Последствия падения

      Конечно, это сон, как и в прошлый раз. Но в отличие от прошлого раза, когда Уриил появляется в его подсознании, Дин сидит на заднем сиденье Импалы, обнимает Кастиэля и целует его так, будто это олимпийский вид спорта и его жизнь зависит от завоевания золота для старых добрых США. Кроме того, в этот раз довольно много обнаженной натуры. Что весьма прискорбно.       — Я же говорил тебе, что ты ему нравишься, — говорит Уриил, вливая в свой голос целые океаны презрения. Дин слышит слова и узнает говорящего, но быстрее всех реагирует Кастиэль. Он перекатывается на бок, толкает Дина за собой и встает на колени между Дином и Уриилом, прежде чем Дин успевает подумать «хм».       Дин поднимается на ноги и смотрит в окно, через которое на него смотрит Уриил. Судя по всему, Уриил не стал дружелюбнее с течением времени.       — Вот уж чего мне не нужно было видеть, — говорит Уриил, глядя на их наготу с выражением явного отвращения. Кастиэль опускает взгляд, и через мгновение он уже полностью одет в знакомый старый костюм и плащ, слегка растрепанный, точно такой же, каким он был, когда Дин впервые увидел его. Отличный трюк. Даже его волосы вернулись к тому искусному, только что натертому воском хаосу, который Дин помнит. Более того, сам Дин внезапно оказался одет в джинсы и футболку, отчего ему стало чертовски легче. Может, не так хорошо, как с пистолетом, но все же чертовски менее уязвимо и недостойно, чем несколькими секундами ранее. И тут его внимание отвлекается от всех забот в стиле «Новой одежды императора», потому что Кастиэль открывает дверь Импалы, выходит и встает напротив Уриила. Черт. Тогда ладно. Дин открывает дверь и обходит свою любимую машину, не сводя глаз с Квикдроу МакГроу и гадая, как, черт возьми, они собираются разыграть эту сцену.       — Скажи то, что пришел, и уходи, — говорит Кастиэль, и, вау, это чистый, старый добрый Кастиэль. Дин почти слышит гром под его словами, почти чувствует теплое дыхание силы летней бури, которое всегда ассоциировалось у него с его ангелом, еще до недавних событий. Надо сказать, это чертовски сексуально.       Уриил смотрит на Кастиэля с нечитаемым выражением лица, а затем отводит взгляд.       — Ты прошел испытание, — говорит он.       Наступает пауза, пока Дин пытается осмыслить сказанное. Кастиэль стоит между Дином и Уриилом, как некий живой щит, поэтому Дин не может видеть выражение его лица, но он готов поклясться, что парень словно съежился при этих словах.       — Испытание? — повторяет Кастиэль, словно никогда не слышал этих слов за все тысячелетия своего существования. — Объяснись, Уриил.       Уриил качает головой в одну сторону, наблюдая за лицом Кастиэля.       — Все дело в свободной воле, друг мой. В добровольной жертве. Этот цикл стар как время, и мы от него зависим.       — Может, попробуешь говорить по-английски, приятель? — требует Дин, но Кастиэль поднимает руку, чтобы заткнуть его, не оглядываясь, что, честно говоря, довольно раздражает, но Дин решает пропустить это мимо ушей. Он сейчас не в своей тарелке, и он это знает.       — Я не понимаю, — медленно произносит Кастиэль, но в его голосе есть что-то, что пугает Дина. Что-то, что наводит на мысль, что, возможно, Кастиэль понимает или начинает понимать, и что ближайшее будущее может быть не наполнено леденцами и котятами.       — Думаю, да, — говорит Уриил, пристально глядя на него. — Мы снова ходим по земле благодаря добровольным жертвам, — он кивает в сторону Дина. — Джон Винчестер, а затем его сын открыли дверь. Но этого было недостаточно.       Кастиэль начинает отступать от Уриила. Дин думает, что парень даже не осознает, что движется, пока не натыкается на Импалу. Выглядит он… блин, да он вообще выглядит как дерьмо. Лицо как мел, глаза огромные. Это не может быть хорошей новостью.       — Я не знал, — вздыхает Кастиэль, и его голос едва слышно шепчет, просто потерянный звук, который Дин вообще бы не уловил, если бы не смотрел на парня, не видел, как его губы складывают слова.       Улыбка Уриила не из приятных.       — Немного выше твоего уровня, такого рода информация.       Дин машет рукой на них двоих, требуя тайм-аут и пытаясь разобраться в происходящем.       — Погоди-ка, бастер. Хочешь сказать, что вы, ребята, вообще здесь, на Земле, только из-за моего отца? Из-за моей сделки с демоном Перекрестка? — Дин зажмуривает глаза, потом снова открывает их, и нет, легче от этого не становится.       — Заставь замолчать своего питомца, Кастиэль. Я пришел в твои сны не для того, чтобы общаться с обезьяной, — о да, и это тот самый Уриил, которого они узнали и возненавидели: самый милый ученик мисс Мэннерс.       — Ты будешь относиться к нему с уважением! — Дин поражен яростью в голосе Кастиэля и новой силой, которая ощутимо пробивается сквозь его ангела. Он снова встает прямо и делает шаг вперед, выпячивая подбородок, и, черт возьми, Кастиэль, может, и сгинул в смертном царстве, но в этот момент он все еще выглядит чертовски опасным. — Ты только что сказал, что Дин Винчестер купил наш проход на этот план. Он заплатил кровью, слезами и агонией, и ты не будешь его оскорблять.       Уриил пожимает плечами.       — Вечно сентиментальный дурак. Тем не менее, я не должен жаловаться, поскольку это соответствует плану Господа, — он делает замысловатый поклон в сторону Дина, насмехаясь над манерами. — Да, Дин. Мы не могли свободно ходить по грязи, пока ты не отдал свою жизнь. Чтобы открыть путь, нужна самоотверженная жертва.       У Дина закружилась голова.       — Так что, ты здесь, чтобы сказать спасибо? Сказать, что вся эта затея с «Убить Винчестеров» была большой ошибкой и на самом деле мы все одна большая счастливая семья?       — Не совсем, — говорит Уриил. И, о, черт, Дину очень не нравится эта улыбка. Ему ни капельки не нравится, как Кастиэль вздрагивает, когда Уриил смотрит на него. — Ты позволил нам лишить тебя благодати и сбросить на землю. Это произошло не от скуки и не из эгоистических побуждений, как падение Гавриила. Это было сострадание, которое смирило тебя и сделало пригодным для этой роли.       — Я бросил вызов воле Бога, — говорит Кастиэль. Он снова звучит оцепенело. Его лицо пугающе пустое, словно его только что ударили камнем по голове, и у него еще не хватило ума упасть. У Дина возникает очень плохое предчувствие.       — И получил наказание, — соглашается Уриил. — А потом мы наблюдали за каждым твоим выбором, пока ты ходил по земле.       — Вы что? — перебивает Дин. — А как же колдовские мешочки? Мы были инкогнито!       Уриил смотрит на него, как на таракана, который только что имел наглость критиковать чьи-то навыки ведения домашнего хозяйства.       — Ваши колдовские мешочки не работают. После возвращения Гавриила мы многому научились на прошлых ошибках.       — Дерьмо, — с чувством произносит Дин, потому что это единственное, что он может придумать.       Уриил возвращает свое внимание к Кастиэлю.       — И ты прошел испытание.       Кастиэль смотрит на него.       — Лень, гнев, гордость, обжорство, зависть, скупость, похоть… по правде говоря, не думаю, что есть грех, которого я не вкусил.       — Ты стал смертным. Все эти обезьяны грешат. Искушение — это как кислород: они не могут без него жить.       Кастиэль медленно качает головой.       — И все же я прошел это испытание?       — Да.       Дин сжимает рот. Ему очень хочется врезаться во что-нибудь или прыгнуть в машину, нажать на газ и гнать как черт, но ни один из этих вариантов сейчас не кажется особенно жизнеспособным. Проклятье.       — И что это значит? Он получит приз? Красивую корзинку для кексов? Порше? Ему нимб вернут? Бесплатный полет на самолете? Что?       — Это значит, что он умрет, — говорит Уриил, и слова падают в тишину, как камешки из полированного гранита, опущенные в бассейн. Кастиэль опускает голову. Дину внезапно становится плохо.       — Ты, блядь, издеваешься? — бормочет Дин, когда вспоминает, как говорить. — Это его приз? Смерть — его ебаный приз?       Уриил не смотрит на Дина. Его глаза устремлены на Кастиэля, и выражение лица совершенно серьезное.       — Ты знаешь, что это правда. Без небесной жертвы нам не победить в этой войне. Она должна быть принесена свободно, а не из бездумной преданности. Это должен быть выбор.       — Ни за что, черт возьми. Ни за что! — говорит Дин, чувствуя, как сердце колотится в груди, словно пойманная птица. Этого не может быть. Не может быть, чтобы жизнь вот так, заново, выдернула ковер у него из-под ног. Это похоже на какую-то извращенную шутку над ним.       Уриил бросает короткий взгляд на Дина, затем возвращает свое внимание Кастиэлю.       — Тебе есть что терять, у тебя есть причина выбрать жизнь, — он делает издевательский акцент на последних двух словах, и его улыбка становится хищной. — Как мило, — выражение его лица становится жестким. — Ты обречешь весь мир на ад ради своей домашней обезьяны?       — А теперь притормози, — говорит Дин, поднимая обе руки в успокаивающем жесте. Он делает шаг навстречу Кастиэлю, заставляя Уриила посмотреть на него, и размышляет, что будет, если он ударит парня по лицу. Наверное, ничего хорошего. Уриил смотрит на него, и на какой-то странный миг тени вокруг них словно набухают, двигаются и стрекочут, а свет, льющийся с лица Уриила, почти ослепляет. Дин изо всех сил старается не выглядеть трусливым или впечатленным, но на самом деле этот парень и в лучшие времена внушает чертовский ужас. А сейчас действительно не лучшие времена. Дин не намерен сообщать ему об этом.       — Твой брат обрекает нас всех на гибель, — говорит Уриил, глядя прямо на Дина. — Не заблуждайся, Дин Винчестер: когда Люцифер вырвется на свободу, он наденет кожу твоего брата, потому что Азазель создал Сэма идеальным носителем.       — Только через мой труп, — огрызается Дин.       — По всей вероятности, да, — говорит Уриил, пожимая плечами. — Ты ничего не можешь сделать, чтобы обезопасить своего брата. Несмотря на все наши усилия, мы не выигрываем эту войну. Наша мощь сдерживается. Если ты хочешь спасти своего брата Сэма, Кастиэль должен умереть.       — Нет, нет, нет и еще раз нет!       — Ты не можешь изменить факты жизни в угоду своим эгоистичным прихотям. Кастиэль знает правду. Он не станет первым ангелом, который будет жить и умрет на земле, став добровольной жертвой, — он видит, как расширяются глаза Дина, и смеется. — Иногда вы даже замечаете их и возводите вокруг них религии. Но другие живут и умирают, не оплакиваемые неблагодарными ордами. Это не имеет значения. Жертвоприношение сейчас жизненно необходимо; оно восстановит наши силы, — он слегка наклоняет голову, изучая лицо Дина. — Насколько ты эгоистичен, Дин? Хватит думать штанами.       — Ты все перекручиваешь, — в отчаянии говорит Дин. — Ты не… ты не можешь его забрать. Это неправильно, — он вглядывается в лицо Уриила, пытаясь найти ответ. — Возьми меня. Возьми меня вместо него.       На этот раз смех Уриила, кажется, вырывается прямо из подошв его ног. Он сотрясает его живот и вытягивает слезы из глаз.       — О, опять эта старая песенка? Ты действительно однолюб, Дин. Смирись с собой. Ты не небесная жертва, глупец! На всем небе и на всей земле нет кандидата, кроме него.       — Так найди его! — огрызается Дин. — А ты? Ты слишком труслив, чтобы взять на себя ответственность за команду, Уриил?       — Я послушен Господу, — спокойно отвечает Уриил. — Я бы убил вас обоих. Жалость — не мой недостаток.       Дин смотрит на него.       — Это так хреново. Ты хоть сам себя слышишь? Парень проявляет милосердие, а ты за это вышвыриваешь его с небес, а потом говоришь, что он должен совершить самоубийство? И вы должны быть хорошими парнями? Вы что, психи?       — Самоубийство — это грех, — говорит Уриэль. — Он не покончит с собой. Есть множество демонов, которые с радостью заберут его жизнь.       На мгновение Дин теряется в догадках.       — Что за… Мы только что спасли его от чертовой жертвы демонов, — наконец яростно произносит он. — И ты хочешь сказать, что мы должны были позволить им изнасиловать его и разделать на корм для кошек? Что все это было частью Божьего плана?       — Конечно, нет! — Уриил выглядит оскорбленным. — Это разрушило бы еще одну печать. Его жертва будет действенной, только если он выберет смерть, а не часть какого-то нечестивого обряда, чтобы снять печать. Просто — смерть. Мучительный дар Богу.       — Я здесь, чтобы сказать тебе, неприятный сукин сын, что никто, повторяю, никто, не будет приносить себя в жертву Богу в качестве болезненного дара. К черту это дерьмо, — Дин практически трясется от ярости.       Улыбка Уриила леденящая.       — Дин Винчестер, ты дурак. И ты слишком опоздал.       — Что?       — Просто оглянись вокруг, Дин. Кастиэль уже давно ушел.       Дин крутится на пятках, его сердце внезапно оказывается во рту, и о, о, о, о, о, о, о, о, Уриэль прав. На месте, где должен был быть Кастиэль, образовалась ужасающая пустота, и он не может вспомнить, когда в последний раз слышал, как тот говорил. Он просто полагал, что Кастиэль все это время стоял у него за спиной. Дин смотрит на пустую Импалу, потом крутится на месте, его правая рука сжимается в кулак без всякого сознательного планирования, и он уже замахивается на Уриила, когда Уриил с невозможной скоростью бросается вперед и прижимает ладонь ко лбу Дина.       — Спи, — шепчет Уриил, и Дин погружается в забытье, не успев запротестовать.

***

      Когда Дин наконец просыпается, солнце уже давно взошло, а Кастиэля нигде не видно.