Осколки, что искрятся на солнце

      – Ай!       – Тихо, тихо… Уже не больно, видите?       – Д-да…       Киётака Идзити казался мне несколько нервозным человеком, поэтому, сталкиваясь с ним, я всегда меняла тон разговора на более успокаивающий. Рука ободряюще сжала плечо выше места, куда был сделал укол, и мужчина вернул мне мягкую улыбку.       – А на этом боку теперь спать можно? – спросил пациент, аккуратно вставая с кушетки. Он держал спиртовую салфетку возле места инъекции, но нет-нет да и норовил заглянуть под неё.       – Прямо сейчас – нет, – ответил за меня Сатору, только что появившийся на подоконнике. – Сначала домой вернись…       – Очень смешно, – скривился Издити. – Большое спасибо, госпожа.       Он ушёл, поклонившись мне на прощание. Я в очередной раз поудивлялась тому, что Годжо строит ассистента директора, а тот никаких претензий по этому поводу не высказывает, сняла перчатки, вымыла руки и развернулась к незваному гостю. Он всё еще сидел на подоконнике на корточках, широко разведя колени в стороны, одной рукой держась за стену, а другой почесывая бровь под повязкой. Глаза закатились сами собой. Это было привычно. Это было невыносимо.       – Ради твоего блага, Годжо, надеюсь, у тебя чистая обувь…       Он наконец-то спрыгнул с насиженного места, закрыл окно и уселся на пластиковую поверхность местом, которое предназначено для сидения. Поелозил тазом на всякий случай туда-сюда, заметая следы преступления и ботинок.       – Я тебе новости радостные принёс, – делано насупился он. – А ты сразу кричишь.       – Ничего я не кричу, – снимаю рабочий халат и поправляю волосы. – Но в самом деле, что это за кошачьи повадки? Форточку открой, пусть проветрится….       Мне нравится, когда по помещению гуляет ветерок – сразу появляется чувство, что беззаботно гуляешь по улице. Ради такого можно даже немного помёрзнуть, а уж если требуется уйти в другое отделение, свежего воздуха нужно впустить как можно больше.       – Тебя так не продует? Заболеешь же…       – Вылечусь.       – Вы не можете сами к себе технику принимать, – важно разглагольствует теперь прямо над ухом, подстраиваясь под мои хождения по процедурному кабинету. Потом, видимо, обращает внимание, что я избавилась от рабочей одежды. – А ты куда?       – В морг, – я резко останавливаюсь и победно хмыкаю, когда Сатору врезается мне в спину. Неужто не мог просчитать мои действия, величайший боец? Или не захотел? – Надо старика одного осмотреть…       – А что с ним?       Я разворачиваюсь на носочках, вскидывая голову, пытаюсь подглядеть, о чём кричат насыщенно-голубые очи под бинтами. Понимаю, что привычная игра началась – кто первый засмеётся, тот ставит вкусняшки к чаю.       – Умер. Насмерть.       – Что, – рот округляется, выказывая крайнюю степень шока. – Прям заживо?       – Не знаю, – пожимаю плечами. – Но упал точно замертво.       – Перенёс информацию о себе в облачное хранилище…       Губа предательски дёргается. Конечно, Годжо это видит. Он всегда всё видит.       – Ага! – указательный палец тыкает прямо в уголок рта и немножко скользит вниз. Можно было бы посчитать это интимным моментом, но ничего, кроме крепкой глубокой дружбы, нас не связывает. – Попалась! По-паааа-лаааась… Попа… Попа!       – … лась, – договариваю я. – Шутки у тебя, конечно… как у пятиклассника.       – Но ты всегда с них смеëшься, – теплое дыхание обдает моё лицо, и я непроизвольно втягиваю его в свои лёгкие вместе с кислородом. – А значит, накрываешь стол!       – Ну, у меня в морге стол уже накрыт, – я отхожу назад и краем глаза замечаю, как дёргается рука Сатору. Будто хочет удержать меня поблизости. – Так что пойду…       – Что, и не спросишь, какую хорошую новость я тебе принёс?       – Неа, – дурашливо качаю головой из стороны в сторону, на самом деле внутри сгорая от любопытства. – Не-ин-те-ре…       – Мы с тобой сегодня до трёх работаем! Ты и я! Маленький выходной!       Звучит как что-то невероятное. Обычно такие сюрпризы выкидывает директор Яга, сообщая, что сегодня мне придётся остаться до трёх, правда, ночи.       – Ооо, Годжо! – импульсивно вскидываю руки, а он делает шаг навстречу, принимая в свои объятья. – Правда? Это же просто чудесно! А почему?       Я кладу голову ему на грудь, а тонкие сильные пальцы тут же пробегают между лопаток, расслабляя. Прошло только полдня, а я уже изрядно вымотана, но эта простая поддержка даёт прилив сил.       – Потому что ты устала, – тише говорит Сатору, и это почему-то вызывает стеснение. – Почти не отдыхаешь… Ну и потому что в Токио открылась новая французская пекарня, а мне не с кем туда сходить!       – Ну конечно, Сатору, – фыркаю, отстраняясь. Он широко улыбается, и я не могу не улыбнуться в ответ. – Что?       – Ничего. Люблю, когда ты меня по имени называешь.       – А тебя разве так зовут? Почему тогда в паспорте написано «Canis albus stultus»?       – О, ты залезала в мой паспорт? Хотела проверить печать о браке? Так японцы его не ставят…       – Ммм… Так ты ещё и бракованный, – ехидно посмеиваюсь я. – По крайней мере, твой грязный язык точно деталь, подлежащая замене…       – О, малышка, – он играет бровями так, что их край иногда становится видно над повязкой. – Если бы ты знала, какие вещи я могу делать этим языком, то никогда бы так не сказала…       – Фу. Пожалуй, не пойду с тобой в эту французскую пекарню… Аппетит пропал.       – Кто тебя спрашивать-то будет, – ухмыляется Годжо. – Просто сворую тебя, и всё. «Ничего не крал, но её украл бы!»       Он произносит последнее предложение со странным, но очень интересным акцентом, и я опять не могу удержаться от смешков. А у меня, вообще-то, очень ответственная профессия и куча дел! Годжо тоже веселится от моих похрюкиваний – он всегда говорил, что у меня смешной смех.       – Если что, я серьезно, – переводя дух, говорит он. Я всхлипываю, прижимая ладони ко рту, чтобы успокоиться.       – По поводу вещей, которые ты можешь делать своим языком?       И ёжику понятно, что он говорит о выходном и совместном приёме пище, но Сатору Годжо всегда зажигает во мне какую-то искорку придурковатости, не позволяющую вовремя остановится.       – В частности, – он облизывает верхнюю губу, и это выглядит отвратительно-притягательно. – Можешь проверить после ужина…       – Нет, спасибо, у меня «эти дни».       – Ты же всегда настаиваешь, что нет ничего постыдного в произнесении слова «менструация».       – Да нет, – машу выдвинутыми вперёд ладонями, будто пытаюсь его оттолкнуть. – У меня не месячные, а просто дни, когда я ещё не настолько отчаялась, чтобы спать с тобой…       – Всё равно лучше меня на всём белом свете не найдешь… Так. – Он выпрямляется, и я неосознанно подражаю ему. – Всё, в три будь готова. Если не закончишь со своим дедом, придётся брать его с собой.       – Хорошая идея, – задумчиво тяну я. – Вдруг там предоставляют скидки пенсионерам…       ***       Сатору гонял продавца пекарни туда-сюда уже около пяти минут. Я подглядывала за ним через стекло окна, сидя на украшенной арками живых цветов летней веранде, и сочувствовала бедной женщине. Хотя, наверное, она не особенно в этом нуждалась – лицо от общения с харизматичным мужчиной так и сияло, а пальцы то и дело норовили игриво заправить прядку волос за ухо. Я раздражённо подумала что это, наверное, не соответствует санитарным правилам и откинулась на кованную спинку стула. Вообще мне очень нравилось здесь, нравился этот солнечный, но немного прохладный ветренный день и чистый свежий запах, лившийся из бутонов гортензий, роз, глициний и множества других. Звякнул колокольчик входной двери – Годжо появился в проёме, толкая её плечом, потому что поднос был нагружен просто кучей всевозможных сладостей. В этой груде сахарного диабета возвышались две кружки, кажется, с какао, усыпанные горкой маршмеллоу. Я пожалела, что обратная энергия не может лечить зубы – кариес образовывался достаточно медленно, и так надолго «отрицать» время было не в моей власти. Наверное, это смог бы сделать только Сатору, если бы обладал медицинскими техниками и умел бы их скрещивать со своей бесконечностью.       Годжо сгрузил ношу на столик, и я сглотнула слюну. Наверное, сегодня мы умрём от разрыва желудка, но сделаем это счастливыми.       – Ну что, – хлопнул мужчина освобождёнными ладонями. – Предлагаю объесться до смерти!       – Да ты прям мысли мои читаешь…       Сатору плюхнулся на сиденье, быстро размотал бинты и нацепил вместо них на переносицу очки. Они шли ему, но это и не удивительно. Подлецу всё к лицу.       Мобильник в карманах брюк Годжо завибрировал в тот момент, когда он уже потянул кисть к горячему напитку. Сатору чертыхнулся, полез в карман, вытягивая ноги в положении сидя, и задел ножку столика. Тот опасно зашатался.       – Вот чёрт… – недовольство ещё сильнее проявилось в скривленных губах, когда он увидел, кто звонит. – Алло! АЛЛОООО!       Я захихикала от такого экспрессивного ответа. Ветер трепал волосы мужчины, открывая лоб; солнечные лучи подсвечивали тонкую кожу и бросали на неё блики от стёкол очков.       – Годжо, – раздался в динамике низкий голос директора. Я поразилась тому, как Сатору ещё не оглох с такими настройками – даже мне было отлично слышно звонившего.       – Вы ошиблись номером…       – Хватит дурачиться. Ты сказал, что отчёт о Киотской миссии предоставишь после обеда…       Я покосилась на часы. Они показывали без четверти четыре.       – Так я ещё не обедал, – без тени смущения отбил друг. – Вот, только сел…       – Не морочь мне голову. Ешь и доделывай отчёт, чтобы он был у меня на столе к шести вечера.       – Директор, я далеко от техникума…       – И?       – Так быстро подвезти его не смогу.       Ветер подул сильнее; я беззвучно рассмеялась, обхватывая себя за плечи, сразу же понимая, куда клонит Годжо. Он встал, в одно движение расстегул пиджак и бросил мне на плечи. Ткань пахла крепким чаем, сандалом и лугом. Я немного покраснела – наверное, от холода – но сопротивляться не стала. Не хотелось торчать в помещении, когда есть возможность побыть на свежем воздухе.       – Ооох, – Яга тяжело вздохнул, словно обозначая, что каждое взаимодействие с Сатору для него пытка. – Во сколько подъедешь?       – Эээм, – Годжо плюхнулся на своё место, прислонил палец к подбородку и немного постучал. – Завтра? Да, до завтра управлюсь. Хорошего вечера!       Мужчина отключился, и теперь можно было похихикать в голос. Я подвинула к себе свою чашку и блюдечко с макарунсами; моё движение зеркально повторили напротив.       – У нас точно сегодня короткий рабочий день? – спрашиваю, откусывая кусочек нежного миндального теста. Оно имеет восхитительный аромат, а мои руки всё ещё пахнут антисептиком, но запах Сатору вокруг в сто раз сильнее.       – У тебя – точно, не переживай, – Годжо делает крупный глоток и тут же вываливает язык, широко открывая рот. – Ай! Горясо!       – А ты как думал, – смеюсь, радуясь, что успела прожевать десерт. С таким чудиком и подавиться недолго.       Сатору опирается локтями на стол и наклоняется ко мне, тяжело дыша с высунутым языком, как бешеная собака.       – Подуй, – требует он. Предложение получается смазанным из-за открытого рта.       Я опять смеюсь и тыкаю указательным пальцем по слизистой поверхности, залечивая ожог так, чтобы никто из не-магов ничего не понял. Сатору удовлетворенно облизывается, добавляя аргумент в копилку «Почему Сатору Годжо считается придурком».       Время летит быстро; мы уничтожаем сладости за болтовнёй и взрывами хохота. По мужским предплечьям бегают мурашки, но, когда я пытаюсь вернуть Годжо пиджак, он решительно отказывается. Поднос стремительно пустеет, в отличие от поводов для шуток. Я откидываюсь на спинку стула, кладя руку на живот, чувствуя себя очень счастливой.       – Святой Будда, я сейчас лопну…       – Ты тирамису доедать не будешь? – косится Сатору на мою тарелочку с маленькими кофейными пирожными. Его блюдце уже сверкает чистотой.       – Буду…       – Не будешь!       Рука молниеносно перехватывает сладость, посыпанную какао, и засовывает в рот. Сатору довольно мурчит, качая подбородком вверх-вниз, и облизывает кончики пальцев.       – Божественно…       – Сатору, есть проблема…       – Да?       Ладони обхватывают выпятившийся живот, помогая брюшной стенке выдерживать напор съеденного. Дышать стало гораздо труднее.       – Я, кажется, больше не смогу ходить…       – Это невозможно, красавица, – палец, блестящий от слюны, авторитетно поднимается вверх. – Мы ведь ещё не провели ночь вместе…       – Боже, – брезгливо сморщиваюсь. – Ты можешь хотя бы после еды так не шутить? У меня сейчас всё обратно полезет.       – О, какие мы стеснительные, – шепелявит Сатору, устраивая нижнюю челюсть на согнутой руке. Из-за этого голова теперь как бы подпрыгивает при разговоре. – То есть, вытаскивать кишки из трупов для тебя абсолютно нормально, а как тема заходит о вполне обыденных приятных вещах…       Я поджала губы так сильно, что почувствовала, как они выпячиваются вперёд. Попыталась сделать лицо как у строгой учительницы математики, но сама рассмеялась первой.       – Ладно, ладно, прости. О, я же совсем забыл! – Годжо театрально хлопнул себя по лбу свободной ладонью и словно сдулся, заваливаясь набок. – У меня есть для тебя подарочек.       Сатору вытер руки салфеткой, бросил её в свою опустевшую кружку и полез в сумку. Я чуть было не наклонилась к нему ближе, через столешницу, но подумала, что это какой-то очередной розыгрыш. Поэтому сложно было удержаться и не поднять брови кверху, когда рядом со мной опустился серебристый пакетик, расчерченный рисунками разных созвездий.       – Сатору, зачем? – Я почему-то очень смутилась, хотя мы часто делали друг другу мелкие подарки без повода. Однако сейчас всё ощущалось иначе. – Не надо было…       – Смотри давай. – Мужчина отодвинулся подальше от края стола, громко скрипя металлическими ножками. – Не надо ей…       Внутри обнаружилась моя самая любимая шоколадка, только огромных размеров. Я никогда не видела такой большой порции – в Японии продавались по восемь палочек в упаковке, а здесь было целых двадцать четыре – и такого дизайна. На белой с красным картонке был нарисован милейший инопланетянин-космонавт, сидящий верхом на звезде. Диалоговое облачко, вырывающееся из зубастого рта, гласило: «Glanz, mein kleiner Stern».       – Сияй, моя маленькая звёздочка, – перевела я. – Ты что, был в Германии? Когда это?       – А ты что, знаешь немецкий? – Отбил вопрос Годжо. – Никогда бы не подумал.       – Выучила между делом, – поясняю, опять ныряя в пакет. – Он по произношению на латынь похож… Почему бы не подумал? Я произвожу впечатление глупого человека?       – Нет, – Сатору закинул ногу на ногу так, что щиколотка лежала на его колене, и наблюдал за моей реакцией. – Просто ты милая, и я не могу представить, как ты говоришь на немецком. Бура-б-бра-бра-браааа!       Он внезапно закричал какую-то околесицу, подражая немецкой речи, и сам же засмеялся. Пожилая пара, проходившая мимо, бросила на него неодобрительные взгляды.       Я выудила маленькую коробочку и сняла крышечку, ощущая непонятной природы внутренний трепет. Внутри лежала небольшая подвеска на тончайшей цепочке из белого золота, искрящаяся как самое настоящее небесное светило. Сатору встал и подошёл ко мне, но я даже не сразу заметила это, потому что не могла оторвать глаз от украшения.       – Позволишь?       Он протянул руку, не дожидаясь разрешения, вытащил подвеску из упаковки и встал за моей спиной. Я заторможено приспустила его пиджак на плечи и перекинула волосы на одну сторону. Всё происходящее напоминало фильм с романтическим подтекстом, и нужно было этому воспротивиться, но не хотелось. Не сегодня. Я ведь самая обычная девушка, так пусть хотя бы один вечер за мной поухаживает самый обаятельный парень, который мне, к сожалению или к счастью, никогда не светит.       Пальцы Сатору легко застегнули замочек, задевая мою шею. Я немного замёрзла, и они ощущались контрастно-горячими на фоне моей кожи, хоть мужчина и был без верхней одежды. Он вновь натянул свой пиджак на мои плечи, уселся обратно и удовлетворенно сверкнул глазами.       – Скажи что-нибудь. Тебе нравится?       Я аккуратно коснулась пальцами подарка. В горле почему-то стоял ком. Внезапно подумалось, что Сатору, наверное, был бы очень любящим и заботливым молодым человеком, и в груди тонкой иголочкой кольнуло нечто похожее на ревность. В эту секунду я ревновала своего друга к его несуществующей половинке, и не могла понять, почему. Наверное, она будет против, чтобы мы вот так общались и проводили время вместе? Да, точно. Дело в этом.       Кафе загорелось огоньками самых разных гирлянд – наступил вечер. Это вывело из оцепенения и сломало ту самую противную иголочку, но где остались её осколки, я не уследила.       – Сатору… Это… просто прекрасно, но не надо было…       – Вот заладила. Не надо, не надо, кто тебя спрашивал вообще? – голос показался мне самую капельку сердитым, но мягкая улыбка всё скрасила. – Я хочу услышать похвалу, вообще-то. Давай. Хвали меня, и обещай всегда её носить!       – Мне очень нравится, Сатору. Она такая красивая… Так сияет…       Годжо склонил голову набок, шире растягивая уголки губ. Я не знала, смогу ли никогда не снимать это чудесное украшение, ведь часто переодеваюсь в разные хирургические костюмы на работе и могу случайно её задевать. Это будет неудобно. Да и сама вещица выглядит так, словно носить её нужно лишь по исключительным случаям, потому что она и является исключительной.       – Oh, darling, all of the city lights, – тихо напел Сатору и я, наверное, не услышала бы его через приглушенные звуки жизни улиц, если бы не была так чутко настроена на его голос. – Never shine as bright as your eyes…       Я тоже подпëрла скулу, ловя её кистью, потому что голова кружилась. Мне хотелось, чтобы Годжо допел песню до конца, но он лишь оглянулся по сторонам, прикрыл на несколько мгновений глаза, словно справляясь с каким-то наваждением, и выпрямился.       – Сатору, спасибо тебе. Это был самый лучший выходной за долгое время… И подарок… Он просто невероятен.       – Да, – легко кивнул мужчина, снимая очки и кладя их на столик. Рука извлекла из кармана бинты и принялась накладывать витки в привычном жесте. – Я тоже очень хорошо отдохнул. Ну что, пойдём, провожу тебя домой? А то мне ещё отчёт писать…       Я опять прикоснулась к маленькой звёздочке между своих ключиц. Эти приятные минуты пролетели так быстро, но у меня навсегда останется память о них.       «Надеюсь, только в виде подвески, без всяких сахарных диабетов».