Счастливчик

Сева вспоминал свою первую выставку. Павел Алексеевич хотел отпраздновать Новый год, поэтому, нашел для своих подопечных помещение в районной библиотеке, где для «ИЗОмира» выделили два зала. Севу охватил тогда восторг предвкушения, потому что им объявили, что на выставке, помимо работ за полугодие, которые преподаватель отбирал в режиме жёсткой конкуренции, будет ещё и дефиле — конкурс новогодних костюмов. Сидя в просторной и светлой квартире Полины, они с увлечением стряпали ее образ под названием «Подводная фантазия», в котором она, Сева не сомневался, будет сногсшибательна. — Вот тут добавить, как считаешь? — Полина показала на подол черного платья из бархата, на котором красовались нарисованные серебряной краской водоросли. Сева критически осмотрел блестящую ткань, коснувшись ее пальцами. — Немного… — протянул он задумчиво, снова возвращаясь к своему делу. Он обклеивал скотчем нарисованных на картоне рыб разных мастей и цветов, чтобы потом, на леске, прикрепить их к остроконечной, похожей на ведьминскую, шляпе, которая будет символизировать глубину. — Вон те уже высохли? — спросила Поля, кивнув в сторону батареи, на которой ждали своей участи другие обитатели моря. Сева неуклюже поднялся с колен, подходя к рыбам и принюхиваясь, будто они были не нарисованы, а засунуты в коптильню. — Сырые ещё, — сказал он, возвращаясь, а Полина хмыкнула, оценив по достоинству его метод. — А ты чего не стал делать? — спросила девочка озадаченно. — Тигран вот тоже участвует, — она сдула волосы со лба. — У Тиграна очень крутая идея, а у меня их ноль, — пожал плечами Сева. — Может подумаешь? — Полина подняла бровь. — Я в оформлении помогаю, — отмахнулся Сева и, внезапно, смутился. — Деда Мороза в смешанной технике сделал, хочешь, покажу? Будет нас встречать у входа… Глаза Полины вспыхнули. Она была его бесконечным благодарным фанатом, приходя в восторг от того, как мальчик видел мир вокруг себя. " — Ты, что ли… Чувствуешь все иначе… — пожимала она плечами. — Словно у всего вокруг тебя есть цвет, фактура, какой-то особый орнамент… Сева смотрел на нее с улыбкой. — Конечно, есть, Поль, это же мир». Он, и правда, по просьбе Павла Алексеевича, который отчаялся уговаривать парня на дефиле, согласился оформить входную группу, за неделю собрав из коробок от холодильника, монтажной пены и бесконечного количества бытового мусора огромного, высотой чуть больше двух метров, Деда Мороза. Он, кончено, лишь отдаленно напоминал добродушного старика, длинная борода была сплетена из нескольких метров порезанных на лоскуты простыней, смешанных с бинтами, и волочилась за дедушкой по пятам, красный колпак оказался невообразимо огромным, отчего не видно было глаз, а шуба, словно сотканная из пробок от газировки, деталек Лего, сотни игрушек из киндера и пуговиц, старых монет и бусин, наводила на мысль о том, что у волшебника не все в порядке с головой. Либо, с дизайнером одежды, а уж у него — точно с головой. Когда Полина увидела его первый раз, то лишь молча разинула рот, так и оставшись стоять в дверях студии. — Не нравится? — погрустнел Сева, опустив плечи. — Павел Алексеевич говорит, что он мрачноват, но ему подходит, — добавил он торопливо. — Уходящий год все-таки… — Он потрясающий! — перебила его Полина, переводя взгляд на парня. — Сев, это же просто шедевр! И ты после этого ещё с показе мод не участвуешь? Вот балда! Сева покраснел, смутился, а потом гордо выпрямил спину. — Я намерен выиграть главный приз со своим «Цирком», так что, дефиле за тобой, — сказал он решительно. Над картиной он работал в технике граттаж несколько последних месяцев. Скрупулёзно, занятие за занятием, выводя микроскопические узоры, которые причудливым образом складывались в единую историю о том, как дрессировщик, рискуя жизнью, показывает опасный трюк с прыжком льва через горящее кольцо. Каждый крошечный завиток значил для него гораздо больше, чем просто штрих, словно он делился частицами самого себя, вкладывая в них всю свою душу. Ему было тогда десять лет, и он был бесконечно увлечен животными, поэтому, сомнений в выборе темы у него не было. Главный приз тогда взял Тигран, со своей работой «Фейерверки над Москвой», а Сева готов был расплакаться от досады. Очередная неудача, когда он уже к ним привыкнет? Павел Алексеевич видел, как поникли плечи мальчика, как он держится, чтобы не разрыдаться, как пошел, расстроенный, в холл и принялся поправлять своему Деду Морозу бороду. Губы дрожали, но ещё сильнее дрожали пальцы. — Сева, — позвал преподаватель его тихо, выглянув из зала. — М? — Котов не обернулся. — Сев, там дефиле начинается, идём, нужно Полину поддержать! — сказал мужчина с мягкой улыбкой, приобряв парня за плечи. — Не унывай, Сев, Новый год же. Пора чудес. И в тот раз, как и ещё много раз после, Сева, не верящий в эти слова ни на секунду, оказался неправ: со сцены, объявив победу в дефиле Полины, Павел Алексеевич добавил, что работа «Цирк» награждается призом зрительских симпатий. И тогда Сева наивно полагал, что эти симпатии принадлежат залу, а не одному единственному человеку. Но, сейчас, стоя у раковины в пустой квартире, он смотрел на свое отражение и отчетливо чувствовал — это все он. Тот самый добрый, чуткий и внимательный, строгий и упрямый преподаватель, который подарил ему не только энциклопедию «Эти ужасные животные», которую Сева хранил до сих пор, но, так же, уверенность в том, что он может стать кем-то большим, чем просто Севой Котовым. Из зеркала на него смотрел слегка уставший взгляд шоколадных, глубоких, теплых глаз, чуть кривой нос (Сева ломал его трижды, два из которых даже не из-за своей природной грациозности), робкая улыбка на один бок, решительный подбородок и растрёпанные, совершенно отказывающиеся укладываться волосы. «Надо постричься…» — подумал он с тоской, проводя по ним пальцами и лишний раз убеждаясь в том, что они торчат в разные стороны просто потому что. Сева не был общепризнанно красивым, но обладал каким-то совершенно обезоруживающим шармом, из-за чего многие считали его симпатичным. Если бы не его удивительная способность находить неприятности там, где их физически быть не может, Котов, безусловно, пользовался бы популярностью совсем иного рода, чем была у него сейчас. Торопливо умывшись, Сева глянул на часы и выругался себе под нос, скользя на коврике и вылетая из ванной так быстро как только мог — он должен был выйти из дома семь минут назад и, скорее всего, сейчас полетит до галереи на метле, чтобы успеть вовремя. Подводить руководителя ой, как не хотелось. " — Познакомишься с группой. Нас пока не много, но, тебе для начала и не нужно!» — заверил его Алексеич. Сентябрь был удивительно приветлив: теплые дни, прохладные, но не промозглые вечера, неуверенные жёлтые листья на обочинах дорог и у стоков, но ещё совершенно свежие цветы на домовых клумбах и такая сочная зелёная трава, какой Сева давно уже не видел осенью. Словно та самая запрещённая Павлом Алексеевичем гуашь, про которую он рассказал Котову на первом же занятии: " — Настоящий художник, Сева, никогда не использует чистый цвет. Вот и думай, чем будешь траву рисовать, зелёную я тебе трогать не разрешаю». … До галереи он добрался почти без приключений, если не считать падения из дверей автобуса, которые открылись чуть раньше полной остановки транспорта. Но, таким Севу Котова было не напугать. У самого входа, рядом со стеклянными дверями, он на мгновение притормозил, смущённый своим оптимизмом, краем глаза заметив, как из арки чуть левее ему навстречу выходит причудливого оттенка кот, худой, с кривым кончиком хвоста и такими умными зелёными глазами, что Сева невольно растерялся. — А ты Кардамон? — спросил он задумчиво, присев на корточки и заглядывая животному в лицо. Кот помотал головой, словно отмахнулся, после чего обогнул парня стороной и встал у двери, раскрыв крошечную пасть и издав протяжное «мяу». — Ладно-ладно, заходи, — Сева раскрыл дверь, а кот тут же прошмыгнул внутрь. В холле было шумно: родители помогали детям переодеться, переговаривались, спорили, младшие шутили, баловались и создавали суету, которая придавала процессу какой-то особый шарм. Как в его собственном детстве. Сева быстро скинул потертую серую толстовку, оставаясь в лёгкой кофте с длинным рукавом, пригладил безуспешно волосы, после чего нырнул в зал, где было по-прежнему тихо, но, совершенно по-другому: чуть ближе к панорамному окну выставлены в хаотичном порядке мольберты, а у самого «офиса» обнаружилась тележка с банками, палитрами и тряпками. Сева хмыкнул. — Волнуешься? — спросил, выныривая из подсобки, Павел Алексеевич, привычно улыбаясь и щуря глаза. — Есть такое… — отозвался Сева, сунув руки в карманы широких штанов, перекатываясь с пятки на носок. Мужчина мягко посмотрел на него, качая головой. — Они сюда пришли такие же, как и ты когда-то, — сказал он медленно. — И мечтать будут ровно о том же. И хотеть того же. Просто вспомни себя, Сев, остальное уже мелочи, — он приблизился, похлопав парня по плечу, наклонился к его уху и добавил тихо: — Я в тебя верю, Севка, как и всегда верил. Котов невольно покраснел, кивнул неуместно, открыл и закрыл рот. Павел Алексеевич хитро ему улыбнулся, хлопнув в ладоши, после чего решительно направился к дверям, за которыми уже толпились, словно крошечные пираньи, их будущие ученики. Сева предусмотрительно отошёл в сторону, спрятавшись на табуретке у коробки с ватманами, а ему на колени тут же запрыгнул Бергамот, виляя пушистым хвостом, словно собака. Сева невольно запустил пальцы ему в шерсть, наблюдая тихо, как дети, под бравым руководством Павла Алексеича, входят в галерею и решительно разбредаются по мольбертам. Сева не слышал вступительной речи. Он, словно окаменел, задумчивой гаргульей сидя в углу и наблюдая за группой ребят: тут были девочки и мальчики, первых было чуть больше, одни улыбались, другие переговаривались, третьи хмурили брови, будто уже начали думать об эскизе, ещё не получив задания. — А что мы будем рисовать, Павел Алексеевич? — подала голос бойкая светловолосая девчонка в смешных очках, а Сева невольно вздрогнул, отчего кот с его коленей переместился на пол. — А это нам сейчас Всеволод Викторович скажет, — улыбнулся преподаватель, а Котов покраснел, когда мужчина указал на него широким жестом. Дети заволновались, зашептались, зыркая на Севу, а тот лишь поднялся с места, уже открывая рот, чтобы сказать приветственное слово, когда его нога надавила на рыжий кошачий хвост, вырывая из пасти животного дикий вопль, от которого парень попятился, споткнулся о табурет, на котором сидел и плюхнулся на задницу, смешно растопырив руки и ноги. Ребята звонко и дружно засмеялись, кто тыча в него пальцем, а кто, напротив, прячась за мольбертом. Сева покраснел, морща нос, а Павел Алексеевич посмотрел на него добродушно, скрестив руки на груди. — Это ваш новый преподаватель, — сказал он деловито. — Между прочим, удивительный художник. Только вот беда, — он сделал драматичную паузу, отчего все дети уставились на него. — Он до того суровый, что, чуть было не лишил Бергамота хвоста, — дети снова захохотали, а у Севы появилась возможность подняться с пола, торопливо отряхивая штаны. — Я… Привет, братва! — улыбнулся он, робко замахав рукой. Отовсюду послышалось «Привет!», «Здравствуйте!», «Добрый вечер!», отчего на сердце у Котова стало спокойно и радостно. Он быстро справился с волнением, потому что, на самом деле, не был таким уж скромником: убедившись, что ровно и крепко стоит на ногах, он с бодрым видом озвучил свое предложение нарисовать свой личный город, в преддверии дня города в Москве. Дети выслушали его с молчаливым восторгом, сразу после обрушив на парня такой шквал вопросов и уточнений, что он уже пожалел, что взял такую обширную тему. Павел Алексеевич совершенно незаметно переместился вначале к окну, потом к офису, а, спустя время, и вовсе оказался за письменным столом, скрытый делами и стеклянной дверью. Сева воодушевился. Ребята оказались именно такими, какими преподаватель их и представил: в блондинке в очках, которую звали Лиза, он, спустя время, увидел Полину, а в хрупком мальчике со смешной копной темных волос и задумчивым взглядом, по имени Олег — себя самого. … — Ну, как? — спросил Павел Алексеевич, когда за последним учеником закрылась стеклянная дверь. — Что решил? Сева обернулся, мягко улыбаясь. — Я… Я очень хотел бы с ними работать, — сказал он, едва сдерживая себя, чтобы не подпрыгнуть. — Они… Какой-то другой мир вообще. Мужчина улыбнулся в ответ. — Я так же подумал, — сказал он миролюбиво. — Тогда, жду тебя в четверг? — он поднял бровь, а Сева с охотой закивал. — Я помогу встретить и пойду, а ты уже закончишь и закроешь, айда, покажу, что нужно будет делать… — он махнул рукой, поманив Котова за собой. … Четверг наступил стремительно. Весь следующий день после знакомства с группой Сева провел в квартире, сжимая губы и собирая по комнатам бабушкины вещи. Эдакий ритуал прощания на пороге новой жизни. Это давалось ему нелегко, каждая крошечная статуэтка колыхала в его душе воспоминания, в доме всё ещё был ее запах, тот самый, старого Шанель номер пять, который его родители прислали ей на день рождения из самой Франции, казалось, даже звучал ее уверенный голос. К вечеру, не выдержав напряжения, Сева вышел из дома и почти два часа бесцельно бродил по району, оказавшись, в итоге, у галереи, промерзший до костей. Звучное «мяу» вывело его из анабиоза, он вздрогнул, переводя взгляд на кота. — Что, тоже замёрз? — спросил он тоскливо, на удачу дернув ручку двери, которая оказалась заперта. Снова «мяу», хриплое, а потом кот провел широким движением спины по его ноге. — Ладно, иди сюда… — сказал Сева примирительно, поднимая кота с земли и засовывая в ворот толстовки, удивительно покорного. Мокрые лапы коснулись его футболки, вызывая вихрь мурашек по спине, а Сева грустно улыбнулся сам себе, после чего пошлепал хлюпающими кедами к дому. В квартире было прохладно, потому что Котов забыл закрыть форточки, но его это нисколько не огорчило. Кардамон с напряжённым видом остановился в коридоре, выгибая спину, когда парень поставил его на пол, а сам заторопился на кухню, чтобы положить гостю чего-нибудь съестного. Ужин прошел почти в романтике: банка тушёнки на двоих, чай с мятой и блюдце молока. А потом они оба, сытые, согретые квартирой и какие-то безумно одинокие, завалились спать на диван, Котов — забыв разуться, а Кардамон — умыться, проснувшись уже в четверге. Сева не планировал забирать кота домой, думал обогреть, накормить и вернуть утром к галерее, однако, обнаружив его ранним рассветом в бабушкиной комнате, уютно спящим на ее вязанной жилетке, лишь вздохнул, понимая, что сил разбудить его в себе не найдет. Шаркая тапками, Сева прошел на кухню, залпом выпил остывший после вчера чай, после чего сел за стол, доставая из пакета с нелепыми розами, список. Детские имена, фамилии, адреса и контактные телефоны смотрели на него с листа, а Котов смотрел на них, стараясь запомнить: Лизу Мартынову узнать было легко, по ее смешным очкам и сходству с Полиной, а вот Саша Конунников, такой огненно рыжий, весь в коричневых веснушках, что, на первый взгляд кажется, будто у него проблемы в школе. Он как актер «Ералаша», карикатурный до безобразия, но такой наивно добродушный, улыбчивый, что хочется с ним дружить. Катя Маркина и Таисия Лаврова похожи, как две капли воды, русые, с косами, вечно болтают между собой, но Катя делает это паралельно с рисованием, а вот Тая — нет. Ей сложно сосредоточиться, Тигран был таким же, пылкий, но обидчивый, многим казалось, что он злой, хотя это, Сева был уверен, было не так. Миша, Ира, Соня и Настя. Лена и Алина. И Олег Удальцов. Самый мелкий, хрупкий, с глубоким задумчивым взглядом, молчаливый и стеснительный, он выбрал мольберт у входа, вышел из галереи первым, коротко и тихо попрощавшись. Но Сева видел, как загорелись красным его щеки, когда он услышал тему для рисунка, как стали уверенными на клочке эскиза пальцы, сжимающие карандаш, и какой потрясающе необычной была его идея. Сева невольно изумился, как Олег смог набросать на бумаге то, что было у него самого в голове: витиеватые башни, словно стекающие по ним окна домов, переплетающиеся друг с другом многоэтажки, мириады извилистых дорог, похожих на туманные завихрения. Брейгель и Дали. Это был не просто город. Это была крошечная часть какого-то сложного, чужого мира, в который Олег позволил заглянуть одним глазком. Словно в щель в заборе. Сева с таким нетерпением ждал начала занятия, что выскочил из дома на полчаса раньше, перепрыгивая засыпанные листьями лужи. Ему невероятно хотелось посмотреть на то, как мальчик начнет рисовать работу уже на чистовой, как вся его фантазия обретет цвет, а, быть может, останется чёрно-белой. Павел Алексеевич сидел за столом в офисе, когда Котов ворвался в галерею, с красными от скорости щеками и улыбкой до ушей. — Я у вас кота украл, — сказал он без тени вины, кидая рюкзак у двери. Алексеич медленно посмотрел на лежащего рядом Бергамота, после чего перевел задумчивый взгляд обратно на парня. — Второго, — объяснил Сева. — Украл? — уточнил преподаватель, подняв бровь. — Увел, — поправился Котов. — Или унес. Но, без насилия. Холодно было, Павел Алексеич, жалко парня… — он развел руками. Тот лишь хмыкнул, возвращаясь к бумагам перед носом. Сева в нетерпении сел в синее кресло. Вечер обещал быть долгим. … Впрочем, спустя три с лишним часа занятия, где он носился между мольбертами, подсказывая, наталкивая и поощряя маленьких художников, Сева уже не думал ни о чем, кроме желания выпить чаю. И лечь спать, потому что дети вытаскивали из него не только душу, но и энергию. — Всеволод Викторович, а вот тут мне как быть? — Всеволод Викторович, я в туалет хочу… — Всеволод Викторович, а Тая говорит, что я дура! — Всеволод Викторович… — Всеволод Викторович… Сева, откинув со лба прядь волос, рухнул в кресло. Последние ученики скрылись в раздевалке, он ещё слышал робкие тихие разговоры, когда выдохнул, провел рукой по пушистой спине Бергамота, который его успокаивал, после чего оттолкнулся двумя руками от подлокотников, принимаясь убирать рабочее пространство: собирать и сдвигать в сторону мольберты, возвращать на место табуреты и стулья, убирать подальше краски и палитры. Собрав в кучу грязные мокрые тряпки, парень решил постирать их ещё раз, резонно маленьким художником не доверяя, направляясь к дверям и выходя в холл. Несколько раз нелепо моргнув, Сева уставился на сидящего сиротливо на скамейке Олега, угрюмо смотрящего на свои руки и крутящего в них карандаш. Он был одет в синюю куртку, рядом лежала тонкая шапка и стоял рюкзак. — Олег? — позвал Сева, сжимая в руках таз с тряпками и наклонив голову. — Ты что тут делаешь? Мальчик поднял на него суровый взгляд. — Сижу. Сева наморщил лоб. — Это я вижу, почему ты тут один? Тебя кто забирает? — спросил он терпеливо. Олег вздохнул. — Дядя. — Он опаздывает? — Сева смутился, решив, что это и без того очевидно, ведь ученик сидит тут один, а время позднее. — Я… В смысле, он просто опаздывает, не волнуйся… Олег качнул головой. — Надеюсь. Котов поставил таз на пол, грохнув его о кафельный пол и присев рядом с мальчиком на скамейку. — Хочешь, мы ему позвоним? Ты знаешь номер? Или маме твоей позвоним… — Она в командировке, потому дядя и должен забрать, — сказал устало Олег, и это, как показалось парню, была самая долгая речь мальчика за весь вечер. С улицы послышался рев мотора, потом неприятный визг тормозов, отчего Олег и Сева одновременно поморщились, после чего стеклянные двери распахнулись, а, вместе с вечерней темнотой и прохладой в холл ворвался высокий мужчина в идеально скроенном полупальто и зелёном свитере цвета лесного мха. — Прости, — выдохнул он поставленным голосом, проведя нервно рукой по волосам и, казалось, Севу не заметив в принципе. — Работа. — Я понял, — устало протянул Олег, натягивая на голову шапку и поднимаясь со скамейки. Сева тоже поднялся, сделав решительный шаг навстречу мужчине, паралельно вытянув руку для приветствия и совершенно напрочь забыв о тазике с тряпками у себя под ногами. Его нога неловко наступила на его эмалированный край, по холлу раздался неприятный металлический грохот, мокрые куски ткани взмыли в воздух, как и длинные Севины руки, он удивлённо распахнул глаза, со всей силы приземляясь на кафельный пол, по дороге цепляя лбом скамейку, потому что, зачем-то решил убедиться, что не напугал ребенка и развернул для этого голову. Перед глазами все резко поплыло, он моргнул медленно, пытаясь сфокусироваться на троящихся круглых лампах над собой, когда их загородило чье-то встревоженное смугловатое лицо. — Эй, вы меня слышите? Сева потянул носом воздух, прислушиваясь к пульсирующей боли в голове, после чего просипел: — Д-да? — он не был уверен в этом наверняка, но, зашевелился, проверяя по привычке, не сломано ли чего, после поднимаясь на локте, чувствуя, как его нестерпимо мутит. — Ой… — он схватился рукой за голову, вторая нервно дрогнула, и Котов уже было решил, что сейчас снова завалиться на спину, когда решительная хватка удержала его на месте, коснувшись локтя и плеча. — А… — Давайте, поднимайтесь, — мужчина, а это был именно он, сейчас Сева смог на нем сфокусироваться, поднял его с пола, установив вертикально, все ещё придерживая за руку, смотря на него так строго, что Котов заволновался. — Я… Простите, вы… Вы идите, я уж тут как-нибудь сам… — залепетал он, мотая головой, а из носа так красноречиво хлынула кровь, что парень уже хотел простонать «да, блин», но вовремя опомнился. — Боже… Извините… Простите… Это… — он схватил край толстовки, притягивая ее к лицу, дёрнул головой, отчего та закружилась, после чего снова покачнулся. — Прекратите мельтешить, — голос мужчины звучал недовольно, а Сева разом вытянулся в струнку, застывая, как олень в свете фар. — У вас есть аптечка? Сева послушно кивнул, тут же застонав и разбрызгивая по сторонам кровь. Мужчина цыкнул языком, подхватывая его под локоть и волоча в галерею. Котов, прикрыв глаза, исподтишка подглядывал за незнакомцем: идеальная стрижка, уложенная волосок к волоску, такая же щетина, словно он выверял неделями ее совершенную длину, глубокие карие глаза, с таким удивительным оттенком еловой хвои, что невольно хотелось вдохнуть ее аромат, прямой аккуратный нос и плотно сжатые узкие губы. Все его лицо выражало запредельное недовольство, которое, Сева точно знал, вызывал в мужчине именно он, но, какое-то далёкое волнение не давало ему оторвать взгляда. Или, хотя бы, попытаться сделать шаг самому, без твердой руки чуть выше локтя. — Где? — спросил коротко мужчина, усадив Котова в синее кресло в офисе и оглядываясь. — Что? — удивлённо распахнул глаза Сева, вытирая нос рукавом. — Где аптечка? — спросил, закатив глаза, мужчина, бросив быстрый взгляд на преминающегося у дверей мальчика, а его голос сделался мягким: — Олеж, подожди меня в холле, пожалуйста. Олег кивнул коротко, после чего направился обратно, волоча за собой рюкзак. — Так, что? — мужчина повернулся к Севе, смотря на него строго и подняв бровь. Сева невольно смутился, а потом покраснел. — Да… Вот… — Вы вообще меня поняли? — уточнил раздражённо собеседник. — Д-да, — Сева попытался встать, его повело, и он заторопился сесть обратно. — Простите, пожалуйста… Я такой неловкий… Это… — Скажите просто, где аптечка, — выдохнул нетерпеливо мужчина, снимая ловким движением пальто и закатывая рукава свитера. — В столе… Кажется, в правом ящике… Только… Вот как посмотреть, с какой стороны он правый… Если сидеть… То, наверное, и правый, но, если стоять, то… Тот не дождался окончания его речи, подойдя к столу и с шумом выдвигая все ящики подряд, потом вытащив из одного из них аптечку и возвращаясь к синему креслу. Быстрыми движениями длинных пальцев он вытащил из чемоданчика бинт, смотав его в рулончик и промакивая перекисью. Его лицо приблизилось, Сева затаил дыхание, смотря на него испуганными шоколадными глазами, а тот подхватил его за подбородок, так резко и решительно засовывая турунду в ноздрю, что Котов, невольно, чихнул, жмурясь. — Боже… — прошептал он, понимая, что полное ярости лицо напротив теперь покрыто мелкими каплями его крови и, Господь Всемогущий, соплей, вероятно. — Боже мой, простите… Мужчина лишь сильнее сжал губы, схватил его за руку, притягивая пальцы к бинту, вкладывая его в них, после чего отстранился, резким шагом покидая офис. Сева выдохнул. Хуже быть просто не могло. Голова трещала, он поморщился, сунув турунду с перекисью в нос и пытаясь сообразить, как это вообще все произошло. Его мысли плавно поплыли куда-то в сторону, голова колыхалась туда-сюда, а дыхание сделалось медленным. … — Вы как? — послышался усталый голос где-то над ним, а Сева, задремавший в своих грустных мыслях, вздрогнул. — Все хорошо, — он с трудом разлепил глаза. — Вы извините меня за… За… За все… — он виновато посмотрел на застывшего неподалеку мужчину, скрестившего влажные от воды руки на груди. — Со мной все окей, поздно уже, вы езжайте, Олег уже устал, наверное, я вас тут задержал… Мужчина хмыкнул коротко, подняв бровь. — Он уже минут двадцать в машине спит, — сказал он спокойно, скривив губы на бок. — Оу, — протянул растерянно Сева, а на колени ему запрыгнул Бергамот, тут же укладываясь спать. — Ой… Мужчина проследил за ним внимательным взглядом, после чего оттолкнулся от дверного косяка, поправляя закатанные рукава. — Вы далеко живёте? — спросил он без лишних эмоций, а Сева, по привычке запустивший пальцы коту в шерсть, встрепенулся. — Да, не очень, пару остановок на автобусе… — он помолчал немного и добавил. — Пару пар. — Что? — мужчина покосился на него с недоверием, поднимая бровь. — Ну, четыре, — уточнил Сева. То промолчал, поднимая пальто со стола, после чего вздохнул. — Давайте, подброшу вас до дома, все равно пацан уснул, — сказал он невозмутимо, а Сева хотел было запротестовать, даже поднялся в кресле, но голова загудела, а дурацкая турунда в носу придавала ему, скорее всего, совершенно идиотский вид. Как и залитая кровью и испачканная красками толстовка. Вряд-ли такого кто-то будет воспринимать всерьёз. — Спасибо, — отозвался он глухо, поднимаясь с кресла так медленно, будто хотел этим обезоружить тонну тротила в смертоносной бомбе. Кое-как они оба дошли до выхода: мужчина терпеливо ждал, когда Сева закроет трясущимися руками все двери, после чего, наконец, они оказались в вечерней прохладе. Спаситель тут же вытащил из кармана пачку сигарет, закурив и выпуская дым в небо с усталым выдохом. — Всеволод, — сказал Котов медленно, смотря перед собой полным раскаяния взглядом. — Арсений, — отозвался ему в тон мужчина, проводя рукой по волосам.