Вкус воды

Воскресным утром Юнги доверил Чимину нарезать мясо к омлету на поздний завтрак. Стоял, привалившись плечом к холодильнику, и просто смотрел. Рукава Чимину пришлось закатать до локтя, руки и пальцы можно было рассмотреть во всех подробностях, и Юнги не нашел в них ничего необычного. Они безусловно были не такими, как у него самого, и не такими, как у большинства мужчин их возраста, — но и у большинства мужчин их роста и возраста руки тоже были совершенно разными. У Чимина был все тот же куцый хвостик, еле держащийся на затылке, короткие пряди вечно выпадали из него. Юнги не удержался и заправил одну за ухо, чтобы не мешала глядеть на его профиль, чтобы волосы не упали на разделочную доску. — Юнги, — сказал Чимин с укором. Он чуть замер, но хотя бы не вздрогнул. — Это было неожиданно. — Извини. Вчера в темноте наглухо зашторенной спальни они пролежали вместе минут двадцать. Чимин позволил обнять себя со спины, уложить руки на живот. Юнги медленно вдыхал запах его волос и почти засыпал, убаюканный звуками снова начавшегося дождя. А позже, когда Чимин уходил за водой на кухню, это был первый раз, когда он не стал заворачиваться в простынь; просто ушел раздетый, не включая свет, и вернулся, чтобы снова лечь рядом, но дальше. Юнги отметил, что он почему-то всегда забывал про эту воду. Хотя, может, делал это нарочно — чтобы потом точно был повод встать и уйти. — Чем займемся сегодня? — спросил Чимин. Юнги вспомнил про ночник в сумке, так и ждущий пока своего часа; про подаренную Чонгуку историю; про слова Тэхёна о том, что у Чимина и мысли не было перестать; про то, как он хотел подрочить позавчера, не смог, и, упиваясь унынием, поехал на работу. И ответил: — Давай сходим куда-нибудь? Чимин поднял на него удивленный взгляд. — Хорошо. Сейчас или вечером? И куда? — Лучше вечером. — Юнги полез за телефоном, чтобы уточнить расписание. — Но выехать нужно днем, не очень близко. Ты не против, если это будет сюрприз? Чимин остановился с ножом в руке. Он мог бы выглядеть весьма угрожающе, но ленивый, сонный с утра — явно был не в настроении для резни. — Не люблю сюрпризы, но давай попробуем и это тоже. — Он поглядел на нож в своей руке, отложил и сказал: — Надеюсь, я не пожалею. Если это вечером, я успею заказать продукты, пока мы собираемся? Почти все закончилось. И чтобы ты не приносил. Идея показалась Юнги неожиданно интересной. — Успеем даже сами сходить. Чимин посмотрел на него с сомнением. — Я предлагаю сходить, — переформулировал Юнги. — Хорошо, давай пробовать вообще все, — вздохнул Чимин, и уже через полчаса они стояли с тележкой в супермаркете, занимавшем весь нижний этаж одного из домов поблизости. — Список у меня есть, — очень бодро сообщил Чимин. — Сначала правый угол ближе к нам, потом по правой стороне, там мясо... Он перехватил ручку, уже сделал несколько шагов вперед и только потом понял, что Юнги за ним не идет. — Ты чего? Внутренне обливаясь раздражением, Юнги попробовал зайти если не издалека, то хотя бы не совсем напрямую. — Ты просил меня говорить, когда мне что-то не нравится. — Да. Чимин вернулся. Теперь он сжимал ручку тележки с такой силой, что побелели костяшки. Юнги немедленно пожалел, что не перешел сразу к делу. — Мы пришли сюда вместе, поэтому тебе лучше спросить сначала, согласен ли я. — Ты же сам предложил, — не понял Чимин. — Да, и поэтому я не очень хочу идти за тобой хвостом, пока ты не разберешься со списком, который я даже не видел. Мне, например, нужен альбом. — А здесь такое... — Чимин провернулся на месте; его взгляд упал на стойку с детскими канцелярскими принадлежностями. — Ну да. Он вытащил телефон со списком и отдал его Юнги. — Можем начать с него или вернуться потом, все равно мы так или иначе сделаем полный круг. У тебя есть предпочтения по маркам? — Детских альбомов? — рассеянно спросил Юнги, зависнув взглядом на пункте про кислые груши. — Мяса, полуфабрикатов. — Вообще да. Давай доберемся и обсудим. — Он вернул телефон Чимину, принципиальных возражений у него не нашлось. — И давай я возьму альбом сначала. Мне не очень важно, какой. Это быстро. — Почему, — риторически спросил Чимин, пока они двигались к нужной стойке, — ты заставляешь меня делать вещи, которые у меня не получаются, и не даешь мне заниматься тем, что выходит хорошо? Юнги глянул на него и вопросительно дернул подбородком. — На работе с закупками я же как-то справляюсь. Они остановились перед полками, с которых едва не валились записные книжки в мягких и твердых обложках, раскраски, фломастеры, альбомы потолще и потоньше, цветная бумага и сотни, тысячи разнообразных карандашей и ручек. — Но я ведь не твоя работа. Не твой проект. Ко мне не прилагаются стандартные протоколы. — Он взял первый попавшийся альбом на спирали, механический карандаш и штук пять цветных ручек в оттенках зеленого и синего. — Просто спрашивай. Чимин не ответил ему, но, когда все выбранное оказалось в корзине, вопрос все же задал: — Ты хотел поработать на выходных? — Нет, — объяснил Юнги. — Просто я забыл ежедневник в офисе. Если что-то неожиданно придет в голову, будет негде заскетчить. Они направились к овощам, и, уже перебирая упаковки с томатами, Чимин задумчиво сказал: — Это любопытно. Не то чтоб со мной такое часто случалось, но я всегда могу взять телефон. А ты, получается, нет. — Ага. Он мог бы таскать с собой планшет, но рисовать на живой бумаге казалось чем-то более надежным, привычным, естественным. Интерфейсы графических редакторов отвлекали, а здесь был только он сам, его мысль, карандаш и бумага. Такие заметки было проще потерять, но куда сложнее — избавиться от них насовсем. Они оставляли за собой физический след, отпечатывали идею в реальности. Остаток их похода по магазинам прошел совершенно мирно. Чуть позже Чимин, предупрежденный и заинтригованный этим предупреждением, отправился в гардеробную искать свои самые старые и грязные кроссовки, пока Юнги заканчивал перекладывать продукты в отделения морозильника. У Чимина была какая-то система, с которой он сам же постоянно и сбивался, поэтому в процессе Юнги успел изучить, сколько сортов овощей и манду находятся в его распоряжении. Кроссовки были найдены, овощи разложены, зонты проверены и взяты — наступила очередь такси. Не зная, чем заняться, Юнги попробовал несколько раскадровок в микроскопическом масштабе для страниц следующей главы, сократив всех действующих лиц до палочек и кружочков. Чимин почти все время их поездки провел в телефоне, разместившись вполоборота к нему. Неизбежно привлеченный этим зрелищем, вскоре Юнги начал рисовать его: широкий лонгслив, пушащиеся от влаги короткие волосы, сосредоточенный взгляд, выпуклые нижние веки, длинные хвосты сережек у шеи. — Слушай, — сказал Чимин неожиданно, и Юнги замер, пойманный на горячем. Но вопрос касался совсем не того. — Ты следишь за новостями по своим публикациям? — Не особо, а что? Юнги поднял колено, чтобы скрыть от Чимина вид альбомного листа. — На реддите второй день ругаются из-за инцеста. В ответ Юнги промычал неразборчивое согласие. Тема была совсем не новой, и поднимали ее с самых первых глав. — Тебя это не задевает? — осторожно спросил Чимин. — Да пусть себе срутся, — вздохнул Юнги. — Все равно ведь найдут из-за чего. — Совсем не задевает? Даже с точки зрения продаж? — С точки зрения продаж они скорее делают мне рекламу, — заметил Юнги. — А то, что они не правы? — кажется, искренне возмутился Чимин. Потом на его лице проступило понимание: — Или?.. — А ты читал? — полюбопытствовал Юнги. Он не очень зависел от одобрения друзей или коллег. Родители всегда были против его увлечений, и даже когда Юнги стал на этом зарабатывать, старались его работу не упоминать. Даже когда его занятие приобрело стабильность. Юнги в свою очередь никогда не приходило в голову показывать им, что именно он рисует и какие получает премии. Но интерес Чимина оказался приятен. — Ну. — Чимин потеребил телефон. — Я читаю сейчас. Так они правда?.. — Одинаковые шрамы еще никого не делали родственниками, — сжалился Юнги. — Но обещать я ничего не могу. — То есть в теории... — нахмурился Чимин. — Давай я скажу так, если тебе интересно именно это. У других я бы такой сюжет не осудил. Не вижу проблемы. А у себя — ну, если мы и узнаем что-то, то в самом конце. — Не проспойлеришь? — Неа, — покачал головой Юнги. — Коммерческая тайна. Даже мой редактор не знает всех планов. — Коварно, — вздохнул Чимин. — А расскажешь хотя бы, сколько собираешься продолжать? Юнги задумался. Для завершения сюжета нужно еще тома два глав по двадцать. Это если примерно. С учетом всяких дополнительных подробностей, если рейтинги будут достаточно высокими, а ему самому не надоест — еще том. — Год-полтора, думаю. — Так даже немного получается? — удивился Чимин. — Ну, не Ван Пис, конечно. Юнги заштриховал голубым тень на нарисованном лице Чимина. Поддавшись желанию, добавил смешинки еле заметными линиями в уголках глаз. Темнеть еще не начало, но пейзаж за окном скрывался в густой молочной дымке, потому и рисунок выходил приглушенным, смазанным, мягким. Такси высадило их у самого входа в парк. Людей вокруг не было, одинокий охранник сонно отлепил им пару билетов из пачки. Толковой вывески здесь не было, только возрастное ограничение, короткий прайс и традиционная просьба не мусорить. На освещении экономили, и включалось оно по движению, но даже для него было рановато. Поэтому первые узкие улочки, набитые двухэтажными домишками старых европейских городов, встретили их влажным сумраком и потеками грязи между камнями мостовых. Неухоженные, местами намеренно неухоженные, дорожки в сезон дождей начинали хлюпать и течь. — Это... — Это музей старых декораций, — сказал Юнги. — Они по большей части пришли в негодность, а реставрировать, видимо, дорого. — И здесь никого, кроме нас, — констатировал Чимин очевидное. — Не очень популярное место, — согласился Юнги. — Но в этом вся прелесть. Дашь мне руку? Чимин посмотрел на него с выражением оскорбленной невинности. — Мне не страшно. Да и в тот раз в лифте не было. — Я такого и не говорил. Юнги готов был заявить, что страшно тут ему, но Чимин уже протягивал ему ладонь. Его рука, теплая и чуть влажная, удобно умещалась в пальцах. Из европейского жилого квартал плавно перетекал в рыночные ряды. Большая часть дверей была заперта, а если и открыта, в проемах висели ленты с предупреждениями о том, что входить внутрь опасно. Кое-где под потолком действительно были видны подозрительно хлипкие балки в трещинах и сколах. В глубине комнат виднелись лестницы наверх со сломанными перилами и без части ступеней. Несколько сохранившихся занавесок, тяжелых от сырости, источали гнилой, влажный запах. Первым на их пути домом, куда можно было зайти, оказалось что-то вроде трактира. Над прилавком до сих пор висели гроздья пластиковых сушеных овощей, а позади, у зеркал на дальней стене, в неаккуратные ряды выстроились такие же пластиковые бутылки, совершенно разномастные, часто современные, из-под газировки и соусов, наполовину пустые и наполовину полные какой-то мутной жижей — прозрачной, коричневатой и золотистой, а иногда и вовсе неалкогольного цвета. Юнги потянулся к бутылке, изображающей абсент, свинтил крышечку и понюхал. Пахло акриловой краской. — Если ты тут отравишься, сам я в больницу тебя не потащу, — возмутился Чимин. — А я бы тебя потащил, — усмехнулся Юнги. Чимин смешно засопел, но все же ответил: — Все равно, не надо специально тут ничего нюхать и есть. И ноги ломать тоже, пожалуйста. Юнги с сожалением посмотрел на лестницу на спальный этаж, открытую и даже целую. — Ладно. В середине рыночной площади стоял колодец-журавль, громоздкий и неудобный. К нему привалилась разобранная повозка со снятым колесом. В закрытом окне лавки виднелись сложенные стопкой корзины. Бедняцкий квартал сменился каменным домом людей более обеспеченных: здесь за тяжелыми дверями сохранилась витиеватая мебель, лепнина, аляпистые фрески, несколько гобеленов, ненастоящий камин — в нем не было дымохода — и кровать с балдахином пошло-малинового цвета с такой же пошлой, под золото, вышивкой. Юнги и сам не захотел бы проверить эту постель на мягкость, Чимин не стал даже близко подходить. Следующим было офисное здание, но не современное, а, должно быть, годов пятидесятых — с дисковыми телефонами, бесконечными конторками под старое дерево и огромной грифельной доской, расчерченной под торги. Не все старые надписи еще были смыты, поверх, правда, красовались новые: «Джон и Эшли были здесь», «Муёль тупица». Кто-то оригинальный написал в неприметном углу за кафедрой: Горечь молодой Сливы уйдет с желтизной. Но сладостно ли Сжать перезрелый плод, что Лишь испачкает руку? У доски лежали коробка с мелками и тряпка, видимо, специально выставленные для посетителей. — Оно... — пробормотал Чимин, — неприятное. Зачем... Хотя я понимаю, зачем. Здесь все такое, для любителей мертвечины. — Декаданса, я бы сказал, — автоматически отозвался Юнги. Во всем этом не было настоящей смерти — так, налет покинутости, вещи, лишенные своего предназначения. — Хочешь уйти? Вернемся в город, посидим, где тебе нравится. — Нет. — Точно? — Я досмотрю, — упрямо сказал Чимин. — Должно же здесь быть что-то получше. — Тогда дай мне две минуты. Юнги потянулся к тряпке. Стер две последние строчки. Посомневавшись, убрал и третью, а потом, выбрав ярко-розовый, как цветы сливы, мелок, дописал: Как сладостно мне. Чувствую нежный запах — Рот уже полон слюны. — Получше? — спросил Юнги и снова взял Чимина за руку. — Хотя я тот еще поэт. — Она же кислая, — ответил Чимин неожиданно. — Очень кислая. — Ну да, но это же не плохо. А «сладостно» — это скорее про чувство. Предвкушение. Говорю же, из меня так себе... В этот момент до Юнги дошло, насколько двусмысленными могли показаться стихи в их обстоятельствах. Он всего-то хотел сделать комплимент Чимину, но что, если тот решит, что Юнги торопит его? Ждет от него секса, который устроил бы самого Юнги? Сравнивает его... Не оскорбительно ли это? — Как я пахну? — перебил Чимин поток его мыслей. — Не знаю, — смешался Юнги. — Твои духи? Сладкие, кажется. — Нет, я сам. — Даже не задумывался об этом. Можно я?.. Юнги потянулся к его шее, и Чимин отвел лицо в сторону, открывая больше кожи. Сквозь тяжелые запахи старых декораций аромат Чимина был неразличим даже в волосах за ухом, в вырезе футболки, у основания ладони. — Не знаю, — повторил Юнги. — Не чувствую. А что? — Многих раздражает, — пожал плечами Чимин. — Говорят, вроде бы приятный, но быстро становится слишком сильным. — Это особенности твоей физиологии? — спросил Юнги. Он не припоминал ничего такого в справочниках. — Вроде того. Но все чувствуют по-разному. Мои врачи, например, не очень верили, что запах есть. — Не верили? — переспросил Юнги, пораженный такой несправедливостью. — Мне было лет двенадцать. Они думали, что мои одноклассники просто дразнят меня. — А потом? — Я отказался от программы постоянного наблюдения. У меня нередкая мутация, так что пользы науке я особой не принес бы. И, знаешь, не очень хотелось чувствовать себя подопытным кроликом. А потом, уже взрослым, бывал у врачей только для... прикладных целей. О запахах речь не заходила. — Можно я еще раз... — Не надо, — перебил Чимин. — Так даже лучше, что ты его не чувствуешь. На этот раз он сам взял Юнги за руку и повел к выходу из офиса. Короткий коридор — и они оказались на улице. Успело стемнеть, но дорогу освещало множество вывесок и витрин. От неоновых бликов почти рябило в глазах. За панорамными стеклами американского дайнера безмолвно мигал музыкальный автомат. Все помещение выглядело так, будто люди покинули его на секунду и вот-вот будут здесь снова: незавершенный коктейль на баре, сумки и шарфы на пухлых красных диванах, чья-то широкополая шляпа и пара зонтов на вешалке у входа. Чимин с любопытством дотронулся до ручки, но дверь оказалась закрыта. За стеклом закачалась табличка «closed». В паназиатском ресторанчике мигал глазом подвесной робот. По ленте раздачи двигались пустые тарелки разных форм и размеров. У порога были небрежно составлены ботинки, шлепанцы и тапочки, а в подставке для зонтов едва хватило бы места на еще один. Магазин фарфора на их фоне казался разграбленным и опустошенным. Бело-коричневое крошево заполняло углы, а пустой кассовый аппарат оказался присоединен к стойке тонкой цепью с замком. Чем дальше шла улица, тем сильнее было запустение. Лаконичный дизайн сменился на посредственные граффити, а еще через десяток метров от стен начала отслаиваться штукатурка. Магазинчики сменились витринами, внутри которых могло стоять кресло или диван. Кое-где валялись забытые то платок, то боа, то веер; крохотные зеркала в вычурных рамах, клетки с чучелами птиц и сухоцветами, — квартал красных фонарей. Оканчивалась улица тупиком: одинокая лампа в решетчатом плафоне, совершенно настоящий мусорный бак и неприметная на первый взгляд серая дверь в такой же серой бетонной стене. «Только для персонала», — гласила табличка на двери, надпись кто-то перечеркнул краской из баллончика, а чуть ниже было криво намалевано: «Добро пожаловать». — Ты был здесь раньше? — спросил Чимин. — Днем и только в другой части парка, — признался Юнги. — Я думаю, мы можем найти карту. Чимин шагнул ближе ко входу, повернул ручку, и дверь совершенно бесшумно распахнулась в узкий слабо освещенный коридор. — Да что уж теперь. Если бы посетителей здесь не ждали, дверь была бы заперта, как и в большей части тех ярких цветных магазинчиков, где было что украсть и забрать на память, пусть дешевое и пластиковое. Коридор то и дело сворачивал, пришлось миновать несколько закрытых дверей: «Осторожно!», «Техническое помещение», «Склад», еще одну с криво висящим значком туалета и надписью «Идет уборка, не входить». Самая последняя, широкая, с удобной ручкой, которая так и звала за нее схватиться, привела их в какое-то новое помещение. Огромное и пустое, судя по эху шагов. — Что это? — спросил Чимин и, отозвавшись на его голос, вспыхнул свет: прожектор, второй, третий. От неожиданности Чимин отступил назад, врезался в Юнги спиной, и Юнги подхватил его — удержал за плечо и талию. Они так и замерли вдвоем, пойманные невидимыми взглядами — на сцене огромного театра. Ряды сидений шли круто вверх, это были обычные скамьи, никаких кресел. Зрительный зал утопал в темноте, только мерцали за последними рядами белые выпуклые тела кариатид. И здесь же, по левую руку, ярко освещенный, стоял в ожидании открытый рояль. Потрепанный, видавший виды, но все еще солидный. — Я не думаю, что здесь есть люди, — произнес Юнги тихо. — Тогда был бы свет в зале. Теперь он вспомнил: в прошлый свой раз в парке он пришел сюда с другой стороны, через вход для зрителей. Внутри было светло, еще несколько человек бродили вокруг, фотографировали пустую сцену. Потом кто-то спустился к ней, сел за клавиши и на пробу издал пару мерзких корявых звуков. Настолько ужасных, что Юнги решил, что ему здесь больше нечего делать. Да и время тогда поджимало. — Все равно как-то жутко. Этот свет еще включается сам по себе. — Чимин придерживал его руку за запястье. — Ты умеешь играть? — Немножко. А ты? — Собачий вальс разве что, — улыбнулся Чимин. — Тогда вперед. — А ты подпоешь, — потребовал Чимин, и Юнги нашел требование справедливым. Они уместились на узкой скамеечке, и Чимин двумя пальцами набрал нехитрую последовательность нот. Юнги, заломив брови и изо всех сил нахмурив лоб, вторил ему со всей страстью своей иронии. Оба они повернули головы, когда раздался щелчок. Нарастало гудение — зажглись огни в зрительном зале. Чимин тихо вскрикнул: в зале наверху сидели и стояли неаккуратно одетые, завернутые в тряпки безлицые манекены. Рояль заиграл сам, защелкали вверх и вниз клавиши. Только сейчас Юнги заметил, что под откинутой крышкой часть струн была порвана. Незнакомая мелодия казалась неприятно механической, заунывно однообразной. Уловив движение Чимина, Юнги очень медленно поднялся вместе с ним. Манекены не двигались, но их молчаливое присутствие казалось затишьем перед бурей: что будет, когда доиграет рояль? Юнги крепко ухватил Чимина за предплечье. — Я знаю, где выход, пойдем. Они бросились в сторону двери, и, стоило им оказаться на улице, из зала донеслись нестройные голоса — выкрики на незнакомом языке, — и звуки аплодисментов. Быстрым шагом они преодолели главную площадь, до выхода из парка оказалось не так далеко, если идти напрямую. Выдохнуть смогли только тогда, когда захлопнулись главные ворота. Чимин уперся руками в колени и наклонился, чтобы отдышаться. — Черт, это так глупо, но все равно так страшно. — Когда идешь на какой-нибудь квест, ты хотя бы готов к тому, что будут пугать, — согласился Юнги. — А тут как-то. Их не было раньше. Чимин поднял на него взгляд. — Там раньше не было манекенов, — пояснил Юнги. — Вообще ничего такого не было. Люди просто заходили и играли, кто хочет. — Как ты думаешь, — спросил Чимин, — там есть оператор или это просто программа, которая включает свет и звук по движению? — Понятия не имею. — Юнги снова развернулся ко входу в парк, тускло освещенному и совсем не примечательному. — Хотя я не думал, что на оператора им хватило бы денег. Чимин кивнул. — Домой? Мне вызвать такси? — спросил Юнги. — Здесь вроде ходят автобусы. — Чимин поискал в телефоне карту. — Вот там остановка. Он кивнул в сторону крохотного сквера, отделявшего забор парка от невидимой, но слышной отсюда дороги. Когда они уже зашли в полутемную аллею, Юнги сказал: — Обещаю, что больше никаких сюрпризов делать не буду. Чимин еле слышно фыркнул и только крепче сжал его руку. А потом им пришлось остановиться снова: у клумбы, на пятачке, где сходились вместе несколько аллей, поуже и пошире, перед ними разыгрывалась собачья свадьба. Их было шесть или семь, крупных лохматых псов, с интересом наблюдавших за действием. Юнги стало больно — это Чимин мертвой хваткой вцепился в его руку. И если раньше он был просто напуган, то сейчас Юнги ощущал его ужас физически. — Мы им не очень интересны, — наклонился он к уху Чимина, — слышишь? У них занятие поважнее. Просто обойдем, все будет нормально. Юнги мягко подтолкнул его к боковой дорожке, и Чимин послушно двинулся, но все никак не мог перестать оглядываться, смотрел широко распахнутыми блестящими глазами. — Чимини, — повторил Юнги настойчиво, — им не до нас. Их даже не видно уже. Мы почти на шоссе, здесь машины, за нами не побегут. Чимин пришел в себя уже на остановке, когда оказалось, что они не одни: вместе с ними автобуса ждала приятная на вид пожилая леди в шляпке и дождевике. Юнги усадил Чимина на край скамьи, а сам остался стоять. Чимин снова потянулся в карман за телефоном, нащупал его, потянул за краешек и тут же отпустил — кажется, у него дрожали руки. — Посмотри, сколько там еще, — попросил он. Маячок на приближающемся автобусе горел на карте в километре отсюда. Плюс вечерние светофоры. — Две минуты, — ответил Юнги. Вместе с Чимином он ждал этого автобуса, как спасительного ковчега. Он боялся, что Чимин во всех случившихся неприятностях будет винить его, но тот, едва оказавшись в салоне, устроился на соседнем с Юнги сиденье, привалился плечом и закрыл глаза, не то задремав, не то просто уйдя в себя. И тот факт, что Чимин все это время не отстранялся и даже наоборот, пытался коснуться, когда мог, приводил Юнги в бешеный, но тихий восторг.