, явно слабейшая, принимает на себя все удары — грубые, яростные, в полную силу. Это лишь вопрос времени: когда она устанет и дрогнет, и Шемер это понимает, отпрыгивает всё дальше и дальше, давая себе передохнуть. Йорген не отстаёт, выносливый и стойкий, и в конце концов выбивает из руки ахше саблю — та отскакивает от бортика фонтана с жалостливым звоном. Но бой не окончен — нет, только не с ним. Йорген не теряет бдительности, продолжая атаки, от которых Шемеру теперь приходится уворачиваться — выбора больше нет. Он выжидает удобного момента, чтобы обвести, подсечь, толкнуть или… Принц отклоняется назад, выгибая спину, перенося вес на руку, чтобы ногой ударить в подбородок, кувырком откатывается назад, подбирает саблю и, подмигнув Эмелю, отхлёбывает прямо из кувшина вина, пока Йорген потирает ноющую челюсть. Не торопится, переводя дыхание. Мгновение — и они снова в чёртовой пляске, кружатся, кружатся, обмениваясь ударами. — Рука! — рычит Йорген. Потому что надоело: ахше может лучше. Он игнорирует открывшиеся возможности, вместо того чтобы вынести из них пользу. — М? — не понимает. Парирует, уворачивается — золото звенит в его волосах. Отскакивает, проверяя крепления протеза. — Она не мешает. — Мешает, — Йорген нападает, пытаясь задеть его больную руку, но ахше отражает удар, уводит в сторону. Не то! — Мешает, потому что вы ею не пользуетесь! — Потому что её нет! — Есть! И тяжелее, прочнее, чем другая! Глаза ахше изумлённо расширяются — в них мелькает понимание, и Йорген довольно ухмыляется: наконец-то. Когда он снова атакует с правой стороны, Шемер выставляет золотой протез вперёд, отбивая его меч. — Ха! — выдыхает он, лицо загорается, улыбка, безумная, хмельная, вспыхивает, заставляя его сиять. Шемер смеётся — и Йорген бьёт сильнее. Принц пробует использовать золоту руку как щит, принимая на неё удар — ошибка. Морщится от болезненной отдачи. Пробует для удара — и рёбра Йоргена обзаводятся новым синяком. Увлечённый новыми возможностями, ахше теряет собранность, и Йоргену удаётся повалить его на спину, приставив меч к горлу. — Снова, — жадно требует Шемер, вскакивая на ноги. А потом: — Ещё. И: — Ещё. И: — Ещё. С каждым поражением в нём всё сильнее разгорается страсть. Они забывают о времени, забывают о жаре, об Эмеле, притаившемся у фонтана. В какой-то момент ахше раздражённо стряхивает украшения, снимает серёжки, отбрасывая их на пыльную землю, и собирает волосы в пучок, перевязывая золотой цепочкой. Йорген снимает пропитанную потом рубашку. Шемер скидывает кафтан. Ещё, ещё, ещё. Они задыхаются, но продолжают сражаться. Они падают и поднимаются. Они смеются, перебрасываясь игривыми замечаниями, а иногда замолкают, уходя в битву с головой. Мышцы ноют от усталости, в ушах гудит от нескончаемого звона металла. Ахше быстро приноравливается к новым приёмам, схватывает на лету, использует своё закалённое тренировками тело на пределе возможностей, испытывает разные тактики, отбрасывает ненужные, интуитивно, опытно вычисляя их слабые и сильные стороны. Он не хромает, совсем не хромает, но Йорген не напоминает ему об этом — потом, завтра. Получив преимущество в защите, ахше всё чаще, всё смелее атакует, и Йорген не может не любоваться им. Как же тут устоять? Когда он такой, такой… Живее, чем когда-либо. Гибкий. Ловкий. Красивый. Какой же он краси… Вспышка золота и боль в запястье — и Йорген роняет меч. Взмах сабли — резкий, смертоносный, он мог бы лишить его головы, но вместо этого лезвие лишь нежным поцелуем касается кожи его шеи. Йорген замирает. Шемер тоже. Смотрит на него неотрывно, алчно. Грудь вздымается в такт тяжёлому дыханию. Йорген видит, как по ней, наполовину оголённой под ослабленными завязками, стекает капелька пота, прячась под шёлковым краем рубашки. Тёмные завитки волос, выбившиеся из пучка и взмокшие, липнут к вискам, падают на лоб и скулы. Шемер медленно моргает, влага путается в его ресницах. Щёки и шея раскраснелись, зарумянились, в глазах больше солнца, чем в саарском небе и… Живот Йоргена скручивает болезненно, невыносимо. Зря, зря ахше не избрал своим трофеем поцелуй. — Я выиграл, — кажется, Шемер и сам удивлён. Он смеётся, убирая саблю. — Я победил тебя. С одной рукой. — С двумя, — поправляет Йорген, потирая отёкшее запястье. — Не зазнавайтесь только слишком: перед этим вы проиграли мне раз сорок. — Тридцать семь, — встревает Эмель, и Йорген едва не вздрагивает — совсем о нём позабыл, так тихонько сидел… — Это было… Уф, — он вскакивает на ноги, подлетает к ним вприпрыжку, не может подобрать слов, но они и не нужны, всё и так на лице написано. — А я так смогу? Когда-нибудь. Если буду каждый день тренироваться… — Сможешь, — заверяет его Йорген, подходя к накрытому у фонтана ковру и жадно глотая воду из кувшина. Опустошив наполовину, он передаёт его Шемеру, оглядывается через плечо: день идёт на убыль, они пропустили обед, да и закат близится… — Я голодный, как стая волков. — Дюжина стай, — поддерживает Шемер со смехом. — Боги, как же я… — он не заканчивает фразу. Прерывается, вдруг что-то вспомнив. Во взгляде появляются шаловливые всполохи, и Йорген уже знает, что он скажет. — Ты должен мне танец, эйфедже. — Должен, — подтверждает он охотно. Не потому, что танцевать горазд — вот уж чего нет, того нет, а потому что проиграть ахше того стоило. Сразиться с ним, увидеть его в бою, во всей красе — за такое не грех и все танцы мира разучить. — Попроси Алайю дать тебе парочку уроков, — подначивает Шемер. — Поверь, никто в гареме не сравнится с ней в этом искусстве. — Попрошу, — кивает Йорген. Принц смотрит на него со смесью любопытства и удивления: неужто думал, что Йорген сочтёт танцы чем-то постыдным? Вздор какой… — Нет в мире такого дела, что смутило бы тебя, м, эйфедже? — Шемер качает головой, завязывая рубашку и потирая ушибы: да уж, синяков они сегодня друг другу понаставили на месяц вперёд… — Пожалуй, — подумав, отвечает тот. — Работа есть работа. И не обижайтесь, ахше, но быть вашим наложником не самый тяжкий на свете труд. — И почему же это должно меня обидеть? — улыбается он. Йорген не отвечает, подбирая с земли рубашку и украшения ахше. Пора идти, пока живот совсем не свело от голода. — Сообщите Хадену о своём решении, как надумаете, — напоминает он, когда они идут по коридорам дворца мимо оружейной, пустых трапезных, залов… — А что тут думать? Кто я такой, чтобы противиться стихийному бедствию истинной любви? — драматично вздыхает Шемер. — Да и давненько я не был на свадьбах… Жемчужному павильону не помешает весёлое застолье, м, как считаешь? — Вы позволите им сыграть свадьбу здесь? Во дворце? — охает Эме, нагоняя их. Он бережно прижимает к груди две сабли и меч Йоргена, их отважный оруженосец. — Я им прикажу, куда они денутся? — смеётся. — Ахше я или кто? — А Йорген ваших приказов не слушает… — бормочет мальчишка, прикусывая улыбку. Снова этот жест… Шемеровский такой, забавный. — Это потому что я их ему не даю, — ахше лохматит Эмелю волосы, ласково задерживая руку на макушке. — Наоборот, — хихикает паршивец. — Не даёте, потому что он слушать не станет. — Ах вот как! — Шемер напускает грозный вид, подхватывает Эмеля одной рукой под живот, раскручивает, пока мальчишка не взрывается глупым, счастливым хохотом. — Узри же могущество великого Шемера-ахше! Йорген из промозглого Рюгдхольма! — зовёт принц. — Приказываю и повелеваю: за ужином съешь два десятка бараньих рёбер! — Слушаюсь, господин, — серьёзно отвечает Йорген, чуть кланяясь. — Так нечестно! — смеётся Эме. — Он и так их ест под три десятка за раз! — Ну вот. Будет сдерживать низменные животные порывы, следуя воле своего правителя. — М-гм, — кивает Йорген. — Придётся голодать во имя тирана. — Ахше не ти… — Эмель смолкает, затухая и закрываясь, когда замечает идущего на встречу стражника. — Шемер-ахше, — почтительно кланяется тот. — Вам послание от Мераба-ахше. Он протягивает запечатанный свёрток, не поднимая головы, и Шемер хмурится, разворачивая его. Пробегает взглядом по строчкам, морщинка глубже залегает между бровей. Он жестом отпускает стражника. Йорген напрягается, чувствуя, как вжимается в его бок Эмель, тоже учуяв резко поменявшееся настроение. Ахше перечитывает послание снова. На его лице короткая вспышка злобы сменяется чем-то более глубоким, тёмным, удушающим. Пальцы стискивают клочок бумаги до побелевших костяшек, и Шемер выдыхает судорожно, неровно. Когда он поднимает взгляд на Йоргена, что-то обрывается в его груди. Ухает вниз и ниже, ниже… — Эйфедже… — его голос звучит неправильно. Ломко. Он сглатывает, набирает в грудь воздух, расправляя плечи: что бы он ни собирался сказать, это многого ему стоит. Больше, чем Йорген сможет заплатить. — Пришли вести из Империи. Нет. Неужели?.. Ахше знает? Нет, он не мог. О его задании известно лишь Капитану и Мадлен, и оба сложили бы головы, но не раскрыли тайны. Но вот Ришар… Сдался бы он под пытками? Если их поймали и… Вихрь мыслей не успевает закрутиться в его голове: по телу растекается привычное холодное спокойствие. Сталь сковывает хребет, не давая ни прогнуться, ни сломиться. Делай что должен. Помни, где Север. Возвращайся домой. Отсекая от себя чувства, Йорген смотрит на ахше прямо, нерушимо. Он всегда был верен, всегда. Не дому, оставленному годы назад ради денег на жизнь семьи. Не Риетту, который предал безжалостно, выбрав ахше. Не Сааре, где навсегда останется лишь наложником. Но он по-прежнему верен. Прощальному напутствию матери. Жизни. Себе. Он верен этому странному, причудливому миру в Жемчужном павильоне — вечно изнеженному жаркой истомой, цветущему и ароматному, выстланному мрамором, укутанному шёлком и ветром с залива. Он верен песням, и танцам, и беззаботным улыбкам его жителей. Он верен мальчишке, которого встретил в душном шатре среди кюэрской пустыни, который заснул под его боком в первую ночь, сжавшись в дрожащий комок, и который теперь засыпает с саблей под подушкой, улыбкой и мечтой о парусах. Он верен своему ахше. Верен Шемеру. Его солнцу. Его смеху. Его паскудному почерку, его дурашливым шуткам, его глупым капризам, его пьяному веселью, его непонятным стихам, его любопытным вопросам, его затаённой боли, его благородной доброте, его любви, что он так щедро, так беззаветно дарит всему вокруг — будто ему ничего это не стоит, будто ему это легче — просто любить, — намного легче, чем ненавидеть или оставаться равнодушным. И в этой вере он всесилен и цел, а потому спокоен. Если ахше узнал, как он оказался в кюэрском караване — значит, узнал. Значит, так тому и быть. А простит он его или накажет — это уже не дело Йоргена. Он примет из его рук и прощение, и погибель — в этом мало разницы, мало, правда же, меньше меньшего — эйфедже. Когда Шемер размыкает губы, чтобы продолжить, Йорген готов его услышать, что бы то ни было. — Север восстал. …но не это. — Йорген, я… — ахше касается его руки, и Йорген видит его пальцы на своём предплечье, но не чувствует. Просто не чувствует. — Я не знаю, что мне сказать, чтобы… — Тогда молчите, — произносит он. Произносит ли?.. Он не слышит собственных слов. Двигает губами, но в ушах лишь гулко стучит кровь: боем барабанов, размеренными ударами кулаков о щиты, немым суровым маршем сотен, тысяч северян. Снег хрустит под их ногами. Делай что должен. Йорген забирает у Эмеля меч, и рукоять тяжестью оттягивает его руку. Они заплетают косы. Помни, где Север. Йорген разворачивается резко, собранно. Они жаждут крови. Требуют свободы. Возвращайся домой. Он идёт вместе с ними: шаг за шагом, шаг за шагом. Возвращайся домой. Возвращайся домой. Возвращайся домой.