Близнецы: Ловушка для Хёнджина

Шут за все свои двадцать с хвостиком уяснил, главное — знать врага в лицо. А Шут своего знал лучше всех. И имя ему было лук. Каждый божий раз, когда они планировали какую-то операцию, она, скорее всего, шла по одному интересному месту. И этот раз не должен был стать исключением. А за каждым провалом шло наказание. Будь то уборка территории или чистка бассейна — не страшно. Худшим наказанием из существующих была чистка чёртового лука. — Врёшь, не возьмёшь! — шёпотом, но с долей воинственных ноток в голосе приговаривал себе под нос Шут. Он, воспользовавшись отсутствием персонала на кухне, дерзко пробрался туда с главного входа и собрал весь лук в огромный мешок. Теперь задача была простой — спрятать это дьявольское отродье куда подальше, да чтоб не нашёл никто! Ладно картошку ещё, но лук! И плакать заставит, и на эмоции выведет. Не в его, Шута, смену! Тащить всё это добро на своей спине был не вариант. Шут у себя один и другого не будет. Он, закинув мешок полный врагов в видавшую виды тележку, с абсолютно честным выражением лица покатил её мимо всех тех, кто остался в заточении в стенах клоповника на ближайшие два дня. Чтобы выехать домой на выходные требовалось разрешение от родителей. Мол, заберу своё чадо и верну в целости и сохранности. Выходных ждали все, ведь никому не хотелось оставаться в стенах интерната ещё на два лишних дня в неделе. Там на свободе их ждали друзья, выпивка, сигареты, игровые приставки и всё то веселье, что в каменных стенах училища им было недоступно. Пронести алкоголь или сигареты на территорию было почти невозможно — перевернут все вещи и всё равно найдут. А вот если найдут — пеняй на себя! Ремень иль сразу эшафот! Или ещё хуже — лук. Поэтому каждый простой смертный, без исключения, жил от выходных до выходных, сбегая в город за глотком свежего воздуха, чтобы вновь перетерпеть учебную неделю, которая сладкой не казалась никому. Директор тщательно следил, чтобы у учащихся не хватало времени на простое «выдохнуть». Больше уроков, больше секций, больше дополнительных занятий. Филиал ада на земле, не иначе. Никакого веселья и только учёба-учёба-учёба. На то оно и было одним из лучших заведений в стране, попасть в которое было почти невозможно. Даже учителя не оставались в этом месте на выходные. Они, сбрасывая свою форму в пятницу вечером, возвращались на места только в понедельник утром с печальным выражением лица и без надежды дожить до выходных. Из этого места бежали все. За исключением их. Они всегда оставались на выходные. На их имена не приходили разрешения от родителей, и никто не ждал их у ворот школы. Но их это устраивало. Им не нужны были другие, когда у них были они сами. Есть вещи, о которых быстро забывают и больше никогда не вспоминают. А есть дети, которых не забирают на выходные и о которых редко вспоминают. Шута почти никогда не посещали такие мысли. Всему виной был чёртов лук, который даже в нечищеном состоянии пытался вывести всех вокруг на эмоции, сукин сын! — Я тебя закопаю туда, откуда ты вышел, — с презрением выдохнул Шут, быстро утерев хуй пойми откуда выступившие слёзы. Пред ним стояла ответственная задача — с невозмутимым выражением лица и с ржавой скрипящей тележкой в руках прокатить мимо всех тех, кому посчастливилось остаться в клоповнике на этих выходных. Первыми ему встретились Ангел и Лис. Те ругались, но в полтона. Так, будто бы не хотели, чтобы кто-нибудь их услышал. Ангел хмурился, пытаясь говорить спокойно. Лис же всё время дёргался, складывал руки на груди, отворачивался от учителя, раздражённо и односложно отвечая ему что-то. В руках Ангел держал какой-то листок. Лис же всё время презренно косился на бумажку, будто там было сосредоточение всего самого мерзкого на свете. Где-то в отдалении от них стоял Питон. Он, уткнувшись в телефон, беспрерывно строчил что-то. Кто-кто, а Шут знал: из Питона ни слова не вытянешь по одной ему известной причине, но зато в сообщениях тот был настоящей болтушкой. Он у Шута так и записан «болтушка с большой Ч». Шут уже хотел было проехать мимо, как чужой голос остановил его. — Возьми, ты можешь съездить домой и… — в полтона сказал Ангел. — Я не просил тебя об этом! — крикнув, перебил его Лис. Его лицо было полностью красным. Губы дрожали так, будто Лис сильно злился, либо собирался с секунды на секунду расплакаться. Он с отвращением смотрел на этот чёртов листок в руках у Ангела, а потом перевёл взгляд на учителя и добавил: — Как же я тебя ненавижу, — на выдохе, ядовитым тоном. Шут почувствовал, как что-то кольнуло в районе сердца. Эта тупая боль стала распространяться по груди, задевая всё на своём пути. Ангел ничего ему не ответил. Он выглядел уставшим от всего на свете. Он продолжал держать листок перед собой, будто и правда надеялся, что Лис его заберёт. Шут не видел выражения лица учителя, но его поза, опущенные плечи и едва заметно дрожащая протянутая рука с этим чёртовым листом выдавало его состояние лучше любого выражения. При одном взгляде на Ангела у Шута в груди повторно что-то болезненно ёкнуло. И вновь проделки лука, не иначе! В землю его, в землю! Питон, оторвавшись от телефона, легко оттолкнулся от стены и расслабленной походкой подошёл к Лису со спины. Он, закинув руку ему на плечи, приобнял парня, чуть прижав его к своей груди. — Чонин… — почти просящим тоном. — Потом, — ответил учителю Питон, уводя Лиса в сторону. Последнее, что видел Шут — это поблёскивающие дорожки на щеках Лиса, сильную руку Питона на его плечах и сгорбленную спину Ангела, оставленного в одиночестве. Этим троим было не до Шута и его скрипящей на всю округу тележки. Шут быстро проехал мимо большого холла, оставляя чужие проблемы за своей спиной и натыкаясь на новые. Смена клички происходила редко. Если быть точным, то всего единожды и из-за чрезвычайного события, но пока не об этом. Шут смотрел в сторону Цезаря и Мотылька и точно видел, как второй летел на открытое пламя без страха в глазах. Шут хотел было проскочить мимо них и уже расквитаться с чёртовым луком, как краем уха услышал чужой разговор. — А кто пойдёт? — спросил Мотылёк, стараясь не смотреть в сторону Цезаря. Он держал спину ровно, всем своим видом показывая, что ему на этого парня похуям, хотя у самого едва заметно дрожали руки. Мотылёк вообще был как открытая книга. Что на уме — то и на лице. Особенно если рядом был Хёнджин. — Пойдёшь ты. А ещё я, — ответил ему Цезарь с присущими ему надменными нотками в тоне. — А ещё? — Только мы вдвоём, — ответил ему Цезарь. Его губы, против воли, расплылись в хищную улыбку. Он выглядел как зверь, который уже загнал свою жертву в угол и теперь собирался хорошенько поиграть с ней. Он наклонился к Мотыльку. Тот легко вздрогнул и покосился на губы Цезаря, выдавая себя, свои мысли и чувства на блюдечке с голубой каёмочкой. Так вести себя было равно подписанию себе смертного приговора. Мол, да, я в тебя того, делай что хочешь. Шуту смотреть на это было почти так же, как на нарезанный лук. Глаза защипало, и захотелось отвернуться. В Мотыльке он видел так много знакомого, что ему хотелось просто закрыть глаза и сделать вид, что он, вообще-то, не при делах. Ему тут ещё лучок хоронить надо, ответственное дело, как никак! Времени на чужие проблемы просто нет! Принцип ННД (не наше дело), который так любил Лис, Шут в целом разделял. Но не в этом случае. — И я, — вмешавшись в разговор, ответил Шут, выруливая с тележкой из-за угла. На лице у Цезаря на мгновение отразилось раздражение, но он быстро вернул себе улыбку и отстранился от Мотылька, сделав шаг назад. Он почему-то был только в одном кроссовке. Вторая же стопа была облачена лишь в белый носочек, да не простой! А с отпечатком подошвы на ней. — Что ты? — переспросил его Цезарь, засунув руки в карманы. Несмотря на его положение, держался он расслабленно. Так, будто ходить в одном кроссовке было новым писком моды, и в целом такой вид был из разряда «заебись». — Пойду с вами. Сегодня, — ответил ему Шут. И до того, как Цезарь успел открыть рот и возразить ему, добавил. — У меня свои дела на свободе. Я за компанию. — Пошли, — быстро согласился Мотылёк, ещё для верности пару раз кивнув. На его лице уже успел проявиться лёгкий румянец из-за недавней близости с Цезарем. Он быстро облизнул губы и поспешил вырулить из-за угла, дабы не угодить туда второй раз. Цезарь, упустив свою добычу, перевёл взгляд с белобрысого на Шута и смерил второго взглядом. — Ладно, — холодно бросил он. У Шута по коже аж морозец пробежал! Он, как никто другой знал, что на пути у Цезаря лучше не вставать, особенно если тот чего-то сильно захотел. Но парня-то жалко. Он, вон, вещами бросается и по коридору с голой жопой гуляет, классный во всех смыслах. Будет жалко, если он сгорит слишком быстро. — А это тебе зачем? — спросил Мотылёк, тыкая пальцем в тележку, наполненную мерзким луком. — А это для дела, — отмахнулся Шут, — как-нибудь в другой раз расскажу. — Лучше не надо, — бросил Цезарь и, потеряв к ситуации интерес, повернулся к ним спиной и похромал от них в противоположную сторону, напоследок добавив. — Сегодня в полночь на заднем дворе у ворот. Когда Цезарь отошёл на несколько шагов от них, Мотылёк заметно расслабился. Он всё продолжал коситься на тележку Шута, ещё не зная, какое древнее зло спрятано у него в мешке. — Тебе, это, помочь? — спросил он, заправив светлые патлы себе за уши. — Себе помоги, — несвойственным для себя приглушённым тоном бросил в ответ Шут и потолкал тележку на выход. От лука нужно было срочно избавляться. И от этого ядовитого привкуса на языке тоже. Он отчего-то где-то в глубине души злился на Мотылька, увидев в нём свои же слабости, от которых, как ни старайся, но хуй избавишься. А вот от лука можно. Чем он и занялся. Повстречав на своём пути всех-всех-всех, он вырулил в безлюдный переулок за зданием, к контейнерам с мусором. И со счастливой улыбкой на лице вывалил весь чёртов мешок лука прямо в мусорку. Свободу попугаям!

***

Ничто не укрылось в тот день от зорких глаз Шута. Кроме одной сцены. Феликс за все те дни, которые он провёл в интернате, видел Ангела в разных ситуациях. Полностью мокрого после бассейна, разозлённого и дерзкого в кабинете директора, заёбанного и злого после уроков, но такого — никогда. Ангел сидел, повесив голову, будто бы все силы покинули его. И в любой другой ситуации Феликс бы просто сбежал, поджав хвостик. Ведь он не умеет разговаривать с людьми и подбирать слова в таких ситуациях. Это не к нему! Он только хуйню спороть может и по плечу похлопать, да и то не вовремя. Прошёл бы мимо, сбежал, если только не одно «но». Ангел сидел на его кровати, в его, Феликсовой комнате. Феликс до сих пор не знал, как вести себя с ним после того случая, когда он стал случайным свидетелем их с Тенью близости. Хотя близостью назвать это было сложно, скорее просто секс, воспоминания о котором заставляли лицо Фела невольно скривиться. Феликс, дабы обнаружить своё присутствие, хлопнул дверью, обращая на себя внимание Ангела. Тот выпрямился, поднял голову и попытался улыбнуться. Улыбка эта вышла натянутой и неестественной, будто сил у учителя не осталось даже на это. — Извини, что я так внезапно… — начал было говорить он, но резко замолчал, будто не мог подобрать слов. — Да ничё, — тихо промямлил Феликс себе под нос, чувствуя, как чья-то невидимая рука стала сжимать его горло. В таких ситуациях он всегда терялся, но сейчас, отчего-то хотелось сесть рядом с человеком, который в самый первый день спас его и на протяжении всего времени помогал и защищал как мог. — Я знаю, как он ко мне относится, но, сука, — тихо выругался Минхо и растянул губы в усталой улыбке, — каждый раз всё равно, как в первый. Феликс только молчал, смотря на свои руки. Ему казалось, что в такой ситуации лучше слушать, а любые слова просто излишни. Он не знал, можно ли ему обнять учителя, но отчего-то очень хотелось. Он не знал, в чём там дело, но Ангела ему было жалко. — Я правда хотел, как лучше, — тихо сказал Минхо и упёрся лбом в плечо Феликсу. Последний замер, вдруг перестав дышать. Лоб учителя ощущался огненным, будто у того была температура. Феликс не смог бы сказать точно, сколько времени они просидели так на его кровати. Ангел молчал, а сам Фел не чувствовал, будто он вправе спрашивать. За окном стало темнеть. Солнце спряталось за горизонт, уступая дорогу ярким маленьким звёздочкам, которые тут, вдалеке от города, рассыпались по всему небу. — Надеюсь, ты найдёшь своего брата, как и хотел, — вдруг нарушил тишину Ангел, поднимаясь с плеча Феликса. На лбу у него был небольшой красный отпечаток, но выглядел он чуть лучше, чем раньше, будто ему и правда нужна была подзарядка. Он легко улыбнулся, одними уголками, и продолжил говорить: — Чтобы не говорили другие, я знаю, что ты хороший парень, Ёнбок. Твой брат точно тебя полюбит. Потому что кто, если не он. Феликс смотрел на него не моргая. Он сильно закусил щёку изнутри, чтобы не выдать ни единой глупости. Брат. Полюбит. Хороший парень. Феликсу казалось это какой-то плохой шуткой. Ангел, должно быть, перепутал, ведь они с Ёнбоком встретились тогда в первый раз. Случайно. Случайно же? Ангел тем временем встал с кровати и поправил одежду. Он достал из кармана мятый листок и расправил его, пробегаясь глазами по тексту. Какое-то время он молчал, а потом произнёс: — С братом не всегда просто. Но твой тебя точно полюбит. Он ведь твой близнец, — куда-то в пустоту, скорее самому себе, чем Феликсу. У Феликса же от этих слов перехватило дыхание. Он всё знал. — Обязательно, — прохрипел Феликс Ангелу в ответ, чувствуя, как невидимая рука вновь стиснула его за горло, но в этот раз уже сильнее. Эта сука Ли Ёнбок всё знал с самого начала.