°°°
Настенные часы отсвечивают заветную минуту первого часа, экраны телефонов беззвучно меняют последнюю, месяцами неподвижную цифру даты. Ещё один год закончился. Хёнджин вместе со всеми поднимает над столом рюмку с соджу, звонко сталкивая её края с чужими. Полночь встречается застольно и громко, в приятном смехе, огнях и чужих светлых надеждах. Даже за те незначительные пару часов все они неплохо разговорились, и Хёнджин много узнал о новых знакомых. И о старых друзьях. И о жизни. Устрой они прямо сейчас соревнования по росту, в них без сомнений выиграл бы Хёнджин, но, оказалось, любой из присутствующих всё равно был на голову выше его. Все они уже закончили учёбу, планировали карьерные стратегии и тактики, жили идеями, двигались куда-то и двигались, при том, уверенно. Как Хван, не училась только Черён, но и она работала ещё с двенадцати лет. Сначала где придётся, чтобы хоть как-то обеспечить себя и пьющую мать, а теперь, после устройства на работу и матери, – чтобы накопить на поступление. Черён мало говорила о своей семье, но и та общая картинка, которую они собрали покусочно вместе с Бинни, оставляла в душе горький осадок. Черён заслуживала понимания и помощи(от которой под грустные вопли Чанбина отказывалась практически всегда), как никто другой. Тогда, при обстоятельствах «ем я сегодня или нет», вопрос учёбы уже не стоял так остро. Ну и что же на фоне такого помешало Хёнджину? Вряд ли у Черён, у кого-либо ещё из присутствующих, стоял такой же дикий ужас в квартире, вряд ли хоть кто-то из них так же бездарно просрал бы имеющиеся у него деньги, навыки и всё то, что осталось от родителей. Вот Черён бы всё отдала, чтобы попасть даже на платку вышки приложив те же усилия, что в своё время приложил Хёнджин. А Хёнджин тем временем понятия не имел, чего хотел от своего будущего. И хотел ли хотеть вообще. В смысле... Это не было грустно. Просто не важно. Теперь не важно. Пора сдаться. Кто-то же должен проигрывать. Хёнджин не против принять эту роль на себя. Ему не будет обидно – ему всё равно уже нечего терять. Так зачем усложнять другим жизнь своей безнадежной тушкой? Ребята работали над собой, добивались результатов, двигались дальше, жили. Что такого помешало Хёнджину? Они имели право на мечты и надежды. Он имел право им не мешать. Так было спокойно и правильно. Хёнджину нужно только плавно выйти из своего социального круга, пристроить куда-нибудь Кками и... Заполночное время снова раскидывает всех по комнате. Большинство купировало сидячие места, плывя в простых диалогах – Чан и Феликс даже наскребли где-то богом забытое Уно и устроили дуэль. Черён и Чеён у окна пытались жечь бенгальские огни и записывать новогодние сторис в инсту Мины, мирно уснувшей на кресле. Хёнджин остался сидеть за столом вместе с Минхо и решил налечь на чуррос. Да, мучное, ещё и обжаренное в масле, как сказал Йена, крайне неполезно, но раз в год то можно. В отличие от остальных, Минхо и Хёнджин, вроде как, молчали, но атмосфера стояла удивительно домашняя, даже просто остаться в тишине не было неловко. А ещё Бинни, Джи и Чан действительно имели талант к подбору музыки. — Дро-АКХМ-фи, — Минхо складывает руки за головой и вдруг кашляет так громко, что Хёнджин от внезапности чуть не выпрыгивает в стратосферу. Как будто это не он только что стал причиной хёнджинового микроинфаркта, Минхо даже на секунду не меняется в лице – только чуть насмешно дёргал бровями к переносице и обратно. Обычно, это значило, что он в микрошажочке от желания засмеяться. — Не болей, чаги! — Джисон ворочается на огромном мягком мешке прямо с банкой касса и нагибается за себя. Минхо совсем замирает и даже отстаёт от своего обожаемого пудинга, но смотрит совсем не в сторону копошащегося в пуфе Джисона. Это почему?.. Хёнджин пытается перехватить взгляд Минхо. Он смотрит чуть снисходительно, чуть подняв бровь, чуть влево и.. А. Так вот оно что. В фильмах бы закадровый голос сказал что-то вроде «птичка попала в клетку». Хёнджин не уверен, но, судя по реакции, Чанбин не ожидал, что его попытка подойти к Черён обернётся Джисоном. Джисоном, нависающим над ним и Черён с – господи, где он вообще её взял? – веточкой омелы. Телефон Мины в руках Чеён тут же из инстароутера превращается в камеру для новостного репортажа, Феликс громко хлопает Чана по плечу и теребит за рукава Сынмина. Черён закрывает ладонями лицо. Чанбин поднимает голову кверху, замечая подхваченный лентой и бусинами куст, а потом кругло смотрит на Джисона. Кажется, ситуацию поняли все, кроме него самого. — Джи, потрудись объясни- — Ветвь омелы, — степенно вклинивается Минхо. — Целуйтесь. Сказал, как отрезал. Чанбин шокируется в привычной себе манере: кучкуется плечами и складывает губы бантиком. — Бин-а, не гневи всевышнего нарушением традиций! Бин вообще очень стеснительный, когда настоящий. Чистокровнейший золотой ретривер. Даже глаза по-щенячьи горели в надежде и нерешительности – ещё немного и у него точно отросли бы уши по обе стороны от макушки и виляющий у спины хвост. — Ты не возражаешь? — Чанбин наклоняется вперёд и осторожно касается руки Черён. — Ёбо, это неловко, но.. Чанбин поворачивается к аудитории, моментально меняя голос с глубокого на незатейливо-детский. — А-а, кыш-кыш! Все отвернулись, нечего вам тут ловить, эта волшебная девушка моя! — Чанбин-аа, — тянет Минхо. — Ты вообще представляешь, как долго мы этого ждали? Ради чего я несколько месяцев слушал хвалебные оды о тебе на работе? Замолчи и делай шоу. Черён смеётся и краснеет, прячась в плече Чанбина. Хёнджин отходит на кухню, чтобы чуть меньше смущать красных, как его новогодняя шапочка, друзей и налить себе ещё вина. Черён права, действительно приятное: ненавязчиво сладкое, круглое. Даже горчит очень мягко, всё равно оставляя на языке ягодную сахарность. Ладно. На самом деле Хёнджин отходит потому, что, совсем откровенно говоря, он, кажется, сгорал от зависти. Хёнджин, наверное, просто отвратительный друг, раз не может порадоваться за такой момент, но он никогда и не считал себя высоконравственным и хорошим. Он не бесчувственная семечка клевера, в конце концов. Он же имел право соскучиться по чьему-то участному присутствию в своей жизни? А отношения Чанбина и Черён были до неприличия дорамными. Даже клише бедной простой девушки и богатого статного красавчика сработало! Хёнджин, исправно смотрящий дорамы на завтрак, обед и ужин последние года три, не мог смотреть на это без ревностного укола где-то под сердцем. Но в этой ситуации он ревновал явно не какого-то человека – у него не было счетов ни на Чанбина, ни на, тем более, Черён. Ревность вызывали скорее сами чувства. Чувства которых Хёнджин был лишён. Кажется, как бы он не избегал людей теперь, ему всё равно не хватало любви, любви любой, будь она семейной или более интимной, но.. Нет. Любовь? Да, но не такому как он. Сердце раз за разом приходилось хватать кулаком и саморучно вковывать под замки. Для отношений необходимо стараться, стараться за двоих, а Хёнджин не может даже за собой уследить. Глаза щипает у уголков, на грудь давит смесью обиды, вины и убийственно холодного одиночества. Даже пальцы ощутимо леденеют. Ну всё, он снова расклеился. Надо думать холоднее. Просто нужно снова смириться, как со всеми проблемами до этого. Он уже везде проиграл – скажи спасибо, что ещё жить есть на что. Хёнджин загоняет мысли привычной мантрой. Отношения это в два раза больше ответственности. В одиночку будет проще. В одиночку никого не разочаруешь и не погубишь. В одиночку не будешь страдать от разрыва. Хёнджину нужно радоваться, что он независим от всего этого. Так, вино. Хёнджин смотрит перед собой. На кухне всё так же: так же тихо и так же забиты пустыми упаковками и пакетами столешницы. Хёнджин шуршит по поверхностям, в попытках найти свой бокал, и, обернувшись, замечает в проёме Сынмина. Блин. План Хёнджина сработал на все сто пятьдесят процентов: они так и не поговорили нормально. Только какие-то фразы и шутки(и по скромному мнению Хёнджина, никто не шутил так же тонко и смешно, как Сынмин.. будь они в других обстоятельствах, они точно сошлись бы юморами) в общих диалогах за столом или игрой, но лично.. Они даже как-то и не оставались одни. Хёнджин только сейчас понимает, что последние несколько часов сам же бессознательно лип к разным людям и компаниям, лишь бы не остаться в одиночестве, не дать какого-либо уединённого момента. Ну. То есть, так было до этой минуты. А теперь, вот, опять отдался чувствам и всё вышло из под контроля. Чтож, настала пора отдуваться за все свои грехи. — Слушай, я хотел извиниться. Что? — Ты про..? Хван думал сейчас начнётся страшенный разбор полётов, коллекторские пытки должников и вообще полный врачебный ад. Но Сынмин, наоборот, стоял с виновато-наклонённой головой, закрывая собственной макушкой всё оставшееся над маской лицо. — Твои слёзы тогда, на приёме. Это моя ошибка – я нагрубил. Не стоило так обращаться с то.. с людьми, — Ким напряжённо ковыряет ногтями кутикулы своих пальцев. — И я готов понести наказание, не знаю. Если ты хотел бы отомстить, можешь делать всё, что хочешь. Какой же кошмар. Этот человек не только дал Хёнджину то блаженное ощущение собственной важности и человеческой отзывчивости, но и всё это время винил себя в произошедшем... Пока господин Хван его надменно избегал и думал о своей несчастности. — Нет! Нет, подожди, какая месть?! — Хёнджин начинает резко даже для самого себя. Однако это всё, что он мог сказать уверенно – слепо отрицать чужие слова проще, чем обосновывать свои. Что говорить дальше, Хёнджин понятия не имел. Хёнджин понятия не имел и почему не пришёл тогда. Почему избегал сейчас. Почему вообще тут оказался. А чтобы ответить Сынмину, было бы неплохо ответить на эти вопросы сначала самому себе. Теперь его очередь оправдывающеся мямлить. — Я заплакал из-за того, что... Ну... Знаешь, ты спросил о том, как я и... знаешь, это было приятно... Ты сделал всё.. и руки ещё, и плечо... — Не ври, это не были слёзы счастья. — Я и не был счастлив, окей? — Хёнджин чертыхается. Нужные слова совсем не шли на язык. — Просто, как бы.. меня отпустило? Знаешь, то, как ты позволил мне плакать.. Я давно не не притворялся перед другими. И давно не плакал. — Не думай, я не пытаюсь так вернуть тебя в клиенты, просто.. — Я понимаю, да. Сынмин смолкает и упирается затылком в стенку холодильника. В давящем молчании Хёнджин неловко поглядывает по сторонам. Пятно на плитке, тикающие часы, тихонько гудящий холодильник, сковородки на плите, собственные штаны, Сынмин. — Знаешь, это забавно: мы оба в масках. Хёнджин понимает, что что-то сказал, только когда на него переводится чужой шокированный взгляд. — Боже, прости, само вырвалось. Сынмин смеётся. — Ты ведь носишь её из-за зуба? Как он, болит? Впервые на вопрос про маску Хёнджин не злится, а расслабляется. Сейчас не было нужды врать или защищаться: Сынмин всё равно знает больше других. И не только про зуб. — Ага. Не болит, просто смотрится отвратительно.. А ты? Это из-за- — Хэй, — на кухню заглядывает Чонин. Сынмин и Хёнджин поворачиваются в сторону Чонина, замерев, как олени перед фурой. — А, ой. — Йена. — Мы на улицу собираемся, смотреть фейверки. Вы это... Подтягивайтесь. Ну, если хотите, конечно. Хёнджин хватает первую попавшуюся кружку. — Я бы подошёл через пару минут, если можно. Хочу выпить. Сынмин понимающе кивает и тоже берет кружку. — Если не против, я тоже.°°°
Когда под утро компания расходится по заранее распределённым кроватям, Чонин вдруг слёзно упрашивается в комнату минсонов – вместо Хёнджина – и никто из компании не может отказать своему оберегаемому, любимому макне. Хёнджин, по-хорошему познакомившийся с ним не больше восьми часов назад, тоже. И так он оказывается в одной комнате с Сынмином. Наплевав на мораль, Хёнджин заваливается в кровать прямо так – сил нет, даже чтобы снять маску. Сынмин гасит свет и ложится тоже. — Впервые вижу стоматолога, который пренебрёг бы чисткой зубов перед сном, — это скорее было по части Хёнджина, чем кого-то вроде служителя великого мира медицинского. — А ты думаешь, чем себя балуют стоматологи? Раз в год можно. И всё равно я забыл с собой щётку. — А я даже не планировал брать. Честно говоря, Хёнджин даже не очень представлял, имелась ли она у него дома вообще. — Слушай, — Сынмин поднимается на локтях. Маски на нём нет, но в полумраке и сонной агонии Хёнджин не может толком разглядеть хоть что-то. — Моё предложение, конечно, всё ещё актуально, но если не чистить зубы, то и пломбы уйдут Пэктусан в жерло. — Слава богу, — Хёнджин зевает, накрываясь пледом. — А я уже начал переживать, не подменили ли тебе прошивку врача. — Ты.. — Сынмин отворачивается к стене. — Добрых снов. Стоит только верхнему веку Хёнджина блаженно соприкоснуться с нижним, как Кками находит себя невероятно нуждающимся в туалете. Совсем не обречённо вздыхая, Хёнджин выводит его на прогулку. Стоя в снегу и наблюдая за резвящимся в нём Кками, Хёнджин противно кашляет, плотнее кутается в куртке и мечтательно тянет в мыслях идею о горяченьком рафе. Кажется, ему впервые в жизни захотелось к себе на работу. Холод улицы отгибает веки и сушит горло. От контрастного дыхания маска неприятно отпотевает и холодно мочит лицо. Хван снимает её прямо здесь и суёт в карман. Наутро он точно пожалеет, но сейчас – слишком устал, чтобы иметь силы смотреть в будущее. Чёрт с ним. Когда они возвращаются обратно в дом, желание спать, которое ещё минут пятнадцать назад, кажется, собиралось убить Хёнджина техническим нокаутом, исчезло вовсе. В гостиной продолжало на полную топить освещение. — Вот она, беспечная жизнь янбана, — ворчит Хёнджин. — Чанбин, дурень, совсем не печётся за счета. Кками бестребовательно бежит на свет и пончиком сворачивается у батареи. Хёнджин тушит всё, кроме одной гирлянды на батарейках, усаживается на диван у неразобранного стола и пытается слиться с обстановкой. Пакеты, обёртки, грязные тарелки, пробки от вина, серпантин и прочие здоровые атрибуты празднично проведённого времени. А ещё сопение Кками и тишина. Даже не скажешь, что ещё час назад тут кипела жизнь и царило веселье. Чем-то напоминает свою квартиру, только за окном не слышно шума машин и пахнет тут по-другому: теплом и медовыми булочками. Дома – сыростью и потом. Мысль о доме отталкивает. От хорошего тяжело отказываться – и сегодняшний день был, наверное, самым живым днём Хёнджина за все года после смерти родителей. По-честному, после такого Хёнджину ещё меньше хотелось возвращаться в свой депрессивный ад. В свою загвазданную кровать, полную мусора от пачек еды и месяцами нестираной одежды, в свою неуютно заплесневелую кухню, к самому себе – грязному, грустному и неживому. Дома, в моменты осознания своего капитального провала, он затыкал глаза и уши какой-нибудь дорамой и смотрел её, пока не уснёт. Сейчас Хёнджин не дома, но попробовать всё же стоит. На днях он как раз начал пересматривать одну из лёгких повседневных дорам, не придётся много думать и загоняться. Хорошо, что наушники всегда с собой – привычка, навязанная ещё Джисоном. Из кухни с полотенцем выходит Сынмин, и от внезапности его появления Хёнджин чуть не роняет телефон из рук. — Ты что, не спишь? — Не смог уснуть, — Сынмин закидывает полотенце на плечо и осторожно поднимает несколько одноразовых поддонов. — Похоже, я не так много выпил за сегодня. — Похоже, — соглашается Хван. Сынмин что, на полном серьёзе решил прибраться? Даже чистюля-Минхо не стал бы, в такое-то время. Поднимаясь, Хёнджин тоже берет в руки тарелки. — И, похоже, я тоже. В этом году нашлось удивительно много развлечений помимо алкоголя: Хёнджин ожидал приехать и напиться от скуки, а, в итоге – сидит, уверенный, что с утра его даже немного не хватит похмельной коматоз. — У нас ещё много осталось.. — Сынмин кивает в сторону кухни. — Хён, а может..? — Черён и Джисон нам этого не простят, — Хёнджин сбавляет тон. — Неси. — Но сначала стол. — Ну не может быть!°°°
Небольшой фуршет собирается достаточно быстро. Красное вино всё в тех же кружках и бананы, однозначно, самое экзотическое сочетание из возможных на сегодня, но бананы были единственным атрибутом, который получилось бы достать без шума и лишних телодвижений. Хёнджин протягивает Сынмину один из проводных наушников – он никогда не брал в поездки те, что батрачили от аккумулятора: сядут и, считай, остался с великим ничем. Тем не менее, проводные тоже не давали стопроцентной защиты от конфузов: длины провода просто не хватило на достойное расстояние и Сынмину пришлось сесть совсем-совсем близко. — Тебе же, наверное, противно, — вдруг мечтательно тянет Хёнджин. Он не был в душе столько времени, что считать страшно, а перед поездкой сюда лишь помыл голову и отыскал чистые носки. Сынмин поражённо замирает. — Противно? От тебя-то?! — Я давно не.. — Хёнджин ловит недопонимание, наспех пытаясь объясниться. — Ладно, знаешь, не важно. Прости, не бери в голову. Быть честным, вроде как, хорошо, но самоантиреклама – откровенно идиотская затея, это вообще первое, что объясняют на парах. О собственных недостатках ведь знаешь сначала только ты, нужно пользоваться моментом, пока другие их не заметили тоже. — Ладно... — Сынмин щурится, но не продолжает тему. Хёнджин включает серию.