Другие песни

— Не бойся его, Сандо, — шутливо подбадривает Шемер, перебирая образцы тканей. — Он не кусается. Королевский портной гордо вздёргивает подбородок и фыркает, мол, вовсе он и не боялся. Но, когда он подходит к Йоргену, в движениях его сквозит осторожность, будто ахше приказал ему снять мерки у дикого медведя. — Не думаю, что тебе пойдёт красный, эйфедже… — задумчиво тянет ахше. Он сидит на ковре, оперевшись локтем на подушки, и разглядывает идеально ровно нарезанные полоски тканей всех возможных цветов и видов. Йорген не смог бы определить и половины: таких дорогих материалов он никогда не носил, да он даже не прикасался к ним ни разу. Некоторые из них он узнаёт, о других ему рассказывает Шемер. Они с Эмелем уже отобрали ткани для мальчишки. Шемер сказал, что тот должен предстать перед ахшадом и двором его воспитанником, и наряды наложника придётся сменить на более торжественные, подобающие его новому статусу. «Ты будешь носить мои цвета, — улыбнулся ему ахше, и Эме радостно закивал. — Золото и рубины». Для Эмеля он выбрал расшитую золотом бордовую парчу, пурпурный бархат с изразцовым узором, алый жаккард с необыкновенной вышивкой, на которой цветы переплетались в танце с лесными животными: оленями, зайцами, лисами. Под восхищённые вздохи мальчишки ахше рассказал, какими будут его кафтаны с сутажными петлями, с оборками из саарского кружева, с рукавами до пола… Йорген смотрел на них, загорелых, темноволосых, кареглазых, и думал о том, что, облачившись в одни цвета, они станут напоминать братьев. Был бы Шемер на десяток лет старше — и Эмель сошёл бы за его сына. — Синий же?.. Хм-м, — ахше перекладывает ткани из одной небрежной кучи в другую, прощупывая их, разглядывая на свету, позволяя серебру и золоту нитей переливаться и сиять. — Кифэли, что думаешь? — Вот эта красивая, — Эме указывает на тёмно-синий бархат с узором из звёзд и полумесяцев. — Но Йорген скажет, что она похожа на ковёр, а не на одежду… — Эйфедже, ты так скажешь? — улыбается Шемер, размахивая тканью. Йорген смотрит поверх макушки портного, крутящегося вокруг него с измерительной лентой. Бедняга едва достаёт ростом до его груди. — Жарко здесь для таких тканей, Ваше Высочество, — отвечает он. — Уже осень, скоро жара спадёт, — пожимает плечами Шемер. — Ну же, помоги мне. Неужели из этого разнообразия тебе совсем ничего не приглянулось? Йорген, позволив портному закончить со снятием мерок, подходит к бедламу на ковре и, окинув взглядом все образцы, дёргает за край под завалом. Ткань, что он достаёт, выглядит простой и прочной. Не слишком плотной, чтобы не вспариться в саарскую погоду, но и не достаточно тонкой, чтобы годиться лишь для рубашек. Её цвет, коричнево-серый, бесхитростный, напоминает Йоргену его привычную солдатскую форму, но всё же выглядит благороднее, мягче. — Эта добротная, — хмыкает он. — Эйфедже, это саржа, — Шемер выдёргивает ткань из его рук, отшвыривая куда-то за спину. — Она только на подкладку и годится! Когда ты станешь моим хассете, тебе придётся одеваться соответствующе. — Зачем? — спокойно спрашивает Йорген. — За тем, что двору и без того будет сложно принять чужеземца в качестве правой руки ахше, а если ты будешь одеваться как сейчас… — он поджимает губы, расслабленное веселье тлеет в его глазах, обращаясь раздражением и пеплом. — Даже мои слуги одеты приличнее! — Может, тогда вам стоит сделать вашим хассете кого-то из них, — предлагает Йорген. — Или Сандо. Сдаётся мне, он разбирается в столичной моде. Портной всплескивает руками, и булавки, зажатые в его губах, щетинятся, что иголки испуганного ежа. — Не ёрничай, — щурится ахше, обиженно швыряя в него подушкой. — Мы уже это обсуждали! Ты станешь моим хассете, даже если и вовсе голый! Можешь обвязаться шкурами, как дикарь! Мне какое дело? Сандо, решено, сшей ему кафтан из саржи! Рубаху из подкладки, пояс из подкладки, штаны из подкладки! Эме отворачивается от своего разгневанного попечителя, втягивая голову в плечи. Если раньше его жест стал бы свидетельством страха и неловкости, то теперь — Йорген знает наверняка — мальчишка прячется, чтобы тихонько посмеяться. — Ты просто невыносим, — жалуется Шемер, стряхивая с себя ворох тканей и поднимаясь с ковра. — Совсем не облегчаешь мне задачу. — Оденусь во что прикажете, Ваше Высочество, — пожимает плечами Йорген. По большей части, ему действительно всё равно, какую одежду натягивать по утрам. И пусть он уверен, что в узорах и рюшках будет похож на ряженного борова из бродячей шутовской труппы, это не имеет ровным счётом никакого значения. Шемер уже решил, что хочет сделать его своим хассете. Ещё одна честь, о которой Йорген не просил, но которую примет. Шемер подходит ближе, всё ещё хмурясь, но уже смирившись со своей досадой и ища в ней некое вдохновение. Он проводит пальцами от плеча Йоргена вдоль рукава, к запястью. Ворочает его, пытаясь представить в одеждах, приемлемых для нового звания. — Сандо, а что если мы оденем его, как наших яргаше? Портной подходит к своему ахше, задумчиво разглядывая нерадивого клиента, мысленно примеряя на него традиционную форму яргаше — саарских воинов из личной гвардии ахшада. Йорген видел их в столице по пути во дворец. Мелькали они и в толпе горожан во время их ночной вылазки с ахше. Йорген не присматривался к их одежде, но примерно помнит её практичный характер: две или три хлопковых рубахи до лодыжек, одетых одна поверх другой, войлочная роба, отороченная тесьмой, сапоги до колен и широкие шаровары. — Могу я предложить более дорогие материалы, Шемер-ахше? — Да, да, что-нибудь… поизящнее. Но не слишком. Пусть одежда остаётся простой. Палитру доверяю тебе, но, быть может, остановимся на тёмных тонах? Только не чёрный — это цвет Гаттара. — В тёмных тонах он будет выглядеть особенно блеклым, мой господин, — замечает портной. Они ввязываются в обсуждение, смысл которого Йоргену становится всё труднее понимать, особенно на саарском. Но когда спор заканчивается и Сандо покидает покои, ахше остаётся довольным. — Скажи спасибо, что мы не в Риетте, эйфедже, — улыбается он, бездумно поправляя воротник Йоргена. Его рука задерживается у завязок рубашки, и он то наматывает верёвку на палец, то разматывает. — Там тебе пришлось бы носить парик, пудрить щёки и помадить бороду. Йорген чуть склоняет голову, касаясь губами костяшек ахше, и глаза Шемера темнеют, зрачки разливаются по радужке, как если бы заледеневший океан толкнулся в прорубь из глубины, затапливая её края, вот только никакого холода, никакой стужи в его глазах нет. Напротив. Йорген и не знал, что тьма бывает жаркой, пламенной. — Это не считается, — шепчет Шемер, имея в виду свой обещанный поцелуй. Он так и не случился между ними за эти недели, прошедшие с того вечера в хаммаме. После совета, на котором побывал ахше, привычное положение вещей в Жемчужном павильоне переменилось. В тот день он вернулся в гарем с новостями, всполошившими их размеренную жизнь. Первым делом он поговорил с Кадифь, и разговор их был долгим. Когда ахше с шаде вернулись вместе к ужину, в её волосах путалось золото с рубинами. Тонкая цепочка спадала на лоб изысканным ободком, напоминающим корону настолько же, насколько далёким от неё. В отличие от западных регалий, она не венчала голову угрюмой тяжестью, нет, она казалась паутинкой с каплями росы, невесомой и ласковой, как прикосновение рассветного солнца. Наложницы охнули нестройным хором, и Йорген понял, что значит это украшение, даже до того, как Эме шепнул ему на ухо: «Он сделал ей предложение!» Йорген кивнул. Это было правильно. Целовать ахше в тот вечер было бы странно. Шемер не стал ничего объяснять ему, никак оправдываться, и это было правильно тоже. За ужином он сжал руку Йоргена в своей, и в его жесте сквозило что-то виноватое и горькое, что осталось в его взгляде, но не слетело с губ ненужными словами. Йорген коротко сжал его руку в ответ и вернулся к фаршированному перепелу, вкуса которого не запомнил. На следующий день ахше объявил, что мужчины больше не будут числиться его наложниками. Хадена до свадьбы разместили в гостевых покоях, где выделили комнаты и для Эме с Йоргеном и Мино. «Скоро тебе снова придётся переезжать, — сказал ахше. — Так что не слишком-то обустраивайся». Будто у него было чем обустраивать своё жильё: стопка одежды, меч с ножнами, незаконченный деревянный кораблик, золотой апельсин, письмо и ракушка — бесценный хлам самого саарского ахше. Тогда Шемер рассказал ему и о новом звании, хассете. Он говорил о приёмах, советах, пирах и походах, о своём отце и братьях. Йорген слушал его молча, лишь раз открыв рот — в самом конце, чтобы сказать: «Воля ваша, Шемер-ахше. Это честь для меня». «Когда ты так говоришь, эйфедже, — вздохнул Шемер, — я совсем не понимаю, о чём ты думаешь». «Не солдатское это дело — думать о воле принцев». «Ты не солдат. Ты станешь моим хассете». Йорген коснулся губами его лба, и ахше сказал: «Это не считается». «Не считается, не считается, не считается», — сколько раз он произносил эти слова за последние недели? Когда Йорген наклонялся, чтобы поцеловать его плечо после утренней тренировки, что уже вошла в привычку. Они упражнялись с ахше в фехтовании, а потом он уходил в Золотой павильон по своим дворцовым делам, и Йорген оставался на площадке с Эмелем, чтобы готовить его к скорому поступлению в академию. «Не считается», — выдыхал Шемер, когда они сидели на мели Сапфирового залива, изнывая от прощального зноя уходящего лета, и Йорген опустился, чтобы губами коснуться его колена. «Не считается», — когда прижался к его бедру, подсадив ахше на коня. В тот день Шемер привёл его в королевские конюшни и долго приноравливался к тому, чтобы взбираться в седло с одной рукой. Он был хорошим наездником, его ахше, и они объехали Кёпю-Бахри от края до края, заночевав в астрономической башне, которую Шемер когда-то приказал построить. Они смотрели на звёзды сквозь призму стекла хитрого изобретения, названия которого Йорген не запомнил, и ахше рассказывал ему о саарском небе, а Йорген ему — о северном. «Не считается», — когда он слизнул каплю марципанового крема с его пальцев во время пышного празднования дня рождения Эмеля. «Не считается», — когда поцеловал его между лопаток одним из вечеров в хаммаме. «Не считается» и теперь, когда он целует его костяшки. — Я… Эм… Я пойду! Тренироваться! — вскакивает Эмель, покрасневший до кончиков ушей. Он вылетает из покоев, сверкая зардевшимися щеками, которые напоминают Йоргену о варёных раках, после чего мысли его устремляются к ужину, бараньим рёбрам, хрустящим лепёшкам… — Ну вот, смутил ребёнка, — вздыхает Шемер. — И не стыдно тебе, эйфедже? — Нет. — И мне нет, — улыбается ахше, опуская ладонь на его щёку, оглаживая большим пальцем усы и бороду. Утром, пока Шемер был на собрании, Йорген постриг её, подровнял. Заметив его за этим делом, Алайя принесла какие-то масла, чтобы сделать волос мягче. «Жду от ахше особых благодарностей завтра, — подмигнула она. — Будет неплохо, если он принесёт их в шелках и золоте». Вспомнив об этом, Йорген говорит: — Теперь вы должны Алайе новый платок и пару серёг. — Вот как? — За бороду. — М-м, — тянет Шемер, приподнимаясь на носочки, чтобы ткнуться носом в его подбородок, потереться, дразня дыханием. — Что ж, это и впрямь знатная борода, достойная и колец в придачу. — Готовьтесь к тому, что после свадьбы Сулейки и Хадена Алайя потребует с вас целый дворец. — А что будет на свадьбе? — вскидывается Шемер. Он не отстраняется, лишь обхватывает шею Йоргена руками для равновесия, и тот с готовностью придерживает ахше за талию. Йорген раздумывает о том, чтобы не говорить ему, чтобы шепнуть туманно: «Узнаете», и понимает с удивлением, что порыв этот в него засеял Шемер. Своей томной игривостью, своими озорными ухмылками. И теперь это семя проросло в Йоргене, расползлось по нему целым сорняковым садом. Прополоть бы — так ведь мотыга сломается. — Танец, — решив оставить всё лукавство принцу, просто отвечает Йорген. — Танец?.. — переспрашивает Шемер, растерянно хмуря брови, которые вспархивают вверх в тот же миг, когда он понимает, о чём речь. — Тот, что ты мне проспорил! Моё победное желание! Постой, эйфедже… Ты это всерьёз? — его глаза смеются, и Йорген невольно притягивает его к себе ближе, смещает ладони на поясницу, оглаживает его спину. — Вы сказали попросить у Алайи уроки, — отзывается Йорген спокойно. — Попросил. Шемер с неожиданной прытью высвобождается из его объятий, как ошпаренный. — Эйфедже! — возмущается он, сбрасывая с себя руки Йоргена, словно они жгут его раскалённым железом. — И как теперь прикажешь мне доживать до свадьбы с этими знаниями?! — Не с моего места вам приказывать, Ваше Высочество. — С твоего места, Йорген из Рюгдхольма, только в преисподнюю и проваливаться! — цыкает ахше, с досадой отворачиваясь. Он делает несколько шагов к своей кровати и валится на неё сокрушённо. — Бесстыдник! — доносится приглушённо. Шемер подгребает покрывало и, продолжая лежать лицом вниз, накрывается им, извиваясь, что садовая гусеница. — Развратник! Наглец! Это было подло, эйфедже, ты сам знаешь, что подло… — Подло, — соглашается Йорген, подходя к кровати ахше и выхватывая его ногу — единственную, что выглядывает из кокона. Шемер брыкается для вида, но замирает, когда Йорген прикладывается губами к его щиколотке. — Не считается, — едва различимо бурчит он из-под покрывала. — Идёмте ужинать, Ваше Высочество. — Погоди, мне нужна… минута. — Для чего же? Он знает, для чего. Это всё сорняки. Целое полчище сорняков в его груди. — В бабочку превратиться хочу, для чего ж ещё, — разобиженно бормочет Шемер, плотнее закутываясь. Йорген подхватывает его вместе с покрывалом, легко закидывая себе на плечо. — В бабочку… — хмыкает он с весельем. — Вот выдумаете же, Ваше Высочество. — Никакие это не выдумки! Эйфедже, ты совсем книжек не читаешь? — Читаю, — говорит он. — Вы же заставляете. Да только про людей-бабочек там ни слова нет. — Это в других книжках, умных, — Шемер изворачивается, и Йоргену приходится хорошенько встряхнуть его на своём плече, чтобы висел смирно, не падал. Придерживая ахше одной рукой, он открывает дверь покоев. Стражники почтительно расступаются, кланяясь своему завёрнутому в покрывало господину. — В сказках, поди. — Немедленно опусти меня на землю! — Это приказ? — А без приказа не отпустишь? — Не отпущу, — говорит Йорген ровно и чётко. — Никогда не отпущу, пока не прикажете. Шемер перестаёт брыкаться до самой трапезной, где никто не удивляется их чуднó͘му появлению. Привыкли. Йорген ставит его на землю, и ахше выбирается из своего кокона, чтобы отыскать среди наложниц Алайю. Он шепчет ей на ухо что-то, что заставляет девушку разразиться весёлым хохотом. Подходит к Мино, спрашивая его об обучении у Мераба-ахше и между делом почёсывая загривок заметно подросшего тигра. Проходя мимо Кадифь, он тепло касается ладонью её плеча. Но на ковры, заставленные подносами с едой, он опускается рядом с Йоргеном. Их едва начавшийся ужин прерывает слуга, склонившийся к ахше и протянувший ему записку. Шемер вытирает пальцы о платок и разворачивает листок, его брови волнительно приподнимаются. — Ахшад ждёт меня завтра у себя. В этом нет ничего удивительного: Шемер часто наведывается к отцу в последнее время, — так что Йорген молчит, позволяя ему продолжить. — С тобой. Он хочет познакомиться с моим будущим хассете.