***
До экзаменов оставалось всего три дня. В общих комнатах днем обычно никого не бывало, за исключением Разумовского, который зарывался в бумажки с головой и, кажется, там и ночевал. Конечно, если он вообще спал, а не высчитывал во сне формулы, не находил проблему в бредовых, выдуманных разумом текстах и не решал задачи на генетику, где розовый огурец скрещивали с оранжевой капустой. Вид у него, впрочем, был не лучше: лицо бледное, как у скульптур эпохи Возрождения; мешки под глазами, будто учебники он не читал, а его ими били, и спутанные длинные рыжие волосы, которые уже несколько дней, не расчесывая, собирали в хвост. Птица прошелся по комнате несколько раз, оглядывая груду сваленных учебников, и измученное тело за столом, а затем, повинуясь какому-то неведомому порыву, неожиданно приблизился к парню и тыкнул когтем ему под ребра. Разумовский встрепенулся, схватившись за пострадавший бок и резко поднимаясь со стула. Его затекшие от сидения ноги сразу дали о себе знать, но он лишь шикнул, особо не обращая на них внимания, и затем выпалил, смотря в сторону потревожившего его силуэта: — С ума сошел? — Я ли? — Птица в удивлении поднял брови и следом кинул с едва скрываемым отвращением: — Зарылся в свои сборники. Ты когда в последний раз на улице был? — Позавчера. Крылатое нечто недовольно фыркнуло. — Позавчера ты полдня валялся в кровати, уставившись в потолок. Потом поужинал, решил несколько тестов и завалился спать на двенадцать часов. Парень сильно зажмурился, в попытке вспомнить прошедшие несколько дней, а следом помотал головой, не найдя нужной информации в голове. — На этой неделе точно, — сказал он приблизительно, хотя сам не был в этом уверен. — Врёшь, как дышишь. Поднимайся. За локоть Разумовского схватила когтистая рука, тяня его за собой, но тот вырвался, намереваясь снова вернуться за стол. — Что ты вообще привязался? Мне первый экзамен писать уже через три дня, а я до сих пор не все варианты прорешал! — А я тебе на что? Сдашь ты свои экзамены, а сейчас успокойся и приведи себя в порядок — мы едем в город. — Никуда я с тобой не пойду! — дернув рыжим хвостом, Сергей развернулся и хотел снова сесть за рабочее место, но его футболку сзади сжали в кулак и резко потянули назад. — Сейчас ты пойдешь в душ, а потом на улицу. — Я не… — Сейчас, — настойчиво произнес Птиц, сильнее перехватывая парня за предмет одежды. — И сними с себя это убожество, ходишь в этом уже вторую неделю. Смотреть тошно и пахнет не лучше. Разумовский кинул на двойника недовольный взгляд, но промолчал, отмечая, что переодеться действительно не помешало бы. И, подхватив полотенце и сменную одежду, он всё-таки отправился в душ. Душевые также в это время были пустые, а вода действительно снимала напряжение — впрочем, как и руки, блуждавшие по телу. Мокрые перья проходились по шее и плечам, спускались к животу, оглаживая талию, и следом обхватили приподнятый член, проводя по нему от основания и до самого конца, от чего бедра рыжеволосого сами начали подмахивать вперед. Влага скапливалась в волосах, делая их на полтона темнее, по телу стремительно скатывались капли, образовывая водопады на впалых ключицах, по которым периодически проходился горячий язык. Разумовский выгнулся, кончая в чужую руку, и, прикусив собственный кулак, оперся на тело позади себя, которое лишь немного придерживало его, и тут же отстранилось, как только в ноги Сергея начали возвращаться силы, необходимые, чтобы удержать совсем недавно удовлетворенное тело. — Жду тебя на улице, — прошелся шёпот возле уха, и когда Разумовский обернулся назад, желая встретиться с золотистыми глазами, в душе он был уже один. Парень сразу оплел своё тело руками, делая попытку удержать на нём касания, которые стремительно растворялись в потоке воды, и, простояв так ещё пару минут, всё-таки следом вышел из душа. Они вместе шли по набережной. Птица, гордясь своими воспитательными мотивами и наслаждаясь в меру прохладным майским воздухом, а Разумовский, хоть и негодуя от того, что времени для подготовки осталось совсем мало, но и едва скрывая благодарность — сам бы он на улицу не сунулся, даже несмотря на такую приятную и дарящую надежду на лучшее погоду. — Ты правда мне поможешь? — задал вопрос Сергей, оборачиваясь к шагающему рядом пернатому существу, которое на эти слова недовольно вскинуло брови и после фыркнуло: — У тебя совсем крыша поехала? — у Разумовского от замечания по спине пробежал холод, а в глазах моментально поселилась печаль. Но Птица покачал головой и взмахнул крыльями, мазанув ими парню по спине, от чего тому в миг стало тепло. — Конечно, я тебе помогу. — Мне с тобой спокойно, — неожиданно прозвучало признание от Разумовского, из-за чего сердце Птицы мгновенно болезненно сжалось, а слух навострился ещё сильнее, в попытке уловить возможно последующие далее слова, но парень лишь продолжил молча идти вперёд. А Птица вспомнил и прокрутил в голове данное себе ещё двенадцать лет назад обещание: «Пока я рядом, никто не посмеет тебя обидеть.»***
Жизнь была омрачена мучительным ожиданием и всё ещё необходимостью готовиться к следующим предметам. Даже купленные в ларьке мармеладки не помогали справиться с печалью и одолевшей прокрастинацией. От желания, но невозможности ничего делать тревога, казалось, пробиралась до самых костей, а тело немного потряхивало от переполняющего волнения за ближайшее будущее. Птица, неожиданно, тоже был на нервах, хоть и старался этого не показывать, всячески подкалывая Разумовского, чтобы хоть как-то его вывести из состояния, в котором тот находился. С первого экзамена Сергей вышел расстроено подавленный, так как думал, что неправильно определил проблему в тексте. Но позже всё-таки оказалось, что не было никакой ошибки, и он просто копнул гораздо глубже, чем остальные, указав тему важности доверия в отношениях. В принципе, это также доказывало, что Разумовский и Птица выбрали правильную профессию. Удивительно, но психология — была предметом, к которому у них обоих лежала душа. Это было настолько очевидно, что сначала даже показалось какой-то шуткой, учитывая, что родители Разумовского тоже были психологами, а тяжелое детство лишь добавило Сергею ещё несколько плюсов «за». Хотелось плакать, кричать, бить стену кулаками до тех пор, пока они не сотрутся в кровь, а на костяшках не образуются синяки. Жизнь была сложнее, чем маленький Серёжа мог себе представить. Родители погибли в автокатастрофе, когда ему было семь, его отправили в детский дом, который спонсировали Разумовские, а единственным его другом, который скрашивал одиночество, был Птица. Хотя с ним тоже не всегда всё было однозначно — Птица любил выпендриться, разбрасывался умными словечками и, как будто специально, выводил Сергея на эмоции, но при этом всегда был рядом, тенью сторожил сон, с детства оберегая мальчика от кошмаров, и не давал провалиться в состояния, из которых Разумовский никогда сам бы не смог выбрался. Всё это казалось наваждением и какой-то изощренной шуткой судьбы. Но Серёжа старался хотя бы радоваться тому, что у него было, надеясь, что когда-нибудь всё сложится именно так, как он хочет. А дальше всё завертелось с невероятной скоростью: учеба, последние экзамены, выпускной из одиннадцатого класса, результаты, поздравления с успешной сдачей предметов, подача документов, долгое и томительное ожидание и… Сайт ВУЗа, имя, фамилия и номер поступающего, нужное направление, список больше, чем на четыреста претендентов на бюджетные места, и порядка пятнадцати этих же мест. И номер Разумовского первый в списке с отметкой «зачислен».