Кузьма и барин

— Нет, всё-таки… Ты пытался убить его — чем? — нахмурился Саша. — Отверткой в живот, — сконфуженно повторил Андрей и отпил еще кофе. — Но так же нельзя! — Саша яростно мотнул головой и снова принялся ходить по их маленькой спальне. — Так ты даже жир не пробьешь… В смысле… Нет! Я имел в виду, вовсе не надо было! Как тебе вообще пришла эта мысль?.. Андрей опустил голову и виновато вздохнул. Он и сам не знал. Умытый, в свежей сорочке, он сидел на постели, а Саша рассерженно мерил комнату шагами, слушая его честный рассказ. Некоторые вещи он уточнял и на них сердился повторно. Андрей несколько раз просил его не волноваться, поберечь себя и хотя бы не бегать, но Саша заверил, что так ему легче, и продолжал нервно вколачивать пятки в пол. Вот и сейчас он, задыхаясь, восклицал: — Не мог же я так в тебе ошибаться! Это дико. Чтобы ты кого-то убил? Должно быть, я сам внушил тебе такие идеи… — Нет. — В одной еврейской басне, которую у нас отчего-то почитают за священную истину, сказано: ежели кто соблазнит одну из малых сил, то лучше пусть навесят ему на шею мельничный жернов… — Саша, нет! — Андрей протянул к нему руки в мольбе. — Это я сам так решил! Ты тут не при чем. Саша остановился и внимательно смотрел на него. Вдруг он потребовал: — Поклянись, что никогда не станешь совершать попыток покушаться на чью-либо жизнь, даже если тебе будет казаться, что это во благо мне. — Я клянусь, — быстро сказал Андрей. — Хорошо, — выдохнул Саша. — И всё же я виноват. Как должно быть, эффектно я преподнес тебе графа, что ты впал в подобное… прельщение. Как думаешь, меня возьмут продавать шляпки у Зихлера?.. Андрей грустно пожал плечами. Наверно, всё так и было. Теперь-то он полностью прочувствовал горе и беспомощность самого Саши перед мрачным обаянием графа. «Вот и правда я во всём стал как ты», — подумал он. — А тот несчастный? — продолжил Саша. — Тоже жертва графа. Художник. — Декоратор? — Да. Наверняка он был так же в безумии, отравленный его речами. О, я представляю, как граф по капле, шутки ради, вливал в его сознание злобу и подозрительность. Сейчас он не в силах, скорее всего, понять, что это было. Как и любой человек рядом с графом, он попросту лишился воли. Андрей поболтал кофе на дне чашки, растворяя сахар — и вдруг вспомнил: — А Мишка! Мишка ж не в безумии. Саша скептично посмотрел на него, мол, так ли ты уверен, и Андрей задумался: — Но… Я не знаю. И всё-таки, Мишка графа сам трепал! — Возможно, у него довольно сильная сопротивляемость внушению, — предположил Саша. — А то и склонность повелевать. Помню, я еще в усадьбе видел несколько… примеров его воздействия голосом на окружающих. Это не магия, Андрюша. Просто так называемый дар гипноза распространен в пределах популяции неравномерно. Кто-то с ним рожден, кто-то пытается его развить… Андрей невольно вспомнил: два года тому назад, как только барин из Питера вернулся и начал всё обустраивать, он приказал эконому, чтобы доставили к нему на вечер девку, да поробчее, побезответней, такую, чтоб верила всему и слушалась бы, рот раскрыв. Эконом, конечно, в людской всё сразу разболтал, и Андрей слышал пересуды, мол, вот уж началось, а говорили — скромник! Прошлый барин горазд был девок портить, пол-деревни через него прошло, и кабы не Марьюшкины травы, бегало бы тут немерено ублюдков. Девку нашли — белесую рябую Фёклу, дочь каретного мастера, скромную, богобоязненную да такую робкую, что могла заплакать от слова «гром». Её учили: ты очень не сопротивляйся, не царапайся, делай всё, что барин хотеть изволят, а своё не забывай. Поласковее будь и после намекни, что хорошо бы чего-нибудь на память: платочек с кружевом, как барин в грудном кармане носят, или лучше денег. Старый барин так любовнице своей, Агафье, даже кольца жаловал. Правда, потом всё равно продал её на бумажную мануфактуру во Псков… Фёкла, умытая и причесанная, в назначенное время была отведена к новому барину в кабинет, и все приуныли. Неужели опять будет по-прежнему, и никакой служанке в доме спокойно не пожить, чтобы хозяин в любое время её не зажал? Андрею тоже было тошно, и сам он не мог сказать, почему. Думалось странное: а если барин всех девок подряд перепробует, так что они вовсе в усадьбе закончатся, может быть такое, чтобы Андрея нарядили в сарафан вместо девки? А он ведь вовсе молодой, безусый был — легко и перепутать. Барин сначала, конечно, рассердится, брови черные нахмурит, а потом присмотрится и лямку этак тросточкой с плеча… С громким обиженным воем Фёкла пронеслась по лестнице и влетела на кухню. Её обступили, принялись расспрашивать: каков барин был? Очень лютым оказался? Подарка не пожалел?.. Андрей пробился в первый ряд и жадно ловил каждое слово. — Тюфяк, тюлень… тютюня! — в озлоблении кричала Фёкла. — Чтоб его! Чтоб!.. Ей поднесли барской браги. Фёкла с драматичным видом опустошила кружку, занюхала косой и принялась рассказывать о пережитом оскорблении. Оказалось, барин ей велел сесть на кушетку, а сам отвернулся к столу. Она и сорочку расстегнула, и с локоном давай играть, а он там всё возился. Как обернулся — так не лучше, видно, что и со стеклами своими слепошарый словно крот. Сел широко на стул напротив, руку на плечо ей положил и принялся в глаза смотреть, а сам при этом что-то шепчет. Колдун, как есть колдун! После веки ей закрыл, прижал своей ладонью и крепко за голову держал. А затем и вовсе что-то выдумал — как отпустил, давай перед лицом водить подвеской с лиловым камнем. — Я думала, он это мне награду обещает, если хорошо его уважу, и ртом её так — эть! — Фёкла налилась от гнева ярко-алым. — А он расстроился, чуть не ревет. Мол, експерлимент не удался, хипно… каких-то там умений нет. Сказал, иди, и камень отдал, — она достала из межгрудья чуть запотевшую подвеску — искру аквамарина на шнурке. — Вот же чего удумал… Колдун и вправду… — загудели все. — Наверно, душу забрать хотел… — Как ты его там уважить собиралась?! — протиснулся вдруг к ней каретник. — Ртом, говоришь?! — Да право, папенька, никак, — скромно потупилась она. Пара мужиков глумливо засмеялись, каретник полез к ним с кулаками… Андрей, под шумок тоже наливший себе браги из откупоренного бочонка, с грустью подумал: уж он бы барина ртом так уважил, никакой Фёкле и не снилось… — …Но чаще способности скорее отрицательны, и тогда можно говорить о внушаемости. К сожалению, это наш случай. — А, да, — кивнул Андрей. — Словом, я думаю, у графа просто природный дар. Так же, как у твоего друга, но аномально сильный и старательно развитый. И он использует его лишь во зло, — Саша горестно передернул плечами. Андрей вспомнил вдруг кое-что очень важное: — Кстати, Саш… Спасибо, что Мишке деньгами помогаешь. — Как? А… Но я не посылаю ему денег. — Правда? А как же… «Сашуля»? — Андрей растерянно смотрел на барина. — Я не сомневаюсь, — тот ядовито улыбнулся, — что твой убедительный друг с легкостью нашел себе какого-то другого Сашулю. Я назначил ему содержание, но он отказался со второго же месяца, и более от меня ни копейки не получал. — Ясно, — Андрей потер лоб. Саша взял с подноса свою кружку и с наслаждением отпил кофе. Варил он и вправду прекрасно — крепкий, горький, по какому-то особому рецепту с сочетанием мелко и крупно молотых зерен. После третьей порции глаза у Саши блестели несколько маниакально, но это тоже ему очень шло. — Итак! — он хрустнул пальцами. — Если уж речь зашла о вопросах финансов. — Да? — Шуба, — Саша кивнул на дверь в прихожую, где на сундуке всё ещё лежала убитым зверем она, блестящая и черная. — Я бы сжег, — вздохнул Андрей. — …Прекрасный повод встретиться, как раз в духе графа, — перебил его Саша. — Он ведь понимает, как бережно мы отнесемся к столь дорогой редкой вещи! И наверняка за ней пришлет, — не верится что-то мне в его щедрость. Только знаешь что? Мы её продадим. Я продам. И сегодня же. Андрей молчал. Он верил, что карательный подарок от графа — это ему насовсем, но чтобы так продавать… Было почему-то страшно. И немного жалко. — У меня есть на примете пара ломбардов, где принимают меха… — Саша распахнул шкаф, и тут же захлопнув, направился в коридор. — Я с тобой! — воскликнул Андрей. — Можно я тоже поеду?.. — Не стоит, рано, Андрюша, — улыбнулся тот. Чтобы доказать обратное, Андрей выскочил из постели и подбежал к нему, как был в длинной спальной сорочке. — Нет! Я правда уже здоровый совсем! — Вижу, вижу, — рассмеялся Саша. — И я… — наконец-то Андрей это сказал: — Ты прости меня пожалуйста! За всё! И что глупое придумал, с отверткой, и что графу поддался, и тебя волновал! Если хочешь, как угодно меня накажи. Только, пожалуйста, можно с тобой? — Андрей тревожно стиснул руки. Саша несколько мгновений молча смотрел на него — а потом сказал тихо: — Я прощаю тебя. Андрея охватил безумный восторг. Он бросился было Саше на шею, но потом застеснялся и ткнулся ему как-то в живот, в жесткие жилетные пуговицы. Саша с улыбкой обнял его и приподнял за подбородок лицо. — Хороший мой, бедный. Как же всё у нас, право… Андрей невесело улыбнулся. Мог ли он знать еще неделю назад, что в их жизнь, в этот странный маленький рай, влезет проклятый граф? Саша прищурился: — Хочешь, чтобы я тебя наказал? Андрей быстро кивнул: — Очень. — Ну что ж. Тогда залезай на постель. Закатай рубашку до пояса и встань на четвереньки. — Да, барин, — прошелестел Андрей. Шатаясь как пьяный, он прошел к кровати. Убрав поднос на столик, забрался поверх покрывала и встал на колени и локти. Воздух приятно обвевал все еще немного саднящий от ночного истязания член, и Андрей поймал себя на том, что начал покачивать бедрами. Саша взял что-то в столе, и от этого на душе сделалось светло и тревожно. — Я начну с пяти ударов, — предупредил его Саша. Андрей кивнул, и тут же дернулся от боли — большая сашина ладонь со звонким шлепком опустилась ему на правую ягодицу. — За то, что снова сбежал. — Ааа… — простонал Андрей, и опять вскрикнул, уже от удара по левой: — А-ай! — За то, что к Мишке своему улизнул! — А-ай! Саш! — За то, что чуть убийцей не стал! — Са…ша! Ой!.. — За то, что графа желал!.. Андрей утробно восторженно выл. Саша бил как никогда жестоко и звонко, кожу под его рукой жгло огнем. Андрей как-то заново почувствовал всю тяжесть своих проступков. — И за то, что чуть не отравился! — А… ах… Пятый удар едва не отправил его куда-то в сверкающее блаженное отсутствие мыслей и чувств, куда он обычно попадал после нескольких десятков. Андрей, захныкав, прогнулся в спине. Хотелось, чтобы барин коснулся его еще раз, ударил, пусть даже не с силой… — Пока хватит. По возвращению продолжим. — Саш… Пожалуйста… — Андрей отчаянно завилял задом, как игривый щенок. — И небольшая мера предосторожности. — Саша отошел за чем-то к столу. — Раздвинь, пожалуйста, ноги пошире. Андрей послушно расставил колени так широко, как мог, и прогнулся сильней в пояснице. От неудобной позы и возбуждения его стало трясти. — Покажи себя. Хочу видеть твою дыру, жадную до чужих… Как там?.. «Рук по локоть»? — Да, барин, — простонал Андрей. Его сминало, книзу клонило от этого тона и голоса. — Разведи ягодицы руками. Да, так. И держи. Андрей, вздрагивая и сопя в покрывало, покорно показал себя барину — свою розовую, растянутую еще с ночи, охочую до приключений… — Ааа, Саш! Саш!.. — Тихо. Я не разрешал так кричать. Андрей шумно и быстро дышал. Что-то сзади коснулось его, он подумал в первую секунду, это сашин кулак, но это что-то было холодным и твердым. Оно надавило еще раз и стало медленно, вращаясь проталкиваться внутрь, и Андрей понял, что это густо смазанная пробка. — Не больно так? — спросил Саша. — Нет… Хорошо… Саша еще несколько раз вытянул её почти до конца, и лишь потом протолкнул до упора. Андрей всхлипнул, когда пробка скользнула в него и встала, как всегда пугающе правильно. — Учитывая твою тягу к авантюрам и наклонности к блядству, надежней будет запечатывать тебя каждый раз при выходе из дома. Ты согласен? — Да, барин, — прошептал Андрей. — Ты понял, на что меня вынуждаешь своим поведением? — Да. — Хорошо. Надеюсь, это поможет. — С вензелем б только было надежней. — Что? — не понял Саша. Андрей сбивчиво ему пояснил, мол, если на основании пробки будут сашины инициалы, отпугивающий эффект сразу станет сильней. Ни один граф не пройдет. Прыснув, Саша повалился рядом, и они вдоволь посмеялись и наобнимались. — Я… подумаю над этим, — наконец, сказал Саша, утирая слезы. — А сейчас ты оденешься, и мы поедем в ломбард. И ты ни словом, ни взглядом не посмеешь выдать, что именно чувствуешь. Иначе количество ударов, которые ты получишь сегодня, удвоится. Всё понятно? — Да, барин, — восхищенно вздохнул Андрей. О таком наказании он не мог и мечтать. Пробка, с некоторой непривычки, снова мешала отчаянно, и с сыном дворника Андрей разговаривал, краснея и едва ли не плача. Тот даже растрогался. — Да полноте, барин. Со всеми бывает, лихачи эти… И что, правда так всё изорвалось? Андрей кивнул и протянул ему сложенный стопкой костюм-тройку от Зихлера — свой второй, выходной, который надевал пока всего несколько раз, — вместе с одной из лучших рубашек. — Может, ты согласишься принять это взамен? — спросил он и всхлипнул. Забир согласился. С видимым удовольствием он прикладывал к себе брюки и сюртук, цокал тихонько языком. Атласная жилетка ему не понравилась, но он быстро отложил её под тюфяк, должно быть, приметив продать. Хотел спросить что-то, но тут маленькая Дилярка полезла на стол, пришлось отнимать у нее сапожное шило, и Андрей ушел. Барин уже спустился и ждал его у парадной с огромной коробкой в руках. Когда-то они купили в ней простыни, а теперь продавали шубу. Андрей тут же попросился её нести, и удивительно было, каким легким сегодня казался мех. На Большом проспекте они взяли извозчика — по счастью, не лихача, а скромного ваньку, и отправились на Сенную. Дорога в этот раз была удивительно длинной, а главное, тряской. Сидеть толком не получалось: кожу жгло и саднило, основание пробки касалось мелко дрожащей скамьи, посылая волны жара по телу. Андрей старался опираться о сидение одним только копчиком, и то краснел, то бледнел, а Саша тонко улыбался. Признаться, Андрею было жалко, что Саша не примерил шубу, даже в руках толком не подержал. И хотя Андрей знал, сколь неприятно должно быть ему касаться всего, что связано с графом — в голову так и лезли картинки, как барин, высокий, смуглый, с дорожкой темных волос на груди стоит, абсолютно нагой под черным струящимся соболем, словно некая шерстяная Венера в мехах. За это Андрей мысленно назначил себе еще три удара по грешному месту. Потом подумал еще раз, и удары удвоились. В первом ломбарде, грязноватом и темном — или стоило назвать его лавкой старьевщика? — шубу оценили всего в сто рублей. — Тут заломы, и мех нынче редкий… на любителя, — прошамкал хозяин, согбенный человечек со вросшим, казалось, в глазницу моноклем. — Пошли, — кивнул барин, и Андрей, затолкав кое-как шубу в коробку, поспешил за ним. Во втором, посветлей и почище, продавец с гусарскими завитыми усами выразил сожаление, что их магазин специализируется на продаже и скупке живописи, однако… давайте посмотрим… Он скрупулезно осмотрел шубу, и, вероятно, узнав, поднял на Александра Владимировича испуганные пустые глаза. Тот кивнул: всё в порядке («Неужели вы думаете, что шуба самого графа может продаваться без его на то одобрения?..»). Цену назначили в двести. Александр Владимирович сторговался до двухсот сорока, и когда почти уже было решено, вновь кивнул Андрею: — Пойдем-ка. Вслед им неслись сокрушенные восклицания продавца. Ноги у Андрея подгибались, пот окатывал, как в лихорадке. Он снова чувствовал, что вот-вот… и всё же чего-то не хватало, а каждое смещение пробки внутри при ходьбе отдавало болью в отбитое при самоистязании ночью. Но это была приятная боль. Наконец, уже на Невском, они нашли третий, последний ломбард, и там им улыбнулась удача. Хозяин-немец явно был восхищен, и изо всех сил старался это скрыть, но не получалось. Он влюбленно гладил черный сверкающий мех, поднимал на руках, как младенца. Наконец, он спросил, сколько сударь желает. — Пятьсот пятьдесят, — сухо произнес Александр Владимирович. Хозяин начал юлить, что как раз столько денег у него сейчас нет, но может, сударя заинтересует что-нибудь из ассортимента?.. Андрей, не вслушиваясь в голоса, рассеянно смотрел на витрину, где плотными рядами на бархате были расположены серебряные кольца, и ниже — сережки, от довольно грубых до ажурных, с инкрустацией малиновой смальтой. Прямо как… Андрей вспомнил те колечки, которые ему вставлял барин — и отчего пришлось их вынуть, и снова залился румянцем. Голова закружилась. Он тронул барина за локоть: — Александр Владимирович, я выйду, простите? — Да, конечно, — кивнул тот и вернулся к маневрам с хозяином. На улице Андрею сделалось легче; прохладный мартовский ветер остудил пылающее лицо, дрожь, связавшая, казалось, всё внутри в тугой узел, отступила. Александр Владимирович появился — уже без коробки, со сдержанным торжеством на лице. — Получилось? — бросился к нему Андрей. — И сколько? — Ровно четыреста, — улыбнулся тот, и Андрей подумал: не пятьсот, конечно, но тоже очень неплохо! У него словно камень с души свалился: всё, больше не было напоминания об этой проклятой ночи! А если граф вскоре одумается — тем будет забавней. Барин предлагал зайти в пресловутый ресторан Палкина, но Андрей посмотрел на него так умоляюще, что Александр Владимирович остановил ближайшего ваньку, и они поехали прямо домой. В лавке на углу купили молока (домовой пил его довольно активно), свежих булок, швейцарского сыра и шоколадных конфет, и так, непривычно налегке без надоевшего груза, они вернулись домой. Одолев крутую высокую лестницу, они оба запыхались — Андрей от покупок, барин не хотелось думать, отчего, — и смеясь, крепко обнялись в прихожей.

***

Андрей снова стоял на четвереньках, изнывая от предвкушения, всё ещё с пробкой внутри. Нагревшаяся, она казалась больше и мягко давила, столь безжалостно и безысходно дразня. Хотелось повращать, подвигать её, но Андрей сам не смел. Когда ехали домой, ему совсем невмоготу уже стало от тряски, и тогда барин, крепко взяв его за руку, прошептал на ухо: — Если сейчас не удержишься, будешь ходить с ней до завтра. Ты понял? Андрей закивал, закусив до боли губу. От этого голоса, сурового, грозного, душа замирала и делалось страшно и весело. Вот такого барина он любил — как-то по-другому, чем доброго, с его идеями и умными книгами, ласкового к нему без меры домашнего Сашу. Судя по шуршанию одежды, барин тоже разделся (Андрею запрещено было поднимать и оборачивать голову). — Ты готов? — Да, барин, — быстро ответил он. — Сейчас я нанесу тебе десять ударов ремнем. Крики можешь не сдерживать. — Хорошо, барин. Андрей слышал бряцанье пряжки, хруст выделанной кожи… А потом был быстрый взмах, и поперек обеих ягодиц лег обжигающий удар. Мышцы невольно сжали пробку, и Андрей воскликнул: — А! Господи! — Горячая волна прошла по телу, остановившись где-то в горле. — Я уверен, ты сможешь это вытерпеть, — проговорил Александр Владимирович и ударил еще раз. Андрей стонал, сжимаясь против воли. Он было попытался наоборот расслабиться, раздвинуть ноги, но очередной удар попал по основанию пробки, толкая её внутрь, и снова его чуть не накрыло волной горячей темноты. Перед глазами заплясали черные, как черти, точки, член дернулся, роняя каплю смазки. После этого он только зажимался, сведя колени и едва ли не перекрестив, пока Александр Владимирович строго не велел: — А ну-ка стань нормально. Андрей, в слезах, опять расставил ноги и молился, чтобы это поскорей закончилось — и чтобы не заканчивалось. За свою попытку ослушания он получил пять дополнительных ударов. Барин, должно быть, утомился и тяжело дышал. Он предупредил хрипло: — Сейчас я её выну. Андрей закивал, не в силах сказать даже: «Спасибо вам, барин». Тут же он почувствовал, как пробка покидает его тело, и выдохнул немного разочарованно: хотелось быть снова заполненным, и желательно, не резиной. Вернувшись с кухни, барин приказал: — Давай-ка, снова покажи себя. Руками. Андрей послушно уперся в простыню щекой и раздвинул ягодицы. Кожа под ладонями саднила. Он представил, как, должно быть, выглядит сейчас его истерзанная задница, вся покрасневшая, и прикусил губу. — Растяни там, прямо пальцами. — Слушаюсь, барин, — пропыхтел Андрей. — В лучшем виде… — Прекрасно, — отметил Александр Владимирович. — Кулак в твою жадную дырку пока что не влезет, но это ведь была вторая пробка из набора. После недели ношения четвертой… Андрей тихонько заскулил. От страха у него стояло только крепче, и смазка пачкала живот. — …Я растяну тебя, как перчатку тонкой лайки. А к премьере, — тут голос Александра Владимировича налился ядом, — в тебе можно будет аплодировать двумя руками. Это я тебе обещаю. — Да, барин, — прошептал Андрей, умирая от восторга. Он снова слышал хруст складываемой кожи. Потом что-то жесткое осторожно коснулось его жадной, охочей до приключений и так далее дырки, и Андрей с ужасом понял, что это ремень. — Барин, нет, — застонал он. Мигом представилось, как Александр Владимирович хлещет его между раздвинутых ягодиц, и даже в мыслях такое было убийственно больно. — Ты, кажется, готов был принять наказание? — Да… Саш… Барин. — И сам себе хорошее придумал, не так ли? — Ремень скользнул ниже и пощекотал тяжелые яйца. — Так, барин! — Трогать себя не стал… А если и мне тебя оставить… допустим, до завтрашнего вечера? — в голосе Александра Владимировича звучала искренняя пытливость, во всех возможных смыслах. — Надо тебе поразмыслить хорошенько о своем поведении. — Барин, нет! — взмолился Андрей. — Что? — переспросил Александр Владимирович. — Нет, пожалуйста, барин… Не надо до вечера. Я уже всё осмыслил! — Ты уверен? — Да. Что глуп был, и с вами нечестен… и всё, всё… Ай! — Андрей вздрогнул от несильного удара по бедру. — Может, ты не будешь говорить о подобных вещах, возложив руки в знак присяги на анус? — кажется, по-настоящему обиделся Александр Владимирович. — Хорошо, барин! — быстро ответил Андрей и пальцы убрал. — Ты уверен, что всё понял? — Да! Да! — И кому же ты принадлежишь? — вкрадчиво продолжал Александр Владимирович. — Вам! Только вам, барин, — с наслаждением проговорил Андрей. — Хорошо. — Александр Владимирович отложил ремень. — А сейчас мы это закрепим. Андрей с трепетом почувствовал, как на копчик ему упала капля какого-то масла и щекотно сбежала ниже. Барин растер её пальцем, покружил, но внутрь толкаться не стал. Судя по влажному хлюпающему звуку, он готовил себя. — Только вам, — повторил Андрей тихо. Лишь одному человеку он принадлежал, и больше никому. Барин тронул его за бедро: — Я сейчас, Андрюша. Ты готов? — Да… Александр Владимирович медленно, осторожно вошёл и замер, притянул Андрея к себе. Тот изнывал — когда уже он начнет по-настоящему и примется с силой вбиваться? Но вместе этого барин медленно, издевательски плавно качнулся назад и вышел. — Давай-ка ляжем, — он потянул Андрея на правый бок. И снова он вошел до конца и застыл, обняв Андрея и прижав накрепко к широкой груди. Это было хорошо, но мало, чудовищно мало! От возбуждения Андрею хотелось рыдать. Он, неловко оборачиваясь, взмолился, чтобы барин его не мучил и отодрал как следует, со всей жестокостью, которую он заслужил. Александр Владимирович с явным удовольствием слушал сбивчивые просьбы и плач. А потом, молча помотав головой, вдруг подтянул к ним какой-то журнал с чертежами ременных передач и принялся как ни в чем ни бывало читать, положив перед Андреем и глядя ему через плечо. Это была самая жестокая пытка. Андрей плакал, дрожа и корчась на заполняющем его так полно и мучительно члене. Саша попросту его игнорировал! По частому дыханию и трепету ресниц чувствовалось, что нелегко ему это дается, но он старательно изучал свои чертежи. Когда Андрей на пробу сжался на нем, барин несильно, но хлестко шлепнул его по бедру. — Я тебе не разрешал. — Саша… Барин, прошу, я не могу уже больше! Сил нет терпеть! — А придется, — Александр Владимирович перевернул страницу. Андрей с упоением рыдал. Он мог, конечно, встать и уйти, но до ужаса интересно было, что же придумал на этот раз его барин. — Тебе больно? — Нет… Я… Можно, пожалуйста… Я прошу… — Мне оставить тебя?.. — Нет! — почти выкрикнул Андрей. — …Всё равно тогда придётся заткнуть тебя пробкой. Отныне ты каждую минуту, кроме времени исполнения естественных надобностей, должен будешь быть запечатан, — барин тронул его грудь, покатал между пальцев твердый сосок. «Как лампа с джинном, что ли?» — подумал Андрей и прыснул в кулак. Барин быстро поцеловал его за ухом и продолжал: — Тебе, наверно, не хватает приключений. Заскучал со мной, да, Кузьма? — Нет, барин, как можно… — Заскучал. Ты будешь каждый вечер получать от меня десять ударов ремнем — или больше, в зависимости от поведения. — Да, барин, — Андрей снова сжался — и прозвенел еще один шлепок. — Сегодня — уже пятнадцать… Ах… Андрей! Двадцать? Двадцать пять?.. — барин не выдержал и рассмеялся. — Да что ты?.. Андрей с силой стискивал мышцы, подаваясь, насколько возможно, назад, покачивался на боку. Саша наклонил голову, и они стали ожесточенно целоваться в странной, как из дантовского ада, перекрученной позе, которая казалась в этот момент самой прекрасной. — Саша, я, кажется… — Потерпи. — Барин вдруг повернул его на живот, втиснул в постель, навалившись сверху, и принялся толкаться внутрь почти ожесточенно, размашисто. Член Андрея оказался прижат к сухой и шершавой ткани простыни, от этого было чуть больно и особенно пленительно. Руки Александр Владимирович перехватил ему над головой, не давая ни малейшего шанса потрогать себя, да и вырваться, и Андрей будто плавился, став совсем безвольным и слабым — полностью его, в его власти. — Ты… только… мой. Понятно? — задыхаясь, сквозь сжатые зубы проговорил Александр Владимирович. Он двигался быстро, с влажными шлепками кожи о кожу, и Андрею казалось, никогда еще он не был к нему так прекрасно жесток. — Я только твой, — прошептал он. — Навсегда. Барин жадно целовал его шею, затылок — и вдруг, влажно лизнув, впился зубами в шею, с другой стороны от того места, где темнел укус графа. Андрей застонал, падая куда-то в вертящуюся под веками воронку темноты, и стиснул Сашу так, что он спустя мгновение с гортанным вскриком тяжело повалился ему на спину. Внутри стало безумно тесно и горячо, как Андрей и любил. Теперь он чувствовал, что полностью вернулся к тому, кому действительно принадлежал. Он тронул шею и обрадовался, увидев на пальцах смазанную кровь. — Человеческая слюна… может быть одним из самых страшных ядов, — вдруг поведал Саша. — Сейчас будем тебя обрабатывать. Но Андрей не сразу его отпустил, и они еще немного пообнимались, лениво целуя друг друга в нос и делая в уши предательски внезапное «ву-ууу». — Я люблю тебя, — сказал Саша и заправил ему выбившуюся сбоку прядь, которая после стрижки наоборот стала как будто длинней. — А я тебя. Прости меня, если можешь. — Уже простил, — Саша обнял его, и когда Андрей расслабился и потерял бдительность, всласть нагудел ему в ухо. Потом они и вправду обрабатывали укус, а после мылись на кухне, и кажется, впервые смогли вдвоем уместиться в бадью. Андрей вытирался чуть дольше, и Саша в это время успел выпить полкастрюли молока. Андрей только смеялся. Он вспомнил их молочные дела во время жизни в усадьбе. Главное, чтоб Саша был здоров. И что радовало, он сегодня не кашлял. Вернувшись в комнату, Андрей с удивлением посмотрел на кювету со щипцами и толстой иглой, поблескивавшую на столе рядом с темным пузырьком дезинфектора. — Я подумал, — развел руками Саша, уже в любимом лиловом халате, — может, ты захочешь и такое вот зримое напоминание? Он протянул руку: на ладони лежала серебряная сережка-кольцо — с тонкой перемычкой-штырьком и более массивной основной частью. Андрей пригляделся и понял, что это искусно отлитый змей-уроборос, а штырек-застежка был его языком. — Я хочу, — зачарованно кивнул он. Прокалывать ухо оказалось вовсе не больно, Андрей даже и не почувствовал. Потом он по-всякому вертелся перед зеркалом в спальне, очень довольный тем, какое благородство и даже таинственность сообщает ему этот герметический змей у левой щеки. А Саша радовался, что радуется Андрей. Он подошел и обнял его сзади, положил голову на плечо. Андрей совсем завертелся и в благодарность чмокнул сашино отражение. — Ой. — Будешь носить и помнить про меня, — сказал Саша, целуя его сам, уже в губы. «Чтобы не забывал, кому ты принадлежишь», — говорили его глаза. Остаток денег они упаковали в плотный конверт и подписали «от Сашули», чтобы на следующий день с сыном дворника отправить в театр Мишке. Попив молока, оба уснули с успокоенным сердцем. Андрей совсем немного повертелся, но вскоре задремал, устроив голову слева у Саши на груди. Что-то завтра скажет Боткин?..