Годжо Сатору
— Старуха! — он недовольно сложил руки на груди. Ты сделала вид, что не услышала его недовольное, поразительно громкое бормотание. Тем не менее, стул, на котором раздражённый подросток качался, «совершенно случайно» отклонился назад слишком сильно. В аудитории поднялся жуткий грохот, сопровождаемый почти истеричными матами подростка. С самым невинным выражением лица ты тряхнула пальцами, сбрасывая остатки проклятой энергии. — Чертова ведьма! — он вскочил с пола, потирая ушибленный затылок. Поправив рукава своего пиджака, ты невинно улыбнулась: — Не понимаю, о чём ты. Мальчик аж рыкнул… Что совсем не заглушило смешок Сугуру. Сатору уставился на него, прожигая самым гневным взглядом, на который только был способен. Ты усмехнулась, вместе с Сёко тихой сапой покинули класс, оставляя двух полуфабрикатов в одиночестве. Пусть немного побесятся, выпуская пар… А вы с Сёко пока сделали ставки на пачку сигарет. Ты искренне верила в победу Сугуру. Когда побитые парни покинули класс, ты первая налетела на них с вопросами: — Кто победил!? — Разумеется, я! — гордо задрал нос Сатору. Да, пачка сигарет отправляется в карман юбки Сёко. Ты разочарованно вздохнула, обхватывая руками шею Сугуру. — Мой бедный мальчик! — Эй! Разве обычно вешаются не на шею победителю?! — возмутился Сатору. Ты ухмыльнулась, показательно поглаживая плечи Сугуру. — Ты побил моего любимого ребёнка! Уголок губ Гето дрогнул от едва сдерживаемого смеха, но он всё же смог удержать своё обычное лисье выражение лица. Ты едва весомо провела ладонями по его волосам, краем глаза наблюдая за кривящимся лицом Сатору. Его отчаянная влюбленность была видна невооружённым взглядом для всех, в то время как сам Сатору был свято уверен — это остаётся тайной. Поддразнивать излишне уверенного в себе подростка было настолько весело, что удержаться попросту невозможно. В конце концов ты — не святая! И сам Сатору, в принципе, та ещё задница, заслуживающая как минимум подзатыльника. Годжо надулся. — Это я должен быть любимым ребёнком! Ты показательно чмокнула Сугуру в щёку, вырывая из золотого, благословенного ребёнка почти физически ощутимую злобу. Проклятую энергию он в себе не мог удержать, фонтанируя ей направо и налево. Его маленькие эмоциональные взрывы приятны для вас всех. В конце концов, длинный язык Сатору и его дикая самоуверенность раздражали всех. А уж когда мальчик в плохом настроении, мало кто мог избежать его язвительных комментариев. Но, конечно, ты старалась не перегибать палку. Если первая — как ты предполагаешь — влюбленность станет для него горьким разочарованием, нанесёт непоправимый вред пластичной психике в таком нежном возрасте — это станет твоим болезненным грузом до момента встречи с могильной плитой. Поэтому ты всё же отлипаешь от Сугуру, подходишь к Сатору и легонько треплешь его короткие волосы. Щёки подростка покрылись очаровательным красным румянцем. «Он почти милый» — думаешь ты. Особенно когда молчит.Гето Сугуру
Гето Сугуру мечта любого учителя. Он спокойный, собранный, ответственный парень, который подходит к выполнению заданий со всей внимательностью. И пока двое его однокурсников страдают фигнёй на твоих лекциях, он внимательно вслушивается, записывает, задаёт вопросы. Чудесный ребёнок, ради которого стоит заниматься профессией учителя. Его внимание к твоим усилиям было приятно. Всё лишнее ты предпочитала игнорировать. Несмотря на то, что Сугуру был более скрытным, чем Сатору, излишне долгие взгляды, иногда опускающиеся ниже, чем следовало бы, не оставались незамеченными. В конце концов ты не просто так работаешь учителем в магическом техникуме. Подросток всё ещё оставался подростком. Ты не придавала этому особого внимания. Абсолютно все проходят через эту влюбленность — кто-то раньше, кто-то позже. Даже не приходилось задумываться о том, что он в тебе такого увидел — незачем. Рано или поздно это пройдёт, а он сохранит тёплые воспоминания об этом времени, начав воспринимать тебя только как бывшего учителя. А уж твой маленький флирт определённо не должен был быть воспринят неправильно! В конце концов он умный парень. Должен знать, что всё это было лишь для того, чтобы подразнить его друга — такого же удивительно влюблённого.Фушигуро Тоджи
— Вставай. Тоджи сплюнул кровь, с трудом — мышцы напоминали канаты, по котором бежит пламя — поднимаясь. Тяжело опираясь на локти, сбиваясь на болезненные стоны. Ты посмотрела на него холодно. Присев на корточки, болезненно схватила его короткие волосы, вынуждая посмотреть на себя: — Я сказала вставай. — Н-ненавижу… Тебя… — он оскалился, показывая розоватые из-за крови зубы. Ты фыркнула, дёрнув его голову выше, оторвав чуть ли не прядь волос. Его мир взрывается болью, когда твоя нога бьёт его по лицу. Это то, что он о тебе запомнил. Всё его детство было пропитано нестерпимой болью и унижением. Ты— его наставница — никогда не проявляла снисхождение к нему. Удары твои всегда были болезненны, а слова — того хуже. Он запоминал в основном плохое. Его боль копилась внутри, с каждой тренировкой. Знаешь, люди имеют свойство запоминать только плохое. В этих болезненных воспоминаниях, которые он крутил в голове с мыслью «меня-все-ненавидят» затерялись редкие мгновения, когда вы спокойно сидели в саду, просто разговаривая обо всём. Ты отвечала на любой вопрос Тоджи, каким бы глупым он не казался. То, что должны делать родители. То, чего они никогда бы не сделали для Тоджи. Осознание этого настигает Тоджи медленно. Дни сменялись неделями, недели месяцами, а те плавно перетекали в года… Которые он проводил без тебя. Исчезли как жестокие тренировки, так и нормальное обучение. Исчезло так необходимое ему внимание. Оставшись в поместье Зенинов без тебя, к нему всё же пришло осознание — ты единственная, кто когда-либо о нём заботился. На все твои действия Тоджи стал смотреть под другим углом, признавая, что твоя жестокость была обоснована. Что без этого ему было бы больнее. Без тебя, возможно, точно, он был бы мёртв. Однажды Тоджи пожалел о своих громких словах. Было уже поздно. В день, когда Тоджи стал достаточно сильным, через много лет после того, как сам выгнал тебя, пообещав ненавидеть в ближайшую вечность, он покинул клан Зенин, отправившись на твои поиски по тающим следам. Прошло слишком много времени с тех пор, как ты ушла. И пройдёт ещё больше, когда он всё же отыщет тебя в маленькой стране на самом краю мира. Своим появлением он разрушил устоявшийся хрупкий мир в твоём доме, но сожалеть об этом не приходится. Тоджи поклонился в догэдзе, выражая глубочайшее почтение. Твой взгляд смягчился. Тоджи уже не тот мальчик, которого ты помнишь. Теперь это мужчина — большой, сильный, дьявольски опасный. Если бы он хотел — свернул бы тебе шею в миг. — Как тебя теперь зовут? — ты опустилась перед ним на колени, легонько поглаживая его по волосам. — Фушигуро Тоджи. Ты улыбнулась. — Я горжусь тобой. Ты молодец. И. Этот. Мужчина. Заплакал.Рёмен Сукуна
— Знаешь, что делают с такими, как ты? — твои пальцы сильнее сжали тонкие запястья. Почти до хруста. Мальчик зашипел, беспомощно пытаясь вырвать хрупкую конечность из твоей хватки. Тощий, маленький, грязный оборванец — наверняка сирота. Об таких люди презрительно вытирали ноги, кидая снисходительно омерзительные взгляды. Всего лишь маленький, никому не нужный ублюдок. Таким как ты не пристало общаться с чернью вроде него. — Пусти! — мальчик зашипел-зарычал. За попытку ограбить жрицу его ждала медленная, мучительная смерть. Может, его забьют камнями озлобленные жители этой деревни, куда ты приехала изгонять проклятого духа. А может его забьют розгами служители храма, сопровождающие тебя. Его судьба была предрешена в тот момент я когда тонкая ручка потянулась к тебе. Люди его не простят. И он это знает. Но в его глазах не было ни капли покорности, мольбы или отчаяния. Он не был похож на тех крыс, загнанных в угол. От чего-то у этого маленького, ничтожного ребёнка бралась невероятная гордыня, не позволяющая ему склониться перед тобой в мольбе сохранить жизнь. Как привлекательно. Ты аж облизнулась. Долгие годы шаманства превратили тебя в жадную, порочную женщину, охотившуюся за ярко сияющими драгоценностями. Благодаря своей внимательности ты могла заметить неогранённый алмаз, даже если он был в куче мусора. Сияние этого мальчика — талант ли, внутренний стержень ли — привлекало тебя. — Госпожа! Мы разберёмся! — к тебе подоспели слуги. Когда они смотрели на тебя, в их лицах читалась глубокая обеспокоенность и вина, но стоило им взглянуть на воришку, как они переполнялись леденящим душу презрением. Мальчик нахмурился, зашипев. Он чутко улавливал изменения в окружении, зная, что это конец. Посмотрел на него, ты ослабила хватку и растянула губы в милой улыбке. — Всё в порядке. Я возьму его в ученики. — Госпожа! Так нельзя! В твоих глазах мелькнула сталь, когда ты вскинула руку, прерывая их крики жестом. — Вы мне указываете? — хоть спрашивала и мило, но была похожа на змею, которая вот-вот проглотит свою добычу. — Никак нет… — они опустили головы. Сукуна же смотрел на тебя подозрительно, с умеренной враждебностью, пытаясь оценить все плюсы и минусы возникшей ситуации. — … что от меня требуется? — он прижал свои руку, которые ты держала ранее, к груди. — Не разочаруй меня, — кинула ему ты. Жизнь в храме для него тоже была тяжела. Пусть ему больше не приходилось выживать на улице, воровать в надежде прожить ещё хотя бы один день, презрение от окружающих никуда не делось. Даже будучи отмытым и накормленным, в чужих глазах он оставался мерзким паразитом. Ты не предпринимала попыток защитить его от других учеников. — Это больно? Унизительно? — опустившись на корточки, ты вглядывалась в его лицо. Мальчик вытер стекающую на глаза кровь белым рукавом. — А ты как думаешь!? — огрызнулся мальчишка. Ты усмехнулась. — Запомни эту боль и унижение. Преврати их в оружие. Заставь их пожалеть о своём презрении. Это то, чему ты учила его. — Ты разве не жрица? — остался в замешательстве мальчик. — Жрица. Но святости во мне ни на грамм. Сукуна — это имя дала ему ты — пока ещё ни разу тебя не разочаровал. Пусть это видела лишь ты, — пока что! — но он был гораздо умнее, быстрее, сильнее остальных. Он уже обгонял тебя в этом же возрасте с показывая невероятные результаты. Ты была уверена — однажды он станет твоей гордостью. Самый настоящий гений. Покоряя новые высоты, он иногда кидал на тебя этот взгляд, мол, «посмотри-ты-никогда-не-пожалеешь-что-дала-мне-шанс». Искал твоего одобрения даже после своей первой битвы. Даже когда вырезал всех обитателей вашего храма, оставив в живых лишь тебя. И когда его назовут королем проклятий, и когда все в Японии будут знать его имя, — то, которое ему дала ты, — он задаст вопрос: — Заставил ли я тебя хоть раз сожалеть? И ты улыбнёшься ему — с гордостью: — Ни разу.Чосо
Тебе было жаль его. — Зря ты появился на свет, — печально вздохнула ты, смотря на выкидыш полупроклятья. — Здесь тебя не ждёт ничего хорошего. Ведь, в конце концов, его отцом был самый большой ублюдок в мире. Иногда ты рассказывала этим несчастным детям — картинам смерти — сказки, даже не будучи уверенной, что это тебя понимает. И когда твой омерзительный братец всё же решил дать им новые, полноценные тела — троим из них — ты добровольно приняла на себя роль их учителя. Из чувства вины перед детьми, которым просто не суждено жить счастливо. … или жить вообще. Чосо очевидно питал к тебе большую слабость. Помнил ли твои сказки? Помнил ли тебя? Ты не знала, а он никогда не говорил. Лишь иногда клал на твои колени свою голову, жмурился, просил совета. Его уверенность — это лишь маска. Та сторона, которую он хотел показать младшим братьям. Быть для них примером. Опорой. Но сам он больше других нуждался в том, чтобы кто-то сказал ему, как жить правильно. Что сделать, чтобы было хорошо. Ты запускала пальцы в его волосы массировала кожу его головы и продолжала рассказывать ему сказки. — Правильно ли я поступаю? — голос его хриплый, надломленный. — Да, — незамедлительно отвечаешь ты. А затем, когда он поднимает на тебя глаза, ты добавляешь: — А даже если нет, не думай об этом, — ты целуешь его в лоб. — Я возьму все последствия на себя. Это единственное, что ты можешь сделать для него. Чосо прижимается к тебе ближе. — Почему ты это делаешь для нас? Для меня? С твоих губ срывается тяжёлый вздох: — Потому что так будет правильно.Зенин Наоя
Вообще-то, Наоя был милым ребёнком. Однажды он увидел мимо проходящую тебя и загорелся какой-то внеземной любовью, уверенно заявляя, что женится на тебе. С тех пор юный Зенин от тебя не отлипал, таскаясь за тобой по всему поместью. Остановить этот маленький ураганчик нянечки способны не были. Тебе пришлось взять на себя роль его учителя по той простой причине, что мальчик отвлекался от занятий, стремясь увидеть тебя. Если за день он тебя не увидел, то этот день прожит зря. Не остановили его и усилия отца, закончившиеся переломами. Наоя был абсолютно молод и влюблен. Ты не знала, чем это закончится. По крайней мере к обучению молодого Зенина ты подходила с всей ответственностью, желая вложить в него знания… И, быть может, где-то на глубинном уровне пошатнуть патриархальное воспитание. Правда не было никакой уверенности, что он запомнит твои слова в будущем. Даже если Наоя сейчас жадно ловит каждое твоё слово. Даже если он стал прикладывать максимум усилий к обучению, когда его учителем стала ты. — Я люблю тебя! —он оборачивается, цепляясь за ткань твоего кимоно тонкими пальчиками. Ты можешь только растянуть губы в улыбке, аккуратно придерживая ребёнка, чтобы он не упал. Наоя никогда ничего не получал в ответ, кроме твоей неловкой, вежливой улыбки. … несмотря на это ребёнок не отчаивался. Казалось, ничто не способно пошатнуть его уверенность в вашем общем светлом будущем. — Когда я вырасту, то женюсь на тебе! Ты погладила его по очаровательно красной щеке. Наверное, ему будет больно. Наверное, это разобьёт ему сердце. Ты не решилась сказать ему, что вообще-то, отец уже подобрал ему подходящую невесту.Нанами Кенто
— Вам не больно? Ты пожала плечами. — Это не первый ученик, которого мне приходится хоронить, — сухо сообщила ты. Нанами ничего не сказал. Ты решила не узнавать, что именно он испытывает в этот момент. Через твои руки прошло множество учеников: кто-то из них осуждал тебя, кто-то просто не понимал, а кто-то начал принимать твою философию жизни. — Если хочешь остаться шаманом, лучший вариант — отвергать чувства… Или, хотя бы, большую их часть. Первый умерший ученик ,— это трагедия. Ты до сих пор помнишь, насколько разбитой чувствовала себя, когда впервые столкнулась с детской смертью. Во время своего обучения тебе везло — все твои знакомые дожили до выпуска. Сейчас это уже превращалось в рутину. — Это… Кажется невозможным. Вы оба посмотрели на труп Хайбары. Для него это лишь первая потеря в жизни, но, пожалуй, самая болезненная из всех. Ты не по наслышке знаешь, что потеря близкого человека в столь юном возрасте навсегда оставляет свои отпечатки в разуме. — Мне обнять тебя? — ты склонила голову к плечу. Сейчас ты уже не могла сказать, что нужно было делать, чтобы успокоить подростка или, хотя бы, почувствовать ему. Наверное, поэтому ты отталкивала всех… Кроме Нанами. Даже видя полное отсутствие у тебя эмпатии, он всё равно продолжал искать у тебя совета… Или же искал только твоего внимания? — Ты же знаешь, что я не могу дать тебе жизненный совет? Так почему ты меня спрашиваешь? — ты приблизила своё лицо к его, почти соприкасаясь с его щекой кончиком носа. Хоть лицо подростка осталось бесстрастным, зрачки его расширились. — Потому что вы мне нравитесь.Ураюме
— Почему ты решил свалить это на меня? — Думаю, с работой наставницы ты справишься лучше, — он дразняще ухмыльнулся. Ты цокнула языком. Вот же лентяй! Став королем проклятий, Сукуна начал делегировать большую часть своих обязанностей на других. И тебе, как его бывшей наставнице, доставалось больше всего каверзных, трудоёмких задач. Уж учить будущих последователей Сукуны куда сложнее, чем готовить ему. Ты посмотрела на маленького ребёнка, которого Сукуна притащил, как мешок картошки. — Как тебя зовут? — Ураюме, — пробормотали они. Ты вытерла их щеку от прилипшей грязи. — Пойдём? Когда они схватились за твою руку, ты повела их по храму, построенному в честь короля проклятий. С Ураюме ты была гораздо мягче, чем с Сукуной. В конце концов в них не было той необъяснимой гордыни, служащей внутренним стержнем. Если бы ты была к новому ребёнку строже — они бы сломались. Находить подход к огранке каждого драгоценного камня тоже часть твоей… Специализации, если можно так сказать. Себя Ураюме нашли в готовке. Не сказать, что это было удивительно. Больше всего на свете Ураюме хотели угодить двумя людям — Сукуне, который привёл их сюда и тебе, которая занимались ими. И первое, что они запомнили в своей новой жизни — вы с Сукуной обожаете есть. Для жрицы получать от еды удовольствие — грех. Но, хах, когда ты вообще была наполнена святостью? Учились готовить они в основном человечину. Ты учила их. Свой первый «кулинарный шедевр» они дали попробовать тебе. И даже если ты хотела сказать, что получилось не очень — первый раз готовили, всё-таки, — у тебя язык не повернулся сказать такое. Уж слишком воодушевленными Ураюме выглядели. А будь это Сукуна, ты бы уже разразилась нефильтрованной критикой. — Молодец, — твои губы растянулись в натянутой улыбке. Вероятно, у тебя будет несварение.Хаджиме Кашимо
Прошло множество столетий, за которые твоё имя потерялось. Люди, шаманы, да и проклятые духи стали забывать о твоём существовании, помня лишь нечто большее — твоего ученика. Короля-тирана. А ты, его наставница, осталась в забвении. Тебя это беспокоило меньше, чем тот факт, что твой лучший ученик, твоя гордость, в итоге оказался побеждённым. Вернуть его к жизни — дело чести. Ты продолжила собирать драгоценности, вытаскивая их из грязи, придавая им нужную огранку. Кашимо — лишь один из твоих самоцветов, которые ты сложишь в рукава своего косодэ. Один из множества. Можешь по праву считать себя хозяйкой золотой горы. Пусть даже все эти драгоценности меркли в сравнении с Двуликим. Но все эти драгоценности рано или поздно покидали твой рукав, отправляясь в цепкие, липкие ручонки Кэндзяку, давшего клятву вернуть Сукуну. И все твои ученики теперь — жертвы во имя этой цели. Ты пришла в жизнь Кашимо с обещанием сломать ему жизнь. Хаджиме Кашимо — ребёнок из влиятельного, богатого шаманского клана, который мог обеспечить ему достойное образование. Но никто из нанятых ими учителей не сравнится с тобой. Твои знания и опыт бесценны. Если сначала он отказывался признавать тебя, видя в тебе лишь презренную женщину, то когда начал протирать своим лицом пол, стал менять своё к тебе отношение. — Держи. Ты протянула ему омамори. — Это что за херня? — он принял амулет, начав вертеть его в пальцах. Бить за грязные слова ты его не стала. В конце концов вытаскивать всё самое худшее из своих учеников, выворачивать их души наизнанку, развращать — один из способов придать им лучшую форму. — Быть может, это принесёт тебе удачу… А может и нет. Кашимо ещё раз внимательно оглядел омамори в своих руках, не зная, что он принадлежал Сукуне.Оккоцу Юта
— С-сенсей! Может… Не стоит? Юта закрыл рукой своё красное лицо. Он не мог заставить себя посмотреть на тебя, опустившуюся перед ним на колени. — Мне уйти? — ты остановила свои ладони на его бёдрах, внимательно оглядывая выпирающий из под ткани штанов стояк. — Я могу остановиться. Юта под твоими ладонями вздрогнул. Когда ты подняла взгляд, то увидела его красное лицо — он убрал ладонь, позволяя тебе увидеть смущение, почти что стыд. Поймав твой взгляд, Юта вновь вздрогнул, что-то пробормотал себе под нос и отвёл взгляд в сторону, тяжело дыша. Определённо, девственники были твоим любимым блюдом. Нехорошо это— трахать своих маленьких, — им всего по шестнадцать-семнадцать лет! — но когда тебя вообще беспокоило общественное мнение? Твой коллега, Годжо Сатору, определённо был заразен своим бунтарским духом. Ты поднялась выше, заползая кончиками пальцев под его рубаху. Юта замер, как кролик, попавший в медленно сжимающиеся кольца змеиного тела. Погладив нежную кожу его живота, ты резко поднялась, отстраняясь. — Если тебе некомфортно, я уйду… — Нет-нет… Стой! — он схватил тебя за руку. — Продолжай… Ты наградила его жадной ухмылкой. Как хороший учитель, ты должна обучать его всему, разве нет? Даже если это половое воспитание.