Счастливчик

Снова начались трудовые будни. Осень потихоньку завывала в старые деревянные окна, когда Сева, с привычно уже распахнутой форточкой, сидел на кухне, попивая горячий мятный чай. При жизни бабы Оли он никогда не мог позволить себе такой роскоши: сидеть на сквозняке, носить разные шерстяные носки и шорты, и целый день лежать на диване в халате на голое тело. «Закрой калитку, засопливишь, что мне с тобой тогда делать?» — вопрошала бабушка, грозно сверкая блеклыми глазами. Калитку — это окошко, но, Сева знал, что спорить бесполезно. «Ну, что ты как клоун у меня, я, что, мало носков связала? — ворчала баба Оля, хмуря седые кустистые брови. — А штаны короткие чего? Зима на носу, а ты все как на пляжу!» И Котов плелся в комнату, чтобы переодеть носки на одинаковые, а шорты заменить на треники. Он же не на «пляжу». «Ну, что ты опять бездельником валяешься, Сева?» — она делала такое смешное ударение на «е» и «а» в его имени, что невольно хотелось подняться. Он никогда не осуждал бабушку за упрёки, любил ее совершенно искренне и ко всем замечаниям относился с удивительным для многих спокойствием. Но, лишь пожив в одиночестве, когда первая боль утраты стихла, он почувствовал, как за спиной вырастают крылья. Как легче становится дышать. Как кот, выходящий каждый вторник и четверг, чтобы проводить его на работу, вызывает улыбку. Накинув на ярко-красную толстовку пальто цвета свежей карамели, Сева выскочил на улицу с предвкушением хорошего дня: хоть небо заволокло тучами, дул ветер, срывающий с деревьев жухлые листья, а в воздухе пахло сыростью, парень был в приподнятом настроении, ведь, наконец-то, снова занятие! Снова горящие глаза воспитанников, снова чудесные преображения их картин, снова впечатления, которые дарят ему их невероятные идеи. С особым трепетом он ждал Олега Удальцова. После того, как он познакомился с его дядей в иных обстоятельствах, Сева и на мальчика посмотрел с другой стороны: он был так увлечен рисованием не только потому, что чувствовал его, но, вероятно, впечатленный работой Арсения. Котов не сомневался, Олег наверняка посещал галереи родственника, а, значит, разбирался в творчестве куда лучше многих ребят в студии. И Севе не терпелось поболтать с ним за мытьём тряпок о новых выставках или за чашкой чая о старых экспозициях. К его великому сожалению, Олег Удальцов отсутствовал. Сева извелся. Его нервное состояние было очень заметно, а Павел Алексеевич, который сегодня был в галерее и занимался бухгалтерией, лишь сверкал глазами, смотря на подопечного с далёкой тревогой. Он уже видел Севу Котова таким: возбуждённым, дерганным, мельтешащим, постоянно впивающимся в волосы пальцами и виновато улыбающимся. Еле дотянув до конца занятия, Сева, пару раз перевернув мольберты прежде, чем убрать их в сторону, подхватил тряпки в тазике, махнув стоящему в дверях Павлу Алексеевичу рукой. — Уходите? — спросил он через плечо. — Ужинаю с супругой, у нас годовщина, — улыбнулся мягко мужчина, поправляя кожаную куртку на плечах. Ту самую, которая накрывала Севу во время его истерики на выставке. Сева улыбнулся в ответ. — Славно! Светлане Викторовне привет от меня передавайте, я все сделаю и тоже пойду! Павел Алексеевич уже готов был отчалить, когда остановился с дверной ручкой в пальцах, обернувшись. — Сев, ты в порядке? — спросил он тем самым голосом. Сева покраснел. — Д-да… — он помотал головой, зажав тазик между бедром и рукой. — Просто, Олега сегодня не было, вот я и занервничал. — Отчего же? — Заболел, наверное, — пожал плечом Котов. — Отчего занервничал, Сева? — спросил преподаватель, а парень прикусил губу. — Он… — брови нахмурил. — Он на меня похож. Павел Алексеевич лаконично кивнул, улыбнувшись. — Ну, так закончи работу и позвони, узнай. Он же твой подопечный, — он махнул рукой. Сева сжал губы в напряжённой улыбке, провожая преподавателя взглядом. «Позвоню!» — решил он, отправляясь в уборную. Намыливая тряпки, он обдумал все варианты, как лучше выяснить причину отсутствия, не показавшись родителям Олега странным. И передумал. «Не буду звонить! — резюмировал он нервно, заходя в галерею и ставя тазик на свое место. — Я же не сталкер, осень на дворе, ребенок, наверняка, просто простудился. Бывает». Он разобрал кисти, расставил палитры, выпил в одиночестве чаю, представляя, как маленький Олег Удальцов лежит у себя в комнате и смотрит печально в окно, сомневающийся, стоило ли вообще пускать кого-то в свой такой хрупкий и тайный мир, куда он приоткрыл окошко на занятиях. «Лучше позвоню!» — кивнул сам себе Сева, понимая, каким болезненным может быть этот каминг-аут. Он ринулся к телефону, на ходу переворачивая корзину для бумаг, полетев через нее со свистом, поднялся, непонятно зачем отряхивая и без того чистые брюки, после чего начал рыскать по столу руководителя в поисках записной книжки. Схватив ее двумя руками, он сжал снова губы, смотря на торчащие закладки и корешки бумажек, помотал головой, откладывая ее на край стола. — Не, лучше не буду. Он же не один, — прозвучало это вслух как-то печально, он ведь и сам тогда был не одинок, но чувствовал себя таким брошенным, словно на планете не осталось ни человека, ни животного, ни растения. Сева покрутил головой, решительно направляясь к двери. Сунул ключи в скважину, смотря, как в темной галерее по стенам бродят отблески листьев в фонарном свете, как ползают они причудливыми насекомыми по картинкам и светильникам. «Надо звонить», — звенело у него в голове, он с силой распахнул дверь, ринувшись к офису, когда замок позади него глухо щёлкнул, похожий на выстрел в горах, эхом расползающийся по потолку. Сева медленно повернул голову, проходя обратно к двери и осторожно коснулся пальцами дверной ручки, надавливая на нее — заперто. Ключи так и остались торчать с той стороны, а он стоял в темной галерее, смотря на свою руку, словно это был незнакомый, чужеродный орган, в ходе стремительной мутации отросший у него всего за мгновение. — Вот. Черт. — произнес он в тишине и темноте. Было ли это той самой неудачей, Сева сказать наверняка не мог, так он привык к таким событиям в своей жизни. Он не огорчился в полной мере, лишь хмыкнул с досадой, после чего пошел в офис. Звонить теперь было просто необходимо. Только вот не Олегу, а тому, кто откроет дверь. Быстро схватив со стола трубку, Сева на автомате набрал номер Павла Алексеича, застыв пальцем над кнопкой «вызов»: он помнил его слова про годовщину, ярко представил, как они с женой сидят в ресторане, с красивым освещением, белыми скатертями и креветками в сливочном соусе, когда Соколовский поднимает трубку, молча слушает, а потом смотрит на супругу сквозь ее круглые огромные очки, из-за которых она немного напоминает стрекозу, после чего медленно произносит: — Извини, дорогая, Сева Котов в галерее застрял. Я должен идти. А Светлана Викторовна хмурит брови, потом кривит губы и разрождается такими горькими слезами, из-за которых креветки в ее тарелке оживают, почувствовав знакомую солёную воду. Выпрыгивают на белую скатерть, оставляя на ней сливочные следы и скачут в тарелку за соседним столиком, пища и размахивая лапками: — Ну, раз так, то вы нас не попробуете! Сева помотал головой, нажав на «отбой». Нет, портить людям, важным ему людям ужин он не станет. Сева нахмурился. Есть ещё Полина. Он быстро сунул телефон себе под нос, набрав ее номер, однако, в ответ послышалось лишь: «Абонент выключен или находится вне зоны доступа сети». Это было, скорее, правилом, чем исключением, Поля редко была на связи во время работы, а работать она предпочитала исключительно в ночное время. Сева бросил тоскливый взгляд на часы: половина одиннадцатого. Друзей, кроме Полины, у него не было, родни не осталось, а все значимые для него люди сейчас, вероятно, поедали креветки, наслаждаясь Шато Бамбора в каком-нибудь классическом итальянском ресторане. Котов мазнул пальцем по телефонной трубке, потом по книге, из которой торчали бумажки с номерами, внезапно, покраснев от возникшей в его голове идее. Дрожащими пальцами он перелистнул несколько страниц, находя страничку с буквой «У», пробежав по строчкам, намеренно пропуская «Олег Удальцов мама» и останавливаясь на другой — Арсений Удальцов. Нервно облизнувшись, он часто задышал и набрал номер, прижав трубку к уху так плотно, словно боялся передумать. Ответили не сразу, Сева уже хотел с обречённым вздохом нажать «отбой». — М-да? — тот самый голос, вокруг сразу запахло елями, поздним осенним лесом и идеальными белыми рубашками. — Э-э… — замешкался Сева, после чего откашлялся. — Арсений, здравствуйте. Это… — он уже собрался сказать «Всеволод Викторович», но, вдруг, отчего-то передумал, облизнувшись. — Сева Котов. В трубке послышался усталый вздох. — Не художник? Добрый вечер, — пауза, а потом немного пренебрежительное: — Чем обязан? — Дело в том… Я… Арсений, это все очень глупо, я понимаю, время позднее, но… — Сева, давайте конкретнее, — перебил его мужчина. — Я закрылся, — выпалил Сева, позорно прикрыв глаза. В трубке послышалась такая оглушительная тишина, от которой Севе сразу стало дурно, он заметался по кабинету, начиная, в качестве защиты, тараторить, как пулеметная очередь: — Я уже хотел уходить, вставил ключи в замок, а потом заблудился в сомнениях, а на стенах такие тени были, привлекательные, и я решил, что нужно, все-таки, поддаться искушению, совершенно забывший о ключах… — Сева, умоляю, помолчите, — подал, наконец, голос Арсений, а Котов ясно увидел, как тот потирает двумя пальцами лоб. — Вы в галерее? — Ага, — уже бодрее ответил Сева. То, что мужчина не повесил трубку, услышав его имя, придало ему сил. — Я занят, — начал он хмуро, улыбка сползла с лица Котова, он даже почувствовал, как она шмякнулась ему на грудь, будто помидор из бутерброда, а потом медленно нырнула на пол. — Я понял, простите, — выпалил он, а Арсений снова втянул носом воздух. — Я занят до одиннадцати, — закончил он, раздражённо проводя рукой по волосам, Сева мог поклясться, что он так сделал. — Потом приеду. Не наделайте глупостей, — и он решительно повесил трубку, оставив Котова наедине с недоумением и колотящимся в груди сердцем. Ждать пришлось довольно долго: Сева побродил по пустой галерее, отчего-то в полной темноте, потом включил свет в офисе, заварив чаю, с тоской посмотрев на лимонные вафли и подумав о том, что так и не обсудил особенности русского авангарда с Олегом, затем пересмотрел сегодняшние работы учеников, подмечая, о чем не успел сказать на занятии, но хотел бы сказать вовсе, достал ватман Удальцова, задумчиво вгрызаясь взглядом в множественные линии плотной штриховки, из которой состояла картина, поражаясь ее простой, но удивительно точной графичности. В тонких черных черточках, испещряющих то по диагонали, то по вертикали дома, дороги, мосты и окна, Сева видел самого Олега, замкнутого, четкого, решительного и уверенного в себе, впервые понимая, что он сам был вовсе не таким. На ум сразу пришли его «Кабинеты», напротив, все состоящие из завитков. Закрученные в спирали, раковины и волнами расползающиеся по халатам врачей. Такие же путанные, как и он сам. Он отложил работу на место, прикусив губу, прошел в офис, поднимая со стола чашку с остывшим чаем, обернувшись на щелчок двери. Он улыбнулся, светло и открыто, будто встретил доброго друга, открыл было рот, чтобы сказать приветствие, шагнул в сторону выхода, совершенно забыв про синее кресло под ногами, нелепо раскинув руки и полетев лбом вперёд, думая о том, как досадно, что он вдребезги разобьет любимую чашку, которую принес из дома. Глаза вошедшего мужчины расширились от удивления, он вытянул вперёд руку, хотя до упавшего балбеса было не достать, сделал несколько решительных шагов, вдруг, замерев на месте с открытым ртом. Щелчок. Сева, кое-как выпутавшись из пальто, перепачкавшись чаем, поднялся, потерев мгновенно растущую на лбу шишку, когда увидел лицо спасителя. — Ой, — только и вымолвил он, а Арсений рывком ринулся к двери, дергая с остервенением ручку. — Мать твою! — зарычал он, тщетно пытаясь выйти. — Блять, что за херня? Сева посмотрел на него с досадой, а плечи мужчины скорбно опустились. — Вот так оно и произошло? — спросил он хрипло. Сева подошёл ближе, заискивающе заглянув ему в лицо. — Угу, — сказал он, мягко улыбнувшись. — Хотите чаю? Арсений горько хмыкнул, поднимая на него усталый темный взгляд, в котором читалось какое-то мрачное проклятие. — С лимонными вафлями? — уточнил он сухо. Сева улыбнулся, открыто, радостно, светло, оголяя ровные зубы, а его шоколадные глаза сверкнули в отблесках уличного фонаря, отчего Арс коротко кашлянул, сунув руки в карманы. — Ага! — сказал парень счастливо, после чего порывисто сорвался с места. — Проходите, Арсений! Тот покачал головой и зашёл в офис, упираясь бедром в стол и стягивая с плеч короткую кожаную куртку-пиджак, оставаясь в водолазке цвета мокрого асфальта. Сева чувствовал кожей, как он наблюдает за ним из-под нахмуренных бровей, но, от какого-то трепещущего внутри возбуждения не мог сосредоточиться, продолжая глупо улыбаться. — Хотите коньяка? — вдруг спросил он, оборачиваясь, а челка упала ему на лоб, прикрывая красную шишку. Арсений поднял бровь, цокнул языком, после чего кивнул. — Павел Алексеевич терпеть его не может, а родители часто дарят, — сказал Сева, ныряя в дверцу тумбочки, на которой стоял чайник, пока тот с треском начал закипать. — Вы ему звонили? Чтобы он открыл дверь? — спросил Арсений хрипло и откашлялся. Сева покрутил головой. — Он отмечает годовщину с женой, я как представил — креветки в сливочном соусе, которые с осуждением уходят на соседний столик, решил, что не стоит их отвлекать… Удальцов поморщился, посмотрев на Котова с сомнением. — Что? — спросил он так, словно только что услышал историю о том, как парня украли инопланетяне, заменив ему ногу на садовый шланг. Сева хмыкнул. — Это сложный процесс, — сказал он мягко. — Я не только не художник, я ещё и ненормальный. Арсений с пониманием кивнул. — Обратил внимание, — сказал он осторожно, а Сева повернулся к нему, сжимая коньячный бокал в пальцах, протягивая ему. — Спасибо. Между ними повисла тишина, в которой тихо, словно костер в лесу, скрипел чайник, дышал нервно Сева, теребя пуговицу на пальто, не зная, куда деть свой внимательный взгляд, чтобы не смутить спасителя ещё сильнее. Тот, впрочем, глаз на него не поднимал, что Котова несколько огорчало, медленно потягивая напиток. — А вы.? — Арсений посмотрел на бокал, а потом на парня в нелепой красной толстовке. — А я не пью… — улыбнулся Сева. Спустя час пребывания в полнейшем напряжении, он передумал. Арсений мрачно молчал, рыская в телефоне в поисках помощи, раз за разом получая отказ или полный игнор, а Сева ерзал на месте, как собака, наконец, не выдержав и плеснув себе выпивки. Удальцов поднял бровь, бросив на него быстрый взгляд, но промолчал, хотя сам выпил таких уже четыре. Сева одним махом осушил бокал, поморщившись и чувствуя, как терпкая жидкость с массивным привкусом древесины обжигает горло, отдает дубовой корой в нос, щиплет желудями глаза. — Ого, — сипло выдохнул он, сунув под нос руку и втянув запах пальто с чаем ноздрями. — Сильно. Арсений хмыкнул. — Павел Алексеевич мне пить запретил, — сказал Сева медленно, чувствуя, как помимо шишки, краснеют его щеки. — Почему? — Как-то мы на пленэре были, а перед этим мне друзья дали пива, в общем, я начудил там знатно… С тех пор… — Начудил? — уточнил Арсений. Сева икнул, налив себе ещё немного, но, на этот раз, не торопясь выпивать. — Очень странный вышел пленэр. Подразумевалась натура, но она у меня оказалась немного… Откровенной. Павел Алексеевич говорит, что алкоголь во мне обостряет эротическое, а сладкое — платоническое. Арсений с непониманием посмотрел на него. — Вы очень странный, Сева, — потянул он напряжённо, после чего отпил коньяка и цокнул языком, катая вкус во рту. — Вы близки с Соколовским? Сева втянул носом воздух. — Он… Он для меня очень важен, — сказал он медленно. — Кроме Полины и Павла Алексеича у меня больше близких не осталось. В этом городе. Арсений поднял брови, морща лоб. — А родители? Сева пожал плечами. — Мы общаемся по переписке. Они оставили меня на воспитание бабушке. Мы не знакомы лично, — сказал он просто. — А бабушка? — Умерла. Летом. — Сева сглотнул и торопливо отпил из бокала, побоявшись, что расплачется. — Это ещё больно, давайте не будем обсуждать. — Простите, — извинился вежливо Арсений, пошевелившись и слегка застонав. — Спина затекла… — Ой, я такой нерадивый гостеприимец! — воскликнул Сева торопливо, опрокидывая бокал в рот и подлетая к мужчине. — Вы, наверное, устали, да, и поздно уже! Идите спать! Наверху у нас кровать! — он схватил его за предплечье, потянув на себя, а Арсений покосился на него с недоверием. — Гостеприимец? — только и успел сказать он, когда Котов с силой дёрнул его на себя, в попытке сопроводить к лестнице, отчего Удальцов пошатнулся, а выпитое тут же сыграло с ним злую шутку, заваливая на парня. Сева широко распахнул глаза, обхватывая по инерции мужчину за плечи, а тот прижал к его груди бокал с коньяком, смотря в лицо, оказавшееся, внезапно, слишком близко, своими невероятными, то ли карими, то ли зелёными глазами. С оглушительным грохотом они оба рухнули на пол, Сева, больно приложился затылком о дощатый пол, ловя искры из глаз, а Арсений верхом, упирая, наконец, одну руку рядом с его головой. — Блять, — выругался он хрипло, от его губ пахло карамелью и горьким шоколадом, а Севе, вдруг, вспомнилось то падение с лестницы, когда Тигран много лет назад оттолкнул его после нелепого подросткового поцелуя. Только вот Арсений Удальцов, в отличие от первой Севиной любви, его не толкал, а, напротив, придерживал одной рукой за талию, выпустив из нее бокал, который скатился у Котова по груди, оставляя рядом с чайным коньячный след. Сева впился взглядом в глаза мужчины напротив, изучая внимательно его длинные, изогнутые ресницы, прямой аккуратный нос, тонкие маленькие губы, плотно сжатые в прямую линию, от которых так дурманяще тянуло благородным алкоголем, что хотелось выпить его до последней капли. Сева невольно покраснел, сглотнул нервно, приоткрыв рот, чувствуя, как его пальцы на предплечьях мужчины начинают вибрировать от напряжения. Тот раздул ноздри, мазнул лесными глазами по его губам, поднявшись снова к шоколадным зрачкам. Брови Севы удивлённо приподнялись, сердце пропустило удар, второй, искры вокруг с шипением осели на деревянный пол, когда на лице Арсения промелькнуло тенью какое-то еле заметное сомнение. Он рывком согнул руку в локте, опускаясь ниже, но сохраняя расстояние, дыша прерывисто, а Сева в этот момент подумал, что не может эта нелепость длиться вечно. Он поднял подбородок, разжав пальцы, просунув руки между их телами, обвивая ими шею мужчины, прижимаясь к его губам своими губами. Оглушительный, восторженный залп взорвался у него в голове, боль в затылке уступила место радости, а его теплые коньячные губы сильнее прижались к губам Арсения, вырывая из них тихий стон. Удальцов не отталкивал. Не сопротивлялся. Замер, словно олень в свете автомобильных фар, а его пальцы лишь слегка сжали пальто на талии Севы. Котов прикрыл глаза, шевеля губами, на чужих губах, чуть приоткрыв рот и втягивая их в какой-то магнетический поцелуй, самозабвенно повторив это движение, рискнув в конце коснуться их кончиком языка. — Да, чтоб тебя… — зарычал Арсений раздражённо, наваливаясь на Севу всем телом, упираясь обеими руками по сторонам от его головы и так остервенело проникая горячим горьковатым от коньяка языком в рот, что Котов невольно сжался под ним от пронзившего его тело удовольствия. Его пальцы пробежали по шее Арсения, касаясь осторожно волос, вторая рука мягко опустилась на нее, чувствуя пульсирующую венку под подушечками пальцев, ощущая, как этот природный бит проникает в его собственные вены. Арсений не был нежным, он с силой прикусывал Севины губы, злился, хрипел, а его бедра с такой мощью вжимались в бедра парня, что тот невольно постанывал от такого звериного напора. — Блять, Сева! — выругался Удальцов, рывком отстраняясь и падая рядом с парнем на пол, дыша так, словно бежал от разъяренного брачным гоном лося. Его грудь вздымалась, руки сжимались в кулаки, а глаза были устремлены в потолок. Сева, притихший, повернулся на бок, подтягивая к животу колени и наблюдая за мужчиной с покорной осторожностью. — Я что-то сделал не так? — спросил он жалобно, натягивая на нос ворот толстовки, скрывая под ним распухшие губы и смотря на мужчину затравленно. Арсений застонал, пряча глаза за сгибом локтя. — Блять, — грубо ответил он, прикусив губы, а потом выдохнул уже спокойнее. — Нет. Нет, ты ничего неправильного не делал. Сева заметался взглядом по его точеному подбородку, ходящему туда-сюда кадыку, вздымающейся груди с пятном коньяка на свитере. — Вы злитесь? — решил уточнить он, потому что не хотел получить в нос за свои поцелуи. — Да, — коротко отозвался Арсений. — Мне уйти? — Сева высунул из толстовки нос. — Куда? — Удальцов посмотрел на него из-за локтя, как на полного придурка, а Котов смутился, пространно махнув рукой. — Ну, подышать детским искусством, — сказал он добродушно. — Полюбоваться ночным пейзажем за окном… Просто постоять в темноте, чтобы вы могли побыть… — Сев, заткнись, пожалуйста, — сказал Арсений строго, рывком поднимаясь с пола с такой спортивной грацией, словно и не выпил пол литра коньяка. Он провел рукой по волосам, фыркнул недовольно, поправил водолазку на талии, нервно одернув ее вниз, после чего обернулся, протянув Котову ладонь. Тот неловко зашевелился, запутавшись в полах пальто, схватил мужчину за пальцы, а тот резко поднял его с пола, будто Сева был не Севой вовсе, а Олегом, не взрослым мужчиной, хоть и преступно худым, а маленьким мальчиком. Сева глупо ойкнул, он с детства любил этот звук, стукнулся неловко бедром о стол, зашипев, а Арсений притянул его к себе, проскользнув рукой под пальто и обнимая за талию. У него была удивительно широкая грудь, мощные плечи и такое аристократичное лицо, что Севе стало стыдно за свою нелепость. Он буравил Котова мрачным сосредоточенным взглядом, смотря чуть свысока, выпрямив спину и сжав губы. — Ещё коньяка? — спросил Сева, подняв бровь, а тот замешкался на мгновение, после чего коротко кивнул. Сева торопливо отстранился, слыша звон в ушах, подхватил с тумбочки недопитую бутылку, сделав из горлышка решительный глоток, после чего протянул ее Арсению. Их пальцы ненадолго соприкоснулись, посылая пульсирующие волны горячего удовольствия по венам, а Сева завороженным взглядом проследил, как мужчина медленно коснулся губами бутылки, делая несколько сильных глотков, не моргнув и глазом. Отставив бутылку на стол с громким стеклянным «бум», он выдохнул, посмотрел на Севу в упор и нахмурил брови. Тот смущённо улыбнулся, глупо пожав плечами, растерянный и неуверенный. — Это все коньяк? — уточнил он доброжелательно, а Арсений с шипением выдохнул через плотно сжатые зубы, притягивая его к себе за толстовку и впиваясь в губы жалящим поцелуем. Сева зажмурился от удовольствия, подавшись всем телом мужчине навстречу, прижимаясь к его груди, все ещё удерживаемый его сильной рукой, положив свои ладони ему на плечи. Котов не был сильно опытен, но целоваться любил до безумия, поэтому, лишь пошевелился в его губах, высовывая любопытный кончик языка, дыша прерывисто носом и чувствуя, как мужчина рядом все сильнее распаляется. Арсений намеренно задевал зубами его губы, ласкал их языком, втягивал, посасывал, скручивался в какие-то совершенно восхитительные спирали, заворачивая тугой узел у Севы ниже пояса. Его вторая рука медленно гладила спину парня, то разминая худые мышцы, то пробегая пальцами по позвоночнику, возвращая Котова к воспоминаниям о его красивой способности водить машину, а то опускаясь ниже, насколько низко, что Сева невольно задерживал дыхание, чувствуя его ладонь на своих ягодицах. Стоило Севе проявить инициативу, чуть прикусив нижнюю губу мужчины в ответ, как Арсений застонал, а его нога решительно проникла между ног парня, вжимаясь бедром в его напряжённое достоинство. Сева занервничал, сексом он никогда не занимался и вовсе считал себя личностью, скорее, асексуальной, чем наоборот, решив, после ситуации с Тиграном, что это не его. Ему, и правда, некогда было заниматься любовью — разве что в своей комнате с фантазийными картинами в голове, где он мог быть собой, где мог перепачкаться в краске с макушки до пяток и никто бы за это его не отругал. Арсений, словно почувствовав его сомнение, медленно отстранился, с неохотой выпуская его губы из поцелуя, тяжело дыша и заглядывая парню в глаза. — Это слишком? — спросил хрипло он, а Сева запереживал ещё сильнее, бегая шоколадными глазами по его лицу, словно был котом, который пытается уследить за лазерной указкой. — Просто… Я… — задыхаясь от поцелуя прошептал Сева, смущаясь. — Неопытен в этих вопросах… Арсений посмотрел на него строго. — Я не буду делать ничего, что может тебя обидеть, — сказал он сдержанно, хотя Котов и видел, каких сил ему стоит быть таким спокойным. — А что ты будешь тогда делать? — уточнил он, наклонив голову набок. Арсений смерил его внимательным взглядом, после чего молча провел костяшками пальцев по его щеке, отчего Сева невольно зажмурился. — Что-то приятное, вероятно, — просипел он медленно и добавил: — И ничего, если ты против. Сева мгновенно распахнул карие глаза, смотря на мужчину в упор, нервно облизав губы и отметив, как взгляд того метнулся к его рту и обратно. Порочный, полный тайных желаний взгляд. Такие темные зелёные глаза, словно Котов попал в самую глубокую и мрачную чащу леса, из которой нет шансов выбраться. Сева выдохнул, неуверенно кивая, а Арсений наклонился к его лицу, поднимая пальцем подбородок и заглядывая в него решительно, томно, после чего прижался к губам своими губами, вновь погружая парня в какой-то полный сладкой неги поцелуй, от которого у того начала кружиться голова. Сева почувствовал, как с его плеч медленно сползает пальто, как чуткие пальцы Удальцова проникают ему под толстовку, как ласкают напряжённые соски через тонкую ткань футболки, вырывая из груди Котова грудные стоны. Арсений соскользнул губами с губ парня, мазнув ими по подбородку, спускаясь ниже и приникая к шее, лаская кожу обжигающим коньячным языком, отчего Сева глухо застонал, запрокидывая голову и вцепляясь мужчине в плечи, когда тот прикусил кожу зубами, вбирая ее в рот и засасывая с такой силой, от которой тот удивлённо распахнул глаза: краски вокруг, которые наполняли предметы, вдруг, стали словно покидать их, выплывая медленно в воздух. Вот потянулась жидкая, клубящаяся ультрамариновая дымка из синего кресла, обвивая их ноги, вот, сполз едким туманом коричневый с дуборого рабочего стола. Красный, глубокий, насыщенный, с чайника перекручивался с белым фарфоровым из чашек, все они смешивались вокруг в один потрясающий, невиданный до сих пор цвет, от которого Севе стало жарко, страстно и так приятно, будто кто-то вколол ему любовь напрямую в сердце. — Можно? — прохрипел Арсений, хватаясь подрагивабщими от напряжения пальцами за пряжку на ремне Севы, а тот лишь медленно опустил на них взгляд, кивая, словно китайский болванчик. Стены, пол, потолок, шторы, доски, детали — все потеряло свой цвет, а он, скручиваясь в спирали, впитывался в самого Севу, всасываясь в кровь. Пальцы Удальцова ловко расстегнули его брюки, которые, из-за своего свободного кроя, грудой тряпья соскользнули по его тощим ногам, а Сева невольно свёл колени, смущённый своей наготой. — Не бойся… — просипел сосредоточенно Арсений, вновь касаясь поцелуем его губ. — Я никогда этого не делал, — прошептал, ни жив, ни мертв Сева, заглядывая с тревогой ему в глаза. — Плевать, — хрипло ответил Арсений, цепляя зубами его нижнюю губу. — Я хочу тебя… Сева зажмурился от того, каким цветом прозвучали для него эти слова, сердце заколотилось, как бешеное, и он обвил руками шею Удальцова, притягивая его ближе к себе и отвечая с готовностью на поцелуй. Тот застонал на языке страсти, резонируя с каждой Севиной клеткой, его руки напряжённо коснулись ягодиц парня, подхватывая его и усаживая на письменный стол. Сева улыбнулся сквозь поцелуй, позволив мужчине стянуть с себя толстовку, которая отлетела на пол и побледнела, а красный с ее поверхности с решимостью переместился на Севины щеки. Арсений взглянул на него из-под ресниц, дёрнул бедра парня на себя, сильнее разводя ноги в стороны, а Сева только глухо ойкнул, упирая руки в стол у себя за спиной, чтобы не упасть. Арсений решительно посмотрел ему в глаза, после чего сунул два пальца себе в рот, с охотой и готовностью начиная влажно их сосать, а Сева все никак не мог отвести от него взгляда, тем более, что мужчина смотрел на него в упор. Со смачным звуком он, спустя несколько мгновений, вытащил пальцы, другой рукой приспуская с парня трусы и приставляя влажные фаланги к тугому испуганному кольцу, плотно закрывающему вход в его тело. Сева в шумом втянул носом воздух, заливаясь краской, сжимая на противоположном краю стола тонкие длинные пальцы, когда средний, принадлежащий Арсению, с силой надавил на сфинктер, приникая внутрь. — Боже… — застонал протяжно Сева, теряясь в ощущениях какого-то невероятного давления и расслабления одновременно. — Ты такой горячий… — прохрипел зачарованно Арсений, осматривая бодро стоящий член парня, чуть разводя в стороны его ноги одной рукой. Его палец пошевелился, проникая чуть глубже, а Сева снова застонал, прикрыв глаза. Чуткость Удальцова обезоруживала, от нее, от той нежности и осторожности, с которой он ласкал парня, хотелось визжать, а дискомфорт от пальца в причинном месте смешивался с каким-то тянущим чувством в груди, сменяясь на наслаждение. — Сева, выдыхай, — прошептал Арсений мягко, наклоняясь к уху парня, а тот с удивлением сделал вдох и выдох, понимая, что застыл в той точке. Арс протолкнул палец глубже, умело сгибая его под углом и касаясь чувствительной точки в глубине, от чего Севу словно прошибло током, он вцепился в плечи мужчины, пряча свое лицо у него в изгибе шеи, задышав тяжело. — Ты такой… Отзывчивый, — заметил с нескрываемым восторгом Арсений, едва касаясь его волос губами. — Дыши, Сева… — Я… Дышу… — кивнул тот сипло, делая сильный вдох, а Арс, словно подгадав, добавил второй палец. — О, Боже… О… Арсений хрипло усмехнулся, запустив пальцы второй руки Севе в волосы и оттягивая за них голову, открывая для своих губ его полное восторга лицо. Увлеченный поцелуем, Сева стонал не переставая, пока доводящие до безумия пальцы мужчины то растягивали тугое кольцо наслаждения, а то проникали глубже, лаская одному ему ведомую мишень, вырывая из груди парня совершенно бесстыдные всхлипы. — Я… Я больше не могу… — проскулил жалобно Сева, чувствуя, как наслаждение напирает на его член со всех сторон, как давление в нем растет, не в силах найти выход. — А-арсений, пожалуйста… Тот медленно вытянул пальцы, сунув их в задний карман. Его губы ни на миг не оставляли губы парня, впиваясь в них влажным, похотливым поцелуем, пока он нащупывал серебристый квадратик презерватива, пока надрывал упаковку, стягивал с себя брюки и надевал защиту. Он оторвался лишь тогда, когда был полностью готов, обхватив бедра Севы обеими руками, приставив член к мягкому и жаждущему колечку, надавливая на него головкой. — Сева, посмотри на меня, — приказал он строго, а парень поднял на него пьяный, мутный взгляд, совершенно безумный и абсолютно прекрасный. — Ох, черт… — Арсений был явно не готов к такому потрясающему диссонансу: полный порока и похоти шоколад глаз против невинной белизны кожи. Он вошёл в него мучительно медленно, Севе даже показалось поначалу, что ничего не поменялось, когда, вдруг, мгновением после он ощутил невероятное давление, разрывающее его изнутри. Он задрожал, застонал, запрокидывая голову назад, готовый разрыдаться, когда Арсений одной рукой вцепился в его подбородок, притягивая лицо обратно. — Сева, — позвал он сипло, сам прерывисто дыша, сдерживаясь из последних сил, чтобы не навредить парню своей страстью. — М? — жалобно проскулил Котов, прикусывая губу. — Сева, не волнуйся, — его голос звучал мягко, доверительно, отчего парень задрожал ещё сильнее. — Нет-нет, все хорошо, — он поморщился, сглатывая и жмуря глаза. — Все нормально… Арсений зарычал, отпустив лицо парня и пробежав рукой по его груди, животу, подхватывая ставший вялым член и принимаясь медленно ласкать его пальцами. Он тяжело дышал, пот выступил у него на лбу, а чуткие пальцы медленно закручивали спираль наслаждения снова, то оттягивая вниз крайнюю плоть, а то касаясь кончиками яиц. Сева попытался сосредоточиться на этих движениях, постепенно ловя себя на мысли, что член в заднице уже не так его занимает, ведь все чувства вновь сконцентрировались в его собственной промежности, накатывая волнами удовольствия. Он начал медленно постанывать, вначале тихо, а потом все громче и громче, словно приободряя любовника, который уже в запальчивости приник губами к его губам, сцеловывая с них стоны. — Я могу.? — спросил таким низким голосом Арсений, от которого у Севы закружилась голова, и он рвано кивнул, чувствуя, как тот начинает в нем медленные поступательные движения, проникая членом все глубже и глубже. — О, блять, ты невероятный… — простонал он ему в губы, а Сева отпустил стол, который до боли в пальцах сжимал все это время, крепко обнимая его за шею и впиваясь чувственным поцелуем в губы. Они двигались, они дышали в унисон. Сева уже не испытывал боли и дискомфорта, лишь поглотившее его с головой удовольствие: Арсений проникал в него медленно, слегка наращивая темп, стараясь быть внимательным и чутким, в то время, как его рука на члене парня вытворяла что-то совершенно немыслимое, отчего Сева невольно принялся подмахивать ему бедрами и стонал, как заведённый. Он был бесстыдно громким и чувственным, от него кружилась голова, но Арсений отчаянно держал себя в руках, не позволяя оступиться. — Поцелуй меня, — просипел Сева, кусая губы, а Арсений послушно поймал их своим ртом, вжимаясь в его нос своим носом, его язык проник в сладкую влажность губ парня, скручиваясь в танце с его языком, отчего Сева невольно хрипло выдохнул ему в ответ: — Ещё… Арсений словно сорвался. Зарычал, впиваясь в его рот сильным поцелуем, а его бедра заходили внутри с такой прошибающей насквозь мощью, что ему пришлось удерживать парня на краю стола двумя руками, решительно впиваясь ему в ягодицы пальцами. Удар. Второй. Срывающееся дыхание. Хриплый стон. Полный безумной, безысходной страсти поцелуй, ведь он сдерживался, как мог, Арс застыл, изливаясь, а Сева, полный противоречивых эмоций, с напряжением кончил следом, выстреливая спермой себе на футболку. Арсений уронил голову ему на плечо, силясь отдышаться. Это был какой-то безумный, совершенно ни с чем не сравнимый унисон. Сердца их колотилось с такой силой, сталкиваясь друг с другом ровно посередине, отчего казалось, будто их не двое, а они одно целое. С неохотой Арсений отстранился, а Сева, будто почувствовав, притянул его к себе за шею, утыкаясь носом в плечо, ощущая, как член мужчины медленно выскальзывает из его тела. Сева обнял его ногами, прижимаясь теснее, начиная отчего-то дрожать, а Арсений мягко погладил его по спине. — Ты что-то с чем-то, Сева Котов, — прошептал он хрипло, прикрыв устало глаза. — Идём спать, — вторил ему парень, неловко соскальзывая с края стола и, торопливо подтянув штаны вместе с трусами, потянул его за собой к винтовой лестнице, на ходу щёлкая выключателем. Арсений ловко сорвал с члена презерватив, связав его узлом и бросив в корзину для мусора, застегнул брюки, после чего направился за парнем, с удивлением отмечая, как тот переплетает пальцы с его пальцами. На чердаке было катастрофически мало места, но располагалась совершенно преступно потрясающая кровать, о которой сам Сева в тайне мечтал с того самого дня, как появился в галерее. Он с манящей, но абсолютно невинной улыбкой залез на высокий матрас, улегшись у стены и похлопав по одеялу ладонью, а Арсений хмыкнул, подняв вопросительно бровь, присоединяясь к парню. Кривые отсветы уличного фонаря ложились неровно на их совместное ложе, а Сева смотрел на Арсения блестящими глазами, кусая губы. — Ты хочешь о чем-то спросить? — не выдержал, наконец, Удальцов, поднимая бровь и возвращая взгляд, закинув руки за голову. Сева смутился. «Я тебе нравлюсь?» «Мы переспим ещё раз?» «Это было совсем плохо или сойдёт?» «Ты гей?» «Когда мы снова увидимся?» — Ты любишь целоваться? — просил он, наконец, отложив остальные вопросы, как нетактичные. Арсений хмыкнул, прикрыв глаза. — Ну, люблю, — ответил он, а Сева в то же мгновение приник к его губам с такой откровенной наивностью, что сердце Арсения невольно пропустило удар. Парень прижался к нему всем телом, наваливаясь сверху, но это выглядело отнюдь не похотливо, а, напротив, совершенно трогательно. Его губы, мягкие, чуть опухшие от интенсивных ласк Арсения, медленно скользили по его губам, язык робко касался его языка и было заметно, как хорошо Севе от этого процесса. Он покусывал, посасывал, осмелев, казалось, касался кончиками пальцев лица Арсения, что было невероятно приятно, сладко и маняще. Они целовались медленно, самозабвенно, сцеловывая с губ друг друга невысказанные признания, лаская друг друга языками, сплетаясь в них, как в танце. Никогда прежде поцелуи для Арсения не были словами. Никогда раньше они не заканчивались для него новыми поцелуями. Сева целовал его как в первый раз и как в последний, а Арсений плавился от его томных ласк, смирившись, вначале, что следом за поцелуем не будет страсти, но, спустя время, поняв, как приятны они были сами по себе. Как, на языке губ они рассказывали друг другу о себе, как ласкали лица дрожащими пальцами, как дышали друг другом, потому что были только они вдвоем. … Сева редко вставал рано, кроме того, ни разу в жизни не делал этого после коньяка и секса. Он с трудом разлепил глаза, осматривая просторную постель, в которой ещё несколько часов назад они самозабвенно ласкали друг друга поцелуями с Арсением Удальцовым, а теперь он лежал в гордом одиночестве. Он закусил губу. Кое-как выпутался из одеяла, рискуя сломать себе шею на винтовой лестнице. Прошел по галерее, обнаружив, что дверь открыта, ключи лежат на рабочем столе, а Арсения нигде нет. — Черт, — сипло выдавил Сева, усаживаясь в синее кресло и с досадой понимая, что мир вокруг снова имеет цвет. Совсем не тот, какой он видел вчера в глазах самого первого и потрясающего мужчины в своей жизни.