То, что ты видишь

Когда Арсений вошёл в столовую, ему на секунду — может, на тысячную её долю даже — показалось, что у всех людей вместо лиц были смазанные движущиеся пятна, но он моргнул, и лица стали лицами, а из пятен обнаружилось только одно жирное на розовой толстовке Антона. Первым делом Арсений запретил ему есть. Так и сказал: — Не ешь, — и отодвинул от Антона тарелку. Шастун удивлённо захлопал глазами. — Э-э-э, омлет. Омлет плохо прожарен, заработаешь сальмонеллёз. — Ну, ладно? — с сомнением ответил Антон. — Дай хоть колбаски съем. — Они соприкасались с омлетом, их тоже нельзя, — отрезал Арсений. Вторым делом он заметил, что Антон был какой-то бледный. И с мешками под глазами больше самих глаз, а в случае Шастуна это были поистине впечатляющие площади. Рука, которой тот потянулся к разрешённому хлебу с маслом, чуть подрагивала, и вряд ли от того, каким грозным был Арсений. Скорее было похоже на тремор глубоко невыспавшегося человека. — Плохая ночь? — участливо поинтересовался Арсений. Если уж он решил рассказывать Антону о своих перемещениях, то может заодно и проявить дружелюбие. На фоне отрубленной человеческой ступни все арсеньевские загоны по недопуску людей в личное пространство начали казаться очень несущественными. — А у тебя хорошая, что ли? — буркнул Антон, и Арсений приподнял брови: огрызающийся Шастун был чем-то новым. — Прости, Арсений, — он отложил бутерброд на тарелку и сжал пальцами переносицу. — Иногда сбор материала для книги слишком выматывает. — Кстати, про сбор материала. Сегодня смена ролей: у меня для тебя есть история. Антон отнял руку от лица и заинтересованно на него посмотрел, но Арсений качнул головой, показывая на Иду Васильевну и Марию Альбертовну, которые обсуждали, сколько в чае кофеина и когда стоит пить последний чай за день, чтобы нормально уснуть. — Планирую зайти в санаторный ларёк, — он перевёл тему. — Надеюсь, у них там продаётся чай. — В санаторный ларёк говоришь, — как-то слишком протяжно вздохнул Антон. — Пу-пу-пу. Не думаю, что ты оценишь. — Ну чай-то у них есть? — Может, и есть, — Шастун заглянул ему в глаза и выглядел при этом довольно жалобно, — не хочешь дождаться, пока Петрикор не заработает? У меня нет чая, блин, я бы тебе дал, — Арсений сжал губы, чтобы не пошутить «А чай?», и не то чтобы он об Антоне вообще что-то такое думал, но некоторые вещи были сильнее его. Вместо этого он сказал: — Да я с первого дня туда хотел сходить, посмотреть хотя бы. — Там просто… — Антон закусил губу и начал отдирать от бутерброда хлебную корочку. Арсений мельком взглянул — пальцы всё ещё были красивые. — А, ладно. Но спасибо, что сказал, где будешь. В ответ Арсений только сморщил нос. Он собирался пойти с Антоном курить, но утром так хотел увидеть людей, что выскочил в одной футболке. А на улице было зябко, поэтому он сказал Антону, что ему нужно пару минут, почти бегом вернулся в номер, захватил толстовку и, натягивая её на ходу, пошёл обратно. В холле остановился: в третьем коридоре впервые за всё это время горел свет. Неприятный — белый электрический, мигающий перегоревшими лампочками в массивных люстрах. Арсений уже знал, что именно там — где-то в конце — был санаторный магазинчик. Он же быстро управится? Туда-обратно, да и сам магазин, скорее всего, будет закрыт. Хорошо если ещё будет какая-нибудь бумажка с расписанием в духе санатория. «Магазин работает с 23:00 до 25:30. Просьба с собой иметь лицо и не стучать в окно, его там больше нет». В прошлый раз он почувствовал сладковатую вонь ещё в начале коридора и решил, что заглянет позже, когда здесь приберут. В этот раз запах появился не сразу, но был интенсивнее и хуже. В голове тут же всплыла история Антона про мясную квартиру, а следом и воспоминания об отрубленной ноге, и Арсений замедлил шаг: так ли он хочет знать, почему здесь воняет? Но с ним ещё ни разу ничего не случалось: и с концерта ушёл, и из кухни сбежал, и вообще был вполне успешным колобком. Может, в этом и был смысл происходящего — просто испугать, но никак не навредить? И ещё вызвать тошноту. Чем дальше по коридору, тем сильнее становилась вонь, появились мухи, и Арсений почти развернулся, чтобы пойти назад, потому что в таком месте не хотелось ни покупать еду, ни вообще долго находиться, но в последний момент, уже выйдя в небольшой рекреационный холл, передумал. Любопытство победило. В конце концов, он может взять что-то запечатанное, так будет безопаснее. Входом в магазин служила небольшая дверь, выкрашенная такой же унылой светло-зелёной краской, что и стены. Сейчас она была распахнута, и Арсений, чуть помедлив у таблички «Магазин ИП Белая Р. В. Часы работы: пн - пт, 9:00 - 14:00», осторожно зашёл внутрь. Магазинчик представлял собой небольшую комнатку, обшитую пластиковыми панелями под дерево. Рядом с входом стоял холодильник для напитков с рекламой кока-колы на боку. Три прилавка — два холодильных, с застеклёнными витринами, и один открытый для овощей и фруктов. Между ними столик с кассовым аппаратом, а по задней стене — высокие полки, на которых были выставлены продукты, которым не нужно было охлаждение. По мнению Арсения, да и, наверное, любого здравомыслящего человека, всем этим продуктам нужно было не охлаждение, а мусорка. Воняло, на удивление, не так сильно, но всё же явственно — тяжёлый удушающий запах гниения. Мухи кружились вокруг липких лент, свисающих с потолка, и, казалось, были бы и рады приклеиться, но всё уже было занято трупиками более расторопных насекомых. За кассовым аппаратом никого не было, но из приоткрытой двери в углу доносились какие-то звуки, а значит, продавец был на месте. Что-то запечатанное, напомнил себе Арсений. Что-то запечатанное с нормальным сроком годности. Он съел на завтрак кусок хлеба с маслом, через час ему невыносимо захочется есть. На одном из прилавков стояли картонные коробки с шоколадными батончиками, и Арсений потянулся за ними, но когда его пальцы коснулись сникерсов, то тут же продавили упаковку — внутри всё было мягкое и растаявшее. Почти не думая, Арсений потянулся к следующей коробке с баунти, потом к твиксам, а потом в коробке с милки вэями ему показалось, что под размякшими шоколадками что-то шевельнулось, и он резко убрал руку. Ладно, вода. Арсений развернулся к холодильнику. Он возьмет какую-нибудь газировку с безумным количеством сахара. От неё живот будет казаться полным, можно будет протянуть как-нибудь. Кола показалась подозрительно чёрной. Фанта была почему-то зеленоватой. В спрайте плавали масляные пятна. Так, воду он брать тоже не будет. Ему подойдёт… Арсений забегал взглядом по продуктам. Печенье! Три пачки надёжно упакованного сахарного печенья возвышались на витрине с кисломолочкой. Внутрь витрины Арсений старался не смотреть, но предательская широта поля зрения всё же позволила заметить, что там было что-то слишком вздутое. Пе-че-нье. Он потянулся за верхней пачкой, но совершил роковую ошибку — нужно было перегнуться через прилавок с фруктами и овощами, и Арсений опустил руку в поисках дополнительной опоры. С отвратительным чавканием ладонь продавила гнилые абрикосы и увязла в месиве. — Блядь! Блядь! — голос сорвался, дал петуха. Арсений выдернул руку — ещё больше омерзительных звуков — и в ужасе уставился на ошметки гниющих фруктов. В которых копошились жуки и червяки. — Су-у-у-ука-а-а-а! — завыл он, и начал вытирать руку об себя, через секунду сообразил, что надо было хотя бы об прилавок, но было уже поздно. — Ёбаный в рот! — всхлипнул Арсений, судорожно счищая чистой рукой насекомых и абрикосовую жижу. Ему показалось, что одна из личинок заползла под рукав толстовки, и он вздёрнул его, чтобы обнаружить, что не показалось — вся рука по локоть была в желтоватых червяках, которые будто присасывались к коже, с таким трудом они счищались. Приходилось буквально обхватывать мерзкие жирненькие тельца пальцами, и, пока он снимал их поштучно, что-то кольнуло на сгибе локтя. Но там не было личинки — только чуть розоватое пятнышко. — Блядь, блядь, блядь… — зашептал Арсений, надавливая на кожу. Оно же не могло? Оно же не могло заползти под кожу? Невыносимо зачесалось всё, Арсений не сразу понял, что плакал, только когда слёзы капнули на предплечье, с которого он продолжал спешно снимать личинок. И именно в этот момент боковая дверь скрипнула, открываясь, и появилась продавщица. — Вам чем-то помочь? — спросила она и хихикнула. Арсений отвлёкся, чтобы посмотреть на неё — невысокую и очень полную, всю будто расплывшуюся, с давно немытой головой и в сальном переднике. Мухи, которые только что очень интересовались разворошёнными абрикосами, моментально переключились на неё и окружили её голову, словно отвратительный нимб. Неудивительно, подумал Арсений, что здесь всё так плохо, о санитарно-гигиенических нормах продавщица явно не слышала. Он собрался было ответить что-нибудь вроде: «Вы совсем тут охуели?», но тут что-то кольнуло кожу живота. А потом ещё — на пару сантиметров левее. И ещё, и ещё. Поэтому Арсений не стал размениваться на замечания, решил оставить это инспекции Роспотребнадзора, и просто заорал и вылетел из магазина, пытаясь стянуть с себя толстовку и одновременно убежать как можно дальше. Он всё ещё кричал, путаясь в одежде, и личинки совершенно точно были у него под кожей, когда кто-то подошёл к нему сзади и обхватил плечи и грудь руками, тем самым обездвиживая его. — Арсений! Арсень! Тш-ш-ш, тише, Арсений! Всё хорошо! — заорали на ухо, пытаясь перекричать арсеньевские истеричные «Блядь, сука, сука, бля-я-я-ядь». — Это я, — добавили, когда он перестал кричать. — Тебя можно отпускать? — Меня не надо было трогать, — прерывающимся, но уже гораздо более спокойным голосом ответил Арсений и, освобожденный из захвата, повернулся к Шастуну лицом и доверительно сообщил: — Я весь в говне. — Чё, правда, в говне? — Антон сморщил нос. — Оно вроде по-другому воняет. — Специалист? — хмыкнул Арсений и снова посмотрел на руку — белесые тельца выглядели неживыми и легко стряхнулись. Всё тело по-прежнему чесалось, и он себя не сдерживал: засунул обе руки под одежду и начал расчесывать бока. — Сходил в магазин? Арсений вскинул голову и сощурился. Антон поджал губы и явно прятал улыбку. — Ты что… — зашипел Арсений. — Ты что, знал?! — М-м-м, угу, — кивнул Антон. — Я туда в первый же день сходил. — И не сказал мне? — А ты бы поверил? — Шастун поднял брови. — Если бы я тебе рассказал, что санаторный магазин — это концентрация страха гнили и разложения, ты бы мне поверил? — Страха гнили и разложения? — повторил Арсений, не прекращая чесаться. — Там скорее страх уборки и дезинфекции. — Нет, ты немного не так понял, — вздохнул Антон. — Не хочешь помыться? У меня? У меня ближе, — быстро добавил он. — А ты прям… — он многозначительно посмотрел на Арсения, у которого футболка и толстовка задрались до груди, так активно он чесался. — Уже до крови расчесал. Арсений посмотрел на свой живот и в самом деле увидел кровавые полосы от ногтей. — Пошли скорее, — буркнул он. Номер у Антона был, конечно, гораздо круче. Арсений немного осмотрелся, пока стоял перед ванной комнатой и ждал, когда Шастун найдёт для него чистые полотенца и сменную одежду. Две комнаты — гостиная со стандартными для санатория кожаным диваном и парой кресел, массивным круглым столом из дерева и довольно большим телевизором на стене; и спальня, которая была чуть дальше, и в открытую дверь Арсений увидел только не заправленную двуспальную кровать. — По идее, тебе подойдёт, — Антон протянул ему стопку одежды и полотенца. — Трусы не предлагаю, потому что, ну… — Спасибо! — быстро сказал Арсений, схватил вещи и скрылся в ванной. Он быстро стянул с себя одежду, планируя позже пойти и выкинуть её в мусорный контейнер за санаторием, хотя было очень жалко и джинсы, и совсем ещё новую зелёную толстовку, но даже после многократных стирок он бы не нашёл в себе силы надеть их ещё раз. Температуру воды выкрутил на максимально горячую, хотя расчёсанную кожу от этого щипало, но так он ощущал себя чище. Если бы мог, помылся бы из пожарного шланга, чтобы напор воды придавил его к ближайшей стенке и размазал, вымывая воспоминания о копошащихся на коже личинках и жуках. Он проторчал под душем, наверное, около получаса, хотя обычно мылся быстро. Когда вылез, в комнате висел такой густой пар, что и вытереться толком не получалось — влага тут же снова оседала на теле. С грустью и содроганием посмотрев на кучку своей одежды в углу, Арсений заинтересованно перевёл взгляд на вещи, которые ему дал Шастун. Он встряхнул их, расправляя — чёрные спортивные штаны, на ярлыке значилось незнакомое Арсению «Fable», и яркая оранжевая футболка с надписью «HOTTER than your ex BETTER than your next». Неужели Арсению не досталось ничего брендового? Он вывернул воротник — «Vetements for unisex». Ага, наверняка это примерно две его зарплаты. Может, вдруг понял Арсений, Шастун был сыном богатых родителей. Это объяснило бы и дурацкую якобы работу — писательство, — и наличие дорогих шмоток. — Слушай, Антон… — позвал Арсений, выходя из ванной. Антон, стоявший у круглого стола, повернулся на его голос и уставился взглядом, который Арсений знал слишком хорошо. Ох. Он скосил глаза вниз — ну точно, ткань футболки облепила грудь и живот, которыми Арсений не без оснований гордился. Он прекрасно знал, что был красивым. Это в двенадцать лет ещё нормально закатывать глаза на девчачьи и не только признания в любви и отбривать комплименты каким-нибудь «Да мне насрать». В двадцать восемь Арсений понимал, какое впечатление производил со своим плоским животом, узким торсом и широкими плечами. Чаще, правда, всё внимание на себя перетягивали ноги и жопа, но выданные штаны были мешковатыми. Немного, конечно, было неожиданно, что это оказало такой эффект на Антона — расширенные зрачки, тяжёлый взгляд, приоткрытый рот, просто весь набор «У меня прямо сейчас в голове формируется сексуальная фантазия с твоим участием». Но Арсений, позволяя Шастуну ещё немного попялиться, провёл краткую ревизию прошедших дней: все эти заботливо припасённые булочки, приглашения в номер, страшные истории, просьбы сообщать о своём местоположении — всё складывалось в знакомую картину. — Антон? — позвал он ещё раз, решив, что почти минуты разглядываний было достаточно, а то опять захотелось почесаться. — А? Да? — Антон моргнул и поднял на него взгляд. И почему в Арсения всегда влюбляются такие незадачливые лопухи? Почему никогда это не чуть таинственный сексуальный мужик с хриплым голосом и красивыми руками? Ладно, у Шастуна были красивые руки, тут Арсений не стал себе врать. Но вот с таинственностью и сексуальностью — полный пролёт. Он даже сейчас не может скрыть, что Арсений его привлекает. Никакой интриги. А, как говорится, нет интриги — нет эрекции. Вообще Арсению такое внимание и нравилось, и нет. Нравилось, потому что он ценил любое внимание к себе — положительное, негативное, неважно, лишь бы было. И не нравилось, потому что ну. Это же был Антон. Лупоглазый, чересчур длинный и нелепый Антон. — Я решил, что верю тебе, — торжественно сообщил Арсений. — Веришь? Мне? — повторил Шастун, почти сразу, очевидно, и сам понял, что слишком поплыл, потёр лицо ладонями, зарылся пальцами в волосы и пару секунд постоял, не двигаясь. — Так, прости. Во что ты поверил? — Во всю эту историю с плохим местом, — пояснил Арсений, проходя к дивану и на пути отмечая то, что не заметил с первого взгляда на комнату — макбук на столе (ну конечно), пару внешних жёстких дисков в ярких резиновых чехлах, штук пять блокнотов разного размера, от крошечных записных книжечек до какой-то амбарной книги, рассыпанные по столу и полу ручки, все одинаковые, самые дешёвые BIC, смятый халат в кресле и комок розового свитера на подлокотнике дивана. — Всё, что ты там говорил. Постоянно происходит что-то стрёмное, — он сел на диван, который неблагозвучно скрипнул. — Ага, — только и сказал Антон, не сводя с него внимательного взгляда. — А чё с мясом? — вдруг спросил он. — Вчера ночью, — Арсений закинул ногу на ногу и сцепил руки замком на коленке. — Вчера ночью я пошёл на кухню, чтобы вернуть посуду, и имел удовольствие наблюдать, как огромный мужик разделывает… кого-то. Хотелось бы верить, что это была хрюшка или коровка, но откуда у них человеческие ступни. В общем, как раз вид отрубленной человеческой ноги и навёл меня на мысль, что стоит поделиться наблюдениями с главным санаторным экспертом по страшному. То есть с тобой. — Ебанулся? — Теперь ты мне не веришь? — Верю. Ебанулся ты ходить по ночам на кухню, — покачал головой Антон. — Надо тебе весь список огласить. Но если бы я сам всё знал, — он почесал бороду. — Список чего? — Страхов, — Шастун сел за стол, открыл блокнот с ярко-розовой обложкой и начал быстро что-то записывать. — Это моя рабочая теория, которая постоянно меняется, так что прости за возможные логические проёбы. Короче, — он погрыз кончик ручки, — я считаю, что всё страшное можно условно разделить на группы. — Типа высоты и темноты? — Типа высоты и темноты, — энергично покивал Антон. — Темнота — отличное начало, потому что это первобытный страх. Человечество всегда хорошо шарило за безопасность, а если ничего не видно, да ещё и хуй пойми, кто там ходит в темноте, то это однозначно небезопасно и страшно. У тебя проблем со светом тут нет? — Внутренним? — улыбнулся Арсений. Рассказывать Антону о постоянно выкрученных лампочках он сейчас не хотел, потому что это всё ещё было похоже на натягивание совы на глобус. Вот отрубленная нога была вполне реалистичной, а слабые патроны в светильниках — нет. — Ха-ха, очень смешно. Но, кстати, даже не так важно, были ли конкретно у тебя проблемы с темнотой, потому что они теперь есть у всех нас, — Шастун кивнул на окно. — Вода. — Она чёрная, — почти против воли вырвалось у Арсения. — Я поднимался на холм, видел её с высоты. Такая широкая, чёрная и будто не движется. — Во-от, — довольно сказал Антон и что-то записал. — Это я тоже отношу к страху темноты. Под водой темно, — пояснил он. — Я не тупой, Антон, давай дальше. — Ещё из древних страхов есть охота. Это вот это ощущение, что тебя поймают и съедят. — Секси, — хмыкнул Арсений. Антон бросил на него осуждающий взгляд. — Или что тебе надо поймать кого-то и съесть. — Ещё более секси, — под кудряшками было видно, что кончики ушей у Шастуна чуть порозовели, и это Арсения очень развеселило. — Не вижу в этом ничего страшного. — Логично, потому что этот страх больше свойственен животным, а не людям. Наверное, надо опуститься на какой-то более низкий уровень самосознания, чтобы его прочувствовать, — забормотал Антон, одновременно записывая что-то в блокноте. Арсений дал ему немного времени, а потом чуть съехал по спинке дивана и пнул Шастуна под коленкой. — А, да, прости. Так, темнота, охота и, я думаю, смерть — вот три базовых страха. — Пока звучит адекватно, — кивнул Арсений. — А оно всё звучит адекватно, пока хуета не начинает происходить у тебя перед глазами. Например, отрубленная нога твоя. И мой мужик из мясной квартиры, — взгляд Антона снова устремился куда-то сквозь Арсения. — Как странно, — пробормотал он. — Как странно, что вчера… Арсений, а в первый день с тобой ничего не случилось? — Да нет, — Арсений пожал плечами и изобразил задумчивость. — Ко мне прикопался какой-то высоченный мужик с историями про камеры наблюдения, а так — ничего особенного. — М-м-м, — промычал Шастун и, прищурившись, снова сфокусировал на нём внимательный взгляд. Арсению захотелось поёрзать на месте и опять почесаться, но вместо этого он продолжил изображать искреннее непонимание, хотя в первый день он и бабку проводил в пустующий номер, и дверь потерял, и администраторши испугался. — Ладно, — сказал Антон, моргая, и Арсению стало ощутимо легче. — Короче, отрубленная нога, мясная квартира, Мясная яма под Омском — я это всё условно назвал страхом мяса, — Арсений фыркнул. — Да, надо подумать над названием, согласен. Но это тоже общий страх для нас и для животных. Что мы все — не более, чем мешки с костями, мышцами и кровью. Животных, понятно, выращивают на убой, для них это страх поважнее будет, но и для нас он имеет значение. — Да, — медленно кивнул Арсений. — Когда читаешь о том же расчленении — а я из Питера, начитался, — так вот, сразу представляешь, что это твоё тело делят на куски. Новости о перестрелках у меня таких образов не вызывают. — Очень хорошо, — Антон одобрительно ткнул в него ручкой и снова записал что-то в блокнот. — Но! То, о чём ты говоришь, немного ближе к тому, что я называю страх резни. Или бойни. Мясо же… скорее про то, что ты просто объект и не имеешь никакого значения. А вот резня — это уже все истории про маньяков с излишней любовью к расчленению, сдиранию кожи и всему такому. Для страха мяса важнее конечный продукт, для резни — процесс. И я думаю, что со страхом резни мы уже с тобой встречались. Арсений нахмурился: — Неужели Егор? — В точку, — кивнул Шастун. — Абсолютно бессмысленное, но довольно графичное насилие. Уши, блядь, — он отклонился на стуле, состроив гримасу отвращения — шея тут же собралась в два с половиной подбородка. — Кровища везде. Зачем? Никто не знает. — Ладно, а магазин? Как ты там сказал, что-то про гниение? — Да, страх гнили и разложения. Тебя, я вижу, прям пробрало, такого брезгливого-то. — Да не особо я и брезгливый, — соврал Арсений. Антон хмыкнул. — Просто когда личинки забираются под кожу… Или нет? — он снова посмотрел на сгиб локтя. На том не было даже розовых пятнышек. — Кому угодно это не понравится. — Мне, кстати, было почти всё равно. Нет, в моменте я пересрал, конечно, но в целом не самое страшное, что я видел. В общем, да, страх гнили и разложения — это как раз про всё такое вонючее, разложившееся и ещё и потенциально заразное. Очень полезный для человечества страх: до изобретения вакцин к чему-то особо вонючему и гнилому приближаться точно не стоило. — Как и к этому магазину, — недовольно пробурчал Арсений. — Почему он вообще здесь существует, в санаторий разве не должны приезжать всякие проверки? — А я думаю, они приезжают, — коротко и натянуто улыбнулся Шастун. — Но вряд ли уезжают. Конечно, подумал Арсений и зябко повёл плечами, как зайдут в какой-нибудь коридор, так и не выйдут. Или в несуществующую дверь. — Быстро говори, о чём ты там подумал! — рявкнул Антон. — Быстро! — он постучал кончиком ручки о блокнот. — О коридорах, — нехотя ответил Арсений. — Ага! Тоже успел потеряться? Арсений поджал губы. Если бы Шастун не заорал, он бы успел собрать лицо и ничем себя не выдать. Он, конечно, планировал всё рассказать, просто хотел сделать это на своих условиях. — Когда я ночью пошёл в столовую, — Антон неодобрительно покачал головой и одними губами, но очень различимо, сказал: «Арсений, блядь». — То подозрительно долго шёл от своего номера до центрального холла. — Насколько долго? — По ощущениям не меньше часа? — неуверенно предположил Арсений. — Скажем так, лестниц точно было многовато. Раз так в пять больше, чем их должно было быть. И когда я пытался вернуться, было что-то похожее. Но на этот раз с номерами на дверях. Твоя дверь, например, почему-то оказалась рядом с моей. И вообще они все были не по порядку. — Моя дверь, — повторил Антон, снова глядя в никуда. — Это имеет смысл, — он сделал пометку в блокноте. — Мне кажется, ты мне что-то недоговариваешь, — пробурчал Арсений. — А сам из меня всё вытягиваешь. — Если честно, то да, — чуть виновато улыбнулся Шастун. — Но это чтобы ты не решил, что я совсем крышей поехал. — То есть ты считаешь, что всего сказанного ранее недостаточно, чтобы я так о тебе подумал? — Прям совсем поехал крышей, — с нажимом повторил Антон. — В общем, двери и коридоры я связываю с администраторшей. — Вот же сука! — Арсений аж подпрыгнул на диване. — Она мне не нравится. — И мне. Я ещё не очень понял, что это за страх. Что-то вроде страха потеряться? Или безумия? Не могу нащупать. Но с ней пиздец что-то не так. — Начнём с того, — Арсений выставил указательный палец в обвинительном жесте, — что нихуя не ясно, как она выглядит! — Ой, — Антон быстро заморгал. — О-о-ой, блядь. А ведь и правда. Ну всё, — он вздохнул. — Я теперь никогда не выйду из номера. — Как же она сказала… Что-то про то, что она тут в любое время суток, да и вообще, — он намеренно понизил голос, — везде найдётся. — Иди нахуй, Арсений, — жалобно попросил Антон. — И если это она как-то связана с дверями, — продолжил Арсений, — то в ванную комнату тебе тоже ходить не стоит. И в спальню. И вообще лучше не вставать. — Блядь, нахуя я тебе это рассказал, — провыл Антон и закрыл лицо руками. — Слушай, — глухо сказал он, не отнимая ладоней, — а не хочешь у меня пожить? Поспишь на диване? — Нет, Антон, не хочу, — улыбнулся Арсений и поднялся. — Пошли, проветримся, а то мне опять начинает казаться, что что-то воняет. — А оно и воняет, — подтвердил Шастун. — Твоя одежда из ванной. Надо бы постирать. На, — он стянул с подлокотника дивана розовый свитер и сунул его Арсению в руки. — Там прохладно, накинь пока. Он чистый, честное слово. От свитера — принт с женскими лицами и надписью ALTERED REALITY, как иронично в их ситуации, — приятно пахло. Как и, следовало признать, от Антона вообще. Наверняка что-то ужасно дорогое. Остаток дня они провели вместе — подъели почти все запасы сладкого у Шастуна, выкинули одежду Арсения, прошлись по прогулочной тропе до холма, откуда открывался вид на реку, и Антон объяснил, что странное ощущение маленькости и ничтожности, которое словил Арсений в прошлый раз, было, скорее всего, страхом простора. Но Арсений, если честно, плохо слушал и почти ничего не понял, потому что на возвышении был ветер, который трепал кудрявые волосы Шастуна, и выглядело это почти красиво. Что-то там было про страх высоты, глубины и пустоты, и Арсений только мысленно сгенерировал на всё это тупые шутки про члены, жопы и ещё про то, что макушке Антона должно быть холодно, так далеко она была от земли. Не пошутил он, конечно, ничего из этого, потому что если бы он разделил листочек на два столбца и один назвал «Что мне нравится в Антоне Шастуне», а второй — «Что мне не нравится в Антоне Шастуне», то в первом столбике были бы только руки и кудри, и, ладно, относительно интересные истории, а во втором бы оказались все Антоновы подбородки, рыбьи глаза, общая несуразность, невнятное писательство и полное отсутствие какой-либо загадочности. После второго ужина они возвращались вместе, Арсений притормозил у двери Антона, чтобы попрощаться, и тот, конечно, предложил переночевать у него («Я посплю на диване! Просто слишком стрёмно становится»). Арсений отказался, но пообещал, что напишет ему, как дойдёт до своего номера. Он написал, и, глядя на россыпь эмодзи в ответном сообщении, поймал себя на мысли, что, может, и стоило согласиться. Собственный номер казался особенно неуютным, в очередной раз не зажегшийся свет вдруг начал напрягать. А рядом с Шастуном, который боялся сильнее него, было почему-то гораздо спокойнее. Совсем ебанулся, отругал сам себя Арсений, агрессивно дочистил зубы и лёг в постель. Это просто локальный случай Стокгольмского синдрома, он оказался рядом с Антоном в момент сильного эмоционального переживания и теперь испытывает к нему чуть больше симпатии, чем раньше. Это абсолютно нормально. Свет по-прежнему плохо работает из-за слабых патронов, номер кажется неуютным из-за контраста с Антоновым, который и стоил тысяч на пять в сутки дороже, и спокойнее с Шастуном — олицетворением гриба волнушки — ему бы точно не было. Если и завтра ещё раз такое покажется, то он пойдёт и запишется на какие-нибудь процедурки для успокоения нервов, пообещал себе Арсений, перед тем как окончательно вырубиться.