Cicatrice

Астарион был в полнейшем раздрае. От каждого нежного облизывания и тихого посасывания он всё больше впадал в безумное исступление. Только её рука, прижатая к его животу, удерживала его на месте. Он также заметил, как она осторожно, словно изучая его тело, проводит ладонью по его боку, по груди, по бедру, продолжая подниматься выше. Она с особым интересом проводила кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра, и, если бы не одежда, Астарион наверняка бы застонал. Не желая издавать этот звук, он стиснул зубы и медленно выдохнул. Как могло случиться, что эта девушка могла так эффективно возбудить его одним лишь прикосновением? Всё это было несправедливо сладко и нежно, учитывая, что её язык сейчас вёл себя совсем не так, как обычно. Хотя, если бы он её за это упрекнул, то только выдал бы себя. Если бы он сейчас открыл рот, он знал, что не смог бы контролировать исходящий из него голос. Он и сам не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то делал это для него. С тех пор как он обратился, он и не пытался просить об этом. Кровь стала его единственным утешением и удовлетворением в годы, прошедшие после смерти, и, хотя Касадор часто приказывал ему питаться ради развлечения, он не проявлял особого интереса к тому, чтобы дать ему возможность насладиться даже этими мимолётными моментами удовлетворения. Теперь же, устроившись на куче сбившихся подушек в отвратительной таверне в окружении своих сопартийцев, он погрузился в блаженство. Она с наслаждением брала его в рот, и Астарион удивлялся тому чувственному желанию, которое поднималось по всему его телу. За всё это время он обнаружил, что ему не только не хватало возбуждения и страсти, которые даёт наличие настоящей возлюбленной, но и отчаянно не хватало возможности узнать другого человека и быть узнанным в ответ. И эта упрямая, целеустремлённая, настойчивая эльфийка явно его разгадала. Пока остальные члены их группы спали, Лирика с огромным удовольствием совершала этот акт для мужчины, лежащего под ней. Он, как и ожидалось, был очень возбуждён и отзывчив, напряжён и желанен, как никто из тех, кого она знала до него. По правде говоря, он был настолько красивым и живым, что ей захотелось представить, что он и вовсе не вампир. Конечно, это было глупо, ведь он всего несколько минут назад пил у неё кровь. Но, учитывая его объяснения, Лирика теперь понимала, почему Астариона всё это так удивляет. Кормление было его единственной формой разрядки за последние двести лет, поэтому неудивительно, что их первая попытка привела его в шок и замешательство. Впрочем, станет ли это для него привычным, ещё предстоит выяснить. Удовлетворённо вздохнув, она сменила направление движений и продолжила ублажать своего любовника, дабы вызвать у него самую бурную реакцию. Она заметила, что он также задерживает дыхание, вероятно, опасаясь, что слишком громкий вздох или слишком трепетный выдох может кого-то разбудить. Он был уже близок, и когда вдруг выгнулся под ней, схватившись для опоры за её плечо, она поняла, что это конец. Он был слишком возбуждён их игрой, и всё рухнуло в считанные секунды. Первая волна оргазма обрушилась на него с такой силой, что Астарион был вынужден прикусить язык, чтобы не закричать, беспомощно забившись вокруг крепко обхватившего его рта. Он успел сделать один-единственный, заикающийся вздох, прежде чем резко прервался. Вторая волна была не менее интенсивной, и на мгновение он потерял всякое ощущение времени и пространства. Всё, что он помнил, — чувство падения за грань самого себя, когда оргазм скрутил его тело и разум в узел, оставив его измождённым и задыхающимся. Он совсем забыл, что должен был чувствовать. Он забыл, что значит настоящий экстаз в те времена, когда кровь, крысы и Касадор не уничтожили того, кем он был раньше. А потом он оказался внутри неё в тот первый раз, разрываясь на части, когда его тело яростно вспоминало всепоглощающий восторг и отдавало себя так, как он никогда не думал, что это возможно снова. И вот он уже в третий раз повторяет всё заново. На последнем, самом лёгком подъёме Астарион медленно осознал, что юная следопытка в его объятиях ласково поглаживает его в конце разрядки и слизывает тонкую струйку крови, стекающую по его подбородку, где он случайно прикусил губу, пытаясь подавить звуки. Она была так терпелива с ним, позволяя ему постепенно прийти в себя, что он задался вопросом, было ли это просто естественным инстинктом эльфийки со своим избранником или ей просто нравилось наблюдать за его борьбой с чувствами. Зная Лирику, можно было предположить и то, и другое… или, что ещё хуже, ни то, ни другое. Через несколько мгновений он, наконец, позволил себе снова мучительно и сбивчиво вздохнуть. Лирика, лукаво улыбаясь, прижалась к его шее, понарошку укусив. Он вздрогнул. — Похоже, всё прошло неплохо. Но я так понимаю, что ты к такому ещё не совсем привык? — Нет, — прозвучал приглушённый ответ. — Наверное, это черви вносят разного рода хаос в наши организмы. Но ты должен признать, что на данный момент это неплохое преимущество. Астарион усмехнулся и, притянув её поближе к себе, стал спокойно приводить свою одежду в порядок. — Не ужасно, признаю. — Он положил подбородок ей на макушку, когда она прижалась к его груди. — Но это заставляет задуматься, почему. — Что «почему»? — Гулять при свете дня — это я ещё могу понять, — ответил он. — Входить в дома без приглашения и так далее. Всё то, что могло бы лучше предрасположить меня к тому, чтобы стать настоящим исчадием ада; летающим серым хищником, готовым пожирать мозги. Но оживлять нежить? По-моему, это контрпродуктивно. Лирика не могла удержаться от лёгкого смеха. Только Астарион мог говорить о таком невероятном явлении, как оживление, как о каком-то мимолётном неудобстве, которое он теперь вынужден терпеть ради какой-то будущей психотрансформации. Особенно смелая точка зрения, подумала она, для мужчины, который только что кончил. — Ну, мне нравится. — Сейчас нравится. — Как ни странно, да, — согласилась она, почувствовав лёгкое раздражение от того, что его настроение сменилось на унылое. — Ты не ошибся во мне раньше, знаешь ли. Я стараюсь избегать мужчин. Уже много лет. Особенно эльфов. После Оливета я никогда не думала, что у меня будет другой любовник. По крайней мере, не… ну… сам знаешь. Его дыхание стало медленным и ритмичным, а тело — более спокойным и расслабленным. Он продолжал прижимать её к себе, позволяя ей покусывать, целовать или прикасаться к нему. Но Астарион по-прежнему оставался отстранённым. — Так почему же? — спросил он наконец. Прямой вопрос был неизбежен, и Лирика обдумывала его, но так и не пришла к какому-то выводу. Оглядываясь на свою жизнь, можно сказать, что все её отношения, одни за другими, заканчивались изменой или предательством. Родители, друзья и соратники, и, наконец, самый худший из них — мужчина, с которым она была обручена в знак преданности семье. Опасный, жестокий эльф, умело скрывавший всю глубину своей чудовищности за элегантной и изящной внешностью. Мужчина, которого все знакомые называли образцом высочайшего достоинства, статным, элегантным и мужественным. Когда она наконец встретила его, Оливет Инген Айлиль был поистине прекрасен: светлая кожа, чёрные волосы, голубые глаза — он обладал всеми качествами, которые, по мнению многих людей, воплощают в себе эльфы. Он был начитан, красноречив, обходителен и любезен с окружающими. Слишком поздно она поняла, что это всего лишь его оружие. Отпрыск дома Аргентаамн был настоящим монстром, и она поклялась, что никогда не достанется другому. Она взглянула на мужчину, к которому прижималась. Он обладал теми же качествами, что и Оливет: аристократичностью, привлекательностью, умом и изяществом. Но на этом их сходство и заканчивалось. Тьму, которую Оливет Айлиль скрывал в своей душе, Астарион выставлял напоказ, как герб. Если Оливет создавал образ чистоты и благородства, чтобы скрыть порочность своей души, то Астарион окутал себя грязью, чтобы свет никогда не смог пробиться сквозь неё. Однако, как считала эльфийка, более странные черты его характера были заложены в нём с самого начала. Они ему подходили. Воистину, здесь была какая-то двойственность, с которой она до сих пор не могла смириться: сбежать от монстра, считавшего себя человеком, и попасть в объятия того, кто считал себя монстром. — Ты не монстр, Астарион, — сказала она. — Уж не знаю, кто тебе это внушил, но он ошибся. Он напрягся. — Ошибся? Он звучал так уязвимо, так беззащитно. Она боялась того, куда они могли ступить, но в то же время чувствовала, что это необходимый путь. — Да, — ответила она. — Я видела монстров. Настоящих монстров. Я, конечно, могла бы описать тебе, откуда я их знаю, но это не так важно. Ведь ты тоже их видел. И, что самое интересное, никто из них никогда не причислял себя к таковым, ведь так? Они никогда не беспокоятся о том, кем они станут, потому что они уже такие. Они этого не боятся. Но когда кто-то говорит тебе, что именно ты монстр, и ты в это веришь, то тем самым показываешь всем окружающим то, чего они от тебя ожидают. В этом и заключается разгадка. Монстры, которых ты ждёшь, вовсе не они. Он повернул голову и посмотрел на неё сверху вниз. Она прижималась к его груди, лениво перебирая пальцами распущенные завязки рубашки над его ключицами. — Довольно по-философски с твоей стороны. Она повернула лицо, чтобы посмотреть на него. — Думаю, что истинная причина, по которой я хотела тебя, хотела быть с тобой, связана с тем, что я вижу тебя таким, каким ты сам себя не видишь. Точно так же, как ты видишь меня так, как не вижу себя я. В конце концов, это ты назвал меня Лирикой. Ты дал мне новое имя, изменил мою суть, как только встретил меня, и всё из-за краткой связи плохих воспоминаний через проклятых червей. Мне даже не пришлось рассказывать тебе о Темалире и том дурацком хаосе, в котором она живёт. Ты сам это видел. И видел меня. Он слегка сузил глаза, когда тень высокомерия, казалось, омрачила его поведение. — И учитывая предательство, о котором ты не говоришь. — Он незаметно провёл рукой по области с большим шрамом, который полностью заменял ей левую грудь. — Ты путешествовала со мной, сражалась бок о бок со мной и спала со мной, но почему-то веришь, что я не способен продать тебя, чтобы спасти свою шкуру? По-моему, я вполне доказал, что такое возможно. Впервые за этот вечер Лирика откровенно улыбнулась ему, едва способная подавить веселье, которое поднималось из глубины её повреждённой психики. — Астарион, если бы это было правдой, ты бы это уже сделал. Она наблюдала, как выражение его лица смягчилось, а поза утратила часть своей оборонительности. — А ты никогда не думала, что, возможно, я просто жду подходящего момента? Лирика игриво ткнула в него пальцем, чем вызвала небольшой испуг у мужчины. — Ну так дай мне знать, когда таковые возникнут, эти подходящие моменты, чтобы я могла их уничтожить. А пока, боюсь, ты застрял здесь, в Деревне Проклятых вместе со всеми нами. — Подходит, — ответил он с лёгким юмором, откинувшись на спинку кровати и закинув одну руку за голову. — Невменяемые жители, загадочные обстоятельства, несколько вероятных культистов или одержимых демонами. Наверное, всё, чего нам сейчас не хватает, — это хорошей Адской пасти. Весь мир Лирики неожиданно замер. Можно было бы услышать, как упала булавка. Уронив челюсть, она резко подняла голову, и взглянула на Астариона, который, откинувшись в постели, оставался совершенно спокойным и невозмутимым. — Что ты сказал? — Адская пасть, — повторил он, беззаботно помахав свободной рукой в воздухе. — Ну, знаешь, зияющая пасть какого-нибудь ужасного мифического существа, которая обычно служит вратами в Бездну? Символический спуск в резню и разрушение? Честное слово, неужели ты ничего не смыслишь в искусстве? Это место называется Гекатомбой, в конце-то концов. Тысяча мыслей промелькнули на её лице в одно мгновение; воспоминания о давно прошедших днях, проведённых у очага бабушек и у ног дедушек, где она узнавала истории и предания своего народа. Связи и подсказки начали складываться в голове так быстро, что на мгновение показалось, что паразит помогает ей в этом. Тем не менее, пазл начал складываться, и чем больше кусочков в нём появлялось, тем больше Лирика начинала понимать, что все они находятся в страшной опасности. — ПРОСЫПАЙТЕСЬ! Комната взорвалась. Лаэзель мгновенно оказалась на ногах с клинком наготове. Шэдоухарт, к сожалению, оказалась с наброшенным на голову одеялом, так как гитьянка вскочила на ноги, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы скинуть его и сориентироваться, прежде чем она смогла адекватно отреагировать. Гейл тоже вскочил с кресла, широко раскрыв глаза и озираясь по сторонам, в то время как Уилл шмыгал носом из своей шерстяной кучи на полу. — Что такое?! — зашипела Лаэзель. — Что ты увидела? На нас напали? Гейл приготовил своё первое защитное заклинание. — Где они? Астарион, что было весьма характерно, ничуть не сдвинулся с места. Вместо этого он сидел в центре кровати, где его оставила Лирика, волосы его были всё ещё несколько взъерошены, рубашка задрана, но во всех остальных отношениях он выглядел слегка навеселе. Ирония в том, что он провёл большую часть вечера, отчаянно пытаясь сохранить тишину, а Лирика в последний момент заставила всех проснуться. Однако он даже не надеялся, что она оценит его подшучивания по этому поводу. — Мы должны вернуться вниз, — продолжила Лирика, судорожно барабаня пальцами по воздуху в поисках своего снаряжения. Шэдоухарт прищурилась и застонала. — Что? Зачем? — СЕЙЧАС ЖЕ! Собравшаяся компания в шоке смотрела, как следопыт с бешеной скоростью надевает одежду, доспехи и оружие, несмотря на то, что ни рядом с ней, ни с ними не происходило ничего необычного. Окно, у которого стоял стул Гейла, оставалось неестественно тёмным, в таверне царила полная тишина, если не считать нескольких скрипов дерева от ветра, а в остальном в помещении было тепло и тихо. — Берите всё и спускайтесь вниз! — повторила она, перекидывая ремень от ножен через голову и одновременно торопливо заплетая свои длинные волосы обратно в беспорядочную кучу косичек. — И ради всего святого, разбудите Уилла! С этими словами Лирика распахнула дверь и помчалась по лестнице на нижний уровень. Она исчезла во мраке с грохотом и бессмысленными воплями. Шэдоухарт испустила глубокий, раздражённый вздох и опустила плечи, оценивающе глядя на Астариона. — Что ты сделал? — Я? — он невинно поднял руки перед собой. — С чего ты взяла, что это связано со мной? — Угх, — она закатила глаза и схватилась за свою булаву. — А когда что-то не связано с тобой? Лаэзель просто зарычала, подцепила рюкзак тыльной стороной меча и пнула Уилла по пути к выходу.

***

Спустя несколько минут и изрядное количество ругательств компания бывалых героев спустилась в зал таверны. В это время суток она была совершенно пуста. Огонь в большой печи слабо горел, и вокруг царила странная гнетущая атмосфера танцующих теней и оживших призраков. Даже казалось, что на всех поверхностях уже осел толстый слой пыли, как будто большая общая комната не использовалась много лет, а не была заполнена разными людьми всего несколько часов назад. Время, как многие уже догадались, в «Бараньей голове» текло по-другому. К сожалению, это привело к тому, что их нынешнее окружение стало ещё больше напоминать склеп. Место казалось мёртвым, и не только в том смысле, что здесь не было нынешнего веселья. Лаэзель, Шэдоухарт, Гейл и Уилл прошли на нижний уровень, наблюдая, как Лирика перебегает от одной прикреплённой страницы с витиеватыми треугольниками на стене к следующей. Несколько мгновений она внимательно изучала каждую из них, затем перебегала к следующей, успевая дважды обойти весь нижний этаж, прежде чем остановиться. Затем она проделала это в третий раз, отрывая и складывая в стопку все страницы. Только когда Астарион, наконец, последовал за группой, войдя в зал, полностью одевшись и приведя себя в порядок, Лирика позвала всех к столу. — Лирика, что происходит? К чему вся эта суета? — проговорил Гейл, всё ещё пытаясь размять шею от слишком долгого сна на деревянном стуле. — В этом есть смысл, — заявила она, её тон граничил с безумием. — Треугольники, темнота, путаница во времени и месте, странные горожане — всё сходится! Уилл, протирая глаза ото сна, резко зевнул. — Лирика, ничего из этого не складывается. Мы провели здесь весь вечер, ломая голову, только для того, чтобы понять, что ничего из этого не сходится. Только не говори, что тебе что-то приснилось или что-то типа того. — Не приснилось. Вот, посмотрите на это. На страницах с треугольниками в центре есть что-то похожее на коричневые пятна. Сначала я подумала, что это просто какие-то пятна, может быть, от времени. А теперь не могу поверить, что не распознала сразу! — Э-э… — Гейл наклонил голову и стал листать рисунки, разложив их на столе. — Я всё ещё не совсем понимаю. Они действительно похожи на пятна. — Да! — согласилась Лирика, возможно, немного слишком громко. — Но посмотри внимательнее. Все пятна абсолютно одинаковы на каждой странице. Те же формы, те же очертания, то же расположение, всё в тех же нарисованных треугольниках. Я знаю эту картинку! Я видела её сотни раз на парусных картах, когда я была… То есть… когда… неважно, чёрт возьми, это карта островов Муншае! Астарион осторожно взял со стола страницу, чтобы рассмотреть коричневые пятна, которые описывала Лирика. — Хм, так и есть. Я бы сказал, что все эти карты были вырваны из старых книг картографов, а потом кто-то нарисовал на них треугольники. Но какой в этом смысл? — Фей-Аламтин, — сказала Лирика. — Астарион, это Фей-Аламтин. Шэдоухарт бросила обеспокоенный взгляд сначала на Астариона, а затем на Лаэзель. — Не знаю, что означает это слово, но звучит оно знакомо. Кажется, я припоминаю, что оно связано с межпланетными путешествиями или, возможно, со Старыми Богами Ллевирра. Лирика, к чему ты клонишь? — Ребята, — она вздохнула. — Я знаю, почему здесь нет эльфов.