°°°
«Чанбин и Чеён в..». Что ещё за «в..»? Вот выйдет от Сона, и точно узнает. Хван решительно поднимает глаза, чуть не седея. Двери лифта в паре шагов от него. Готовые закрыться и навсегда уехать. Так же, как в таком случае отсюда навсегда уедет сам Хёнджин. — Придержите, пожалуйста! Хван стучит ботинками по блестящему, даже при всей своей матовости, кафелю, впрыгивает в лифт, суматошно клацая нужную кнопку, и лезет в сумку. Ключи, расчёска, паспорт, блокнот, шапка, – сука, да где, ну? – а вот, да, расчёска. Помимо Хёнджина, пытающегося прибрать свои волосы в порядок, зеркало кабины как-то очень внезапно отображает ещё одного человека. Дорогущий выглаженный пиджак оливкового цвета, знакомая жеманная осанка и бритые розовые виски. Хёнджин чуть не вопит от ужаса. Директор Сон. Поворачиваясь к нему так же, как дорамные герои в замедленной съёмке, Хёнджин чувствует, как скулы взрываются семенами граната, а живот заходится каруселью. Губы сжимаются в тонкую полоску, больно задевая кромку зуба. — И что же происходит в жизни молодого бесперспективного гуляки? — не поворачиваясь, Сон начинает разговор в своём каком-то страстно-беспристрастном, ледяном тоне. — Хёнджин-а, мы, вроде как, договаривались на плодотворное сотрудничество и понимание. Без пресечения пресловутой субординации. — Господин Сон, я действительно вино- — Кроме того, Вы очень подставили честь отеля и коллектива, не выйдя в назначенное время на работу. Вы это понимаете? — Простите, — Хёнджин смиренно опускает голову. Лифт со стереотипным звуком оповещает о прибытии на этаж. Сон в один вальяжный шаг оказывается за пределами кабины, не дрогая ни мускулом спины. Чуть не подопнутый закрывшейся дверьми лифта, Хёнджин выплёвывается за ним. — Извиняться Вам нужно не предо мной, а перед постояльцами. И перед теми сотрудниками, которым пришлось выполнять Вашу работу. Например, — Сон резко оборачивается. — Перед Вашим товарищем Со Чанбином, которому пришлось работать сутки вместо положенных восьми часов. Новость ударяет по плечам и груди как кожаный хлыст. Чанбин и так отслуживал в отеле чисто из «благотворительных» намерений, а Хван ему ещё работы подкинул. Отвратительно. Получается в той благодарности Чанбин сыронизировал? Но тогда при чём там Чеён? Молчание в коридоре затягивается. В паре метров начинается виднеться двустворчатая дверь со знакомой поблёскивающей золотым вывеской, традиционно знаменующей о конце разговора. — Господин Сон, я... — И говоря об извинениях, — он оборачивается, останавливаясь. — С Со Чанбином, уверен, Вы разберётесь сами. А с постояльцами, я великодушно Вам помогу. Как Вы должны были бы знать, через 20 минут в нашем ресторане объявится начало обеда. В это время подобные Вам батлеры идут на уборку гостевых номеров. Но на Вашем месте я бы воспользовался таким людским собранием ради чистоты не комнат, а собственной совести. Хёнджин мнётся. Ему что, на самом деле нужно извиниться ну... Так? Перед всеми? За то, что он.. — Вы всё ещё тут? Я что, слишком прозрачно намекаю? — Н-нет! Я вас понял, Сон-сонбеним. Через подсобку Хван неловко поднимается в закулисье небольшой ресторанной сцены. Тут темно, пыльно и совсем нечем дышать. Повсюду раскиданы какие-то провода, удлинители, на коробке лежит старый магнитофон, но никакой аппаратуры больше нет. Зато в метре от фанерного ограждения слышен обеденный звон приборов, чужие бодрые голоса и смех. — Ладно, собраться. Это всего лишь пара минут. Перетерпеть пару минут. Хёнджин не выдыхая делает пару шагов на сцену, вгрызаясь глазами в мир перед собой. Людей оказывается в два раза больше того, что он представлял. Все были заняты чем-то своим, разбирали с тарелок томлёную рыбу, мясо и кимчи, собирали пибимпабы. Официанты юлили между столов с переполненными подносами и переносными грилями, разливали соджу и макголи, хотя где-то был и обычный сок. Хван даже замечает небольшой фирменный графин Тугёнджу. На его появление обернулись несколько ближайших лиц, которые, не заметив никаких решительных действий, сразу отвернулись обратно к своим тарелкам. Хёнджин пытается сглотнуть. Привлечь внимание. Привлечь внимание. Ну же, шевельни хоть чем-то. Чем дольше стоишь, тем позорнее будет начи- — Любезные гости, прямо сейчас на сцене вы можете заметить молодого человека. Хёнджин фокусируется на громком чванливом голосе, и его как контрастным душем окатывает сначала облегчение, а потом.. — Его зовут Хван Хёнджин. И он хочет сделать, — Сон поворачивается к нему лицом к лицу, странно улыбаясь. — Важное заявление. ..ещё большее напряжение. Сотни глаз в момент устремились на него. Каждый взгляд ждал от сцены чего-то, желал зрелища, но над всеми ними, страждущими и наивными, возвышался один. Уверенный и горделивый. Ожидающий больше, чем все присутствующие вместе взятые. Теперь Хёнджину не отвереться. — Работа, — он выдыхает под счёт. — Это для работы. — В микрофон, друг мой, не стесняйтесь! пара минут пара минут пара минут Сгорбившись, Хёнджин подходит к стойке, очень по-киношному тыкая в мембрану пальцем, и чуть не проглатывает язык. Спина и ладони вспотели и оледенели, так, что при желании Хван, наверное, смог бы услышать, как капли срываются с него на дощатый пол сцены. Рубашку точно уже не спасти – она пожелтеет сколько её теперь не стирай. всего пара минут — Ув-уважаемые гости, — чёртов выбитый зуб снова неурядно пропускает воздух, громко пища через микрофон. По столам пробегаются смешки. Плечи начинают гореть. — Я хотел бы принести свои публичные извинения за...°°°
Зал провожает тишиной и редкими хлопками. Звон посуды возобновляется. По углам остаточно похихикивают официанты. В носу щиплет, нижняя губа дрожала как на очень чувствительной пружинке. Хван слетает со сцены обратно в подсобку и панически выбегает из неё, чуть не врезаясь во встречного. — Хёнджин! Ты чего там сказал?! Ещё несколько слов, и Хёнджин точно разрыдается опять. — Хан, мы можем позже? — почти взмаливается Хван, и голос его мерзко ломается. — Понял! Бля, извини, Джи- — Джисон тянется рукой к плечу друга, но Хван вырывается, сбегая по лестнице вверх. Сон всё ещё внизу, в ресторане, но у Хёнджина не было моральных сил оставаться на глазах у постояльцев, четверть из которых, благодаря работе батлера, он знал в лицо. Хёнджину вообще не хотелось быть в этом отеле сейчас, но эта работа была нужна ему. Он дождётся босса и обсудит всё. А сейчас надо успокоиться. И подумать, что сказать. Дрожащая губа ощутимо отвлекала мысли. Да, сначала всё-таки успокоиться. Успокоиться и подумать, да. Надо сказать о первой работе. И что он больше не подведёт. И ещё надо взять несколько дополнительных смен без оплаты, чтобы точно отработать репутацию. Можно попробовать договориться с Феликсом или Черён на это время, а потом он как-нибудь разберётся. — Мне нет дела до болтовни. Ваш испытательный срок окончен, — оливковая фигура скользит мимо, и Хёнджин даже не ощущает на себе её взгляда. Рука в золотых перстнях открывает дверь в кабинет. — До свидания, Хван Хёнджин. — Н-но, Господин Сон, я думал.. Придерживая дверь, Сон оборачивается. Его страшные карие глаза потемнели ещё больше и совсем перестали блестеть. Складка между бровями проявилась настолько, что туда можно было бы вставить пластиковую карту, и она бы держалась там лучше, чем в кошельке. Всё его лицо было таким ссохлым и морщинистым, что джисоновы слова о его маразмической старости действительно начинали иметь всё больше смысла. — Думали, что унизитесь и останетесь дальше тут работать? Вы отняли моё время, а я всего лишь отнял Ваше в ответ. Равноценный обмен, не так ли? Мы закончили. Измасленные сандаловые плиты красноречиво смыкаются, оставляя Хёнджина один на один с позолоченной табличкой.«Сон Ён Су владелец»
Звук закрытия дверей такой же громкий и безапелляционный, как смертный приговор. Доверие дорогого стоит, не так ли? Слишком дорогого, если быть честным. Эта работа могла бы существенно приблизить Хёнджина к реальной возможности внести за новый курс. Но вот он тут. Эти двери ему теперь уже не открыть. Где-то внизу ждёт Джисон, перед которым придётся оправдываться, да ещё так, чтобы не выглядеть тем антигероем, который как обычно много о себе возомнил и единственным в конце остался в дураках. Ну конечно. Разве могло быть иначе? Разве он какой-то ценный сотрудник? Что он может? Он не умеет делать столько дел одновременно, как Чан или Джисон, не умеет мило и подступно говорить со всеми, как Чан и Чанбин, он, немытый и потный, даже на роль красивой куклы для отеля не подойдёт, особенно с этим блядским выбитым зубом. На что он надеялся? Он действительно думал, что ему кто-то дал бы второй шанс? Серьёзно? Ему надо было сказать спасибо за то, что ему вообще дали выйти в люди. Боже, как же стыдно. Как же, блять, стыдно. И это вступление, и эти люди, это непонятие в чужих глазах. Чанбин, отработавший сутки. Джисон, ждущий объяснений. Завтрашняя смена в кофейне. Блядский зуб. Стоматология. Су-ука. Остановившийся на нужном этаже лифт своим замиранием чуть не сбивает Хёнджина с ног. Джисона поблизости нет, и Хван скользит на улицу, в надежде не встретиться лицом к лицу ни с одним живым человеком.