То, что ты видишь

План был надёжный, но в их текущем положении эта надёжность была сравнима разве что с политикой Сбербанка в отношении вкладов населения в девяностых годах. За завтраком Шастун сказал: — Заказал в Петрикоре смазку. Последняя на местном складе была. Арсений сжал губы, чтобы они не растянулись в широкую улыбку, и только вздёрнул брови. Антон, несомненно, был главным героем этой книги, но всё же стоило учитывать, что вряд ли окружающие настолько готовы одобрительно воспринимать любые его реплики. — Смазку? — заинтересовалась Ида Васильевна. — А зачем? А то у меня дверь скрипит, замучилась просыпаться по ночам. Хотя в какой-то мере это был отличный ход персонажа, потому что теперь Арсений веселился, наблюдая, как Антон уверенно, но совершенно бесталанно врал про смазку, а руки под столом спрятал, очевидно, потому что уже набирал с телефона в поиске маркетплейса «WD-40». — Смазку для дверных петель привезут только завтра, — хмуро сказал Антон, когда они вышли на перекур. Сегодня было тепло и ясно, и Арсений, зажмурившись, подставил лицо солнцу. — А вот… другую смазку должны привезти с трёх до четырёх. — Очень деловой подход, — кивнул Арсений и, намеренно переигрывая, вскинул запястье, на котором не было часов. — Запланирую на сегодня секс после четырёх. — Ну, можно и не прям сразу, — хмыкнул Антон и зажал сигарету в губах. — Давай подождём. До завтра. — До послезавтра, — сказал Арсений и придвинулся ближе. Со стороны это наверняка смотрелось на грани нормальности: он прижался к плечу и боку Антона всем телом, их лица разделяли какие-то жалкие пять сантиметров. Но в санатории было достаточно гораздо более ненормальных вещей, чем то, как близко они стояли, так что если это кого-то и взволновало бы, то Арсений бы порекомендовал им прогуляться по коридорам спального корпуса после полуночи. Или наведаться на кухню. Или поплавать в бассейне в одиночестве. Почти на каждом углу можно было найти более будоражащие впечатления, чем Арсений, который очень хотел поцеловать Антона. Для Антона, впрочем, это впечатление явно было достаточно будоражащим. Он быстро облизнул губы и посмотрел на его рот. — Давай сразу перенесём на неделю. Я к тебе приеду, или ты ко мне, — негромко сказал Шастун. Арсений представил его в своей квартире. Наполненный историями и обвешанный побрякушками Антон был бы совсем инородным в его пустой однушке. Ещё более странным было представлять, как они поднимаются на лифте на двадцатый этаж, идут вдоль рядов одинаковых дверей этого муравейника, заполненного молодыми семьями и студентами. Пытаясь уловить, что же было не так, Арсений пришёл к подозрительной мысли: место жительства значило для него так мало, было такой несущественной декорацией, что приводить туда Шастуна казалось неправильным. — Какой ты хитрый, — улыбнулся Арсений. — В четыре часа, значит. — Вот бы меня так всегда обламывали, — хмыкнул Антон и затянулся. — Мы не потрахаемся позже, мы потрахаемся сегодня. Почему-то это оказалось сложнее, чем просто дождаться доставки. Во-первых, она задержалась. Во-вторых, вместо того, чтобы идти и караулить курьера у ворот, Антон решил то ли дописать главу, то ли написать новую — Арсений точно не понял из его бормотаний без отрыва от ноутбука. Что-то там было про «Ща-ща» и «Мне нужно только написать, как…», что именно «как» Арсений так и не узнал, потому что Шастун замолчал и застучал по клавиатуре усерднее. Поэтому он решил прогуляться, встретил Диму и Катю, поговорил с ними о перспективах отъезда из санатория: все пришли к выводу, что перспективы были самые неутешительные, а власти Московской области работали плохо, и Арсений, который вообще жил в другом городе, с готовностью продемонстрировал свой ещё чуть сыроватый образ москвича-либерала, который не выдвигал свою кандидатуру на выборах мундепов только потому, что боялся бешеной конкуренции. Судя по тому, с каким жаром Дима подхватил его полные расплывчатых характеристик рассуждения и засыпал абсолютно неизвестными Арсению фамилиями, персонаж получился недурственный. Ближе к шести, когда доставка уже должна была вот-вот появиться, он обошёл санаторий, нашёл балкон Шастуна и бросил камушек в окно. Антон появился почти сразу, выглядел так, будто всё это время спал — помятый, взлохмаченный, взгляд рассеянный, — но Арсений уже знал, что это был его нормальный вид в процессе или сразу после работы с текстом. — Пошли за смазкой, — сказал Арсений и положил подбородок на перила балкона. — Так романтично, — Антон поставил руки по обе стороны от Арсения и наклонился. — «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео»! — Нихуя себе заявки, — притворно возмутился Арсений. — Нет, ты должен сказать что-то про то, что сменишь имя. — Я говорю: пошли встречать курьера со смазкой. На переданной курьером чёрной упаковке, которая должна была сохранять конфиденциальность покупателя, была, конечно же, наклейка «Лубрикант, интимная гель-смазка на силиконовой основе», и Антон очень мило покраснел, когда это заметил. Обратный путь до номера Арсений не прекращал это ехидно комментировать, так что когда они оказались в плохо освещённом коридоре спального корпуса, Антон припёр его к стене и поцеловал. Как же хорошо, довольно подумал Арсений, что он гей. Иначе что бы ему оставалось делать? Как гетеросексуально он бы смотрел на эти широкие плечи и длинную шею? Никак, вот именно. Он не смог бы провести ладонями по спине, опускаясь ниже, не смог бы сжать задницу Шастуна, от чего тот хихикнул и, кажется, смутился. — Как хорошо, что я гей, — поделился он своими мыслями и прихватил зубами нижнюю губу Антона. — Ну… — невнятно сказал Антон с закушенной губой. — Да? — Очень красноречиво, — фыркнул Арсений и мягко отпихнул его от себя. — Кто последний до номера, тот — натурал! — выкрикнул он и рванул с места. Шастун рассмеялся ему в спину, а потом вдруг раздался звук захлопнувшейся двери, и смех пропал. Арсений остановился так резко, что чуть покачнулся вперёд. Когда он обернулся, никакого Антона не было. Был только бесконечный коридор. — Да блядь, — вздохнул Арсений. Если учесть предыдущий опыт, то ему стоило просто идти в надежде, что рано или поздно коридор кончится. Но он понимал, что единичный случай, когда оно его отпустило, мог ничего не значить, и надеяться на повторение было наивно. С другой стороны, просто стоять казалось нелепым и вообще противоречило всей арсеньевской натуре. Поэтому он пошёл. Через некоторое время он с большим неудовольствием начал замечать, что этот раз был совсем не похож на предыдущий: коридор не прерывался ни рекреациями, ни выходами к лестнице. Ещё через какое-то время Арсений заметил, что и сам коридор изменился — стал уже, стены сменили цвет на тёмно-зелёный, а между дверями номеров всё чаще стали появляться картины в рамках. Людей на картинах он не просто не знал, было неприятное ощущение, что где-то он их уже видел, но не узнавал конкретно сейчас, и от этого стало так неуютно, что Арсений перестал на них смотреть. Хотелось бы иметь возможность как-то отмечать прошедшее время, но телефон не реагировал на попытки Арсения его включить. Какое-то время он пытался сам отсчитывать секунды и минуты, но где-то на тридцать пятой сбился, начал заново, а на десятой минуте осознал, что смысла в этом особо не было — он неминуемо собьётся снова, а даже если нет, то что это даст? Коридор быстрее не закончится. Он не проверял номера на дверях по той же причине, что и не смотрел на картины, но, случайно мазанув взглядом, вдруг вычленил знакомое число — сто сорок восемь. Номер Антона. Арсений бросился к двери, застучал, задёргал ручку, но через несколько полных надежды мгновений понял, что всё было бесполезно — из-за двери не доносилось ни звука, а сама она была заперта. Если бы Антон был там, он бы ответил. Но Антон остался в коридоре. Только в каком? Быть может, если он будет идти достаточно долго, то встретит его? Быть может, Антон сейчас шёл ему навстречу. Если честно, хуйня с коридорами напрягала его больше, чем другие страхи. У всех прочих страхов была какая-то миссия и интересная история. В тумане он тоже долго шёл без особой цели, но там он хотя бы рассуждал о себе и своих отношениях — как Антон объяснил позже, это был страх одиночества, который попытался забрать Арсения себе, потому что он слишком выёбывался. К словам Антона он отнёсся с некоторым скептицизмом, но если Шастун был прав, то механика попадания в зону одиночества была простая и не лишённая некоторого изящества: чрезмерно отдалился от людей, не доверился по своим эгоистическим соображениям — добро пожаловать в туман, фонариков не выдаём. Со своими взглядами на жизнь Арсений мог бы стать там постоянным жителем. Но вот коридоры? Они с Шастуном только догадывались, что с ними и с дверьми как-то была связана администраторша, но что это был за страх? Бесконечные коридоры вызывали раздражение. Да, идти и никак не приходить к какой-то точке было неприятно и потенциально смертельно, но это была бы смерть от обезвоживания. Справа блеснул в отражённом свете лампы номерной знак, и Арсений отвлёкся, посмотрел на него и тут же кинулся к этой двери. Сто сорок восемь — номер Антона, наконец-то, сейчас он откроет дверь, и Арсений выйдет отсюда, а потом у них будет секс, и они до сих пор не обсудили, кто из них сверху, хотя ему-то лично подходили оба варианта. Но на настойчивый стук никто не отвечал, а дверная ручка не поворачивалась. Вряд ли Антон был там. Надо идти дальше. Ещё через несколько десятков — или сотен, какая тут разница, — метров он увидел человека вдалеке. Арсений ускорился было, но по мере того, как сокращалось расстояние между ними, он всё больше и больше понимал, что с фигурой было что-то очень сильно не так. Конечности были слишком длинными, но не по-шастуновски длинными и даже не как у Слэндермена, а просто безобразно, отвратительно длинными — ноги, казалось, были длиной метра полтора, а руки, нет, даже хуже, пальцы тянулись до самого пола. Это была она, понял Арсений, когда до фигуры оставалось совсем немного. Администраторша. — Добрый вечер. Екатерина Владимировна, вспомнил Арсений, глядя в красивое лицо с крупными чертами. Её звали Екатериной, а ещё Ириной, она просто выглядела, как они обе сразу. И в ней всегда было всё слишком — слишком широкая улыбка, слишком длинные пальцы, слишком высокий рост. Он просто постоянно это забывал, иногда забывал даже тогда, когда смотрел прямо на неё. Как бы он хотел забыть это сейчас. Но она стояла перед ним — кокетливо поправила длинными тонкими пальцами прядь волос и улыбнулась. Все картины на стенах — а Арсений отвёл взгляд, пытаясь хоть чуть-чуть перевести участившееся дыхание, — оказались её портретами. — Как ваш отдых в санатории? — Хуёво, — сказал Арсений, и Екатерина Владимировна рассмеялась. Смех у неё был мелодичный, но всё равно неприятный, искажённый помехами, словно кто-то никак не мог настроить радио на её волну. Когда она отсмеялась, Арсений понял, что этот белый шум он слышал всё время, просто не придавал этому значения. — Ах, прямолинейные ответы, как я их не люблю, — весёло сказала Екатерина. — И мы же, дорогой Арсений, должны были в этом сходиться. Вашему типу тоже не свойственно отвечать честно, неужели вы так сильно устали? Уже-е-е? — Моему типу? — Естественно. Чужаку. Театру. Я-не-знаю-тебя, или какие там ещё названия придумали люди, но это всё неважно. Важно, Арсений, что мы сходимся в том, что правда — это лишнее. Вы, конечно, считаете, что правда — это опасно, а мне от неё просто скучно. — Что вы такое? — Вы знаете, что он почти дописал книгу? — с неожиданной теплотой сказала администраторша. — Этот мальчик, — она покачала головой. — Я ведь его помню совсем маленьким, но уже тогда было понятно, что он безумно талантлив. Как жаль, что не мой. Хотя мои никогда бы не смогли написать и двух осмысленных предложений, так что пусть Глаз подавится. — Глаз? — Арсений, — она недовольно цокнула. — Вы скучнеете прямо — ха-ха! — на глазах. Конечно, Глаз, мальчик почти не вылезал из библиотеки, когда впервые сюда приехал, что он ещё мог там подцепить. С тех пор у нас с Библиотекарем и начались… непримиримые разногласия. Пришлось от него избавиться, хотя я всегда хотела, чтобы в санатории были представлены все страхи. Но лупоглазик слишком много на себя взял. Каждое её слово несло все меньше смысла, но Арсений пытался создать из этого подобие связной истории и не задавать больше вопросов без крайней необходимости. Пока выходило, что Антон встретился с манифестацией страха наблюдения в библиотеке санатория, а потом у администраторши и библиотекаря случился какой-то конфликт. — Договор, конечно же, не мой, — продолжила Екатерина и поскребла пальцем рамку ближайшего к ней портрета. На длинном пальце был длинный ноготь. Всё это вместе Арсению очень не нравилось. — Что такое вообще эти договоры? Формальные глупости. Куда как интереснее, когда ты не знаешь, что тебя ждёт. Открытая дверь? Закрытая дверь? Ах, жизнь полна сюрпризов. Но договор уже был, хоть что-то полезное в наследство от Глаза, а мальчик такой, такой талантливый, что я не удержалась. — Антон должен написать книгу? — осторожно спросил Арсений. — Ну конечно должен, дорогой Арсений. И уже почти дописал. А знаете, что это значит? — она подмигнула. — Ваша ценность существенно снизилась, и вы теперь можете полагаться только на свою удачу. Если честно, Арсений ожидал, что она проткнёт его своими ногтями. Но вместо этого администраторша просто открыла одну из дверей и скрылась за ней, сильно изогнувшись, чтобы поместиться в проёме. Он поразмышлял, не пойти ли следом, но быстро отмёл этот вариант. Может, сейчас ему повезло, а лезть в ту же дверь, что и чудовище, было откровенным испытанием удачи. А ему и так сказали, что это единственное, что у него осталось. Единственное, зато действенное, обрадованно подумал Арсений, когда увидел на соседней двери знакомый номер — сто сорок восемь! Антон должен был быть там, ведь в прошлый раз Арсений спасся именно так, заметив его номер среди других, беспорядочно расположенных и перемешанных знаков. Он застучал — сильно, быстро, громко, — позвал Антона по имени, даже пнул дверь ногой, но ничего не произошло. Из-за двери не доносилось ни звука. Наверное, Антон всё ещё в коридоре. Хотелось уйти отсюда не потому, что было страшно — он испытывал всё то же глухое раздражение, — а потому, что не очень хотелось ещё раз встретиться с Екатериной Владимировной. Но через несколько растянутых во времени и пространстве шагов, Арсений был согласен встретиться и с ней: бесконечный коридор был довольно скучным местом. А ещё через некоторое время он увидел номер Антона — сто сорок восьмой, — поднял руку, чтобы постучать и тут увидел, что костяшки были сбиты в кровь. Во сколько. Арсений с трудом вдохнул воздух, так резко и сильно перехватило дыхание. Во сколько дверей он уже постучал. Потрясенно рассматривая окровавленные руки, он с ужасающей ясностью понял, что это было за место и какой это был страх. Как там? Бесконечное повторение одного и того же действия с одним и тем же результатом? Арсений сдался. Он шёл всё медленнее, иногда останавливаясь, чтобы отдохнуть, но короткие привалы — на полу, прислонившись к стене, — никакого отдыха не давали. Хотя и сильной усталости он не чувствовал, только руки болели всё сильнее, и от этого Арсений быстрее замечал, когда опять пытался постучать в дверь сто сорок восьмого номера — острая боль пронзала с первого удара. Начало болеть горло и, хотя он не был уверен точно, но подозревал, что это было от крика. Он расплакался, когда во время очередной остановки услышал в глубине коридора знакомый голос. Голос бормотал какую-то бессмыслицу, но Арсений уже и не ожидал от этого места чего-то другого. Если это была слуховая галлюцинация, которой его планировали помучить, то предположение было ошибочное — он был рад слышать голос Антона. И плакал от радости. — …вчерашней ночью у перил, — негромко говорил Антон, — там карлик привиденьем был. Хорошо, подумал Арсений, что он стал писателем, а не поэтом. — Арсений? — спросил голос Шастуна. — Арсений?! Отвечать слуховым галлюцинациям было несусветной глупостью, поэтому Арсений просто слушал, как Антон звал его по имени. Гораздо лучше, чем чтение плохих стихов. Когда Шастун упал на колени рядом с ним и схватил его лицо своими ладонями, Арсений преисполнился благодарности. Нормальное место эти коридоры, зря он так плохо о них думал. Качественный отъезд крыши. — Арсений, алло! — его шлёпнули по щеке. — Открой глаза! Ты живой вообще? Галлюцинация оказалась не только слуховой и тактильной, но ещё и зрительной. — Антон? — Конечно, Антон, — согласился Антон. — Ебучий, мать его, коридор, как меня бесит смотреть на одно и то же. Ты как? — Пытаюсь поверить, что ты не галлюцинация, — невесело ответил Арсений. — Хм, — Шастун озадаченно нахмурился. — И правда. А ты не галлюцинация? — Уже не знаю. — Понимаю, — вздохнул Антон и сел, привалившись спиной к стене рядом с Арсением. — Что за ужасное стихотворение ты читал? — спросил Арсений, просто чтобы нарушить тишину. — Оно не ужасное, — Шастун ткнул его локтём в бок. — Только если под «ужасным» ты подразумеваешь «страшное». — Не подразумеваю. — Это ты просто целиком не слышал, наверное. Вот, слушай:

Вчера у лестничных перил Встретил того, кто там не был Сегодня он исчез опять О, как хочу его прогнать Домой вернулся поздно я Он поджидал уже меня Но как ступил я на порог Нигде найти его не мог Уйди, уйди, уйди скорей Уйди без хлопанья дверей... Вчерашней ночью у перил Там карлик привиденьем был Сегодня он исчез опять О, как хочу его прогнать.

— Точно не ты написал? — спросил Арсений и поёжился. Стихотворение было не особо страшным, но, прочитанное в соответствующей обстановке, казалось мрачноватым. — Нет, это стихотворение американского поэта Мирнза. В тридцатых годах его наложили на музыку, и, представляешь, многие матери пели это как колыбельную своим детям. Я бы так не смог, бр-р-р. Но вот этому месту оно, по-моему, отлично подходит. — Подходит… Ты её вспомнил? — Арсению не надо было уточнять, о ком шла речь: Шастун кивнул. — Да. И вспомнил, что уже встречался с ней. В тот первый раз, когда приехал сюда с бабушкой. Значит это правда, подумал Арсений. Эдик тоже говорил что-то о том, что у них с Антоном «своя игра», в которой Арсений был даже не пешкой, а и на доске-то не стоял. Теперь Екатерина со своим договором, который маленький Антон умудрился… — А библиотекаря ты помнишь? — спросил он и чуть сдвинулся, чтобы посмотреть в лицо Антона. Судя по тому, как расширились его глаза, вспомнил он прямо сейчас. — Да, — сдавленно сказал Антон. — Блядь. Сука! Библиотека! — он вскочил на ноги. — А ты откуда знаешь? — Администраторша сказала, — коротко ответил Арсений. Антон похлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет, потом помедлил, оглядел потолок, очевидно, в поисках детекторов дыма. — Бля, да вот чтоб тут ещё курить было нельзя, пошли нахуй, — сказал он и защёлкал зажигалкой. — Что ещё она сказала? — Что ты очень много тусил в библиотеке, заключил какой-то договор с Глазом, а потом библиотекаря пришлось э-э-э, уволить? Нет, она сказала, избавиться от него. И договор достался ей по наследству. — Вот говно, — сказал Антон и за одну затяжку всосал полсигареты. — И что за договор? Отличное время, чтобы окончательно убедиться в том, что мужик, в которого он влюбился — подозрительная хтонь, мысленно поздравил себя Арсений. — Мне было двенадцать, — вздохнул Антон. — Я был тупой. И не то чтобы там пришлось расписываться кровью на пергаменте. Демьян… Иванович, что ли, библиотекарь, просто похвалил, какой я наблюдательный, и спросил, не хотел бы я видеть ещё больше. Конечно, я согласился, — он затушил сигарету об уголок картинной рамы и, покрутившись на месте, в итоге отправил бычок щелчком пальцев вглубь коридора. — Никаких условий, хотя, чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что это всё-таки и было условием. — Это? — Он попросил записывать всё, что я увижу. Пизда, — Антон провёл ладонями по лицу, оттягивая веки. — И я совершенно об этом забыл. Арсений посмотрел на него, пытаясь увидеть что-то, чего не замечал прежде, хотя и плохо представлял, что это могло бы быть. Никакие рога у Шастуна не выросли, конечностей и глаз по-прежнему было нормальное количество, и в целом это был всё тот же Антон, который ему очень сильно нравился. Он поднялся, поймал беспокойные руки Антона — тот нервно крутил кольца на пальцах, — и взял их в свои. — Чувствуешь себя менее человеком, чем раньше? — Не знаю, — Антон нахмурился. — Но если что-то и произошло, то это со мной уже давно. Арсений погладил его по щеке и надавил большим пальцем на подбородок, заставляя открыть рот. — Ну, даже если, — сказал он, прижимаясь к губам Антона, — ты какое-нибудь чудовище, то мне это определённо нравится. Возможно, если бы тот не просто видел Арсения чуть лучше, чем все остальные, а делал бы что-то более страшное, например, заставлял уши истекать кровью или хотя бы разделывал людей, тогда Арсений бы не стал спешить с выводами. Но потом Антон мягко коснулся его языка своим, и он решил оставить все принятия решений на другое время. — А если мы тут навсегда, — шёпотом сказал Шастун и поцеловал его в уголок губ. — То как удачно, что у нас с собой смазка. Он прижался крепче, и Антон обхватил его, провёл ладонями по спине, заставляя прогнуться в талии, и всё это было так ужасно хорошо, что Арсений забыл и о коридоре, и о сбитых костяшках, и даже о том, что собрался отложить окончательное принятие решения, потому что оно вдруг принялось почти без его участия. Антон просто был его человек — хотя сколько там в нём было человеческого, ещё требовало дополнительных уточнений. Ничего подобного Арсений в своей жизни не ждал, но, с другой стороны, близкого знакомства с манифестациями страхов он тоже не планировал, так что, пожалуй, всё укладывалось в общий лейтмотив лета открытий о себе и мире. Не то чтобы Арсений был каким-то циником, нет, он верил в любовь, но догадывался, что в его случае первым шагом будет пугающая степень искренности, поэтому никогда намеренно в это не лез. А Антон сделал все пугающие шаги за него. Странно было думать с такой нежностью о том, кто сейчас сжимал его задницу и вылизывал шею, но Арсений не жаловался. Антон поцеловал его снова — глубоко, жадно, ещё сильнее впечатывая в дверь. Арсений от всего этого так разомлел, что когда Антон отстранился, он чуть не сполз по двери вниз и ухватился за дверную ручку, чтобы не потерять равновесие. А та вдруг повернулась. — Предлагаю считать это за знак: «Как вы смеете ебаться в моих коридорах», — сказал Арсений, выворачиваясь в объятиях Антона, чтобы заглянуть, куда открылась дверь. Открылась она совершенно точно в номер Шастуна. Смех — Арсению хотелось верить, что это было реакцией на его шутку, — прозвучал сразу везде, так что нельзя было разобрать, далеко ли был его источник или прямо за их спинами. Оборачиваться, чтобы проверить, не хотелось, и Антон почти занёс его в номер и захлопнул за ними дверь. Стоя в ванной и наблюдая, как вода смывала с рук кровь, Арсений спросил: — Сколько тебе осталось дописать? — А? — Шастун появился в дверном проёме через полминуты, держа в руках бутылёк с перекисью водорода, мазь и бинты. — Твоя книга, — он выключил кран и начал осторожно промакивать руки полотенцем. — Сколько тебе осталось дописать? — Ну-у, примерно главу, я уже почти закончил, — Антон взял его за запястье и щедро полил перекисью костяшки. — Значит, мы сегодня не трахаемся, — как можно серьёзнее сказал Арсений. — Это ещё почему? — Потому что я уверен, готов поклясться своей артистической карьерой и всеми ролями, что мы все заперты тут до тех пор, пока ты не допишешь книгу. И как могу я, — он дёрнулся, потому что Шастун больновато надавил пальцем, накладывая мазь. — Как могу я отвлекать тебя от писанины? — Завтра допишу, — пробурчал Антон. — А завтра что случится? Какой там следующий страх по порядку? Вдруг страх отравления, и через вентиляцию начнут подавать газ? Вдруг мужик с ружьём решит охотиться не в лесу, а в санатории? — Ты преувеличиваешь, — неуверенно ответил Шастун и зашуршал упаковкой бинта. — Я бы хотел, но подозреваю, что примерно так дело и обстоит. Тебе показывают страшные штуки ценой здоровья, а иногда и жизни ни в чём не повинных людей. Так что не охуел ли ты, ай, — он отдёрнул руку, на которой Антон завязал бантик, чуть защемив кожу. — Рисковать другими людьми, чтобы поебаться? — Как долго ты рассчитываешь заниматься сексом? Довод был, конечно, разумный, но Арсений уже слишком загорелся идеей поскорее заставить Шастуна закончить книгу. — А это неважно, потому что потом ты захочешь пообниматься, потом поспать, потом ещё раз, — с каждым его словом лицо Антона приобретало всё более и более мечтательное выражение. — Так что нет! Иди и пиши. — А ты останешься? — Останусь, конечно. Я сегодня не готов ещё раз выходить в коридор. Антон пробормотал что-то совсем недовольное, закончил перевязывать его вторую руку и вышел, оставив Арсения в ванной. Будет знать, как, во-первых, ставить под угрозу жизни людей и бакланить с написанием текста, а во-вторых, как прерывать Арсения посреди, может, не самого удачного минета с не самой, пожалуй, правильной мотивацией. Это не было местью, сам себе сказал Арсений, вылезая из душа и натягивая футболку, которую Антон заботливо принёс, пока он мылся. Футболка была белая, с фото Тони Монтаны и надписью «I always tell the truth even when lie». На такую явную издёвку Арсений не мог не ответить, поэтому аккуратно сложенные пижамные штаны он проигнорировал и вышел из ванной комнаты в трусах и футболке. В спальне Шастун послушно сидел в кресле с ноутбуком, но при появлении Арсения перестал печатать и тяжёлым взглядом посмотрел на его ноги. — Пиши-пиши, — ласково сказал Арсений и прошёл к кровати. — Не отвлекаю. — Не отвлекаешь, ага, — пробурчал Антон, но к письму вернулся — клавиши снова тихонько застучали. Арсений раскидал одеяла на кровати, поправил подушки и лёг: дворецкий в игре предложил разобрать какой-то пляж и починить там уродские статуи, которые никак не вязались с общим настроением поместья, но кто-то же должен был это сделать. Он согнул ноги в коленях, потом закинул ногу на ногу и, почти неосознанно ей покачивая, начал соединять пуговицы и бантики в ряды. На второй попытке растопить лёд за отведенное количество ходов он раздражённо фыркнул и тут заметил, что звук клавиш почему-то отсутствовал. Арсений выглянул из-за телефона, чтобы увидеть, как Антон сидел и пялился на его ноги. — Где глаза, Шастун? — Арсений пощёлкал пальцами. — Писать! — Может, я вдохновляюсь. — Трать на это поменьше времени, — он вытянул одну ногу вверх и провёл по ней рукой. Антон смотрел почти жалобно. — Посмотрел, запомнил и пиши. — Можно я в кровати писать буду? — Хоть на полу, Антон, — милостиво разрешил Арсений. Шастун сел рядом, подложил под спину подушки, пристроил ноутбук на животе и продолжил писать. — Не смотри в экран, мешает, — сказал он через какое-то время. — Да пожалуйста, — фыркнул Арсений и перевернулся на живот, снова возвращаясь к Остину и пляжу. С такого ракурса он мог только кидать косые взгляды на руки Антона: пальцы то быстро стучали по клавишам, то замирали над ними, то неуверенно нажимали всего пару букв. Эти пальцы, подумал Арсений, чувствуя, как жар приливает к щекам и тут же расползается по всему телу. Эти пальцы сегодня могли бы быть заняты им. И не только уже знакомыми поглаживаниями и сжиманиями, нет, сегодня он бы пустил их гораздо дальше. Минут через пять, прерывая ленивые размышления Арсения о том, как и что тот бы делал своими пальцами, Антон сказал: — Я уже какое-то время описываю, какая прекрасная у Холмогорова задница. — А она у него прекрасная? — Я не помню, вроде никогда ничего такого не прописывал. И не собирался. Но из-за того, что твоя задница в поле моего зрения, я даже если пытаюсь смотреть только в экран, всё равно её замечаю. — Ну я могу, — Арсений приподнялся на локтях, — перевернуться. Это была ловушка, но глупенький Шастун же не знал, что Арсений лежал рядом и генерировал эротические фантазии, поэтому он сказал: — Да, так должно быть полегче. Каким образом вид его стоящего члена, натянувшего ткань трусов, должен был быть полегче, Арсений не представлял, но перевернулся. Антон не заметил. Чуть не задохнувшись от возмущения, Арсений дал ему ещё немного времени, а потом медленно протянул руку и задрал майку, будто бы чтобы почесать живот, но на самом деле с целью привлечь внимание к происходящему. — Арсений, — тихо сказал Антон. — Да? — довольно ответил Арсений, с новоприобретённым энтузиазмом соединяя лампы и чашки на экране телефона. — Мы можем не обниматься. — М-м-м? — И я буду быстрее, чем девятиклассник, — он закрыл ноутбук и положил его на пол. — Иначе всё, что я напишу, это сцену секса. А она там не была запланирована. — И что бы ты написал? — уточнил Арсений, придвигаясь ближе. Антон лёг рядом, медленно вытащил телефон из его рук и отбросил его в сторону. — Я бы написал, что Холмогоров встретил самого красивого мужика в мире, от мыслей о котором у него внутри всё переворачивалось. И дело было не только в похоти. — Как нам всем повезло, что ты пишешь ужасы, а не романы, — улыбнулся Арсений и, сдавшись, потянулся к губам Антона. — Потому что это очень плохо. — Ситуация? Или если бы я так написал? — Всё сразу, — сказал Арсений и поцеловал его. Он впервые поцеловал Антона всего пару дней назад, поэтому ничего, конечно, не было удивительного в том, что каждый поцелуй был новым. Был нежный, был страстный, был — как бы Арсений ни пытался избегать этого — влюблённый. Этот — глубокий, жадный, но неторопливый — тоже был новым. Полным уверенности в том, что они на одной волне. И несла она их в совершенно определённом направлении. Выполняя обещание быть быстрее девятиклассника, Антон рывком стянул свитер, так же быстро избавил Арсения от футболки и потянул его на себя, заставляя лечь сверху. — Это намёк? — весело спросил Арсений. — Точно, мы же так и не выяснили. Э-э-э, как тебе больше нравится? Арсению, который только что фантазировал о пальцах Антона в своей заднице, определённо больше нравился сценарий, в котором эта фантазия точно бы воплотилась в жизнь без того, чтобы дополнительно об этом просить. — Мне нравится всё, но сегодня сверху ты. Антон шумно сглотнул и кивнул. Лицо у него при этом было донельзя серьёзное, и это Арсению мешало, поэтому он наклонился, поцеловал уголок челюсти и прихватил губами ухо. — Анто-о-он, — позвал он, когда Шастун по-прежнему не предпринимал особых попыток пошевелиться, а только сжимал руки на его талии. — Время. — Да, прости, — Антон выдохнул. — У меня просто очень богатое воображение, и я сразу начал представлять. — Зачем сейчас представлять, — Арсений выпрямился, чуть поелозил, чтобы член Антона оказался под его задницей, и взял его за руку. — Если сейчас самое время, — он поцеловал раскрытую ладонь, провёл губами по пальцам, — делать, — и взял средний палец в рот. Даже в полумраке комнаты было заметно, как резко у Антона увеличились зрачки, в тысячную долю секунды съедая почти всю радужку. — С такими руками, — сказал Арсений, выпуская палец изо рта, — тебе наверняка говорили, что надо становиться пианистом. — Говорили, — тихо ответил Антон. — Но и твой выбор тоже неплохой. А знаешь, где ещё было бы здорово… — Арсений, — Антон рассмеялся, придержал его за бёдра и тоже сел. — Я заподозрил, что ты залип на мои пальцы ещё неделю назад. Можно больше не намекать, я их в тебя засуну. — Было так заметно? — пробурчал Арсений, подставляя шею под губы и язык. — Очень, — сказал Антон куда-то ему в горло. — Ты вообще очень очевидный, если на тебя правильно смотреть. — Смотри, — выдохнул Арсений. Антон был невозможно ласковый: и в том, как он пытался погладить Арсения везде — и плечи, и спину, и рёбра, и руки, и поцеловать все места, которых коснулся. И в том, как он почти бережно положил его на кровать и раздел окончательно. И почему-то даже в том, как он взял его член в рот, было гораздо больше нежности, чем, казалось, сердце Арсения могло вынести. Но оно выносило, а потом получило короткую передышку, когда Антон со словами: «Блядь, а где всё?» убежал искать смазку и презервативы. В Арсении нежность была только заимствованная, а всё остальное занимало ужасное желание почувствовать Антона и узнать, как это. Он с жадностью рассматривал тело Шастуна, когда тот вернулся в спальню — высокий, широкоплечий, красивый, красивый, красивый. Если бы взглядом можно было прожигать дыры, то пальцы Антона сгорели бы до костей, пока он открывал смазку. Потом Арсений не смотрел. Он дёрнулся, как только палец Антона прикоснулся к его анусу, и тот, конечно, встревожился, подтянулся, чтобы посмотреть ему в лицо, убедиться, что всё в порядке, и Арсению пришлось зашипеть: — Вернись обратно, — и толкнуть кудрявую голову ладонью. Когда он осторожно протолкнул первый палец внутрь, Арсений застонал. Не столько от самих ощущений, сколько от накопившегося ожидания: да, он уже больше недели любовался этими руками, хотя и далеко не сразу стал думать о них в таком контексте, но мысль о том, что это были эти пальцы, пальцы Антона в нём, отзывалась почему-то не только всё нарастающим возбуждением, но и тем самым подозрительным тёплым чувством где-то под рёбрами. Антон был медленный, что Арсений воспринял как личный вызов: нет, он не кончит от одних только пальцев, но и переходить слишком быстро к следующему этапу совсем не хотелось. Шастун поцеловал его в коленку и добавил второй, двигая ими неспешно, но ритмично, что на самом деле было почти достаточно для того, чтобы кончить, особенно после того, как он чуть согнул их, намеренно задевая простату. На третьем пальце личный вызов Арсения начал казаться невыполнимым. Отвлекаясь от ощущений, он подумал, что когда-нибудь хотел бы посмотреть, как это выглядело, и свою ошибку понял почти сразу, и резко потянулся к дёрнувшемуся члену, тут же его сжимая. — Так вот кто настоящий девятиклассник, — усмехнулся Шастун и вытащил пальцы. — Сейчас мы на тебя посмотрим. — Ничего особенного, — смутился Антон и зашуршал упаковкой презерватива. — С тобой всё особенное, — сказал Арсений до того, как успел сообразить. — Ну там, знаешь, паранормальная хуета. — Надеюсь, не в сексе, — сказал Антон, сосредоточенно надевая презерватив. Арсений поднял голову и посмотрел. Член всё ещё был не хуже пальцев. Это вот так и должно было работать? Раньше ему нравились какие-то отдельные части тела у партнеров, другие же, наоборот, вызывали чуть ли не отвращение. Так, например, было с мужиком, у которого был отличный член и накачанное тело, но ужасно уродливые уши. Арсений с ним предпочитал трахаться, стоя на коленях и уткнувшись лицом в подушку. Он посмотрел на уши Антона. Уши были разного размера, какой-то странной эльфийской формы и совершенно очаровательные. — Пожалуйста, выеби меня уже, — со вздохом сказал Арсений. — Точно, мне же надо писать книгу, — серьёзным тоном ответил Антон и приподнял его задницу, подтягивая ближе к себе. — Спасать людей от возможных встреч со страхами. — Ради спасения людей, — фыркнул Арсений. Он думал, что член был всего лишь не хуже пальцев? Всему, конечно, своё время, и пальцы Шастуна всё ещё удерживали одну из лидирующих позиций, но господи боже. — Срочно забираю звание школьника, — сказал Антон и наклонился к нему. — Узко. — Ты у меня первый. Антон рассмеялся, потом медленно толкнулся ещё раз, и всё слилось для Арсения только в одно желание: ещё и быстрее. Он дышал в рот Антона, бормотал что-то бессвязное, стонал и, кажется, даже скулил, и то самое тёплое чувство под рёбрами растеклось по всему телу, заполнило целиком, не оставляя места ни для чего другого. Он открыл глаза, выныривая из затапливающего тумана, чтобы наткнуться на взгляд Антона. — Ты как? — спросил Антон. — Слишком, — жалобно ответил Арсений. — Очень сочувствую. Тебе помочь? И подлый Шастун просунул руку между ними, обхватил своими прекрасными пальцами его член, как будто Арсений сказал, что ему было мало, а не совсем наоборот. Он двигал рукой резко, и вряд ли ему было удобно, но так это было сейчас неважно. Было важно, что он не переставал двигаться, вбиваясь в тело Арсения, и смотреть. От чего было невыносимее, Арсений так и не решил, но потянулся губами, затягивая Антона в поцелуй, закрыл глаза сам, но ощущение, что его видят, от этого всё равно никуда не делось. Тепло, наконец, решило мигрировать к низу живота, но его было так много, и оно было такое сильное, и Антон шептал что-то отвратительно нежное ему в рот, и продолжал толкаться, что у Арсения совершенно не было никаких сил что-либо контролировать. Он выгнулся, чувствуя, как пальцы Антона сжались на его члене, как он сбился с ритма, как сделал ещё несколько движений и замер. — Ну всё, теперь иди пиши, — сказал Арсений, и собственный рот показался ему чужим, с таким трудом удалось выговорить слова. У Антона от напряжения дрожали руки. У Арсения, кажется, дрожало всё. — Не представляю, что я сейчас напишу, — сказал Антон и осторожно вышел из него. — Главное, чтобы это понравилось Екатерине Владимировне. Имя неожиданно легко вспомнилось, но у Арсения не было ресурса этому удивляться. Он понаблюдал за тем, как Антон стянул презерватив, проводил его спину взглядом, когда тот ушёл в ванную, а потом уставился в потолок. Через пару мгновений он протянул руку, чтобы потрогать своё лицо. Оказалось, он улыбался.